Текст книги "Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 122 страниц)

Когда весь дом ликовал от радости, досада с еще большей силой охватила Цзиньлянь. Она удалилась к себе в спальню, заперлась и, упав на кровать, заплакала.

Шел тогда двадцать первый день шестой луны года бин-шэнь под девизом Порядка и Гармонии[11].

Да,

 
Как часты в нашей жизни неудачи,
Но мало с кем об этом посудачишь.
 

Старуха Цай приняла младенца, отрезала пуповину и спрятала детское место. Потом она приготовила успокоительный отвар, напоила им роженицу и уложила ребенка.

Юэнян пригласила бабку в дальние покои, где угостила вином и закусками. Перед уходом Симэнь наградил повитуху слитком серебра весом в пять лянов и пообещал одарить куском атласа, когда она придет мыть младенца на третий день после родов. Старуха на все лады благодарила хозяина.

Симэнь вошел в спальню и залюбовался полным беленьким сыном. Отец прямо-таки ликовал от радости, которую разделяла с ним вся семья. Он и на ночь остался у Ли Пинъэр, и все глядел, не отрываясь, на сына.

На другой день Симэнь встал рано, до рассвета, и, передав слугам десять квадратных коробок с лапшой долголетия, наказал разнести их родным и соседям.

Ин Боцзюэ и Се Сида, как только получили извещавшие о рождении наследника подарки, сразу же бросились к Симэнь Цину с поздравлениями. Симэнь угостил их лапшою в крытой галерее, а когда они ушли, в зале снова началось оживление. Суматоха была вызвана прибытием свахи Сюэ, за которой следовал слуга. Тетушка Сюэ привела кормилицу, солдатку лет тридцати, которая с месяц назад потеряла ребенка. И муж ее, опасаясь, что его пошлют на войну, а жена останется безо всякой поддержки, просил за нее всего шесть лянов серебра.

Кормилица показалась Юэнян опрятной, и ее купили. Ей дали имя Жуи, то есть Желанная[12] , и поручили уход за младенцем. К Ли Пинъэр пригласили также мамашу Фэн, которая должна была заниматься стиркой пеленок и детского белья, за что ей положили пол-ляна серебра в месяц и одежду. В хлопотах прошел весь день.

А тут неожиданно явился Пинъань и доложил о возвращении из столицы Лайбао и приказчика У. Спешившись у ворот, они немного погодя явились к Симэню поведать радость.

– С какими новостями? – спросил их хозяин.

Прибывшие рассказали, как добирались до столицы, как подносили государеву наставнику к рождению подарки.

– Государев наставник остался крайне доволен подношениями, – рассказывал Лайбао. – Доставил, говорит, твоему хозяину с подарками немало хлопот. Не знаю, мол, чем и отблагодарить. Потом и спрашивает: какого, дескать, ваш хозяин происхождения, кем служит. Какой, говорю, там чин. Тогда он и заявляет: Его Величество, мол, соизволили вручить мне грамоты на чины со свидетельствами на вакантные должности. И жалует вас, батюшка, чином и рангом. Собственноручно пишет сверху ваше имя, возводит в чин помощника тысяцкого и определяет в число Его Величества телохранителей и карателей с назначением на пост помощника судебного надзирателя в здешнюю судебно-уголовную управу вместо отбывшего тысяцкого Хэ. Я назначен стражником охранного отряда во владения князя Юньского, а приказчик У становится помощником станционного смотрителя в здешнем уезде.

Тут Лайбао достал три одинаковых грамоты с подписями и печатями, полученные в ведомствах мандаты и свидетельства на должности и, разложив их на столе, показал Симэнь Цину.

Хозяин стал рассматривать многочисленные печати. Документы в самом деле были выпущены двором Его Величества и действительно свидетельствовали, что он, Симэнь Цин, возводился в чин помощника тысяцкого. Брови Симэня запрыгали от радости, в улыбке расплылось лицо. Он на радостях схватил высочайшее распоряжение и бросился с ним в дальние покои показать У Юэнян и остальным женам.

– Меня возвысил государев наставник! – закричал он. – Отныне я – помощник тысяцкого Его Величества гвардии телохранителей и карателей. У меня чин пятого ранга, а ты отныне – знатная дама и будешь носить регалии знати, разъезжать в украшенном экипаже.

