Текст книги "Убийство по-римски"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Марко! Что вы говорите? Но… да, конечно, но…

– Я с ним говорил. Он был осторожен, но его реакция на исчезновение Мейлера весьма примечательна.

– В каком смысле? Он испугался?

– Испугался – да. Кажется, не столько из-за исчезновения Мейлера, сколько при мысли, что он может снова прийти. Если я не ошибаюсь, эта возможность его ужасает.

– Я займусь этим немедленно, – сказал квестор.

– Если Мейлер не отыщется до завтра, вы позволите мне осмотреть его комнаты?

– Ну разумеется. Я дам указание моим людям.

– Вы чрезвычайно любезны, – сказал Аллейн.

Вернувшись в вестибюль «Джоконды», он обнаружил там всю группу, за исключением леди Брейсли. Он заметил, что Джованни переговаривается с мужчинами. Сначала он обратился к Кеннету Дорну, который ответил явным согласием и опасливо огляделся по сторонам. Джованни перешел к майору, который, игнорируя Кеннета, жадно выслушал его с наигранным безразличием, весьма расходившимся с ухмылкой, искривившей его губы. Джованни вроде бы сделал какое-то предложение подошедшему к ним барону Ван дер Вегелю. Барон внимательно выслушал его с явственной этрусской улыбкой, потом сказал несколько слов и быстро вернулся к жене, взял ее под руку и подался к ней. Баронесса наклонила голову и посмотрела на него. Он взял ее за кончик носа и игриво подвигал его вправо-влево. Она заулыбалась и шлепнула мужа по щекам. Он поднес ее руку к губам. Аллейн подумал, что никогда не видел более наглядного проявления физической любви. Барон слегка покачал головой Джованни – тот грациозно поклонился ему и посмотрел на Гранта, который разговаривал с Софи Джейсон. Грант сразу и достаточно громко сказал: «Нет, благодарю вас», – и Джованни направился к Аллейну.

– Синьор, – сказал он. – Мы сейчас едем в «Космо», весьма изысканный, аристократический ночной клуб, где гости могут пробыть сколько им угодно, до закрытия – до двух часов. Это завершает программу нашей экскурсии. Однако синьор Мейлер устроил так, что путешествие можно продолжить – тем, у кого, может быть, есть любопытство и желание лучше узнать римскую ночную жизнь. Кое-какая выпивка. Сигарета-другая. Дружеское общество. Очаровательные девушки и юноши. Все без лишней огласки. Машины предоставляются бесплатно, но дальнейшие развлечения не включены в стоимость экскурсии.

– Сколько? – спросил Аллейн.

– Это стоит пятнадцать тысяч лир, синьор.

– Очень хорошо, – сказал Аллейн. – Еду.

– Вы не будете разочарованы, синьор.

– Прекрасно.

В вестибюле появилась леди Брейсли.

– Вот и я! – воскликнула она. – При полном параде и готова к дальнейшим похождениям. Танцовщиц сюда!

Кеннет и Джованни подошли к ней. Кеннет обнял ее за талию и что-то прошептал.

– Еще бы! – громко заявила она. – О чем речь, милый? С восторгом. – Она повернулась к Джованни и широко распахнула глаза.

Джованни поклонился и ответил ей взглядом столь явно почтительным и тайно наглым, что Аллейну захотелось или нокаутировать его, или сказать леди Брейсли, что он о ней думает. Он видел, что Софи Джейсон глядит на нее почти с ужасом.

– А теперь в «Космо», леди и джентльмены, – сказал Джованни.

2

«Космо» был ночным клубом с обширной эстрадной программой. Как только группа расселась, на столиках захлопали бутылки шампанского. Они пробыли там совсем немного, а оркестранты уже спустились с эстрады и стали поодиночке подходить к гостям. Контрабас и виолончель были буквально взгромождены на столики и заиграли. Скрипачи и саксофонисты подступали прямо к лицу. Ударник держал тарелки над майором Суитом, который втягивал голову в плечи. Восемь обнаженных девиц, увешанных тропическими фруктами, подпрыгивали в проходе. Включили темно-синюю подсветку, и девицы превратились в негритянок. Шум в зале стоял нешуточный.

– Ну, – сказал Грант Софи. – Удается загнать дедушку Джейсона в угол?

