Текст книги "Убийство по-римски"
Автор книги: Найо Марш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Фокс с удовольствием пустился в подробности. Баронесса считается далекой родственницей мужа, принадлежит к ветви рода, давно покинувшей Голландию. Характер работы барона предполагает его жизнь за границей. Уважаемый человек безукоризненной репутации.
– Леди Брейсли: увы, ничего для нас, – говорил Фокс, – если не считать скандала на скачках в Аскоте в 1937 году. Она отказалась давать показания. Что до недавнего – обычные забавы богатых старух-бездельниц, которым не сидится на месте. Вам нужен список ее мужей?
– Она с восторгом преподнесет его сама, но – ладно, давай. На всякий случай.
Он записал их.
– С племянником другое дело, – говорил Фокс. – Он скверный малый. Исключен из школы за марихуану и секс. Трижды привлекался за превышение скорости. Чудом отделался от обвинения в непредумышленном убийстве. Несчастный случай из-за чрезмерного баловства в гомосексуальном притоне.
– Дальше, братец Лис [46]46
Фокс по-английски – лис.
[Закрыть].
– Этот Суит, Гамильтон, майор… Ни в королевской артиллерии, ни в других армейских списках за данный период нет майора Гамильтона Суита. Так что мы просмотрели недавние дела о мошенничестве, лицах, выдающих себя за армейских офицеров. В наши дни это не слишком популярно.
– Проглядите еще Британские колонии, Вооруженные силы, расквартированные в них. Все это сокращается.
– Точно. В общем, мы посмотрели. И набрели на Джеймса Стэнли Гамильтона, который отвечает вашему описанию. Три групповых мошенничества и два обвинения налогового управления по части наркотиков. Известно, что находится вне Англии. Разыскивается полицией.
– Как говорится в полночных американских сериалах, это играет роль. Спасибо, братец Лис.
– Вы упоминали мистера Барнаби Гранта и мисс Софи Джейсон. Ничего, кроме того, что вам известно. Вы, кажется, в чудном milieu [47]47
Окружении (фр.).
[Закрыть], мистер Аллейн, – сказал Фокс, который щеголял своим французским языком, – n'est-ce pas? [48]48
Не правда ли? (фр.).
[Закрыть]
– Чем дальше, тем чуднее. Mille remerciements [49]49
Тысяча благодарностей (фр.).
[Закрыть], братец Лис, и какого черта вы не говорите по-итальянски? Спокойной ночи.
Позвонил Бергарми и сообщил, что квестор приказал ему докладывать о ходе дела. Они забрали Джованни Векки, но разговорить его им не удалось. Бергарми полагает, что Джованни, может быть, прячет Мейлера и почти наверняка знает, где он, но никаких доказательств этого предположения пока нет. Они пока не собираются отпускать Векки. Аллейн опять подумал об огромной разнице в возможностях итальянской и английской полиции. Он спросил Бергарми, узнавал ли тот о пребывании Кеннета Дорна в Перудже. Бергарми узнавал и выяснил, что некий ювелир обращался в полицию с жалобой по поводу портсигара, но ему выплатили вознаграждение и он взял свое обвинение назад. Ничего другого установить не удалось.
– Я так и думал, – заключил Аллейн. Затем он сообщил Бергарми о своем собеседовании с Суитом. – Я получил от него список главных агентов Зигфельда, – сказал он. – Думаю, он подлинный. Майор пытался быть двойным агентом Зигфельда и Мейлера, а сейчас у него душа ушла в пятки.
Бергарми сказал, что установит наблюдение за майором. Арест на данном этапе, вероятно, оказался бы бесполезным, но при открытой слежке он может или расколоться, или совершить что-либо саморазоблачительное: было ясно, что Бергарми теперь считает майора главным источником информации. Он прибавил, что поскольку Аллейн получил такой материал, его миссия в Риме, несомненно, завершена. В голосе Бергарми слышалась явная радость. Аллейн ответил, что, вероятно, дело можно рассматривать и так, и они попрощались.
Так как он собирался ужинать у себя в гостинице, он надел смокинг. В половине восьмого к нему явился Кеннет Дорн. В его поведении смешивались возмущение, бесстыдство и неприкрытый испуг.