Он упомянул о назначении приказчика У и о Лайбао и продолжал:

– Бессмертный У предсказывал мне износить не одну чиновничью шапку и возвышение до самых облаков. И вот, не прошло и полмесяца, как сбылись оба счастливых предсказания. Сын у меня твердо стоит на ногах. Выйдет три дня, совершим омовение и назовем его Гуаньгэ[13].

Симэнь Цин показал Юэнян документы. Вошел Лайбао и, отвесив земной поклон хозяйке и остальным, повел разговор с хозяином. Тот наказал ему на другой же день с утра пораньше отнести документы в судебно-уголовную управу и вручить надзирателю Ся, а приказчику – в уездную управу. Лайбао откланялся.

На другой день состоялось омовение младенца.

Родственники, соседи и друзья сразу узнали, что не прошло и трех дней после рождения сына у Шестой госпожи, как к Симэнь Цину пришла новая радость: чины и регалии постучались в ворота.

Он сразу вознесся до тысяцкого. Кто в таком случае не придет поздравлять, не принесет подарки?! Из дома и в дом целый день сновали люди. Как говорится: пока срок не наступит, кто порог переступит; коли время настанет, никто не опоздает.

Да,

 
Отвернется удача – померкнет и злато;
Повезет – и железо заблещет богато.
 

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ЦИНЬТУН, СПРЯТАВ КУВШИН С ВИНОМ, ДРАЗНИТ ЮЙСЯО.

СИМЭНЬ ЦИН НА РАДОСТЯХ УСТРАИВАЕТ ПИР.

Где богатство, там и знатность, несомненно;

Богачу уступят место непременно,

А бедняк от богача не жди участья –

Лишь мошна имеет силу и всевластье.

Люди женятся, чтоб благ земных добиться,

Серебром сорят, чтоб с сильным породниться,

Не под силу им подумать о высоком,

Что судьбы превыше разум – невдомек им.

Так вот, на другой же день Симэнь поручил Лайбао отнести в судебно-уголовную управу свои документы и заказал себе чиновничью шапку. Портной Чжао и четыре или пять его помощников сидели у Симэня, кроили шелк и шили хозяину одежды. Целая артель ювелиров трудилась тут же над изготовлением парадных поясов шириною в четыре чи, каждый из которых они украшали накладками из перламутра, носорожьих рогов и черепашьих щитов, подвесками в форме рыб и застежками в виде головы аиста[1]. Излишне говорить, какая суматоха царила в доме Симэня.

Расскажем пока об У Дяньэне. В тот же день он навестил Ин Боцзюэ. Поведав о своем назначении на пост помощника станционного смотрителя, он опустился на колени и стал умолять Боцзюэ одолжить для него у Симэня серебра на подарки начальству.

– Я и тебя, брат, одарю десятью лянями, – обещал он.

У Дяньэнь так настойчиво упрашивал, что Ин Боцзюэ велел ему встать на ноги и сказал:

– Что может быть приятнее, чем помогать ближнему! Эту поездку в столицу тебе доверил господин Симэнь. Только благодаря его милости ты и обрел свое будущее. Событие в твоей жизни великое! Так сколько же тебе требуется денег?

– По правде говоря, брат, – начал У Дяньэнь, – домашние мои с голоду не помирают, но за душой у меня ни медяка нет, а по вступлении в должность придется и подарки начальству подносить, даже угощение устраивать, и одежды шить, и лошадью обзаводиться. Плохо-бедно, лянов семьдесят-восемьдесят понадобится, а где их взять? Вот я и долговую расписку заготовил, только сумму не решился проставить. На тебя, дорогой брат, вся моя надежда. Замолви там доброе словцо, а я твоего благодеяния не забуду, щедро отблагодарю.

– А тебе этого хватит, брат? – изучив вексель, спросил Боцзюэ. – По-моему, занимать – так сотню лянов, чтоб уж на все хватило. Я с ним поговорю. Проценты он с тебя не возьмет. А приступишь к службе, вернешь понемножку, частями. Ничего страшного, обождет. Говорят, в котле варит тот, кто в долг берет, а кто выпрашивает, тот горстями наливает. Уж брать, так брать! А ты тем более у него в приказчиках служишь. Неужели он будет помнить эти твои несколько лянов?!

У Дяньэнь выслушал Ин Боцзюэ, поблагодарил за совет и поставил сто лянов в расписке. Они немного посидели за чаем, а потом вместе направились к Симэнь Цину.

– Хозяин встал или все еще почивает? – спросил Ин Боцзюэ привратника Пинъаня.