– Не уверена, что он не гарцует опять.

Шум вокруг стоял такой, что им приходилось кричать друг другу в ухо. Леди Брейсли подергивала плечами в такт саксофонисту, стоявшему у ее стола. Продолжая играть, он ухитрялся строить ей глазки.

– Кажется, она в числе избранных, persona grata [36]36
  Лицо, пользующееся особым вниманием (лат.).


[Закрыть]как здесь, так и в «Джоконде», – сказал Грант.

– Мне это трудно переварить.

– Если хотите уйти – только скажите слово. Мы это легко можем сделать. Или вам хочется до конца досмотреть шоу?

Софи неопределенно покачала головой. Она пыталась разобраться в своих чувствах. Было странно подумать, что она практически впервые встретила Гранта часов двенадцать назад. Конечно, конечно, не впервые она так внезапно увлеклась человеком, но никогда доселе столь острый антагонизм без очевидной причины не сменялся столь полным ощущением близости. В какой-то момент они искренне ненавидели друг друга, в следующий – не прошло и четверти часа – они перешептывались в святилище Митры, словно не только были знакомы много лет, но понимали друг друга с полуслова. «Я – и Барнаби Грант, – размышляла Софи. – Странно даже подумать». Что-то объяснилось бы, если бы все можно было приписать сильному отталкиванию, которое иногда предшествует столь же сильному притяжению, но тут было иное. Ничто очевидно не бросало их в объятия друг другу.

– Если мы остаемся, я, наверное, вас обниму, – сказал Грант.

Софи ахнула от этого фантастического преломления ее мыслей.

– В качуче, фанданго, болеро или чем-то подобном, – объяснил он. – С другой стороны – заметьте это, пожалуйста, – сварливо проговорил он, – я выбрал вас в жертвы.

– Как интересно, – сказала Софи. – Я вся внимание.

Гомон стих, оркестр возвратился на эстраду, негритянки вновь превратились в обнаженных белых девиц и удалились. Сладкий тенор – сплошные глаза, зубы и рыдание в голосе – вышел и запел «Санта Лючию» и другие популярные песни. Он тоже ходил по залу. Леди Брейсли подарила ему веточку мирта из вазы на столике.

Затем последовал гвоздь программы – знаменитая исполнительница негритянских песен. Она была волнующе прекрасна, и, когда она запела, в «Космо» воцарилась тишина. Одна из ее песен говорила о безнадежности, горе и унижениях, и она сделала из нее подобие обвинительной речи. Софи почудилось, что под напором певицы аудитория дрогнула, ей было странно, что такие, как леди Брейсли и Кеннет, одобрительно поглядывают на негритянку и самодовольно ей аплодируют.

– Это было замечательно, правда? – сказал Грант, когда певица ушла. Услышав ее, Аллейн откликнулся:

– Необыкновенно. По-видимому, современная публика находит, что погоня за удовольствиями удовлетворяется лучше всего, когда у нее выбивают почву из-под ног. Как думаете?

– Да разве всегда не было то же самое? – сказал Грант. – Мы обожаем, когда нам напоминают, что прогнило что-то в датском королевстве. Это помогает ощущать свою значительность.

Программу завершил весьма стильный ансамбль; огни были притушены, музыканты незаметно перешли на танцевальную музыку, и Грант сказал Софи:

– Хотите или не хотите – пойдемте.

Они танцевали, почти без слов, но с удовольствием.

Появился Джованни. Леди Брейсли танцевала с ним. Они с большим умением выделывали сложные па.

Ван дер Вегели с полуулыбкой, тесно прижавшись друг к другу, качались и делали повороты на краю освещенного пятачка.

Майор Суит, который ринулся приглашать Софи, но опоздал, опустился назад на стул, пил шампанское и угрюмо собеседовал с Аллейном. Аллейн быстро заключил, что майор был из тех умелых выпивох, которые, не будучи трезвы, очень долго владеют собой.

– Милая девчушка – эта, – говорил майор. – Естественная. Хорошенькая. Но учтите – наглости хоть отбавляй. Глазищами так и сверлит, а? – Довольно мрачно он пробормотал: – Милая, хорошенькая, естественная девчушка – как я и говорил.

– Вы собираетесь ехать дальше? – спросил Аллейн.

