Текст книги "Убийство по-римски"
Автор книги: Найо Марш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
– Ах нет, ах нет! Мы не можем так холодно отделаться от всего! Это трагедия! Это Немезида! Какие ужасы таятся за этой развязкой! – она взывала то к одному, то к другому из присутствующих и наконец обратилась к мужу. Ее глаза налились слезами. – Нет, Геррит, нет! Страшно подумать, – говорила она. – Эта Виолетта, этот Мейлер и этот Суит: они испытывали друг к другу такую ненависть! Такую злобу! Так близко к нам! Мне не по себе даже думать об этом.
– Успокойся, моя дорогая. Все кончилось. Их больше нет.
Он утешал ее на своем языке, нежно потирая, словно согревая, ее большую руку своими ручищами. С этрусской улыбкой он обвел глазами всех находившихся в комнате, словно извиняясь за проявление детского горя. Они неловко заулыбались в ответ.
Вальдарно сказал, что все, без сомнения, понимают, что дело теперь приняло совсем иной характер. Пока нет официального сообщения и дело формально не закрыто, с его стороны неуместно делать категорическое заключение, но тем не менее он чувствует, что как представитель министерства внутренних дел он может заверить, что при дальнейшем разбирательстве никого более излишне не потревожат. Их только попросят подписать заявление по поводу их злополучного приключения. Возможно, им придется дать формальные показания, и они должны приготовиться к этому. А теперь, быть может, они будут любезны подождать в соседней комнате, пока вице-квестор Бергарми подготовит заявление. Он весьма сожалеет…
Он произнес еще несколько округлых периодов в том же духе, и затем все встали и как могли ответили на церемонные слова прощания.
Аллейн остался в кабинете.
– Может быть, это облегчит работу, синьор квестор, – сказал он. – Я к вашим услугам – например, вам потребуется английский текст этого заявления. И поскольку я сам был там, вы понимаете?..
– Вы очень любезны, – начал Вальдарно, но его прервал новый доклад о беспорядках. Бергарми куда-то вышел, и на минуту-две Аллейн остался лицом к лицу с Джованни. Погруженный в телефонный разговор квестор сидел к ним спиной.
– Несомненно, вы тоже напишете заявление? – спросил Аллейн.
– Разумеется, синьор. Напишу все, что на моей совести и как на духу. Это мой долг.
– В нем будет отчет о вашем разговоре с майором Суитом вчера вечером в «Эремо»?
Джованни изогнул шею, как змея. «Сейчас зашипит», – подумал Аллейн. Джованни полузакрыл глаза и зашептал проклятия.
В сотый раз за это утро Вальдарно прокричал:
– Е molto seccante! Presto! [53]53
Весьма неприятно! Быстро! (ит.)
[Закрыть]– Он бросил трубку, развел руки, словно желая обнять Аллейна, и тут увидел Джованни. – Вы! Векки! Вам требуется написать заявление.
– Конечно, синьор квестор, – сказал Джованни.
Загудел селектор. Вальдарно снова ответил на вызов.
Вошел полицейский и забрал Джованни. Тот бросил взгляд в спину квестора и, проходя мимо Аллейна, изобразил, что плюет ему в лицо. Полицейский прикрикнул на него и вытолкал из кабинета. «Виолетта не ограничилась бы пантомимой», – подумал Аллейн.
– Эти студенты! – воскликнул Вальдарно, прекратив разговор. – Чего они хотят добиться? Ну вот, они жгут мотоциклы «веспа». Почему? Может, это «веспы» других студентов? Скажите мне, почему? Вы говорили о письменном заявлении. Буду вам чрезвычайно признателен, если вы объедините усилия с Бергарми. – Снова загудел селектор. – Баста! – закричал квестор и ответил на вызов.
Аллейн присоединился к Бергарми, который встретил его странным раздраженно-радостным возгласом. Он уже написал по-итальянски резюме, основанное на до отвращения знакомых перемещениях туристов в подземельях Сан-Томмазо. Аллейн нашел резюме верным и перевел его на английский.
– Синьор вице-квестор, не хотели бы вы, чтобы точность перевода проверило третье лицо? – спросил он.
Бергарми замотал головой.
– В конце концов, теперь это не так уж важно, – сказал он. – Показания Джованни Векки и тот факт, что это, – он похлопал по заявлению, – им не противоречит, и, главное, попытка Суита бежать – все это нас вполне устраивает. Дело практически закрыто.