– Батюшка в крытой галерее, смотрит, как ювелиры пояса изготовляют, – отвечал Пинъань. – Обождите, я сейчас доложу.

Привратник бросился прямо в сад к Симэню.

– Дядя Ин и дядя У прибыли.

– Зови! – крикнул Симэнь.

Вскоре появились Ин Боцзюэ и У Дяньэнь. Портные и ювелиры трудились не покладая рук. Симэнь Цин в маленькой шапочке и парчовом халате сидел вместе с Чэнь Цзинцзи в галерее, наблюдая за тем, как писали приглашения для местной знати.

Вошедшие поклонились, и им предложили присаживаться.

– Брат, а ты грамоты в управу отослал? – спросил Ин Боцзюэ.

– В судебно-уголовную управу еще утром с посыльным отправил, – отвечал Симэнь, – а в областное управление, в Дунпин, еще нет. Пошлю в одно время и в область, и в уезд.

Слуга Хуатун подал чай, но и после него Ин Боцзюэ не спешил заводить разговор об У Дяньэне. Он спустился с галереи и, приблизившись к ювелирам, залюбовался поясами. Симэнь взял пояс и, протягивая его Ину, спросил горделиво:

– Взгляни! Как тебе нравятся мои пояса?

– Где это тебе, брат, посчастливилось раздобыть этакие пояса? – начал на все лады расписывать и расхваливать пояса Ин Боцзюэ. – Один лучше другого! А ширина-то какая, ширина! Нет, только погляди вот на этот – из носорожьего рога, с застежкой – головой аиста! Да обегай целую столицу, ни за какие деньги не сыщешь, право слово! Столичного вельможу, вроде главнокомандующего гвардией, с нефритовым, скажем, или золотым поясом еще можно встретить, но чтоб с носорожьим – позвольте! И что удивительно, носорог-то ведь не сухопутный, а речной. Сухопутному – грош цена, другое дело – речной. Не зря говорят – чудодейственный. Не веришь – налей воды в блюдо и опусти туда пояс. Вода сразу расступится – бесценное сокровище! Ночью на тысячу верст светится, до зари не угасает. Огнем горит! Сколько ж ты, брат, за него серебра отвалил?

– А ну, попробуй оцени!

– Как же его оценить, когда ему нет цены!

– Ладно, так уж и быть, скажу, – начал Симэнь. – Вчера вечером, только стало известно, что я ищу пояс, прибегает ко мне человек. Есть, говорит, пояс у полководца Вана с Большой улицы. Вручил я Бэнь Дичуаню семьдесят лянов серебром, направил к Вану. Торговался он, торговался, те никак не уступают. Давай сто лянов, да и только.

– Да ведь и правду сказать, где еще такой отыщешь? – вставил Ин Боцзюэ. – Вон ширина какая! Любо-дорого поглядеть! Как опояшешься, выедешь – один вид чего стоит! И в управе-то тебе все сослуживцы позавидуют.

Они сели, и Боцзюэ продолжал восторгаться.

– А ты грамоту вручил? – спросил, наконец, Симэнь приказчика У.

– Да нет еще, – сразу вмешался Ин Боцзюэ, – ничего брат У пока не делал. Прибегает нынче ко мне, умоляет, чтоб я пособил. Ведь не кто иной как ты, брат, оказал ему столь высокое доверие! Ты направил его в столицу с подарками самому государеву наставнику, и хоть чин он получил от его превосходительства, но это все равно, что облагодетельствован был тобою. Какое человеку счастье подвалило, а?! Слов нет, любой чиновник – от первого ранга и до девятого – есть верноподданный сын Его Величества. А у брата сейчас ни гроша за душой, вот он и просил меня. При вступлении, мол, на пост и начальство одарить надобно, и угощение устроить, и одежды справить. На все большие деньги требуются. А что поделаешь, куда пойдешь?! Один гость, говорят, двоих хозяев не беспокоит. Все к одному идет. Прошу тебя, брат, есть серебро – выручи, дай ему взаймы несколько лянов. Пусть дело справит, как полагается. А заступит в должность, отблагодарит за услуги, не забудет, брат, твоей великой милости. Ведь он служил у тебя в приказчиках. Ты, брат, и местных, и столичных чиновников деньгами выручал. К кому же ему еще идти за помощью? – Ин Боцзюэ обернулся к У Дяньэню: – Давай сюда вексель.

У Дяньэнь поспешно вынул из-за пазухи долговую расписку и протянул ее Симэню. В ней речь шла о ста лянах, поручителем значился Ин Боцзюэ и давалось обязательство вернуть из расчета пяти процентов за каждый месяц.