– А вы? – вопросом на вопрос ответил майор. – Что дело, то дело. Никаких имен, – добавил он неопределенно, – никакой тебе маршировки с полной выкладкой. Как у нас заведено. При прочих равных.

– Я-то собираюсь, конечно.

– Жмите, – предложил майор и протянул руку. Но она на пути встретила бутылку с шампанским, и он вновь наполнил свой стакан. – Я видел несколько любопытных вещей в мое время, – признался он, подавшись через стол. – Вы человек с широкими взглядами. Каждому по его вкусу, и все приносит житейский опыт. Ни слова дамам: чтобы не огорчались из-за того, чего не увидят. Сколько мне лет? Ну! Послушайте. Сколько, по-вашему, мне лет?

– Шестьдесят.

– Плюс десять. Отпущенный срок, хотя это вздор. До встречи с остальными попозже, мой мальчик. – Он наклонился и скорбно поглядел окосевшими глазами на Аллейна. – Послушайте, – сказал он. – Не собирается ли туда она?

– Кто?

– Старая красотка.

– Думаю, что собирается.

– Боже!

– Довольно дорогое удовольствие, – заметил Аллейн. – Пятнадцать тысяч лир.

– Лучше не скупиться, а? Я полон надежд, – с вожделением проговорил майор. – И я вам, пожалуй, признаюсь, старик, если бы не это, так меня здесь и видели. Знаете, что мне нужно? Трепет. Зеленое сукно. Карты. И – тьфу! – Он сделал дикий жест обеими руками. – На все тьфу!

– Большой выигрыш?

– Тьфу!

– Великолепно.

«Может быть, в этом вся суть майора, – подумал Аллейн. – А может, и нет?»

– Чудная эта история с Мейлером, как по-вашему? – спросил он.

– Тьфу! – произнес майор, который как будто не мог отделаться от этого междометия. – Немыслимое поведение, – прибавил он. – На мой взгляд, неподобающее поведение, но черт с ним. – Он на несколько мгновений погрузился в мрачное молчание и затем прокричал так громко, что люди за соседними столиками с удивлением посмотрели на него: – И скатертью дорога. Извините за выражение.

У него явно пропал интерес к разговору, и Аллейн перешел к Кеннету Дорну.

После ухода негритянской певицы Кеннет снова впал в свою обычную апатию, нарушавшуюся разве ерзанием. Он не предпринимал попытки танцевать, но вертел пальцами манжеты рубашки и поглядывал на двери, словно ожидал, что кто-то еще придет. Он посмотрел на Аллейна беспокойным оценивающим взглядом.

– Вы выглядите великолепно, – сказал он. – Вам весело?

– Мне, по меньшей мере, интересно. Такого в моей жизни еще не бывало. Это новое переживание.

– О! Это! – нетерпеливо проговорил Кеннет и пошаркал ногами. – По-моему, вы были потрясающи, – сказал он. – Вы понимаете. Как вы распоряжались всеми после исчезновения Себа. Послушайте. Вы думаете, он… понимаете… я хотел сказать… Что вы думаете?

– Понятия не имею, – ответил Аллейн. – Я его видел впервые. А вы, кажется, с ним хорошо знакомы.

– Я?

– Вы же зовете его Себ!

– Ах, да. Понимаете? Это так. Почему бы и нет?

– Наверно, он полезный человек.

– Что вы хотите сказать? – спросил Кеннет, уставившись на Аллейна.

– В Риме… Я надеялся… может быть, я ошибаюсь, конечно… – Аллейн оборвал фразу. – Вы собираетесь в это позднее общество?

– Конечно. И поскорей бы.

– Правда? – сказал Аллейн. И, надеясь, что правильно и с верной интонацией употребляет сленг, спросил: – Можно ли там надеяться на поездку?

Кеннет кончиком пальца отвел волосы, падавшие на глаза.

– Какую поездку? – осторожно спросил он.

– В компании. Я неправильно выразился? Я пока что не подключился. Я хочу попробовать. Вы меня поняли?

Кеннет в открытую рассматривал его.

– Конечно, вид у вас сказочный, – сказал он. – Понимаете, там можно ширять… Но… – Он нарисовал пальцем в воздухе ноль. – Назовем своими именами. Вы же в этом смысле плебей, мой милый. Плебей.

