355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Автор Неизвестен » Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) » Текст книги (страница 2)
Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 22:37

Текст книги "Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)"


Автор книги: Автор Неизвестен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 122 страниц)

Верно говорится в старинных изречениях:

 
Мягкое, доброе – жизни исток, сердцевина;
Твердое, злобное – гибели первопричина.
Истинно мудрому чужды житейские бури:
Если соседям везенье, он брови не хмурит.
Жизнь человека – весенние грезы, не боле.
Часто ль таланты встречаем мы в нашей юдоли?
Если, довольный судьбою, не станешь гоняться
Вечно за счастьем – сумеешь ты целым остаться.
 

Так вот, жил У Чжи торговлей. Целыми днями бродил он по улицам с коробом на плече, продавая пшеничные лепешки. И постигло его однажды горе: умерла жена. Остались они вдвоем с дочкой – шестнадцатилетней Инъэр. Но не прошло и полгода, как У Чжи понес убыток и пришлось им переехать на Большую улицу к богачу Чжану, где им отвели домишко у самой дороги. И снова взялся за торговлю У Чжи.

Сочувствуя тяжелому положению У Чжи, слуги Чжана старались чем могли ему помочь – за лепешками присматривали, в свободное время к нему заглядывали, и тогда он угождал каждому как мог. Все его любили и старались замолвить о нем словцо перед хозяином, и богач не требовал с нового жильца даже платы за дом. А владел Чжан не одним десятком домов, состояние его исчислялось десятками тысяч связок монет. Ему перевалило за шестьдесят, но детей у него не было. Жена его, из рода Юй, строго следила за порядком, не допуская в дом ни одной красивой служанки.

Как-то богач тяжко вздохнул и ударил себя в грудь кулаком.

– Что вздыхаешь? – спросила жена. – Ведь у тебя вон какие богатства и никаких забот.

– Я уж стар, – отвечал богач, – но нет у меня ни сына, ни дочери. Что проку в моем богатстве?

– Если на то пошло, – молвила хозяйка, – я велю свахе купить двух служанок. Обучим их музыке и пению, и пусть они за тобой ухаживают.

Старый Чжан обрадовался и поблагодарил жену.

Через некоторое время хозяйка и в самом деле позвала сваху, через которую и купила для хозяина служанок. Одну звали Пань Цзиньлянь, другую – Бай Юйлянь.

Пань Цзиньлянь, шестая дочь портного Паня, жившего за Южными воротами города, еще девочкой отличалась красотой. За прелестные маленькие ножки ее и назвали Цзиньлянь – Золотая лилия[46]. Со смертью портного жене стало не под силу кормить детей, и она продала девятилетнюю Цзиньлянь в дом полководца Вана[47], где ее обучали музыке и пению. Там она обрела навык подводить брови и ресницы, пудриться, румяниться и делать высокую прическу. Она умела рисоваться и кокетничать, носила платья, плотно облегавшие фигуру. От природы смышленая и расторопная, Цзиньлянь к пятнадцати годам искусно вышивала, играла на духовых и струнных инструментах, особенно на лютне[48].

Когда полководец Ван умер, мать чуть не с дракой вытребовала дочку обратно и за тридцать лянов перепродала ее в дом к богачу Чжану, куда девушка попала вместе с Бай Юйлянь. Цзиньлянь продолжала учиться игре на лютне, а Юйлянь – на цитре.

Юйлянь родилась в семье музыканта. Ей было всего шестнадцать лет. За бледно-белое лицо она и прозывалась Юйлянь – Нефритовая лилия. Девушки не расставались друг с дружкой ни днем, ни ночью. Вначале они пользовались особым расположением жены Чжана. Хозяйка не посылала их на кухню, не заставляла убирать комнаты и даже дарила им золотые и серебряные украшения. Но Юйлянь внезапно умерла, и Цзиньлянь осталась одна. Ей к тому времени минуло восемнадцать. Старый Чжан давно заглядывался на ее тонкие изогнутые полумесяцем брови, нежные, цвета персика, ланиты, да все боялся своей суровой хозяйки.