Симэнь Цин взял кисть и вычеркнул проценты.

– Я так и предполагал, что тебе серебро понадобится, – говорил он. – Раз поручителем выступает брат Ин, вернешь сто лянов, и дело с концом.

Симэнь убрал вексель и пошел было за серебром, но тут появился посыльный писарь с визитной карточкой надзирателя Ся, который посылал в услужение Симэню двенадцать солдат, интересовался датой вступления на пост, а также титулом и прозванием нового коллеги с тем, чтобы сослуживцы могли нанести ему визит и поздравить с назначением.

Симэнь пригласил геоманта Сюя. Было установлено, что час чэнь[2] второго числа седьмой луны – день благовещего зеленого дракона и символа надежности золотого ларца – самое подходящее время вступления на службу. Надзирателю Ся был послан ответ, а посыльного писаря одарили пятью цянями серебра, но говорить об этом подробно нет надобности.

Ин Боцзюэ и У Дяньэнь сидели в крытой галерее, когда Чэнь Цзинцзи принес серебро.

– Вернете мне только сто лянов, без процентов, – сказал он, передавая деньги У Дяньэню.

Дяньэнь взял серебро и отвесил в знак благодарности земной поклон.

– Я тебя не задерживаю, – обратился к нему Симэнь. – У тебя и без того дел по горло. А ты, брат Ин, останься, разговор есть.

У Дяньэнь, довольный, распрощался и вышел.

Впоследствии, дорогой читатель, когда умрет Симэнь Цин, развалится его семья и придет в упадок хозяйство, вдовствующая У Юэнян выдаст Сяоюй замуж за Дайаня, а слуга Пинъань украдет из закладной лавки головные украшения, пойдет ночевать к певичке, где и будет схвачен помощником станционного смотрителя У. После избиения и пыток У Дяньэнь принудит его обвинить Юэнян в преступной связи с Дайанем, чтобы привлечь ни в чем неповинную Юэнян к суду. Так за добро он отплатит злом, но это случится позднее, и мы пока не станем вдаваться в подробности.

Да,

 
Бесплодных деревьев не разводи,
Друзей средь неверных не заводи.
 

Бэнь Дичуань отправил грамоты Симэня в окружное управление Дунпина и в местную управу. Когда он вернулся, Симэнь позвал его к столу. Пока он закусывал в компании Ин Боцзюэ и геоманта Сюя, прибыл с поздравлениями шурин Симэня У Старший. Первым встал из-за стола геомант Сюй, за ним через некоторое время последовал Ин Боцзюэ, поспешивший к У Дяньэню. Тот заранее припас ему десять лянов за посредничество и с поклоном вручил, как только Ин Боцзюэ явился.

– Видал, как я исподволь к нему подкатился? Ловко, да? – хвалился Ин Боцзюэ. – А то разве он дал бы! Тебе этих денег хватит и дело обделать, и еще добрая половина останется, на домашние расходы пойдет.

Отблагодарив Ин Боцзюэ, У Дяньэнь заказал себе чиновничьи одежды и установил день вступления в должность, но не о том пойдет речь.

Тем временем уездный правитель Ли, сложившись с сослуживцами, прислал Симэню барана, вина и другие подарки. В распоряжение Симэня, помимо того, был отправлен с визитной карточкой слуга из управы, которого звали Чжан Сун-младший. Это был смышленый и шустрый малый, лет восемнадцати от роду, и недурен собой. Уроженец уезда Чаншу, что в Сучжоу[3], он знал южные песни и романсы, слыл грамотеем и красиво писал. В синем шелковом халате, легких туфлях и белых чулках, бойкий и речистый, он сразу приглянулся Симэню, и тот, поблагодарив в ответном послании правителя, оставил его у себя, назвав Шутуном[4]. Симэнь справил ему новое платье, но к себе в сопровождающие не взял, а поручил следить за подношениями и корреспонденцией. В распоряжении Шутуна находились и ключи от сада.

Вскоре и Чжу Жинянь порекомендовал Симэню четырнадцатилетнего слугу, которого стали звать Цитуном[5]. Ему вместе с Циньтуном вменялось в обязанности сопровождать Симэня при выездах, имея при себе визитные карточки и бумагу.

И вот настал срок вступления в должность. В управе устроили пышный пир, на который были приглашены певицы из трех увеселительных заведений города, певцы и музыканты. Гремела музыка, лились песни и арии. В дальней зале пировали до самого заката.