Аллейн перечислил ему все данные, добытые Фоксом, и спросил, верны ли они в целом.
– Полагаю, что да, – ответил Кеннет. – Впрочем, вы уже пришли к некоему решению, так что нет смысла отрицать.
– Ни малейшего смысла.
– Ну, прекрасно. А зачем мне было сюда приходить?
– Коротко, вот зачем. Я хочу знать, что произошло вчера между вами и Мейлером у статуи Аполлона. – Аллейн поднял руку. – Не пытайтесь снова выкручиваться. Ложью вы только сделаете себе хуже. Вы договорились о встрече, он должен был принести вам героин и кокаин. Но вы также хотели узнать, удается ли ему шантажировать леди Брейсли вашим отчаянным положением. Наверно, я говорю чересчур грубо, но это именно то, что было. Вы влипли в историю в Перудже, Мейлер предположительно вас выручил. Зная вашу способность выкачивать деньги из тети, он явился с новыми, абсолютно вымышленными рассказами о полицейском расследовании и необходимости дать солидную взятку. Без сомнения, он сказал вам, что леди Брейсли обещала раскошелиться. Вы отрицаете что-нибудь из этого?
– Я молчу, – сказал Кеннет.
– Единственная моя цель – получить от вас показания о том, как вы расстались с Мейлером и куда он пошел – в каком направлении, – когда вы расстались. Ваше сознание не настолько одурманено наркотиками, чтобы вы не поняли меня, – сказал Аллейн. – Этот человек не только превратил вас в болвана и ограбил вашу тетю. Он убил старую женщину. Полагаю, вам известно, что полагается за сочувствие и содействие убийце.
– Это что, по римскому праву? – дрожащим голосом сыронизировал Кеннет.
– Вы британский подданный. Мейлер тоже. Вы не хотите, чтобы его задержали, так ведь? Боитесь разоблачений?
– Нет!
– Тогда расскажите, куда он пошел, когда вы расстались.
Сначала Аллейн подумал, что Кеннет расплачется, потом решил, что он будет запираться, но ничего подобного не произошло. Он несколько секунд скорбно смотрел на Аллейна и словно собирался с силами. Он поднес свои бледные руки ко рту, прикусил пальцы и склонил голову набок. И наконец заговорил и, говоря, словно отводил душу. Он сказал, что, когда Мейлер пришел к нему с героином и кокаином, ему потребовалось тотчас же «кольнуться». Шприц с собой у него был, а Мейлер предусмотрительно захватил ампулу с дистиллированной водой и помог ему. С помощью шарфа Кеннета он наложил ему жгут.
– Себ, знаете, сказочный, – говорил Кеннет, – это ведь не так просто без умения. Найти правильную вену. Так что он все приготовил и кольнул, и я почувствовал себя фантастически. Он сказал, чтобы я лучше присоединился к экскурсии.
Они прошли сквозь всю старую церковь и приблизились к винтовой лестнице. Мейлер спустился к митрейону вместе с Кеннетом, но не вошел, а направился под аркадой в сторону колодца.
Аллейн представил себе, как Кеннет, получивший вожделенный укол, в состоянии блаженства помедлил у входа в митрейон, бесцельно глядя на удалявшегося Мейлера. Достигнув этой точки повествования, он облизал губы и, глядя на Аллейна, почти с удовольствием произнес:
– А теперь сюрприз.
– Какой сюрприз?
– Я видел ее. Снова. Ту же, что видела куколка Джейсон. Вы понимаете? Тень.
– Виолетты.
– На этой штуке. Вы знаете. На саркофаге.
– Так вы ее видели?
– Нет, саму не видел. Вроде бы он был между нами. Не знаю. А кроме того, я был в кайфе. Там есть такая опора у стены – выступом. И вообще, я был в кайфе.
– Может, настолько в кайфе, что это все вам примерещилось?
– Нет, – громко запротестовал Кеннет. – Нет.
– А потом?
– Я вошел в это изумительное место. Храм или как там. Там были все. Все. Стояли по обе стороны бога. А здоровенный хохочущий барон выстраивал вас для групповой фотографии. И все это время, – возбужденно проговорил Кеннет, – все это время за углом Себ душил эту торговку открытками. Разве не восхитительно! – Он расхохотался.
Аллейн посмотрел на него.