Но вот как-то ее пригласила в гости соседка, и старый богач, воспользовавшись отсутствием жены, тайком увлек к себе в комнату юную Цзиньлянь и насладился ею.

Да,

 
Так чистая, хрупкая яшма,
Однажды тебя растоптали.
Познавшей греховные ласки
Вернешь непорочность едва ли!..
 

Но тут на старика напали недуги – целых пять: в пояснице заломило, заслезились глаза, заложило уши, из носа потекло и закапала урина. А о шестом недуге и поведать-то неудобно. Старик средь бела дня клевал носом, а под вечер принимался без конца чихать. Хозяйка, сообразив в чем дело, стала жестоко избивать Цзиньлянь и осыпать мужа бранью. Ругалась она несколько дней подряд. Чжан понял, что оставить служанку в доме не удастся. Тогда, наперекор жене, он распорядился выделить Цзиньлянь приданое и подыскать подходящего жениха. Слуги в один голос назвали У Чжи. Человек он, мол, честный и великодушный, к тому же вдов и живет тут же, в усадьбе. На том и порешили.

Чтобы ежедневно любоваться на Цзиньлянь, богач не взял с жениха ни медяка. А как стал о нем заботиться! Если У Чжи не на что было печь лепешки, он совал ему потихоньку лянов пять, а когда торговец уходил с коробом на плечах, богач незаметно проникал к нему в дом на свидание с Цзиньлянь. Как-то У Чжи застал их вместе, но не посмел и рта раскрыть. Старик продолжал приходить по утрам и сидел до вечера, да вот, наконец, разбил его паралич, и он, увы, испустил дух.

Как узнала жена Чжана, что свело ее мужа в могилу, она в гневе приказала молодому слуге тотчас же прогнать из дома Цзиньлянь и У Чжи.

После этого У Чжи удалось снять две комнатки в доме императорского родственника Вана на западном конце Лиловокаменной, и он опять стал торговать лепешками.

Выйдя замуж, Цзиньлянь сразу возненавидела мужа-простака за его смирение и трусость, часто с ним ссорилась и роптала на богача Чжана: «Неужели на этом свете все мужчины перевелись, что выдали меня за этакое сокровище? Каждый раз тащишь его – не идет, а ударишь – с ног валится. Только вино и знает. Когда нужно, его хоть шилом коли, ни с места. За какое прегрешение в прошлой жизни выпало мне такое наказание[49]? Да, горькая моя судьба!»

Цзиньлянь забиралась в укромное местечко и, перебирая струны, изливала свою тоску в романсе на мотив «Овечка с горного склона»[50]:

 
С ним потому я жизнь свою связала,
Что некогда его мужчиной посчитала.
Теперь скажу, не скромничая ложно,
Мне, паве, ворон парой стать не может!
Я – слиток золотой, сокрытый под землей.
Кто он в сравнении со мной?!
Он – только медь, блестящая несмело,
Он – грубый камень, поднятый с земли.
Ему ли оценить нефритовое тело?!
Я – как цветок, раскрывшийся в пыли.
Из сердца моего ушел покой.
Что делать? Как мне поступить?
Ведь слиток золотой
В грязи не может долго быть…
 

Все идет по-хорошему, дорогой читатель, когда красивая и умная женщина становится женой настоящего мужчины. Попадись же такой, как У Чжи, она, невзирая на все его достоинства, все равно станет питать к нему отвращение. Но испокон веков красавицам редко доставались талантливые мужья, как торговцам золота редко встречаются его покупатели.

У Чжи обычно с утра забирал короб и уходил до позднего вечера, а Цзиньлянь оставалась одна. Делать ей было нечего. Поест, попьет и за туалет принимается. Нарядится, подкрасится, встанет у дверной занавески и перемигивается с прохожими, провожает их многозначительными взглядами. Жившие по соседству гуляки-шалопаи скоро заметили смазливую жену У Чжи, разгадали, что она податлива, как былинка на ветру, и стали у ее дома зубоскалить.

– И как это такой лакомый кусочек псу в пасть угодил? – нараспев кричали они.