Симэнь выезжал теперь каждый раз на стройном белом коне. В черной креповой шапке, в ярком, украшенном регалиями чиновничьем халате с вышитым львом и высоким воротником[6]; опоясанный поясом шириной в четыре пальца с золотым краплением и пахучим лавром, в высоких сапогах на толстой белой подошве, он ехал, сопровождаемый целым эскортом солдат. Над ним колыхалось большое черное опахало. Спереди и сзади его сопровождало больше десятка человек, когда он чинно гарцевал по улице.

После посещения управы Симэнь нанес визит уездному правителю, командующему уездными войсками и военному коменданту, а также сослуживцам из управы. Потом настал черед родных, друзей и соседей. Сколько почестей и славы выпало на его долю! Целыми днями непрерывной вереницей тянулись к нему посетители с поздравительными карточками и подарками.

Да,

 
Конь стоит белогривый, алой сбруей играя.
Лезет к знатному всякий, быть поближе желая.
Повезет – и железо засверкает богато;
Отвернется удача – потускнеет и злато.
 

Симэнь Цин ежедневно являлся в управу, выходил на утреннюю аудиенцию, разбирал бумаги, вникал в казенные дела.

Быстро летело время. Вот и сравнялся месяц со дня рождения сына у Ли Пинъэр. По этому случаю с подарками Гуаньгэ прибыли невестки У, старшая и младшая, золовка Ян, матушка Пань, свояченица У Старшая и жена богача Цяо. Много пришло близких, родных и соседок. Певицы Ли Гуйцзе и У Иньэр, узнав, что Симэнь стал тысяцким и обзавелся наследником, тоже пожаловали в паланкинах с поздравлениями и солидными подарками.

Симэнь устроил в передней зале большой прием. Гостьи пировали за праздничным столом. За ними ухаживали разодетые Чуньмэй, Инчунь, Юйсяо и Ланьсян.

Надобно сказать, что, возвращаясь из управы, Симэнь раздевался обычно в передней. Шутун складывал его одежды и убирал в кабинет. Хозяин не снимал лишь чиновничьей шапки, в которой и удалялся в дальние покои, а по утрам в кабинет за одеждой посылал служанку. Теперь примыкавший к зале западный флигель приспособили ему под кабинет: поставили экраны, ширмы, кровать, столики и стулья. На большом столе разместились тушечница, кисти и книги. Шутун спал у кровати на сундуке с книгами.

Слуга либо спешил пораньше, до прихода хозяина, убрать кабинет, либо, когда тот ночевал в кабинете, утром посылал служанку за одеждой.

Расторопный и смышленый малый, Шутун скоро перезнакомился со всеми служанками и не упускал случая поболтать с ними и позубоскалить. За разговорами да шуточками он особенно привязался к хозяйкиной горничной Юйсяо.

И надо ж было тому случиться! Как-то утром Шутун зажег благовония, сел у окна перед зеркалом, чтобы завязать красной лентой волосы, и тут в кабинет неожиданно вошла Юйсяо.

– Ишь ты, арестант! – завидев слугу, проговорила она. – Все себе брови подводишь, да ресницы красишь, а батюшка уж завтрак кончает, вот-вот придет.

Шутун не обращал на нее внимания и продолжал заниматься прической.

– Куда ты батюшкины одежды убрал? – спросила Юйсяо.

– Там, в головах у кровати лежат.

– Да не эти. Батюшка велел принести белое нижнее платье[7] и темный шелковый халат с золотыми регалиями и круглым воротником.

– Возьми в шкафу, – отвечал Шутун. – Только вчера убрал, сегодня опять подавай.

Юйсяо, не взяв одежды, подошла к нему вплотную и стала глядеть, как он завязывает волосы.

– Ну и чудной ты! – заметила она, шутя. – Ленту красную нацепил, букли выпустил, как старуха.

Юйсяо обратила внимание на его обшитую кисеей белую полотняную рубашку с двумя подвешенными на шнурках кисейными мешочками для благовоний – розовым и зеленым.

– Дай мне этот розовый, – попросила она.

– Любимую вещь просишь, – отвечал Шутун.

– Но парню розовый не к лицу, – пояснила Юйсяо. – Он больше мне подойдет.

– Погоди… – протянул Шутун. – А парень тебе не подойдет?