Аллейн передал ему листок с переводом:
– Я бы только хотел предложить еще одну вещь.
– Да? Что именно?
– Ван дер Вегели фотографировали в митрейоне и в инсуле. Со вспышкой. Два снимка сделала баронесса и один – барон. Кеннет Дорн тоже сделал один снимок. После этого на обратном пути баронесса сфотографировала саркофаг. По-моему, эти снимки можно бы приобщить к делу.
– Гм. Спасибо. Саркофаг – да. Да. Это может быть интересно.
– Не виден ли уголок платка?
– Вот именно. Это сузит временные рамки. В какой-то степени это правильно. Это докажет, что Виолетту убили до того, как вы все покинули митрейон. Конечно, ее убил Мейлер. Без сомнения, Мейлер. Это нам не поможет – впрочем, это нам и не нужно – установить точное время нападения Суита на Мейлера. Теперь мы знаем его причину, мой дорогой синьор супер. – Бергарми радостно употребил новую форму обращения. – Знаем из вашего же изучения личности Суита. – Аллейн скривил губы. – Намерение, подтвержденное подозрительным поведением, которое заметил Векки. Возможность. Кроме синьора Дорна и его тети баронессы (последнее и подумать нелепо), он один имел эту возможность.
– Вы полагаете, что он один?
– Синьор?
– Я просто хочу сказать, что не уверен, что Джованни все время говорил всю правду, – извиняющимся тоном сказал Аллейн.
После тщательного обдумывания Бергарми заключил:
– У меня нет никаких оснований не доверять ему. – И после еще более долгой паузы прибавил: – У него нет ни причины, ни повода для нападения на Мейлера.
– Но у него были причины для нападения на Суита. Впрочем, не стоит об этом думать.
Деловой двуязычный служащий быстро отпечатал перевод Аллейна в нескольких экземплярах. Когда машинопись была готова, они с Аллейном вернулись в тот меньший кабинет, где собрались путешественники. По просьбе Бергарми Аллейн раздал всем по копии.
– На мой взгляд, здесь верно подытожены все наши показания, и я готов подписать это, – сказал Аллейн. – Как остальные?
Подкрашивавшая губы леди Брейсли неожиданно выдала фиоритуру:
– Я бы подписала акт о продаже души дьяволу, только бы выбраться отсюда. – Она одарила Аллейна вульгарным и жалким взглядом и, как следовало ожидать, сообщила ему: – Вы слишком великолепны.
– Леди Брейсли, – сказал он, – я спрашиваю вас из чистого любопытства – не заметили ли вы чего-нибудь странного в поведении Суита, когда он провожал вас в атриум? Не заметили?
Он подумал, что она может уцепиться за возможность и рассказать, как тонко она чувствует атмосферу и как сразу ей показалось, что что-то неладно, или, возможно, выдать нечто, действительно проливающее свет на происшедшее. Однако она всего лишь сказала:
– Я просто сочла его грубым, простым, ничтожным человеком. – И, мгновение подумав: – Чтоб мне провалиться на этом месте, если он когда-нибудь был в артиллерии. – И, сделав еще одну паузу: – Все равно, это нечто, вокруг тебя вертится убийца, даже и нелюбезный. Боже, да мы с Кенни весь ужин проговорим об этом – правда, милый?
Племянник взглянул на нее и беспокойно кивнул.
– Я просто не люблю такие вещи, – пожаловался он.
– Я знаю, милый. Слишком ошеломляет. Можно сказать, три мертвеца за три дня. Все же удивительное облегчение, когда тебя больше ни в чем не подозревают. – Склонив голову, она посмотрела на Бергарми и улыбнулась ему. – Он правда не говорит по-английски? Он нас не дурачит?
– О чем она? – пробормотал Бергарми Аллейну. – Она не хочет подписывать? Почему она мне улыбается?
– Она подпишет. Вероятно, вы ей понравились, синьор вице-квестор.
– Mamma mia!