Что У Чжи человек тщедушный и слабый, это знали все, но кто бы мог подумать, что женат он на такой кокетливой и бойкой красотке, которая ловка во всем, а прежде всего в умении обмануть мужа.

О том говорят и стихи:

 
Златая Лилия – само очарованье,
Бессильно здесь любое описанье.
Вздыхает по повесе молодом,
Чтоб с ним потом утешиться тайком.
 

Изо дня в день, проводив мужа за ворота, Цзиньлянь принималась грызть тыквенные семечки у дверей и, выставив свои прелестные маленькие ножки, завлекала гуляк, ни на день не оставлявших в покое дом У Чжи. Они перебирали струны, распевали песни, отпускали сальные шутки, дразнили и чего только не выделывали. Не выдержал, наконец, У Чжи и сказал жене о намерении уехать с Лиловокаменной.

– Эх, дуралей бестолковый! И ничего ты не соображаешь, – набросилась на него Цзиньлянь. – Снял убогую хижину – только людям на смех. Подкопил бы серебра да присмотрел подходящий дом, хотя бы из двух построек, было бы куда солиднее, не стали бы всякие шалопаи издеваться. Зло меня берет – мужчина, а сделать ничего не можешь.

– Да откуда ж я такие деньги возьму? – заикнулся было У Чжи.

– Тьфу! Дурак! – прервала жена. – Так уж и негде раздобыть? Да вон, продай мои гребни и шпильки, а деньги заведутся, новые купим.

После разговора с женой У Чжи собрал десять с чем-то лянов серебром и снял отдельный дом с башенкой у ворот уездной управы на Западной улице. Они поселились в четырех комнатах внизу. К дому примыкали два крохотных, но чистых дворика.

И на новом месте У Чжи не оставил торговлю. Как-то, бродя по улицам, он повстречал красный узорчатый паланкин, который сопровождал отряд воинов, вооруженных пиками с бахромой. Удары гонгов и барабанов сотрясали небо. На мягких подушках в паланкине восседал его родной брат У Сун. За поимку тигра на перевале Цзинъян уездный правитель назначил его старшим в охранном войске. Поздравить и проводить героя к управе вышли все, даже почтенные старцы. Шествие поравнялось с У Чжи.

– Брат, – У Чжи протянул руки, – сделался начальником и замечать перестал?

У Сун обернулся. Братья обнялись. Обрадованный У Чжи пригласил брата к себе, провел наверх и позвал жену.

– А вот мой брат – твой младший деверь, – обратился он к Цзиньлянь.– Это он убил на днях тигра на перевале, и его начальником охраны назначили.

– Тысячу благ вам, деверь, – приветствовала Цзиньлянь гостя, подходя к нему со сложенными на груди руками и низко кланяясь. Когда же У Сун низко поклонился, она удержала его. – Полноте, деверь! Достойна ли я таких почестей?

– Нижайшее вам почтение, невестка.

Они еще раз отвесили друг другу низкие поклоны, и с церемониями было покончено.

Инъэр подала чай. Пока хозяин расставлял на столе вино и закуски, У Сун и Цзиньлянь занялись чаем. Очаровательная хозяйка заставила гостя потупить взор. Затем хозяин пригласил гостя к столу. Разговор только завязался, как У Чжи понадобилось спуститься вниз купить еще вина и закусок, и он оставил У Суна наедине с Цзиньлянь. Она окинула взглядом мощную фигуру деверя, его мужественное лицо и подумала: «Да, у него хватит сил поднять тысячу цзиней[51], а то разве убил бы такое чудовище. Ведь родной брат, а какой высокий и здоровый! Вот мне бы за кого замуж! А что мой коротыш? На треть человек, а на две – бес. За что мне такая кара на этом свете? У Сун – силач. Приглашу-ка его жить к нам! Кто знает, может, улыбнется судьба?» Лицо Цзиньлянь расцвело улыбкой, и она обратилась к гостю: – А где вы живете, дорогой деверь? Кто вам готовит?