– Вы же не были таким дрянным всю жизнь! – сказал он. – Или вы прирожденный тупица и непоправимый монстр? В какой мере Мейлер помог вам со своим героином и кокаином и вечно готовой ампулой дистиллированной воды?
На губах Кеннета еще оставалась улыбка, а он уже хныкал.
– Уймитесь, – мягко сказал Аллейн. – Не надо. Возьмите себя в руки, если можете.
– Я испорченный ребенок. Я это знаю. Я не мог стать другим. Меня испортили.
– Сколько вам лет?
– Двадцать три. Человек вроде вас мог бы помочь мне. Честно.
– Вы не знаете, почему Мейлер не пошел в митрейон с вами? Он ждал встречи с этой женщиной?
– Нет. Нет. Я уверен, что нет, – с готовностью ответил Кеннет, глядя на Аллейна. – Я говорю правду, – прибавил он, отвратительно пародируя интонацию обиженного ребенка. – Я стараюсь быть хорошим. И я вам еще кое-что скажу. В доказательство.
– Продолжайте.
– Он сказал мне, почему он не пошел со мной.
– Почему?
– У него была назначена встреча. С кем-то еще.
– С кем?
– Он не сказал. Я бы сказал вам, если бы знал. Он не сказал. Но у него была назначена встреча. Там, в том месте. Он сказал мне.
Зазвонил телефон.
Подняв трубку, Аллейн ощутил странно знакомое чувство: тишина в огромном пустынном пространстве, нарушенная далеким гулом закрывшейся двери. Он был даже не совсем удивлен, когда низкий голос спросил:
– Это не мистер Аллейн?
– Он самый, отец.
– Сегодня утром вы говорили, где вас можно найти. Вы сейчас один?
– Нет.
– Так. Ладно. Дальше распространяться не будем. Я позвонил вам, мистер Аллейн, а не кому-нибудь еще, потому что обстоятельства сложились так. Может быть, все это чепуха, а может быть, очень не чепуха.
– Я вас слушаю.
– Если это только не слишком вас затруднит, я был бы весьма благодарен, если бы вы смогли заглянуть в базилику.
– Конечно. Это?..
– М-да, может быть. Может быть, да, а может быть, нет, и, по правде говоря, мне ужасно не хотелось бы накликать на себя стаи полицейских и чтобы выяснилось, что все дело в крысе.
– В крысе, отец Денис?
– Или в крысах, что больше похоже на дело. В силу этого.
– В силу чего?
– Аромата.
– Я буду у вас через пятнадцать минут, – сказал Аллейн.
Чемоданчик со всеми профессионально необходимыми принадлежностями лежал у него в гардеробе. Он взял его с собой.
Глава восьмая
Возвращение Себастиана Мейлера
1
После захода солнца Сан-Томмазо-ин-Паллария выглядела совсем иначе. На фоне темнеющего неба фасад ее был совсем темным, и окна слабо светились изнутри. Перед портиком, где Виолетта обругала Себастиана Мейлера, повсюду властвовали тени, а двери были глухо закрыты.
Аллейн не успел подумать, задаться вопросом, как же он войдет в церковь, когда из теней возник отец Денис.
– Добрый вечер и благослови вас Господь, – сказал он.
Он открыл маленькую дверцу в огромных воротах и вошел первым.
Во мраке запах ладана и свечей казался еще сильнее. Созвездия пламенеющих язычков недвижно светились перед ликами святых. Над алтарем сияло рубиновое паникадило. Это было место, всецело отвечающее своему назначению. Надежное место.
Брат Доминик показался из ризницы, и они вместе пошли через вестибюль с занавешенными прилавками. Горел свет, воздух был спертый.
– Похоже, я вызвал вас по дурацкому делу, а вы, может, еще не ели, – сказал отец Денис. – Могу только сказать, что это сделано не без ведома настоятеля.
– Я весь к вашим услугам, отец.
– Благодарю, сын мой. Понимаете, подобные неприятности у нас случались и раньше – при раскопках и всяком таком. Крысы. Хотя брат Доминик яростно с ними борется и мы полагали, что они уничтожены. Мы бы выглядели просто дураками, если бы потревожили синьора Бергарми и его отряд, у них и без нас дел хватает.
– Взглянем на место, где эта неприятность?