– Весьма сожалею, – сказал Аллейн. – Я весьма рассчитывал на содействие мистера Мейлера.

– Пусть это вас не заботит. Тони потрясает.

– Тони?

– Это куда мы едем. «Логово Тони». Великое место. Гениальное. Понимаете? Трава, героин, все что угодно. И учтите, у него все спокойно. И будет представление.

– Что?

– Хеппенинг. Психеделический.

– Ревю?

– Если угодно… только не как тут. В лучшем стиле. Некоторые придут, похихикают и уйдут. Но если оно подхватит вас, а для этого оно и существует, вы словите колоссальный кайф.

– Очевидно, вы там уже бывали?

– Не буду врать, бывал. Себ нас возил.

– Нас?

– С тетей. Ей подавай новые ощущения. Она – сказочная, честно. Уверяю.

С большим усилием воли Аллейну удалось небрежно спросить:

– Это Себ… вас подключил?

– Он. В Перудже, – ответил Кеннет. – Я собираюсь перескочить.

– На что?

– Большой прыжок. С травки на серьезное. Скажем прямо, я уже попробовал. Понимаете? И учтите, я не на крючке. Так, иногда укольчик. Для забавы.

Аллейн поглядел на лицо, которое не так давно могло выглядеть привлекательным. Полицейские так же боятся гадать по чужому лицу, как и выдавать своим лицом собственные мысли, но все же ему пришло в голову, что, если бы у Кеннета был не столь отталкивающий цвет лица и если бы он не позволял губе отвисать в безвольной ухмылке, он выглядел бы совсем недурно. Даже на этом этапе он мог бы быть менее беспутным, чем показывало его поведение. «И что бы ни произошло с мистером Себастианом Мейлером, – подумал Аллейн, – это не составило бы и миллионной доли того, что он заслуживает».

Кеннет нарушил наступившее было молчание.

– Послушайте, – сказал он, – конечно, это идиотство, но вот был бы ляп, если бы после всего, что говорилось о Себе и берлоге Тони и всем таком, выяснилось, что вы – тот человек?

– Тот человек?

– Да. Понимаете? Шпик.

– А я похож?

– Меньше всех. У вас вид потрясающий. Впрочем, может быть, это такая уловка, правда? Все же вы не можете меня прикнопить, мы же не на английской земле. Или можете?

– Я не знаю, – сказал Аллейн. – Спросите полицейского.

Кеннет издал чахлый смешок.

– Честно, вы меня добиваете, – сказал он и после небольшой паузы спросил: – Если я не захожу слишком далеко, чем вы занимаетесь?

– А чем, вы думаете?

– Чем-нибудь ужасно могучим и тайным. Вроде дипломатии. Или она кончилась вместе с первым лордом казначейства?

– Разве первый лорд казначейства кончился?

– Ну, значит, продолжился. Так и вижу, как он до сих пор бродит по дворцовым коридорам с ключом на заднице. – У Кеннета вдруг возникла тревожная мысль. – О Боже, – чуть слышно проговорил он. – Только не говорите мне, что первый лорд казначейства – это вы.

– Я не первый лорд казначейства.

– Значит, мне повезло.

Музыка нерешительно умолкла. Барнаби Грант и Софи Джейсон вернулись за столик. Джованни элегантно проводил леди Брейсли на ее место. Рядом в трансе сидел майор. Ван дер Вегели, рука об руку, подсели к ним.

Джованни сообщил, что второй шофер развезет Софи, Ван дер Вегелей и Гранта по гостиницам когда им будет угодно и что он сам берет на себя руководство другими участниками экскурсии.

Аллейн заметил, что Джованни не назвал «Логово Тони» и не объявил открыто, в чем заключаются дальнейшие увеселения. Об этом шла речь только, когда он почти украдкой обходил мужчин в вестибюле. А Кеннет передал это леди Брейсли.

Ван дер Вегели сказали, что хотели бы еще немного потанцевать, а затем уехать домой. Софи и Грант не возражали и, когда музыка заиграла снова, вернулись на танцевальную площадку. Аллейн оказался наедине с Ван дер Вегелями, попивавшими шампанское.

– Я не слишком хороший партнер, баронесса, – сказал Аллейн. – Но, может быть, вы рискнете?

– Конечно.

Как многие крупные женщины, она танцевала очень хорошо – уверенно и легко.