Аллейн сказал, что, если все удовлетворены бумагой, они могут ее подписать, и леди Брейсли немедленно поставила свою подпись, не делая вида, что прочла заявление. Ван дер Вегели были чрезвычайно придирчивы и с озабоченностью изучили и обсудили между собой каждую фразу. Барнаби Грант и Софи Джейсон прочли машинопись с профессиональной сосредоточенностью. Затем все подписали заявление. Бергарми через Аллейна передал им, что они свободны. Им сообщат, если их присутствие на предварительном слушании окажется необходимым. Он поклонился, поблагодарил их и удалился с бумагами.
Все шесть путешественников поднялись, собрались с мыслями, почувствовали явное облегчение и направились каждый по своим делам.
Софи и Барнаби Грант ушли вместе, за ними последовали Ван дер Вегели.
Леди Брейсли не сводила глаз с Аллейна и не спешила из кабинета.
Кеннет нетерпеливо топтался у двери и поглядывал на Аллейна своим обычным взглядом исподлобья.
– Кажется, это конец, – буркнул он.
– Помните, когда мы все были внизу, вы сфотографировали Митру? – сказал Аллейн.
– Да.
– Вы проявили пленку?
– Нет.
– Она черно-белая или цветная?
– Черно-белая, – пробормотал Кеннет. – Так лучше для архитектуры и статуй.
– Мои пленки проявляет здесь полицейский эксперт. Это займет часа два. Не позволите мне проявить вашу одновременно с моими?
– Я ее еще не доснял. Так что благодарю.
– Нет, милый, пожалуйста, дай пленку мистеру Аллейну, – сказала леди Брейсли. – У тебя там осталось не так много кадров. Ты все время щелкал во время этого чрезвычайного пикника на каком-то там холме. И согласись, в этом есть некий жуткий интерес. Хотя меня и нет на снимке, о котором говорит мистер Аллейн, – в недрах земных. Так что дай ему, пожалуйста.
– Она до сих пор в аппарате.
– Аппарат в машине. Сбегай и принеси.
– Тетя, милая, куда спешить? Это не горит.
– Нет, горит, – сказала она сердито. – Ступай, милый!
Кеннет, сгорбившись, вышел.
– Не возвращайтесь, – крикнул ему вслед Аллейн. – Я возьму у вас внизу. Я спущусь через минуту.
– Как это любезно с вашей стороны, – проговорила леди Брейсли и поцеловала себе руку. – Мы подождем.
Когда все удалились, Аллейн вышел к лифту и нашел перед ним Ван дер Вегелей, деловито собиравших свое внушительное фотооборудование, без которого они, кажется, не делали шагу. Он напомнил баронессе, что она фотографировала в римском доме, и предложил дать пленки для проявления полиции.
– Я думаю, полиция и теперь будет счастлива увидеть ваш снимок саркофага. Я им сказал, баронесса, что попрошу его у вас.
– Я вам его дам. Мне он не нужен. Мне думать о нем страшно. Геррит, родной мой, дай ему, пожалуйста. Нам не нужны сувениры того ужасного дня. Ах, нет! Нет!
– Ну-ну-ну, – нежно упрекнул ее барон. – Стоит ли из-за этого поднимать такую шумиху? Он здесь. Минуточку, я его достану.
Однако развязать и перерыть их здоровенные сумки оказалось делом непростым и безрезультатным.
Внезапно баронесса издала восклицание и хлопнула себя по лбу.
– Но я совсем сошла с ума! – воскликнула она. – Так я забуду собственную голову.
– Что случилось?
– Это молодой Дорн. Вчера мы договорились, что он отнесет проявлять и мою, и свою пленку.
– Так, – сказал барон. – Какая чепуха. – И с полным добродушием он начал вновь укладывать содержимое рюкзаков.
– Он ничего с ней пока не сделал, – сказал Аллейн. – С вашего позволения, я заберу вашу пленку с его пленкой.
– Хорошо, хорошо, – согласился барон.
– Вы уверены, что она вам не нужна? – спросил его Аллейн.
Он покачал головой, поджал губы и нахмурился, как добрая нянюшка.
– Нет-нет-нет, – пробормотал он. – Вы видите, что получается. Моя жена предпочитает… Нет. Хотя, – прибавил он с явным сожалением, – там есть некоторые кадры – наша группа, к примеру. Но ничего.
– Я покажу вам, что вышло, – пообещал Аллейн.