– Взглянем? Скорее, понюхаем. Но пойдемте, пойдемте.
Спускаясь в третий раз, Аллейн вдруг подумал, что ничего более странного не испытывал. Монах, церковный служитель и он сам шли как бы по вертикальному разрезу истории.
Когда они дошли до аркад на втором уровне, брат Доминик, который до сих пор не сказал ни единого слова, включил лампы дневного света, и вновь к своей неподвижной жизни вернулись Аполлон и Меркурий.
Вниз по винтовой лестнице: две пары сандалий и пара кожаных подошв и все нарастающий шум текущей воды. Нижний уровень, поворот направо. То самое место, где Кеннет Дорн расстался с Себастианом Мейлером. Налево была комнатка при входе в митрейон. Впереди – лампы вспыхнули – впереди саркофаг и огороженный колодец, к которым они пришли.
Саркофаг не был закрыт. Крышка стояла на боку, прислонясь к каменному гробу, куда так поспешно прятали Виолетту.
Отец Денис положил руку на руку Аллейна.
– Вот, – сказал он, и они остановились.
– Да, – ответил Аллейн.
Запах говорил за себя, сладковатый, невыносимый, не оставляющий сомнений.
Аллейн пошел дальше, склонился над перилами, на которых тогда обнаружил след ткани, и заглянул в колодец, светя себе фонариком, который ему дали монахи.
Вниз отвесно уходили стены, на дне была неопределенная темнота.
– В прошлый раз, когда я туда заглянул, – сказал он, – на дне что-то вроде бы замерцало. Я принял это за случайный отблеск на поверхности потока.
– Это возможно.
– А что там, внизу?
– Обломки каменной решетки, – сказал отец Денис, – такой «старой, как все строение. То есть ей семнадцать веков. Мы опускали фонарь и ничего, что бы вы назвали существенным, не обнаружили, но и глубина слишком большая, чтобы что-нибудь разглядеть.
– Решетка там над поверхностью потока?
– Да. В нескольких дюймах от воды. И это только обломки. Можно сказать, остаток.
– А может в ней застрять что-то, вытолкнутое течением?
– Такого пока еще не бывало. Вода чистая. Мы довольно часто спускаем консервную баночку и набираем немного для пробы. Ничего дурного в ней никогда не было.
– А можно туда спуститься?
– Ну, знаете…
– Я, кажется, вижу что-то вроде ступенек… да…
– Можно, – заговорил брат Доминик.
– Там есть и железные костыли?
– Есть.
– И они, без сомнения, насквозь проржавели и вываливаются, как гнилые зубы, при первом прикосновении, – возразил отец Денис.
– У вас есть веревка, отец?
– Конечно, у нас есть веревки для раскопок. Вы не собираетесь?
– Если вы мне поможете, я спущусь вниз.
– Доминик, принеси веревку.
– И шахтерскую лампу и комбинезон, – продолжил брат Доминик, глядя на безукоризненный наряд Аллейна. – У нас все это есть. Я принесу, отец.
– Давай.
– Здесь быть нехорошо, – сказал отец Денис, когда брат Доминик удалился. – Давайте пока отойдем.
Они вошли в митрейон. Отец Денис включил освещение, предназначенное для туристов. Алтарь засиял. В дальнем углу освещенный снизу бог уставился пустыми глазницами в никуда. Они опустились на одну из каменных скамей, где во втором веке, бледные от напряжения, сидели посвященные в отблеске алтарных огней.
Аллейн подумал, не спросить ли, что отец Денис думает о культуре Митры, но, когда он взглянул на него, увидел, что тот погружен в себя. Руки его были сложены, губы шевелились.
Аллейн подождал с минуту и потом, услышав в храме шлепанье возвращающихся сандалий, быстро вышел в дверь позади бога. Это был проход, через который он с Ван дер Вегелями покинул митрейон. Здесь было так темно, что баронесса тогда вскрикнула.
Два поворота направо привели его к колодцу – там уже стоял брат Доминик с веревками, старомодной шахтерской лампой, рабочим комбинезоном и странным шерстяным колпаком.
– Большое спасибо вам, брат Доминик, – сказал Аллейн.
– Попробуйте это надеть.