– Но вы танцуете прекрасно, – сказала она через минуту. – Почему вы говорите не так? Знаменитое английское самоуничижение?

– С вами трудно не танцевать хорошо.

– Ах-ха, ах-ха! Комплимент! Лучше и лучше!

– Вы не собираетесь на следующее увеселение?

– Нет. Муж считает, что нам это не подходит. Ему не понравился стиль, в котором оно было предложено. Это скорее для мужчин, сказал он, и я дразню его и говорю, что он большой филистер, а я не такая уж неискушенная.

– Но он упорствует?

– Он стоит на своем. Значит, вы едете?

– Я согласился, но теперь вы меня смущаете.

– Нет! – воскликнула баронесса с настойчивым лукавством. – В это я не поверю. Вы человек хладнокровный. Искушенный. Это я ясно вижу.

– Может быть, вы передумаете? Поедемте, вы там за мной присмотрите.

Это замечание вызвало у баронессы прилив веселья. Она умело плыла в танце, и хохот ее то звенел, то опускался до басов. Когда же он стал настаивать, она неожиданно сделалась серьезной. Глубоким голосом она объяснила, что, хотя Аллейн, конечно, ей не поверит, они с бароном придерживаются вполне пуританских взглядов. Они принадлежат к лютеранскому роду, сказала она. Например, их вовсе не привлекает ночная жизнь Рима, которую они знают по итальянским фильмам. Слышал ли Аллейн когда-нибудь об издательской фирме «Адриаан и Велькер»? Если нет, то она должна сказать, что издатели твердо стоят на защите нравственности и что барон, представитель фирмы за рубежом, придерживается такой же политики.

– В наших книгах все чистое, все честное и здоровое, – заявила она и с огромным энтузиазмом подчеркнула высочайший уровень литературной гигиены.

«Это не поза, – подумал Аллейн, – это уморасположение: баронесса Ван дер Вегель (и, очевидно, ее муж) неподдельно благочестивы и, – подумал он, искоса взглянув на этрусскую улыбку, – по всей вероятности, она обладает той спокойной беспощадностью, которая очень часто соседствует с пуританством».

– Мы с мужем, – говорила она, – согласны во взглядах на – как вы называете это? – вседозволенность. Мы с ним во всем в полном согласии, – добавила она с удушающим бесстыдством. – Мы уверены в себе. Мы всегда счастливы вместе, и наши мнения совпадают. Как близнецы, правда? – И она снова расхохоталась.

Танец, самодовольство, неожиданные приливы веселья подтверждали ее нелепые заявления: она была в высшей степени довольная женщина. «Физически удовлетворенная, – подумал Аллейн. – Может оказаться, что также удовлетворенная интеллектуально и нравственно». Она повернула голову и взглянула на мужа, который сидел за столиком. Они улыбнулись друг другу и помахали пальцами.

– Это ваш первый приезд в Рим? – спросил Аллейн.

Когда пара танцует – и танцует согласно, – как бы далеки ни были танцующие в прочих отношениях, между ними возникает физическое взаимопонимание. Задав вопрос, Аллейн мгновенно почувствовал, что баронесса сразу же от него отдалилась, хотя она с готовностью ответила, что они с мужем бывали в Италии и, в частности, в Риме уже несколько раз. Издательские дела мужа довольно часто приводят его сюда, и, когда это удобно, она приезжает с ним.

– На этот раз вы приехали просто повеселиться? – предположил Аллейн, и она сказала, что да.

– И вы тоже? – спросила она.

– Исключительно, – ответил Аллейн и сделал с ней оборот. – В предыдущие приезды вы путешествовали с «Чичероне»? – спросил он. И снова – несомненно – она отдалилась.

– Я думаю, они образовались недавно, – сказала она. – Совершенно новые и ужасно интересные.

– А вам не кажется странным, – спросил Аллейн, – что никто из нас особенно не встревожен исчезновением нашего чичероне?

Он почувствовал, как приподнялись ее широкие плечи.

– Может быть, это странно, что он исчез, – согласилась она. – Но мы же надеемся, что с ним все благополучно, так? – Они двигались мимо их столика.

– Хорошо! Хорошо! – воскликнул барон и, одобряя их танец, осторожно захлопал в свои огромные ладони. Леди Брейсли оторвала глаза от Джованни и критически оценила их изнеможенным взором. Майор спал.