Они вместе спустились в лифте. Он подумал, встретится ли он где-нибудь с Ван дер Вегелями, когда дело Себастиана Мейлера улетучится из памяти большинства людей. Баронесса оживилась. Они собирались на извозчике к фонтанам Виллы д'Эсте. Он дошел с ними до главного входа. Она шагала так живо и энергично, что ему пришло в голову сравнение с походкой какой-нибудь огромной древней птицы, может быть моа [54]54
Моа – вымершая новозеландская птица.
[Закрыть].
– У моей жены мудрая простота классических времен, – сказал барон, любовно оглядывая ее. – Она исключительная женщина. – И, понизив голос, добавил, скорее себе, чем Аллейну: – И на мой взгляд, очень красивая.
– Вы счастливый человек.
– Это также мое мнение.
– Барон, вы не хотите выпить со мной? Часов в шесть? Я смогу показать вам ваши снимки. Так как они могут огорчить баронессу, я не приглашаю ее.
– Благодарю вас, – ответил он. – Я буду счастлив. Вы очень заботливы. – И, передвинув сумку на своих широких плечах, позвал: – Матильда, не так быстро! Подожди! Я иду.
И он такой же бодрой поступью зашагал вслед за женой. Они вместе удалялись по улице пружинящей походкой, оживленно разговаривая, их головы и плечи возвышались над массой прохожих.
Кеннет Дорн сидел за рулем белой спортивной машины, его тетя рядом с ним. Аллейну пришло в голову, что их подготовил для кинопробы какой-нибудь чересчур старательный режиссер, подбирающий типажи для новой «Сладкой жизни». На голове у Кеннета была модная шапочка, нечто малиновое с маленьким козырьком. Он был очень бледен, и лоб его блестел.
– Мы здесь, – позвала леди Брейсли. – А вот пленка. Столько суматохи! Приходите сегодня вечером выпить с нами. Должно быть, это неприлично, но нельзя не испытывать облегчение. Я хочу сказать, что этот ядовитый Джованни просто пугает. И все вранье. Кеннет знает, что я вам рассказала. Так что, может быть, слегка отпразднуем? Не хотите?
Кеннет глядел на Аллейна, почти безумно оскалившись. Губы его шевелились. Аллейн наклонился к нему.
– Что мне делать? – кривляясь, проговорил Кеннет.
– Боюсь, я занят сегодня вечером, – громко сказал Аллейн и тихо Кеннету: – Вы скверно выглядите. На вашем месте я бы обратился к врачу. Пожалуйста, пленку.
Кеннет протянул ее. Картон был влажный.
– У вас ведь и пленка баронессы, правда?
– О Боже, неужели? Да, действительно. Где она, черт побери… Вот!
Он вытащил ее из бардачка и отдал.
– Можно мы вас подвезем? – с величайшей озабоченностью спросила леди Брейсли. – Позвольте, мы вас подвезем.
– Благодарю вас. У меня еще здесь дело.
Спортивная машина рискованно влилась в уличное движение.
Аллейн вернулся в здание.
Он отыскал Бергарми и получил имя и координаты фотоэксперта. Бергарми позвонил ему и договорился, чтобы пленки проявили немедленно.
Он вызвался проводить Аллейна в фотолабораторию и по дороге изложил свою точку зрения.
– Я уже смотрел наши снимки, – говорил Бергарми. Так, скорее для порядка. Одних показаний Джованни Векки достаточно, чтобы открыть дело против Суита. Теперь он соглашается, что подозревал о некоем сговоре между Суитом и Мейлером и готов показать в суде, что слышал, как Мейлер угрожал Суиту разоблачением.
– Разоблачением чего? – сказал Аллейн. – И перед кем?
– Джованни полагает, синьор, что Мейлеру было известно преступное прошлое Суита в Англии и он грозил разоблачить его перед вами, а вас он узнал.
– Джованни очень мило соображает задним числом, – сухо проговорил Аллейн. – Я не верю ни единому слову. А вы?
– Ну, синьор, это же его предположение! А его показания, по правде говоря, я принимаю полностью. Важно, что Суит по той или иной причине чувствовал себя в опасности, и угроза исходила от Мейлера. Который, конечно, раскусил, что Суита подослал Зигфельд шпионить за ним. Знакомая история, синьор супер, не правда ли? Обман, и двойной обман. Простое решение так часто оказывается верным. То, что Мейлер был шантажистом и вымогал деньги у туристов, не имеет отношения к его убийству, хотя Суит мог надеяться, что это собьет нас с толку. – Бергарми бросил на Аллейна быстрый взгляд. – Вы со мной не согласны, синьор супер, так ведь? – спросил он.