– Ваш покорный слуга стал старшим охраны. Все время связан с начальством. Пока при уездной управе поселился – жить далеко неудобно. А прислуживают мне два солдата.

– Почему бы вам не перейти в свою семью? – предложила невестка. – Тогда и солдаты не понадобятся, и поесть можно повкуснее. Ведь домой когда ни приди, все стол накрыт. А для дорогого деверя я сама приготовлю не хуже солдат.

– Премного вам благодарен, невестка.

– Быть может, вы женаты? – полюбопытствовала Цзиньлянь. – Тогда милости просим и вашу супругу.

– Не женат я.

– Сколько весен прожили вы? – не унималась хозяйка.

– Впустую прожито[52] двадцать восемь лет.

– О, вы на три года старше меня. Издалека пожаловали?

– Больше года прожил в Цанчжоу, – объяснял гость. – Думал, брат все на старом месте обитает, а он вот, оказывается, где.

– Всего сразу не расскажешь, – начала жаловаться Цзиньлянь. – Чего я только не натерпелась, как вышла за вашего брата. Будь муж такой же храбрец, как вы, никто б и пикнуть не посмел. А с ним одни обиды терпеть приходилось… Вот и переселились сюда.

– Да, брат всегда был спокойнее меня.

– Ну что вы! – засмеялась хозяйка. – Как раз наоборот. Говорят, без силы да отваги не обретешь и покоя. А я по натуре живая и терпеть не могу увальней неповоротливых.

О том же говорят и стихи:

 
Увидев деверя-скитальца в первый раз,
Желаньем ложе с ним делить она зажглась;
Пустила в ход прельстительную речь,
Чтобы разжечь У Суна и завлечь.
 

Все более недвусмысленными становились намеки Цзиньлянь.

– Не огорчайтесь, невестка, – успокаивал ее У Сун. – С братом беды не наживете.

Приход хозяина помешал им продолжить разговор. У Чжи принес мяса, овощей, фруктов и сладостей и оставил все на кухне.

– Цзиньлянь! – крикнул он, поднимаясь по лестнице. –Ступай приготовь. – Вот бестолковый! Тут гостя некому занять, а он вниз гонит.

– Обо мне не беспокойтесь, невестка, – вмешался У Сун.

– Какой несообразительный! – продолжала ворчать Цзиньлянь. – Что ты, не можешь попросить мамашу Ван похозяйничать, да?

И хозяин тотчас отправился за старой Ван. Когда все было готово, наверху накрыли стол. Чего тут только не было: рыба, мясо, фрукты, сладости и прочая снедь. Принесли вина, и У Чжи предложил Цзиньлянь занять место хозяйки[53]. Гость сел напротив, а хозяин сбоку. Он разлил вино и перед каждым поставил чарку.

– Отведайте, деверек, нашего пресного винца, – поднимая чарку, обратилась к У Суну хозяйка. – Не обессудьте за скромное угощение.

– Что вы, невестка! Я вам очень благодарен, – заверил ее гость.

У Чжи все время бегал за вином и наполнял чарки. Ему было не до жены, а она с сияющей улыбкой не переставала потчевать деверя.

– А мясо вы так и не отведали, – подавая блюдо, говорила она.

Прямой и скромный, У Сун относился к Цзиньлянь как следовало относиться к жене родного брата. Ему и в голову не приходило, что она, бывшая служанка, окажется такой искусной кокеткой да еще примется его соблазнять. Добродушный и слабохарактерный хозяин не умел занимать гостя и полагался целиком на жену, которая глаз не сводила с У Суна, а он даже не замечал этого и не смотрел на нее. Когда изрядно закусили и выпили, У Сун стал собираться.

– Если не спешишь, посиди еще, – упрашивал брата У Чжи.

– Простите за беспокойство, – отвечал У Сун. – Зайду как-нибудь в другой раз.

Хозяева спустились вместе с гостем вниз.

– О переезде подумайте, – напомнила Цзиньлянь, когда они вышли за ворота, – а то над нами смеяться будут. Ведь родной брат – свой человек. И недоразумение какое выйдет, так все обойдется.