– Мы думаем, – сказала баронесса, – что у него может быть неприятность из-за этой женщины с открытками. Виолетты.

– Ну конечно, она устроила ему скандал.

– И мы думаем, она была там внизу. Под землей.

– А вы ее видели?

– Нет. Мисс Джейсон видела ее тень. Мы думали, что мистер Мейлер расстроился, когда она это сказала. Он тогда отшутился, но он расстроился.

– Она довольно-таки устрашающая дама.

– Ужасная. Такая ненависть, так открыто – это ужасно. Сплошная ненависть, – сказала баронесса, искусно следуя изменениям ритма, – это очень ужасно.

– Дежурный монах осмотрел подземелье. Ни Мейлера, ни Виолетты там не оказалось.

– Ах, монах, – заметила баронесса Ван дер Вегель, и было невозможно понять, что означало ее замечание. – Возможно. Да. Может быть, так.

– Интересно, – Аллейн начал новую тему, – кто-нибудь вам говорил, что вы настоящие этруски?

– Что? Я – голландка. Мы оба из Нидерландов, мы с мужем.

– Извините меня, я хотел сказать, вы – этруски на вид. Вы поразительно похожи на пару с чудесного саркофага на Вилле Джулия.

– Мой муж из очень старой нидерландской семьи, – объявила она как некий факт, без малейшего намерения уязвить Аллейна.

Он подумал, что может продолжить начатый разговор.

– Я уверен, что не обижаю вас, – сказал он, – потому что этрусская пара такая привлекательная. У них огромное супружеское сходство, которое говорит, что и они были в полном согласии друг с другом.

Она никак не отозвалась, если следующее замечание не считать откликом:

– Мы в отдаленном родстве, – сказала она. – По женской линии мы происходим от Виттельсбахов [37]37
  Баварский графский и королевский род.


[Закрыть]. Меня назвали Матильда Якобия в честь такой знаменитой графини. Но все равно, странно то, что вы это говорите. Мой муж считает, что наша семья имеет корни в Этрурии. Так что, может быть, – игриво заметила она, – это у нас атавизм. Он хочет написать книгу на эту тему.

– Как интересно, – вежливо произнес Аллейн и закружил ее в сложной фигуре. Его почти раздражало, что она с легкостью подчинилась ему.

– Да, – произнесла она, подтверждая собственное заключение, – вы танцуете прекрасно. Это было очень приятно. Вернемся за столик?

Они подошли к ее мужу, который поцеловал ей руку и поглядел на нее, склонив голову набок. К ним присоединились Грант и Софи. Джованни спросил, не собираются ли они возвращаться в гостиницы, и, получив подтверждение, вызвал второго шофера.

Аллейн посмотрел им вслед и с покорностью, знакомой всем полицейским при исполнении обязанностей, подумал о предстоящем визите в «Логово Тони».

3

Он обнаружил, что слово «Логово» отсутствует в официальном названии. Оно было просто «Тони», и то не обозначено на фасаде. Джованни обменялся несколькими неслышными словами со швейцаром, и они вошли через кованые железные ворота в мощеный двор и поднялись на пятый этаж на лифте. У Джованни было по пятнадцать тысяч лир с каждого участника поездки. Он вручил всю сумму человеку, который смотрел на них через окошечко в стене. Затем изнутри открылась следующая дверь, и радости «Логова Тони» постепенно начали обнаруживаться.

Здесь было все и более того – достаточно изощренный ассортимент на все предсказуемые вкусы. Гостей проводили в совершенно темную комнату и усадили на бархатные диваны вдоль стен. Невозможно сказать, сколько там уже было народу, но во многих местах подрагивали красные угольки сигарет, и комната была полна дыма. Группа Джованни, по-видимому, прибыла последней. Кто-то с синим фонариком указал им места. Аллейн ухитрился сесть возле двери. Голос прошептал: «С травой, синьор?» – и при свете фонарика в коробке обнаружилась единственная сигарета. Аллейн взял ее. По временам люди в зальчике что-то бормотали и часто хихикали.

Поднесши к лицу фонарик, сам Тони объявил начало представления. Тони был гладкий мужчина в атласной рубашке в цветочек. Он проговорил по-итальянски и потом, спотыкаясь, по-английски. Название объявленного им действа было «Запретные радости».