Аллейн попробовал. Брат Доминик всячески помогал. Он закрепил шахтерскую лампу на голове, умело обхватил концом веревки грудь Аллейна и протянул ее под мышками.
Аллейн переложил крошечный фотоаппарат из чемоданчика в карман комбинезона. Оглядевшись, брат Доминик попросил Аллейна помочь ему положить крышку на саркофаг. Она была массивная, но такому сильному человеку, как брат Доминик, это не стоило большого труда. Предварительно свободным концом веревки он обхватил крышку крест-накрест, как делают моряки, чтобы удержать тяжелый груз.
– Мы могли бы удержать вас вдвоем, – сказал он, – но так будет лучше. Где отец?
– В митрейоне. Кажется, молится.
– Это он всегда.
– Вот и он.
Отец Денис вернулся с несколько обеспокоенным видом.
– Надеюсь, все это правильно сделано, – сказал он. – Ты уверен, что она выдержит, Доминик?
– Да, отец.
– Мистер Аллейн, позвольте мне… повязать платком…
Он нервно походил вокруг Аллейна и, наконец, закрыл ему рот и нос большим полотняным носовым платком.
Оба доминиканца засучили рукава, поплевали на ладони и взялись за веревку – брат Доминик на аллейновой стороне саркофага, а отец Денис на дальней, ближе к повороту.
– Великолепно, – сказал Аллейн. – Надеюсь, я не доставлю вам неприятностей. Я спускаюсь.
– С Богом, – деловито откликнулись они.
Он еще раз осмотрел колодец. Железные костыли спускались с довольно правильными промежутками по обе стороны одного из углов. Сам колодец был шесть футов на три. Аллейн нырнул под перила, встал на угол спиной к колодцу, опустился на колени, повис на руках, сползая вниз, и попытался нащупать опору правой ногой.
– Спокойней, спокойней, – сказали оба доминиканца.
Он посмотрел на сандалию на ноге брата Доминика, на его рясу, на его тонкогубое ирландское лицо.
– Я вас держу, – сказал брат Доминик и слегка потянул за веревку, чтобы подтвердить свои слова.
Правая нога Аллейна нашла костыль и оперлась на него. Он попробовал его, мало-помалу перемещая на него свой вес. Послышался скрип, костыль слегка подался под ногой, но остался на месте.
– Как будто держит, – сказал он сквозь платок отца Дениса.
Больше он не глядел вверх. Его руки, одна за другой, отпустили край колодца и затем по очереди обхватывали костыли. Один из них зашатался, покачнулся и вылез из своего многовекового гнезда. Он остался в руке, и Аллейн его выпустил. Казалось, он бесконечно долго летит до воды. Теперь Аллейн держался на одной руке и ногах, подстрахованный веревкой. Он продолжил нисхождение. Лицо его почти касалось образованного стенами угла, и надо было двигаться очень осторожно, чтобы не разбить шахтерскую лампу. Она отбрасывала круг света, делавший ясным и четким изъязвленную поверхность камня. Оттенки цвета, неровности и полоски лишайника уходили вверх по мере того, как он сам с предосторожностями опускался.
Место над колодцем казалось уже отдаленным, а голоса доминиканцев бесплотными. Его мир теперь был наполнен шумом бегущей воды. Он бы чувствовал ее запах, подумал он, если бы не другой запах, усиливающийся и смертоносный. Как глубоко он спустился? Почему он не спросил брата Доминика, сколько футов в колодце? Тридцать? Больше? Не будут ли железные костыли совсем изъедены ржавчиной в более влажном воздухе?
Костыль под левой ногой сорвался. Он прокричал предупреждение, и голос его отразился эхом и смешался с ответом брата Доминика. Правая нога соскользнула вниз. Он удержался на руках и на веревке.
– Спускайте! – крикнул он, выпустил костыли, повис и стал небольшими рывками двигаться вниз, отталкиваясь ладонями от обеих стен. Все вокруг него заполнял шум потока.
Неожиданностью был внезапный холод в ступнях. Их повело в сторону. В тот же миг он увидел и схватил руками два костыля на уровне плеч.
– Держите так! Держите так! Я на месте.
Он опустился еще на дюйм прежде, чем веревка вновь приподняла его. Он отбивался ногами от утягивавшего их потока. Пятки ударились обо что-то твердое и основательное. Он поводил ногами, поднял их из воды и через миг с удивлением убедился, что стоит на врезающихся в стопы перекладинах.