– Вы так гостеприимны, невестка! – благодарил У Сун. – Я нынче же перенесу к вам вещи.

– Не забудьте, ждать буду, – отозвалась Цзиньлянь, которая все время предавалась пылким мечтам.

Да,

 
Сколь долгим было страстное томленье
Цветок почуял ветерок весенний.
О том же говорят и стихи:
Золотая Лилия, кто постиг тебя?
Ты таишь в молчании дух весенней страсти.
Лишь У Суна славного не возьмут напасти,
Ни золото, ни чары – нет, не усыпят!
 

Вернувшись домой, У Сун собрал постель и вещи и велел солдатам отнести все в дом к брату.

При появлении деверя Цзиньлянь так обрадовалась, будто ей клад открылся. Комната для него была уже готова. У Сун остался ночевать, а солдата отпустил. Проснулся он рано, и хозяйка принесла ему горячей воды. Он умылся, причесался, надел на голову повязку[54] и отправился на утренний прием в управу.

– Отметитесь и побыстрее к завтраку приходите, – обратилась к нему Цзиньлянь.

У Сун ответил согласием, но в управе пробыл целое утро. Хозяйка все приготовила загодя. К его приходу был накрыт стол. Завтракали втроем.

– Сколько вам из-за меня хлопот! – заметил У Сун, когда Цзиньлянь подала ему чай. – Я ни есть, ни пить не могу спокойно. Завтра же пришлю солдата вам в помощники.

– Зачем вы так беспокоитесь, деверь! – прервала его Цзиньлянь. – Ведь не за чужим ухаживаем. У нас и дочка есть, Инъэр. Она, правда, только взад-вперед бегает, так я даже ей довериться не могу, а то солдату. Разве он чисто приготовит… Терпеть не могу солдат.

– Но я вам заботы прибавил, – пытался возразить У Сун.

О том же говорят и стихи:

 
У Сун-красавец сдержан был как лед.
Но страсть невестке не дает покоя!
Как в сети, завлекла его в покои,
К усладам тучки и дождя[55] зовет.
 

Однако, хватит вдаваться в подробности. Как-то У Сун дал брату серебра, чтобы тот купил печенья, сладостей и фруктов и пригласил соседей. Те собрали немного денег и поднесли У Суну в знак уважения подарки. У Чжи снова устроил угощение, но не о том пойдет речь.

А еще через несколько дней У Сун подарил невестке отрез цветастого атласа.

– Ну что вы! – смутилась было Цзиньлянь. – Но раз вы дарите, я не смею отказаться. – И она с поклоном, улыбаясь, приняла атлас.

Так и зажил У Сун в доме брата, а хозяин, как и раньше, торговал лепешками. У Сун с утра уходил на службу, и когда б он ни появлялся дома, его ждал стол, а веселая невестка всячески за ним ухаживала, обольщая соблазнительными речами. Неловко делалось У Суну, да обо всем скоро не расскажешь.

Так незаметно прошло больше месяца. Наступила одиннадцатая луна. Несколько дней подряд дул сильный северный ветер. Сплошные тучи густой пеленой заволокли весь небосвод. На землю, кружась и играя, падал снег.

Только поглядите:

Багровые тучи на тысячи ли заволокли небосвод. И запорхали в воздухе благовещие пушинки[56], пустились в пляс под стрехою бело-яшмовые цветы. Вот в такую же пору в ночи на горном потоке Янь бег ладьи укротил Ван Цзыю[57]. И скоро укрыл белоснежный покров террасы и терема. Серебром отливая, смешались, слились бурные реки и горы. Порхали, резвились снежинки повсюду – от земли и до самых небес. А в хижине своей убогой тогда бедняком горевал Люй Мэнчжэн[58].

Снег перестал только к первой страже. Земля оделась в серебряный наряд. Весь мир казался выточенным из нефрита.