– Не обращайте на меня внимания, – сказал Аллейн. – Я иностранец, синьор вице-квестор, и не могу судить о Джованни по английским меркам. Вы знаете ваши типы преступного мира, а я не знаю.
– Ну, синьор, вы чересчур скромны. – Бергарми просиял всем лицом.
Пришел фотоэксперт.
– Готово, синьор вице-квестор.
– Ессо! – сказал Бергарми, хлопая Аллейна по плечу. – Снимки. Посмотрим?
В фотолаборатории они еще плавали в фиксаже. Снимки квестора: Виолетта с высунутым языком в саркофаге; Виолетта на носилках в морге; челюсть Мейлера; детали. Снимки Аллейна: прядь альпаги, приставшая к перилам; нога Мейлера подошвой кверху, застрявшая в каменной решетке; крем для обуви на перилах в другом месте; снимки бумаг, найденных в квартире Мейлера; дежурные снимки, необходимые для ведения дела.
И неожиданно – виды Рима. Банальные снимки знакомых объектов с одной и той же крупной улыбающейся фигурой на первом или втором плане. Барон с шаловливой миной швыряет монетку в фонтан Треви. Барон с судейским видом на Форуме, первосвященническим перед Ватиканом и воинственным у статуи Марка Аврелия. И наконец, снимок, сделанный кем-то посторонним: головы Ван дер Вегелей в профиль, его, наложенная на ее, в египетском вкусе. Аллейн заметил, что у них одинаковы даже крупные мочки ушей.
И затем – пустота. Бледный силуэт барона на лестнице на Площади Испании, густо затянутый белым туманом. И после этого – ничего. Пустота.
– Жаль, произошла неполадка, – сказал фотоэксперт. – Пленка засвечена.
– Это я вижу, – сказал Аллейн.
– Кажется, вы сами упоминали, что у баронессы были затруднения с аппаратом в митрейоне, – заметил Бергарми.
– Ее подвела вспышка. Один раз. На другой раз она сработала.
– Очевидно, что-то было не в порядке с аппаратом. Или когда она вынимала пленку. Пленка засвечена, – повторил эксперт.
– Стало быть, у нас нет снимка саркофага, – сказал Бергарми. – В конце концов, это не столь существенно.
– Да, – сказал Аллейн. – Это так. В конце концов. Что касается группового снимка у статуи Митры…
– О синьор, здесь новости лучше, – сказал эксперт. – У нас есть пленка с пометкой «Дорн». Вот, синьор.
Снимки Кеннета были довольно хороши. Они сразу же опровергли его рассказ, что перед встречей с Мейлером у Аполлона у него кончилась пленка и что он вставлял новую по пути в митрейон. Здесь по порядку шли снимки, сделанные в Перудже. На двух из них фигурировал сам Кеннет в женском платье, в саду, окруженный друзьями самого сомнительного вида, один из которых разделся догола и, по-видимому, изображал статую.
– Molto sofisticato [55]55
Здесь: замысловато (ит.).
[Закрыть], – сказал Бергарми.
Затем следовали снимки тети Кеннета перед гостиницей и туристов, собирающихся на Площади Испании. В середине пленки был снимок бога Митры. Кеннет стоял от него достаточно далеко, так что в объектив попала баронесса, занятая своим аппаратом, и позади нее вся группа. Аллейн и Софи улыбались по обе стороны рассерженного Гранта, Суит явно намеревался обнять Софи за талию. У всех был испуганный и напряженный вид людей, застигнутых вспышкой врасплох. Детали стены, огромные тени людей, пухленький бог во фригийском колпаке, его улыбка, его безучастно смотрящие глаза – все вышло чрезвычайно отчетливо. Больше в Сан-Томмазо Кеннет не фотографировал. Остальные снимки были сделаны на Палатинском холме.
Аллейн подождал, когда пленка и отпечатки высохнут. Бергарми сослался на срочную работу и направился к выходу. Слова Аллейна застали его в дверях:
– Знаете, синьор вице-квестор, меня чрезвычайно занимает одно обстоятельство дела.
– Да? Что именно?
– Вот. С чего вдруг Мейлер, человек некрепкий, потратил столько сил и времени, чтобы положить Виолетту в саркофаг, когда он мог легко и быстро скинуть ее в колодец?