Решетка.
Обломки решетки, как сказали монахи.
Поверхность потока, вероятно, была почти вровень с основанием колодца и примерно на дюйм ниже выходившей из стены решетки. Не покидая угла, Аллейн ухитрился повернуться к нему спиной. Его лампа теперь освещала две противоположные стены. Он прислонился к углу, собрался с силами и крикнул:
– Отпустите немного.
– Отпустили, – ответил бесплотный голос.
Он подался вперед, насколько позволяла веревка, прокричал «Держите!» и нагнул голову так, что лампа теперь осветила быстро текущую черную воду, остатки решетки, на которой он стоял, и его насквозь промокшие ноги, упирающиеся в обломки редких каменных перекладин.
А между его ногами – третья нога, застрявшая в разрушенной решетке, нога в черном кожаном башмаке.
2
Обратный путь на поверхность показался ему настоящим кошмаром. Суперинтенданты уголовного розыска, хотя они и много выше среднего по физическому развитию и обладают всесторонней и тщательной подготовкой, не имеют обыкновения полукарабкаться-полуболтаться на веревке в колодце. Ладони Аллейна горели, руки и ноги поразбивались о камень стен, а однажды он получил такой удар по затылку, что его немедленно замутило и из глаз посыпались искры. Иногда он цеплялся за уцелевшие железные костыли. Иногда он шел по стене, пока монахи тянули веревку. «В детективных фильмах такие вещи проделывают красивее», – думал он.
Когда он наконец добрался до верха, все трое, тяжело дыша, уселись на пол – страннее группы людей не придумаешь, пришло ему в голову.
– Вы были великолепны, – сказал он. – Большое спасибо.
– А, пустяки, – выдохнул отец Денис. – Мы что, не привыкли к таким делам при раскопках? Это вы достойны похвалы.
Их объединяло то чувство братства и удовлетворения, которое возникает в результате тяжелых физических усилий.
– Что ж, – сказал Аллейн. – Боюсь, отец, вам все же придется звонить в квестуру. Разыскиваемый человек там, внизу, и он мертв.
– Этот Мейлер? – перекрестившись, спросил отец Денис. – Господи, помилуй его душу.
– Аминь, – откликнулся отец Доминик.
– А как это могло получиться, мистер Аллейн?
– Насколько могу себе представить, он, вероятно, упал головой вниз и прямо в поток, не задев сломанную решетку, которая, кстати, отходит от стены всего на несколько дюймов. Течение загнало его под решетку, но одна нога застряла в торчащих обломках. И вот он там под водой.
– Почему вы уверены, что это он?
– Узнал по ботинку и брючине и еще по тому… – Аллейн заколебался.
– Скажите нам.
– Можно было видеть его лицо.
– Какой ужас! Значит, он утонул?
– Это, несомненно, выяснится в свое время, – ответил Аллейн.
– Вы хотите сказать… значит, вы нам хотите сказать… двойное убийство?
– В зависимости от того, что вы имеете в виду, отец.
– Я хочу сказать, что кто-то взял грех на душу, убив Себастиана Мейлера и Виолетту – обоих?
– Или не убил ли Мейлер Виолетту и был сам убит?
– Так и так – какой ужас! – повторил отец Денис. – Господи, помилуй нас всех. Страшное, страшное дело.
– И я полагаю, что мы сейчас же обязаны позвонить вице-квестору.
– Бергарми? Да, да, да. Идемте.
На обратном пути, теперь хорошо знакомом, они прошли мимо колодца на среднем уровне. Аллейн остановился и осмотрел перила. Как и в базилике, они были сделаны из более гладкого дерева, чем в античном доме. Четыре основательных доски, хорошо полированных, на расстоянии дюймов десяти друг от друга.
– Когда-нибудь в прошлом у вас случались неприятности? Несчастные случаи? – спросил Аллейн.
Они сказали, что никогда. Детей здесь никуда не пускают без сопровождения взрослых, и вообще люди выполняют требование не влезать на перила.