На другой день У Сун ушел в управу, а Цзиньлянь пораньше выпроводила мужа и попросила старуху Ван купить вина и мяса. Настал полдень, а деверь все не приходил. Цзиньлянь вошла к нему в комнату и разожгла жаровню. «Сегодня я должна его покорить, – думала она. – Не верится мне, что его нельзя увлечь». Затем, откинув занавеску, она встала у двери и заметила вдали запорошенную снегом фигуру У Суна. Он шел домой, приминая снег, яшмовым ковром устлавший все вокруг.

– Замерзли, должно быть? – с улыбкой встретила его невестка, откидывая занавес.

– Спасибо за внимание, – ответил У Сун, переступая порог.

Цзиньлянь протянула было руки, чтобы принять у него широкополую войлочную шапку, но он, поблагодарив любезную хозяйку, сам стряхнул с шапки снег и повесил ее на стену. Потом развязал пояс, скинул зеленый, цвета попугая, халат и вошел в дом.

– Что же вы завтракать не приходили? Я все утро прождала.

– Утром меня пригласил на завтрак один мой знакомый, а тут другой повстречался, звал на чарку вина, но я отказался.

– Погрейтесь у огонька, – пригласила Цзиньлянь.

– Прекрасно! – воскликнул У Сун и, сняв зимнюю с промасленной подошвой обувь, сменил носки, надел домашние туфли и пододвинул скамейку поближе к огню.

Инъэр было велено загодя запереть наружную дверь и задние ворота. Хозяйка тем временем припасла закуски, подогрела вина и, войдя в комнату, накрыла на стол.

– А где брат? – спросил У Сун.

– Брат ваш, как всегда, торгует. Давайте выпьем вдвоем чарочку-другую.

– Вот вернется брат, тогда и выпьем, – заметил У Сун.

– Да его разве дождешься? – не унималась Цзиньлянь и поднесла вина.– Выпейте эту чарку до дна.

У Сун взял у нее из рук чарку и разом осушил.

– Погода стоит холодная, – заговорила невестка, предлагая вторую чарку. – Выпейте и эту – будет пара.

– И вы пейте, невестка, – налил ей У Сун.

Цзиньлянь отпила несколько глотков и поставила на стол другой кувшин.

– Прослышала я, будто вы, деверек, певичку содержите против управы. Это правда? – Цзиньлянь улыбнулась, чуть приоткрыв свою пышную грудь. Ее черные, как тучи, локоны рассыпались по плечам.

– Мало ли что болтают злые языки. Я, У Младший, не из таких.

– Не верю я вам. Сдается мне, что на языке у вас одно, а на сердце совсем другое.

– Не верите, так брата спросите, – настаивал деверь.

– Ах, лучше не говорите вы мне о нем! – оборвала Цзиньлянь. – Что он знает, когда живет как впотьмах. Если б он хоть немножко в жизни смекал, не торговал бы лепешками. Выпейте еще, деверь.

У Сун осушил несколько чарок, но хозяйка все не отставала от него. В ней пламенем горела страсть, и она, едва сдерживаясь, не встречая ответного чувства, продолжала заигрывать с деверем. У Сун понял в чем дело и опустил голову. Когда она встала из-за стола и удалилась подогреть вина, У Сун стал мешать угли в жаровне.

Цзиньлянь вернулась не скоро. Проходя мимо У Суна с кувшином, она тронула его за плечо.

– Вы так легко одеты?! Вам не холодно?

У Суну стало не по себе, но он сдержался.

– Не так вы жар мешаете, – Цзиньлянь взяла щипцы. – Дайте я сама разожгу. Враз разогреетесь – горячей жаровни.

Гнев охватил У Суна, но он не проронил ни слова. Ничего не подозревая, Цзиньлянь отложила щипцы, налила чарку и, отпив несколько глотков, опять обратилась к деверю:

– Если у вас есть сердце, допейте мою чарку.

У Сун вырвал у нее из рук чарку, бросил ее на пол, а потом так оттолкнул Цзиньлянь, что она чуть не упала.

– Постыдилась бы, невестка. Я, У Младший, твердо стою на ногах. Я в здравом уме и твердой памяти и не стану попирать устои, с невесткой на блуд не пойду. И прекрати свое бесстыдство! А то не посмотрю, что ты невесткой доводишься, кулаки в ход пущу.