Розовато-лиловый свет затопил середину зальчика, и представление началось.

Когда дело касалось полицейского расследования, Аллейн не был склонен к личным оценкам, но в рапорте, который он впоследствии подал, он назвал «Запретные радости» гнусностью, и, поскольку более подробного описания не потребовалось, он его и не стал делать.

Исполнители еще наяривали, когда он за бархатной портьерой нащупал дверную ручку и выскользнул из зальчика.

Швейцар, который впускал их, сидел в вестибюле на стуле, спиной к двери, крупный, грузный, угрюмый тип. Он нимало не удивился появлению Аллейна. Нетрудно было предположить, что у посетителей Тони не раз бунтовал желудок.

– Вы хотите уйти, синьор? – спросил он по-итальянски и указал на дверь. – Уходить? – добавил он на ломаном английском.

– Нет, – ответил Аллейн по-итальянски. – Благодарю, нет. Мне нужен синьор Мейлер. – Он посмотрел на свои дрожащие руки и засунул их в карманы.

Швейцар внимательно рассмотрел Аллейна и встал.

– Его нет, – сказал он.

Аллейн вынул руку из кармана брюк и рассеянно поглядел на банкноту в пятьдесят тысяч лир. Швейцар негромко прокашлялся.

– Сегодня вечером синьора Мейлера нет, к сожалению, – сказал он.

– Очень жаль, – продолжил Аллейн. – Я крайне удивлен. Мы договорились встретиться. У меня с ним был уговор: особая услуга. Вы меня поняли? – Он широко зевнул и достал носовой платок.

Швейцар, не сводя с него глаз, несколько мгновений помолчал.

– Вероятно, он задержался, – заговорил он. – Я могу сообщить о вашем деле синьору Тони, синьор. Я могу оказать вам эту особую услугу.

– Может, синьор Мейлер еще придет. Может, лучше его подождать. – Аллейн снова зевнул.

– Нет необходимости. Я могу устроить вам что угодно.

– Вы даже не знаете…

– Только скажите, синьор. Что угодно!

Швейцар попытался уточнить, но Аллейн изобразил беспокойство и неудовольствие.

– Все это очень хорошо, – сказал он. – Но я хочу видеть патрона. Это уговор.

Аллейн ожидал, что швейцар не согласится со словом «патрон», однако этого не произошло. Наоборот, он попытался подольститься к Аллейну, что-то сладко ему бормотал, уговаривал. Он видит, что у гостя неприятности, говорил он. Что ему нужно? Может быть, героин, кокаин? И все, что к ним полагается? Он может немедленно раздобыть что угодно, равно как уютный диванчик в отдельной комнате. Или, может быть, он предпочитает получить удовольствие у себя дома?

Через минуту-две Аллейну стало ясно, что швейцар торгует на свой страх и риск и не собирается идти к Тони за предлагаемым кокаином и героином. Может быть, он приворовывает из наличных запасов. Сам Аллейн продолжал изображать отключение. Пятидесятитысячная бумажка дрожала в его пальцах, он зевал, теребил кончик носа, вытирал платком шею и лоб. Он подчеркивал свое недоверие к швейцару. Откуда он знает, что тут будет высшее качество? У мистера Мейлера было лучшее, чистое, без примесей. Он не сомневался, что мистер Мейлер получает непосредственно с Ближнего Востока. А тут как может он быть уверен?..

Швейцар с готовностью заявил, что наркотики он даст из запасов мистера Мейлера. Разумеется, мистер Мейлер важный человек в их деле. В его голосе появилось нетерпение.

– Через минуту, синьор, будет поздно. Представление кончится. Верно, гости Тони перейдут в другие помещения к другим развлечениям. Но, откровенно говоря, синьор, они не получат того, что могу предоставить вам я.

– Вы гарантируете, что это из запасов синьора Мейлера?

– Как я уже сказал, синьор.

Аллейн согласился. Швейцар удалился в близлежащий чуланчик, который, очевидно, был его офисом. Послышался звук поворачиваемого ключа. Хлопнул задвинутый ящик. Швейцар возвратился с запечатанным пакетиком, аккуратно завернутым в блестящую голубую бумагу. Цена была непомерная: процентов на тридцать выше, чем на лондонском черном рынке. Аллейн заплатил и взволнованно заявил, что хочет уйти немедленно. Швейцар отпер дверь, спустил его в лифте и выпустил через ворота.