– Одну минуточку, отец. – Аллейн подошел к колодцу. – Кто-то не выполнил вашего требования, – проговорил он и указал на две узорчатые полосы поперек нижней доски. – Кто-то, кто мажет коричневым кремом подошвы своих ботинок. Будьте добры, отец, подождите минуточку.
Страдая от боли в мышцах, он присел у ограждения и включил фонарик. Следы коричневого крема были размазаны в обе стороны, словно кто-то пытался стереть их ластиком.
– С вашего позволения, мне пришла в голову фантазия сфотографировать это. – И он достал свой особенный фотоаппаратик.
– И вы будете это рассматривать сейчас? – воскликнул отец Денис.
– Скорее всего, это гроша ломаного не стоит. Пойдемте?
Вернувшись в прихожую, он позвонил в квестуру и попросил Бергарми. Действовать надо было осмотрительно. Как он и ожидал, вице-квестор тут же заявил, что доминиканцы должны были доложить о заключении ему. Аллейн распространился насчет того, что отцу Денису не хотелось тревожить полицию по поводу того, что могло оказаться всего-навсего парочкой дохлых крыс. Бергарми ответил на это язвительным «Topi, topi [50]50
Крысы (ит.).
[Закрыть]», которое он произнес как непристойный сленговый эквивалент слова «крысы». Аллейн подумал, что это, пожалуй, несправедливо, но продолжил свое сообщение:
– Вам будет нелегко извлечь оттуда труп, – сказал он, – но, конечно же, у вас для этого все средства и возможности.
– Суперинтендант Аллейн, вы доложили о происшедшем квестору Вальдарно?
– Нет. Я подумал, что лучше сразу же доложить вам.
Это было воспринято куда благосклоннее.
– В данном случае вы действовали надлежащим образом, – согласился Бергарми. – Мы немедленно примем меры. Меняется самый характер дела. Я сам проинформирую квестора. А пока я бы хотел поговорить с падре.
Пока отец Денис оживленно разговаривал с Бергарми, Аллейн ополоснул руки и обнаружил, что они разбиты куда больше, чем он предполагал. Он надел свой костюм и попытался оценить положение.
Действительно, характер дела изменился. Он уныло размышлял, каково положение английского следователя в Риме, когда британский подданный с уголовными наклонностями, по всей вероятности, убит, возможно, другим англичанином, не исключено, что голландцем, не вполне невозможно, что итальянцем или итальянкой, убит в здании, находящемся под присмотром ирландских доминиканцев.
«Тут требуется сплошная импровизация, – размышлял он, – и как хорошо бы от всего этого отвертеться».
На затылке у него была здоровенная шишка, все тело в синяках и болело, ноги чуть не подкашивались – он на себя рассердился. «Вот бы сейчас черного кофе», – подумал он.
Вернувшийся отец Денис увидел руки Аллейна и тотчас же достал аптечку и настоял, чтобы ободранные места были перебинтованы.
– Вам бы сейчас капельку чего-нибудь, – сказал он, – а нам нечем вас угостить. Через дорогу есть кафе. Идите туда и хлебните малость. Полиция приедет не сразу, ведь этот парень Бергарми не пошевелится, пока все не сообщит квестору. Как вы себя чувствуете?
– Прекрасно. Вы подали мне отличную идею.
– Вот и ступайте.
Кафе было совсем поблизости, скромное, с небольшим числом будничных завсегдатаев, которые поглядели на него с любопытством. Он выпил кофе и коньяка и заставил себя съесть пару больших булочек, которые оказались великолепными.
«Что ж, – подумал он, – это ведь было вероятно. С самого начала вероятно, и я рад, что сказал об этом Вальдарно». Он стал шаг за шагом обдумывать положение: «Для начала допустим, что услышанный нами шум в то время, когда баронесса затеяла свой нелепый групповой снимок, был шумом опущенной крышки саркофага – на мой слух, это звучало именно так. Это предположительно означает, что Виолетту только что убили и собирались спрятать тело. Кто? Мейлер? Если Мейлер, то, значит, его самого вот-вот убьют – снова предположительно – нет, почти наверняка – прежде, чем мы все соберемся вновь. В группе не было только Суита и молодого Дорна, которые ушли порознь, и леди Брейсли, которую поместили в атриуме.
Ван дер Вегели шли со мной. Софи Джейсон – с Барнаби Грантом. Мы не встретили по пути никого, и они говорят про себя то же самое.