– Да я же пошутила, – покраснев, оправдывалась Цзиньлянь и принялась убирать со стола. – Не надо все принимать всерьез. Неужели вы не видите, как я вас уважаю?

Цзиньлянь собрала посуду и ушла на кухню.

О том же говорят и стихи:

 
Грубо все приличия поправ,
Забывая все моральные устои,
Страсть вином разжечь хотела, пир устроив,
Но суровым был героя нрав.
 

После резкой отповеди У Суна Цзиньлянь поняла, что соблазнить деверя – пустая затея. Рассерженный У Сун между тем сидел у себя в комнате, погрузившись в раздумье. Было уже далеко за полдень и шел снег, когда с коробом на плечах вернулся У Чжи. Он отворил дверь, снял короб и вошел в комнату. Жена сидела с заплаканными глазами.

– С кем это ты поссорилась, а? – спросил он.

– Все из-за тебя. Ты за себя постоять не можешь, вот всякий надо мной и насмехается, – отвечала жена.

– Кто ж посмел тебя унижать?

– Ты и сам прекрасно знаешь, кто! Братец твой. Гляжу: снег валит, и он идет. Я с самыми добрыми намерениями решила поскорее приготовить обед, чтобы вместе закусить да выпить. А он увидал, что тебя нет, и взялся со мной заигрывать. Вон Инъэр спроси. Она собственными глазами видела.

– Нет, мой брат не из таких! – оправдывал У Суна старший брат. – Он – человек честный. Да ты не кричи, не услыхали бы соседи, смеяться будут.

У Чжи оставил жену и пошел к брату.

– А, братец, – начал У Чжи, – ты, верно, сладостей нынче не пробовал. Так давай полакомимся вместе.

У Сун молчал. После долгих размышлений он снял шелковые туфли, опять обул зимние, нахлобучил войлочную шапку, запахнулся в халат и, застегивая пояс, вышел.

– Брат, ты куда? – окликнул его У Чжи.

У Сун промолчал.

– Что с братом?! – спросил У Чжи жену. – Я его спрашиваю, а он ни слова. Прямо к управе зашагал.

– Бестолочь! Чего ж удивляться?! Стыдно ему, вот и ушел. Какими глазами стал бы он смотреть на тебя? По-моему, он пошел за солдатами. Хочет взять вещи и уйти от нас. И ты его, будь добр, не удерживай.

– Если он уйдет, над нами опять станут смеяться, – заметил У Чжи.

– Дурень бестолковый! – ругалась Цзиньлянь. – А если он будет ухаживать за мной, думаешь, не будут смеяться? А не согласен, так ступай и живи себе вместе с ним. Но я не из таких! Или давай мне развод!

Подавленный бранью жены, У Чжи рта открыть не смел. Пока они ругались, У Сун велел солдату захватить шест, коромысло[59], и они направились к дому У Чжи.

– Брат, но почему ты уходишь? – кричал У Чжи вслед удалявшемуся У Суну, который вместе с солдатом уносил вещи.

– Лучше не спрашивай, – отвечал У Сун. – Скажу, тебе ж неловко будет. Я уйду и все.

У Чжи не решился удерживать брата, не посмел расспрашивать, что к чему.

– Ушел, и очень хорошо! – ворчала Цзиньлянь. – По мне, раз начальником стал, значит помогать родным должен, а для него деньги дороже родной семьи. Он, видите ли, еще и обижается. Правду говорят: хорош виноград, да зелен. Надо небо и землю благодарить, что съехал, скрылся с глаз долой.

Но У Чжи никак не мог понять в чем дело и беспокоился. Торгуя на улицах лепешками, он все хотел разыскать брата да поговорить по душам, но Цзиньлянь строго-настрого ему запретила. А он не смел ее ослушаться.

О том же говорят и стихи:

 
Мечтам не сбыться и наполовину!
Подумайте: нашла коса на камень.
Пришлось У Суну дом родной покинуть,
Так близкие рассталися врагами…
 

Если вы хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз[60].


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю