Текст книги "Убийство по-римски"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– По длине, боюсь, это не роман и не повесть, – проговорил автор. – Но так получилось, и такую ее я и ценю.

Барнаби быстро взглянул на него. Губы мистера Мейлера поджались, и уголки их поднялись. «В конце концов, не такой это тяжелый случай», – подумал Барнаби.

– Надеюсь, мой почерк не доставит вам лишних затруднений, – сказал мистер Мейлер. – Я не могу позволить себе машинистку.

– По-моему, он очень четкий.

– Если так, то это отнимет у вас не более нескольких часов. Может быть, дня через два я могу?.. Но я становлюсь навязчивым.

«Я должен отделаться от этого покрасивее», – подумал Барнаби и сказал:

– Послушайте, у меня предложение. Поужинаем вместе послезавтра, и я скажу вам свое мнение.

– Как это любезно с вашей стороны! Я ошеломлен. Но прошу вас, позвольте мне… если вы не возражаете… ну, где-нибудь… в скромном местечке… как это, к примеру. Как видите, это маленькая траттория. Их феттучини [13]13
  Феттучини – лапша с сыром и мясом (ит.).


[Закрыть]действительно превосходно, да и вино вполне пристойно. Хозяин – мой приятель и как следует позаботится о нас.

– Все это звучит прекрасно, конечно же, давайте встретимся здесь, но, с вашего позволения, мистер Мейлер, плачу я. Меню выбираете вы. Я целиком полагаюсь на вас.

– Правда? Неужели! Тогда я поговорю с ним заранее.

С этим они и расстались.

В пансионе «Галлико» Барнаби рассказывал о возвращении рукописи всем, кого встречал: хозяйке, двум слугам, даже горничной, которая практически не знала английского. Кто-то его понимал, кто-то нет. Все радовались. Он позвонил консулу, который разразился поздравлениями. Он заплатил за объявления.

Разделавшись со всем этим, он, перескакивая с главы на главу, проглядел некоторые места своей рукописи, которые, как он чувствовал, следовало бы переписать.

Ему пришло в голову, что после трех столь напряженных дней наконец-то наступила разрядка; все эти терзания – и вдруг норма, подумал он и перевернул страницу.

В углублении между листами, скрепленными скоросшивателем, он заметил пятно, а разогнув папку пошире, он увидел некоторое количество чего-то, напоминавшего пепел от сигареты.

Он бросил курить два года назад.

Поразмышляв (и тщательно осмотрев замок кейса), он сказал себе, что женщина, помогавшая ему в Лондоне по хозяйству, не выпускает изо рта сигарету и неумеренно любопытна и что рукопись часто лежала открытая на столе. Это соображение успокоило его, и он уже мог с достаточным самообладанием поработать над книгой, а после обеда почитать недоповесть мистера Мейлера:

Себастиан Мейлер

«АНДЖЕЛО В АВГУСТЕ»

Это было неплохо. Малость вычурно. Малость орнаментально. Местами непристойно, но в пределах разумного. И, учитывая, что это четвертый вариант, более чем небрежно: пропущенные слова, повторения, многословие. Барнаби подумал, что, может быть, во всех этих огрехах виноват кокаин. Но печатают и гораздо худшее, и, если мистер Мейлер состряпает еще пару рассказов, так, чтобы получился том, можно без особого труда найти издателя.

Его поразило забавное совпадение, и, когда в назначенное время они встретились за ужином, он сообщил об этом мистеру Мейлеру.

– Кстати, – сказал он, наполняя бокал мистера Мейлера, – ваша побочная тема прямо-таки выплеснулась из моей книги.

– Нет-нет, – запротестовал его собеседник и прибавил: – Но разве нам не говорили, что на свете всего – сколько их, три, четыре – основополагающих темы?

– И что все сюжеты можно свести к одной из них? Да. Впрочем, это только частность вашей повести, вы ее не развиваете. Более того, она представляется мне посторонней, и ее можно было бы опустить. Это предложение не продиктовано профессиональной ревностью, – прибавил Барнаби, и они оба рассмеялись, мистер Мейлер намного громче, чем Барнаби. Он, очевидно, повторил шутку по-итальянски своим знакомым, которых приветствовал по прибытии и представил Барнаби. Они сели за соседним столиком и были весьма навеселе. Воспользовавшись удобным случаем, они выпили за здоровье Барнаби.

В общем, ужин прошел очень удачно. Еда была отличная, вино приемлемое, хозяин внимательный, обстановка уютная. В конце узенького переулка они видели Пьяццу Навона, на которой ярко освещенный речной бог боролся со своей рыбой. Они почти слышали шелест фонтана сквозь многообразные голоса ночного Рима. Молодые люди легкими стайками прогуливались по Пьяцце Навона, и в толпе высокомерные девушки выпячивали груди, как это некогда делали резные фигуры на носу кораблей. Летняя ночь пульсировала своим особенным очарованием. Барнаби почувствовал возбуждение куда более сильное, чем могло вызвать выпитое легкое вино. Он был взбудоражен.