Бергарми несколько мгновений молча глядел на него.
– У меня нет ответа, – сказал он. – То есть, конечно, ответ существует, но в данный момент я не могу вам его дать. Простите меня, я опаздываю.
– А я могу, – пробормотал Аллейн, когда он ушел. – Чтоб мне провалиться, если не могу.
В гостиницу он вернулся без десяти три.
Он написал отчет, договорился о встрече с Интерполом и глубоко задумался.
Его миссия, как она замышлялась первоначально, была завершена. Он добыл большую часть информации, которую должен был добыть. Он довел дело Мейлера до конца и заставил Суита дать ему самый полный список лиц, вовлеченных в главную сеть наркобизнеса.
И Мейлер, и Суит были мертвы.
С профессиональной точки зрения, их смерти его не касались. Это была компетенция римской квестуры, Вальдарно, Бергарми и их мальчиков, и они весьма умело вели дело. И все же…
Он был не на шутку озабочен.
В половине шестого он разложил все фотографии на своей кровати. Он вынул из папки листок, исписанный его собственным почерком, долго глядел на него и затем сложил и засунул в карман.
В шесть часов позвонил Кеннет Дорн и спросил, явно волнуясь, не может ли он зайти за своей пленкой.
– Не сейчас. Я занят часов до семи, – сказал Аллейн. Он сделал паузу и прибавил: – Позвоните мне в восемь.
– Они… они хорошо получились? Снимки?
– Ваши вполне хорошо. А в чем дело?
– Что-нибудь не в порядке с ее? Баронессы?
– Они засвечены.
– Ну, это не моя вина, так ведь? Послушайте, мне надо поговорить с вами. Я вас прошу.
– В восемь.
– Понятно. Я… да… ладно. Спасибо. Я перезвоню в восемь.
– Пожалуйста.
В половине седьмого позвонил дежурный и сообщил, что прибыл барон Ван дер Вегель. Аллейн попросил направить его к себе.
Он открыл дверь и, услышав гудение лифта, вышел в коридор. Из кабины появился служитель, сопровождавший барона, который издалека приветствовал Аллейна и пружинистой походкой направился к нему с вытянутой рукой.
– Надеюсь, вы не имеете ничего против того, что я зазвал вас сюда, – сказал Аллейн. – Я полагал, нам нужно достаточное уединение, а комнаты внизу в это время похожи на пятизвездочный бедлам. Входите, прошу вас. Что вы будете пить? Они подают очень приятный холодный пунш-бренди. Или вы предпочитаете классику?
Барон выбрал пунш-бренди и, пока они его ждали, расписывал их посещение фонтанов на Вилле д'Эсте.
– Конечно, мы там были не впервые, но с каждым приездом растет восхищение. Моя жена сегодня сказала, что всегда в одном и том же месте ей мерещится алый кардинал, окруженный гостями. Они видятся ей сквозь брызги фонтанов.
– У нее ясновидение, – светским тоном сказал Аллейн. Увидев, что барон озадачен, он объяснил, что имел в виду.
– Ах, нет. Мы не верим в такие явления. Нет, это у нее просто очень живое воображение. Она очень восприимчива, но призраков она не видит, мистер Аллейн.
– Не хотели бы Вы взглянуть на ваши фотографии? Боюсь, вы будете разочарованы, – сказал Аллейн.
На кровати лежали все снимки, кроме сделанных Кеннетом.
Сразу же увидев Виолетту и Мейлера, барон воскликнул:
– Ах, нет! Это слишком ужасно! Прошу вас!
– Простите, – сказал Аллейн и отложил снимки в сторону. – Вот фотографии вашей жены. Первые, как видите, очень хороши. Все портится с нашим прибытием в Сан-Томмазо.
– Ничего не могу понять, – сказал барон. Он нагнулся над ними и перебрал их один за другим. – Аппарат жены исправен, такого раньше никогда не было. Прежде чем вынуть пленку, она ее аккуратно перемотала. Где негативы?
– Вот они.
Барон посмотрел их на свет.
– Простите, – сказал он. – Признаюсь, я озадачен. Извините, но человек, который проявлял пленку… Вы сказали, что он фотограф из полиции.
– Честно говоря, я ни на миг не допускаю небрежности с его стороны.