Вопрос. Если Мейлер убил Виолетту, пока с нас делали групповой снимок, зачем он – физически не сильный человек – проделал тяжелую, изнурительную работу – прятал труп в саркофаг и потом прикрывал его неподъемной крышкой вместо того, чтобы сделать то, что впоследствии было проделано с ним? Почему он не сбросил тело в колодец?
Ответа у меня нет.
С другой стороны, предположим, что их обоих убил один человек. Тогда зачем? Я не понимаю, но, допустим, все было именно так. Зачем, скажите мне Бога ради, класть Виолетту в саркофаг и сбрасывать Мейлера в колодец? Ради разнообразия?
Но, допустим, с третьей стороны, Мейлер убил Виолетту и ничего не успел сделать прежде, чем сам был пристукнут и сброшен в колодец? Подходит? Кажется, больше. Но зачем тогда убийце укладывать Виолетту в гроб? Это вопрос попроще. Много проще.
Полагаю, тут можно зайти с четвертой стороны. Вообще, сторон тут – сколько рук у индийского божества. Предположим, Виолетта убила Мейлера и сбросила его вниз и потом была сама… Нет, с этим я не могу согласиться.
Как долго мы находились все вместе под невидящим взглядом Митры? Суит появился первым, потом минут через пять – молодой Дорн. Потом было фотографирование. Обсуждение, перемещение, построение. Мы с Софи острили, и Грант ненавидел нас. Он только сказал Софи: «Так вам и надо, черт вас возьми», когда ей пришлось отражать поползновения майора, – в тот самый момент, когда стукнула крышка саркофага, если это была крышка саркофага. После этого произошла неудача со вспышкой, бесконечное ожидание, пока баронесса не наладила свою технику. По крайней мере, десять минут, надо думать. Затем Дорн сфотографировал Митру. Затем нас щелкнула баронесса, на сей раз удачно. Затем она сделала еще два снимка, не без перегруппировки и разговоров. Еще четыре минуты? Наверняка. И наконец, барон поменялся местами с баронессой и ослепил нас еще раз. Затем Грант прочел отрывок из романа. Еще пять минут. А затем группа разбилась. После чего опять никаких данных о Дорне и Суите. Так что получается, что мы пробыли в этом проклятом подземелье минут двадцать пять плюс-минус пять минут. Так что на данное время у всех есть алиби. У всех? Нет. Не совсем. Нет… «Терпи, душа, изобличится зло» [51]51
В. Шекспир. «Гамлет». (Перевод М. Лозинского.).
[Закрыть]. Держитесь за шляпы, ребята…»
Вой сирен послышался в отдалении, быстро приблизился и взорвался на маленькой улочке. Полиция. Squadra Omicidi в полном составе. Три большие машины и автофургон, восемь агентов и четверо субъектов рабочего вида в комбинезонах.
Аллейн заплатил по счету и вернулся в церковь; затылок, плечи и ребра болели сильнее, но в целом ему удалось вернуть себе всегдашнюю бодрость.
Выгрузили массу оборудования: две пары резиновых сапог, веревки, лебедки, раздвижную лестницу, носилки. Вице-квестор Бергарми наблюдал за действиями подчиненных раздраженно и свысока. Он церемонно приветствовал Аллейна.
Завсегдатаи кафе, несколько групп подростков, одна-две машины задержались перед церковью – их разгоняли два агента, ничем более не занятых. Вышел брат Доминик, осмотрел собравшихся и открыл главные двери.
– Синьор Аллейн, квестор Вальдарно шлет вам поздравления, – неохотно выговорил Бергарми. – Он просил меня передать его надежду, что вы не утратите интерес к нашему следствию.
– Я очень ему признателен, – ответил Аллейн, подыскивая правильные итальянские фразы, – и буду счастлив помочь, постараюсь не доставлять вам неприятностей.
– Niente affatto [52]52
Ничего подобного (ит.).
[Закрыть], – ответил Бергарми, что, на слух Аллейна, прозвучало как «Пусть вас это не заботит» или даже «Перестаньте», но только гораздо менее дружелюбно.
Было уже начало одиннадцатого, когда люди Бергарми вытащили тело Себастиана Мейлера в инсулу.