Юйсяо игриво ущипнула его за руку и сказала:

– Ах ты, арестант! Бахвалишься, будто на базаре всучиваешь картинки с богами – хранителями дверей? Подумаешь, драгоценность какая!

И без лишних объяснений она схватила, порвав шнурки, оба мешочка и сунула в рукав.

– Какая ж ты настырная! – упрекнул ее Шутун. – Гляди, даже пояс оборвала.

Юйсяо в шутку ударила Шутуна, который уже стал выходить из себя.

– Брось дразнить, сестра! – огрызнулся он. – Дай сделать прическу.

– Я вот что хочу тебя спросить, – продолжала разговор Юйсяо. – Не слыхал, куда нынче батюшка собирается?

– На проводы уездного архивариуса Хуа идет, – отвечал Шутун. – У его превосходительства Сюэ прощальный пир устраивают. Возвратится, самое раннее, после обеда. Потом батюшка, кажется, хотел с дядей Ином отнести серебро богачу Цяо. Батюшка дом у него покупает. Там тоже, наверно, без угощения не отпустят.

– Тогда никуда не ходи, меня обожди, – сказала Юйсяо. – Мне с тобой поговорить надо.

– Ладно, – согласился Шутун.

Договорившись о свидании, Юйсяо поспешно подхватила одежды и удалилась в дальние покои.

Немного погодя появился Симэнь и кликнул Шутуна:

– Никуда не отлучайся! Напишешь двенадцать приглашений местной знати по случаю месяца со дня рождения Гуаньгэ и запечатаешь в красные конверты.

Симэнь позвал Лайсина и наказал ему закупить продукты, накрыть столы и приготовить все как полагается к приему именитых гостей. Дайань с двумя солдатами должны были разнести приглашения и позвать певичек. Циньтуна оставили прислуживать гостям.

Отдав распоряжения, Симэнь отбыл верхом на проводы, а Юэнян с остальными женами принимали прибывавших на пир. Гостьи собрались сперва в крытой галерее, где пили чай, а потом проследовали в большую залу, где стоял экран, на котором красовался павлин, лежали тюфяки, расшитые лотосами. Посередине залы располагался пиршественный стол. Четыре певицы музыкой и пением услаждали пировавших.

Симэнь в самом деле возвратился только после обеда. У него тоже был накрыт стол. Он пригласил к себе Ин Боцзюэ и Чэнь Цзинцзи. Они захватили с собой семьсот лянов и пошли напротив, к богачу Цяо, оформить покупку дома.

Женщины продолжали пировать, когда Юйсяо, прихватив серебряный кувшин вина, четыре груши и апельсин, юркнула во флигель, желая угостить Шутуна. Слуги во флигеле не было, и Юйсяо, опасаясь, как бы ее не заметили, оставила кувшин и вышла.

Как на грех, прислуживавший гостьям Циньтун углядел, как в кабинет прошмыгнула Юйсяо и на некоторое время там задержалась. Циньтун решил, что Шутун у себя, и бросился во флигель. Однако Шутуна там не оказалось. Под кроватью же стоял кувшин подогретого вина и фрукты. Циньтун поспешно спрятал фрукты в рукав, кувшин – под одежду и пошел прямо к Ли Пинъэр. Инчунь находилась при хозяйке на пиру, и в комнате с Гуаньгэ оставались кормилица Жуи и Сючунь.

– А где же сестрица? – спросил вошедший Циньтун.

– Она на пиру, матушке прислуживает, – отвечала Сючунь. – А зачем она тебе?

– Да я вот кое-что принес, хотел попросить ее спрятать.

– Что же именно? – поинтересовалась Сючунь.

Циньтун мялся. Между тем Инчунь внесла блюдо жареной гусятины и тарелку посыпанных сладкой пудрой пирожков-розочек с фруктовой начинкой и стала угощать кормилицу.

– Ах ты, арестант! – заметив Циньтуна, воскликнула Инчунь. – Что ты ухмыляешься? Почему в зале не помогаешь?

Циньтун извлек из-под полы кувшин и попросил:

– Будь добра, спрячь куда-нибудь.

– Да ведь в нем гостьям вино подогревать надо, – отвечала Инчунь. – Зачем же ты его взял?

– Не спрашивай! Шутун с Юйсяо спутался, вот она ему в кабинет кувшин вина и принесла, а еще апельсины и груши. Она его угощать собирается, а я их разыграю. Спрячь, сестрица, как следует, а придут искать – не давай, ладно? И мне-таки кое-что перепадет. – Циньтун показал Инчунь апельсин и груши и продолжал: – Я вино больше подогревать не буду. Мне пора собираться. Нынче моя очередь на Львиной ночевать.