– Моя жена даже почувствует облегчение, – сказал барон. – Она не хотела никаких воспоминаний о посещении этого места.
– Понятно.
– Но мне жаль. Насколько я понимаю, вы хотели видеть снимок саркофага.
– Полиция не придает ему значения. Но в конце концов, у нас есть группа в митрейоне.
Он бросил на кровать снимок Кеннета.
Барон наклонился над ним.
В комнате было тихо. Оглушительный гул Рима едва доносился сквозь закрытые окна. Косяк ласточек промелькнул почти неуловимо для глаз.
– Да, – сказал барон. Он выпрямился и поглядел на Аллейна. – Здесь все ясно, – добавил он.
– Не правда ли?
Барон сел спиной к окнам. Он отпил немного холодного бренди-пунша.
– Это превосходная смесь, – сказал он. – Мне она нравится.
– Прекрасно. А не могли бы вы оказать мне услугу?
– Услугу? Ну разумеется, если это в моих силах.
– У меня есть копия письма. Оно написано на неизвестном мне языке. По-моему, на голландском. Вы не переведете его мне?
– С удовольствием.
Аллейн передал ему сложенный лист.
– Вы увидите, что оригинал был написан – вернее, напечатан – на бланке вашей фирмы «Адриаан и Велькер». Прочтите, пожалуйста.
После долгого молчания барон проговорил:
– Вы пригласили меня выпить. Вы показываете мне все это. Чего вы добиваетесь? Может, у вас в комнате спрятан микрофон и магнитофон, как в нелепом детективном фильме?
– Нет. Я не действую по заданию полиции. Моя работа здесь завершена. Несомненно, мне следовало бы передать это письмо в полицию, но они, несомненно, сами найдут оригинал, когда будут обыскивать квартиру Мейлера. Сомневаюсь, что письмо их сильно заинтересует, но, конечно, я не читал его и, может быть, ошибаюсь. Им хорошо известно, что он был шантажистом. Я видел в письме имя вашей жены. Несомненно, мое поведение достойно порицания, но я не думаю, барон, что у вас есть причина выплескивать ваш бренди-пунш мне в лицо. Я угощаю вас от чистого сердца.
Барон слегка пошевелился. Свет из окна упал на его лицо, и на нем сквозь маску на миг проступили белый Аполлон, сверкающий Меркурий, слабо улыбающийся жених с Виллы Джулия.
– Мне приходится верить вам, – сказал он. – Что еще остается?
– Если хотите, можете уйти и предоставить мне повозиться, к примеру, с Кеннетом Дорном и его снимком.
– Что бы я ни делал, ясно, что я в ваших руках. У меня нет выбора, кажется.
Он встал и прошелся по комнате, в его поступи сохранялась упругость. Наконец он сказал:
– По-видимому, мало смысла скрывать от вас содержание этого письма, поскольку вы говорите – и у меня нет оснований не верить, – что оригинал его существует. Вы без труда можете получить перевод. Суть дела в том, что некто, назвавшийся Сайлас Дж. Себастиан, – вы видите это имя, – обратился в мою фирму с просьбой дать ему информацию о моей жене. Пишущий, очевидно, сообщил, что он сотрудник американского журнала и организует серию статей о потомках старинных дворянских родов в современном бизнесе. С точки зрения их жен. По-видимому, далее он написал, что у него личный интерес к моей жене, так как, по его предположениям, они дальние родственники. Очевидно, он интересовался девичьей фамилией моей жены. Это письмо – ответ на его вопросы.
– Я вас слушаю.
– В нем говорится… – Казалось, барон на миг отказался от своих намерений. Он закрыл глаза, а затем изучил текст, словно видел его в первый раз. Чопорным, чужим голосом он произнес: – Согласно моим указаниям, в письме сказано, что баронесса Ван дер Вегель – инвалид и не вступает в общение с посторонними.
– Когда вы впервые встретили Себастиана Мейлера?
– Восемнадцать месяцев назад. В Женеве.
– А несколько недель спустя он написал это письмо. Он не старался укрыться за оригинальным псевдонимом.
– Без сомнения, он был уверен в себе.
– В конце концов, – сказал Аллейн, – это письмо может представлять собой стандартный ответ на назойливые расспросы.
– Он так не считал. Он не прекратил дело, – ответил барон. – Он пустился в разыскания.
– Чего?