В переулке стояла их «ланча», за рулем крепко спал заместитель Джованни. Из чего Аллейн заключил, что Джованни основательно занят в другом месте.

Он дошел до угла, нашел табличку с названием улицы – Виа Альдо, – сориентировался и, вернувшись к машине, разбудил шофера и потребовал отвезти себя в гостиницу. Ради шофера он демонстрировал признаки отключения, долго не мог отыскать деньги и в конце концов дрожащей рукой дал на чай много больше, чем надо.

После «Логова Тони» вестибюль гостиницы можно было бы счесть за австрийский Тироль, столь здоровой казалась его тишина, приглушенная роскошь, журчащие фонтаны и полное безлюдье. Аллейн поднялся в свой номер, принял душ и минуту-две стоял на балкончике и смотрел на ночной Рим. Восток неба уже слабо светлел. В церквах, закрытых на ночь, словно глаза, скоро зажгутся свечи для ранней службы. Может быть, монах из Сан-Томмазо-ин-Паллария уже проснулся и готов шлепать сандалиями по пустынным улицам с ключами от подземелья в кармане рясы.

Аллейн запер в портфель сигарету и пакетик кокаина и героина и, приказав себе проснуться в семь, лег и сейчас же заснул.

4

Несколькими часами раньше Барнаби Грант и Софи Джейсон стояли на крыше пансиона «Галлико» и тоже смотрели на Рим.

– Еще не поздно, – сказал Грант. – Может, выйдем наверх, в садик на минуту-другую? Не хотите выпить?

– Спасибо, с меня алкоголя хватит, – сказала Софи. – У меня есть апельсины. Выжмем их и разбавим холодной водой, ладно? Принесите кружку для зубной щетки.

В садике на крыше пахло ночными левкоями, влажной землей и папоротником. Они приготовили апельсиновый напиток и, глядя на очертания Рима на фоне ночного неба, тихонько переговаривались – ибо на крышу выходили открытые окна спален. Это придавало их диалогу заговорщицкий характер.

– Хотела бы я жить в одном из этих номеров, – сказала Софи.

– Я тут жил в свой последний приезд. В номере со стеклянными дверьми.

– Как здорово.

– Гм… вероятно.

– Вам не понравилось?

– В тот раз произошло нечто неприятное.

Если бы Софи спросила, что именно, или как-нибудь проявила интерес, Грант, вероятно, отделался бы несколькими незначащими фразами, но она ни о чем не спрашивала. Она глядела на Рим и отхлебывала из кружки.

– У вас дар Виргилии [38]38
  Молчаливая жена шекспировского Кориолана.


[Закрыть], Софи.

– Что это такое?

– Благодатное умение молчать.

Она ничего не сказала, и неожиданно он начал рассказывать ей об утренней грозе на Пьяцце Колонна и утрате рукописи. Прижав руку к губам, она слушала его с ужасом.

– «Саймон», – пробормотала она. – Вы потеряли «Саймона»! – И потом: – Но… очевидно, все же он к вам вернулся.

– После того, как я три дня промучился от жары на этой крыше. Да. Я получил его. – Он повернулся и сел на железный стульчик. – За этим самым столом, – невнятно пробормотал он.

– Удивительно, что вы можете снова сесть на это место.

– Вы даже не спрашиваете, как я его получил.

– Ну – так как?

– Его принес… Мейлер.

– Мейлер? Вы говорите, Мейлер? Себастиан Мейлер?

– Он самый. Сядьте сюда. Прошу вас.

Она села за столик на второй стул и подумала, что официант вот-вот принесет им завтрак.

– В чем дело? – спросила она. – Вас что-то беспокоит. Вы хотите об этом поговорить?

– Должно быть, мне необходимо выговориться. Хотя бы до некоторой степени. Поверите, если я вам скажу, что я бы почти хотел, чтобы он не возвращал рукопись?

– Если вы так говорите, я вам верю, хотя это чудовищно, – ответила она, помолчав. – Вы желаете, чтобы рукопись нашел не Мейлер, да? Это я могу себе представить.