– А если заметят пропажу, подымут шум? Тебе же тогда и достанется.

– Но я тут ни при чем! Не я ж кувшин стащил! Кто крадет, тот пусть и дрожит.

Сказав это, торжествующий Циньтун вышел, а Инчунь унесла кувшин во внутреннюю комнату и поставила на стол, но не об этом пойдет речь.

Под вечер пирующие разошлись. Когда стали убирать посуду, недосчитались кувшина. Юйсяо бросилась в кабинет, но его там не было и в помине. Еще одна пропажа! Юйсяо спросила Шутуна.

– Я уходил по делам и ничего не знаю, – отвечал слуга.

Юйсяо всполошилась и начала приставать к Сяоюй.

– Вот взбалмошная потаскуха! – ругалась на нее Сяоюй. – Я чай подавала, а ты с кувшином была, ты же сама вино разливала, чего ж на меня-то сваливать?

Обыскали всюду, но кувшина не нашли. Когда пришла Ли Пинъэр, Инчунь – так, мол, и так – поведала хозяйке о Циньтуне: заходил Циньтун с кувшином и велел мне спрятать.

– Ах он, арестантское отродье! – воскликнула Пинъэр. – Для чего он сюда с кувшином приходил? А в дальних покоях целый переполох поднялся. Юйсяо сваливает на Сяоюй, Сяоюй – на Юйсяо, а та плачет, клянется, не брала. Ступай, отнеси быстрее, а то и тебе попадет.

Инчунь достала кувшин и понесла в дальние покои. Повздорившие служанки между тем направились к Юэнян.

– Да вы ж за посуду отвечали, вы и кувшин потеряли! – заругалась на них Юэнян. – Как вы смеете препираться, вонючки проклятые?

– Я при матушке была, а за посудой она смотрела, – оправдывалась Юйсяо, указывая на Сяоюй.

– Ведь я к супруге У Старшего за чаем ходила. Это ты с кувшином оставалась. Куда ж он исчез? – допытывалась, в свою очередь, Сяоюй. – У тебя мозги, случайно, не покосились, не опустились в зад, а? А то вон как ты раздалась!

– Но сегодня на пиру были только свои! – заметила Юэнян. – Куда он мог деться? Взять его никто не мог. Узнает хозяин, достанется вам.

– Если только батюшка меня изобьет, я тебе, негодяйка, этого не прощу,– заявила Юйсяо.

Пока между служанками шла перебранка, вернулся Симэнь.

– Что за шум? – спросил он.

Юэнян рассказала ему про исчезновение кувшина.

– Ну, поищите спокойно, не торопясь, – посоветовал Симэнь. – К чему же зря крик подымать?

– Да как же тут молчать?! – вставила Цзиньлянь. – Мы, небось, не Ван Миллионщик[8], чтобы спокойно глядеть, как после каждого пира серебро исчезает. Стерпишь пропажу одну, другую, а там увидишь и мошну пустую.

Этим замечанием, дорогой читатель, Цзиньлянь упрекала Пинъэр. Ведь когда у той вышел месяц со дня рождения сына, тоже пропал кувшин, что уже служило дурным предзнаменованием.

Симэнь сразу понял ее намек, но промолчал. В это время Инчунь внесла кувшин.

– Вот и кувшин отыскался! – сразу воскликнула Юйсяо.

– Где ж ты его нашла? – спросила Юэнян у Инчунь.

Инчунь рассказала, как Циньтун принес кувшин в покои ее госпожи, Пинъэр, и попросил спрятать, а где он его взял, она не знает.

– А где сейчас Циньтун, рабское отродье? – спросила Юэнян.

– Сегодня его черед ночевать на Львиной, – объяснил Дайань. – Он уже ушел.

Цзиньлянь усмехнулась.

– Ты что смеешься? – спросил Симэнь.

– Циньтун из слуг сестрицы Ли, – заговорила Цзиньлянь. – Вот он к ней кувшин и унес. Наверняка хотели припрятать. На твоем месте я б за негодяем слугу отправила, всыпала бы рабскому отродью как следует и выпытала, в чем дело. А сваливать вину на служанок, значит бить мимо цели.

Симэнь рассвирепел и, вытаращив глаза, обернулся к Цзиньлянь.

– Ты так говоришь, будто сестрице Ли этот кувшин приглянулся. А если так, то незачем и приставать, зачем переполох затевать?