– К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос.
– Очень хорошо. Предположим, он нашел то, что искал. Это вы мне можете сказать? Когда вы его снова встретили в Риме, было у вас опасение?..
– Ни малейшего! Господи, ни малейшего! До того дня…
– Какого дня?
– За неделю… За неделю до Сан-Томмазо.
– Когда начался шантаж?
– Да.
– Вы были готовы платить?
– У меня не было выбора, мистер Аллейн. Я слетал в Женеву и привез сумму в мелких купюрах.
– В нашей экскурсии вы вели себя чрезвычайно мужественно, ваша супруга и вы, – сказал Аллейн. – Столько энтузиазма по поводу древностей! Такая joie de vivre [56]56
Радость жизни (фр.).
[Закрыть]!
Барон Ван дер Вегель не отрываясь несколько мгновений глядел на Аллейна, а затем сказал:
– Насколько мне известно, у вас самого выдающаяся, замечательная жена. Нам чрезвычайно нравится то, что она делает. Она превосходный живописец.
Аллейн промолчал.
– Поэтому, мистер Аллейн, вы должны понимать, что увлечению искусством нельзя помешать – кажется, моего английского не хватает, чтобы выразить мысль, – искусство нельзя включить и выключить, как струю воды в кране. Для нас красота, особенно античная красота, – абсолют. Никакое несчастье, никакое волнение не способно замутить наше отношение к ней. Когда мы видим ее, мы приветствуем ее и испытываем потрясение. Позавчера в Сан-Томмазо у меня при себе были деньги, которые я должен был заплатить как цену молчания. Я был готов отдать их. Решение было принято. Должен признаться, я даже почувствовал себя свободней, испытал облегчение. Красота этрусских скульптур в этом подземелье немало укрепила во мне это чувство.
– К тому же было благоразумно делать вид, что ничего не случилось, так ведь?
– И это верно, – твердо сказал барон. – Согласен. И это. Но это было не трудно. Этруски меня поддерживали. Должен сказать вам, что, по моему глубокому убеждению, наша семья – она очень древняя – возникла в античности на земле между Тибром и Арно.
– Ваша жена мне говорила. Так вы передали деньги?
– Нет. Не было случая. Как вы знаете, он исчез.
– Тоже облегчение, очень понятное.
– Разумеется.
– Знаете ли, вы были не единственной его жертвой в группе.
– Я так и думал.
Аллейн взял его бокал.
– Я налью вам еще.
– От этого я не сделаюсь разговорчивее, – сказал барон. – Но благодарю вас.
Взяв бокал, он продолжил:
– Можете не верить мне, но я бы утешился, если бы мог рассказать вам, что именно он раскопал. Но я не могу. Но клянусь честью, я очень хотел бы. Хотел бы всем сердцем, мистер Аллейн.
– Будем считать, что так оно и есть.
Аллейн собрал негативы и снимки баронессы.
– Вы их заберете? – спросил он. – В ранних нет ничего, что огорчило бы вашу жену. – Он протянул их барону. Сверху лежал снимок Ван дер Вегелей в профиль.
– Поразительный снимок, – непринужденно сказал Аллейн. – Не правда ли?
Барон посмотрел на снимок и потом на Аллейна.
– Мы и в мыслях похожи, моя жена и я, – сказал он. – Вы могли это заметить.
– Да, я заметил, – подтвердил Аллейн.
– Когда возникают такие узы, а возникают они очень редко, их нельзя – как это сказать по-английски?..
– Сбросить со счетов?
– Может быть. Их нельзя нарушить. Это есть в вашей литературе. Это есть в «Грозовом перевале».
Аллейн подумал, что нелегко облечь Ван дер Вегелей в одеяния Хитклиффа и Кети, но все равно сравнение не показалось ему нелепым.
Барон допил свой бокал и с хорошо разыгранным оживлением хлопнул себя по колену и встал.
– Я пойду, – сказал он. – Вряд ли мы еще встретимся, если только не возникнут очередные формальности. Полагаю, что я ваш должник, мистер Аллейн, неоплатный должник. Вы не хотите, чтобы я сказал что-то еще?
– Ни единого слога.
– Как я и полагал. Позвольте…
Впервые за все их краткое знакомство Аллейн увидел барона по-настоящему в замешательстве. Он переводил взгляд со своей огромной руки на Аллейна.