Цзиньлянь густо зарделась.

– Всем известно, что у сестры Ли денег хватает, – сказала она и, разгневанная, отошла в сторону.

Чэнь Цзинцзи позвал Симэня посмотреть подарки, которые доставили посыльные от бывшего гаремного смотрителя Лю, ныне смотрителя казенных гончарен[9].

Цзиньлянь стояла в сторонке с Мэн Юйлоу и продолжала ворчать:

– Вот насильники-грабители собрались! Чтоб им провалиться! Того и гляди, на тот свет отправят. А этот, как заимел чадо, будто престолонаследника на свет произвел. Взглянет, словно божество какое взором своим удостаивает. И доброго-то слова от него не услышишь. Выпучит глазищи свои поганые – кажется, так бы всех и сожрал. А у сестрицы деньги водятся. Кто не знает! Вот погляди, даст волю слугам и служанкам, до того обнаглеют, шашни заведут, начнут дом грабить, а ты, выходит, молчи, да?!

Симэнь, наконец, поднялся и направился в дальние покои.

– Чего ж ты стоишь? – спросила Юйлоу. – Он ведь к тебе пошел.

– Скажешь тоже! – отозвалась Цзиньлянь. – Ему там по душе, где его сокровище. Он и сам говорил. А у нас, бездетных, – одна тоска да скука.

Вошла Чуньмэй.

– Я же говорила, он к тебе пошел, а ты не верила, – сказала Юйлоу. – Видишь, Чуньмэй за тобой пришла.

Она позвала Чуньмэй, и они стали ее расспрашивать.

– Я к Юйсяо за платком иду, – объяснила Чуньмэй. – Она у меня платок брала.

– А батюшка куда направился? – поинтересовалась Юйлоу.

– К матушке Шестой, – сказала горничная.

Цзиньлянь так и вздрогнула, будто ей к сердцу огонь подсунули.

– Ах, негодяй проклятый! – заругалась она. – Пусть отныне и на веки вечные к порогу моему не подходит! Ногу свихнет, все равно не впущу да еще пинка дам арестанту, чтоб все кости себе переломал!

– Ну, что ты, сестрица, так страшно его ругаешь? – недоумевала Юйлоу.

– Не знаешь ты еще этого ничтожного насильника, – говорила Цзиньлянь. – Он труслив и жалок, как мышь, ничтожество, три вершка. Все мы его жены. Чего особенного, если у одной в мочевом пузыре семя вызрело?! Так ли уж надо ее возвышать, а других унижать, в грязь втаптывать?

Да,

 
Как буре платаны без счета валить,
Вот так посторонним о деле судить.
 

Не будем больше говорить, как бесилась Цзиньлянь.

Расскажем пока о Симэне. В передней зале он увидел посыльного от Великого придворного смотрителя Сюэ[10], который поднес жбан рисовой водки, тушу барана, два куска золотой парчи, блюдо персиков долголетия, блюдо лапши – символа долгоденствия – и другие яства. Подарки были посланы, чтобы поздравить Симэня с днем рождения и вступлением на пост. Симэнь щедро одарил посыльного и направился в дальние покои.

Певички Ли Гуйцзе и У Иньэр собирались домой.

– Поживите у нас еще денек-другой, – оставлял их Симэнь. – Двадцать восьмого я приглашаю почтенного господина Чжоу, командующего войсками; господина Ся, судебного надзирателя; военного коменданта господина Цзина, управлявшего императорским имением его превосходительство Сюэ и смотрителя гончарен его превосходительство Лю. Будут и актеры. Мне хотелось бы, чтобы вы угощали гостей вином.

– Если вы оставляете нас, то мы должны послать кого-то домой сказать матушке, – пояснила Гуйцзе. – А то она будет волноваться.

Носильщики паланкинов были отпущены, но не о том пойдет речь.

На другой день Симэнь распорядился украсить большую залу парчовыми ширмами и шелковыми занавесами, расставить столы и приготовиться к приему, а сам следил за отправкой приглашений знатным гостям. На днях Симэнь побывал у смотрителя гончарен его превосходительства Лю, где познакомился с его превосходительством Сюэ, и тот прислал ему свои подарки. Симэнь в ответ направил обоим приглашения. Занимать гостей должны были Ин Боцзюэ и Се Сида. Оба дружка, по-праздничному одетые, явились рано, и Симэнь проводил их на крытую галерею, где им подали чай.