Он откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул, встретился взглядом с мистером Мейлером и расхохотался.

– У меня такое чувство, словно я только что приехал в Рим, – сказал он.

– И может быть, словно ночь только что началась?

– Что-то вроде этого.

– Приключение? – намекнул Мейлер.

Быть может, в конце концов, вино не было уж таким легким. Он не очень понял, что увидел, взглянув на Мейлера, – это был как будто другой человек. «У него очень странные глаза», – подумал Барнаби, стараясь быть снисходительным.

– Приключение? – настаивал голос. – Могу я быть вам полезным, а? Как чичероне?

«Могу я быть вам полезным? – подумал Барнаби. – Он, вероятно, из продавцов». Но он потянулся и услышал собственный непринужденный голос:

– Гм, в каком смысле?

– В любом, – пробормотал Мейлер. – Действительно, в любом смысле. Я человек разносторонний.

– О, знаете ли, я держусь общепринятого. Покажите мне самую большую площадь в Риме, – прибавил он, и шутка показалась ему ужасно смешной.

– Тогда, с вашего позволения…

Хозяин держал счет наготове. Барнаби показалось, что в маленькой траттории сделалось очень тихо, но когда он огляделся, то увидел, что все клиенты сидят на местах и ведут себя самым естественным образом. Он не без труда нашел нужные банкноты, но мистер Мейлер помог ему, и Барнаби попросил его оставить щедрую сумму на чай.

– Правда, было очень хорошо, – сказал Барнаби хозяину. – Я приду к вам еще. – Они обменялись дружеским рукопожатием.

И Барнаби, ведомый под локоть мистером Мейлером, вышел в узкие улицы и шел мимо сияющих витрин и темных дверей сквозь шумливые толпы и по безмолвным переулкам и открывал для себя совершенно другой Рим.

Глава вторая
Экскурсия организовалась

1

У Барнаби не было дальнейших встреч с Себастианом Мейлером до следующей весны, когда он вернулся в Рим, выпустив в свет свою книгу, которая наделала шума в Лондоне. Его обычный пансион «Галлико» был переполнен, и на несколько дней он поселился в маленькой гостинице недалеко от старого Рима.

На второе утро он спустился в фойе спросить, нет ли почты, но, увидев, что у администратора толпятся только что явившиеся туристы, сел на стул у входной двери.

Он раскрыл газету, но читать не смог, поскольку его внимание отвлекали туристы, прибывшие толпой. Особенно двое из них, державшиеся малость особняком, но как будто принадлежавшие той же группе.

Это была примечательная пара, оба очень высокие, массивные, широкоплечие, с поразительно легкой походкой. Он предположил, что это муж и жена, но они были странно похожи друг на друга, как это иногда бывает после многих лет супружеской жизни. Лица у них были крупные, что у жены подчеркивалось округлым подбородком, а у мужа – короткой бородкой, не закрывавшей губ. У обоих были влажные выпуклые глаза. Он был к ней очень внимателен, держал ее под локоток, а иногда брал ее большую руку своей гигантской ручищей и заглядывал ей в глаза. На нем была хлопчатобумажная голубая рубашка, куртка и шорты. «Ее одежда, – подумал Барнаби, – что называется, «добротная», хотя сидит мешком на неуклюжей, высокой фигуре».

Они с некоторым замешательством рассматривали какой-то документ, но не находили в нем утешения. На стене висела большая карта Рима: они подошли к ней и стали нервно ее изучать, обмениваясь озадаченными взглядами.

Свежий наплыв туристов заслонил странную пару от Барнаби минуты на две. Но тут прибыл гид, увел толпу, и они вновь предстали перед глазами Барнаби.

Они были уже не одни. С ними был мистер Мейлер.

Он стоял спиной к Барнаби, но сомневаться, он это или не он, не приходилось. Одет он был точно так, как в то первое утро на Пьяцце Колонна, и что-то в его внешности не позволяло спутать его ни с кем.

Барнаби почувствовал непреоборимое нежелание встречаться с ним вновь. Память о римской ночи, проведенной под руководством мистера Мейлера, была смутной и беспорядочной, но достаточно характерной, чтобы оставить крайне неприятное чувство, что он зашел чересчур далеко. Он предпочитал не вспоминать этого и буквально содрогался при мысли о повторении такой ночи. Барнаби не был чистоплюем, но тут он решительно поставил точку.

Он был готов вскочить и выскользнуть во вращающуюся дверь, когда Мейлер наполовину повернулся к нему. Он рывком поднял газету в надежде, что укрылся вовремя.

«Какая глупая ситуация, – подумал он за своим щитом. – И что это со мной? Удивительно! Я не сделал ничего, чтобы чувствовать – необъяснимым образом я ведь чувствую себя, – он поискал слово и нашел только явно нелепое, – замаранным».

Он страстно пожелал, чтобы в его газете была дырочка, сквозь которую он мог бы наблюдать за мистером Мейлером и двумя незнакомцами, и он осудил себя за это желание. Казалось, всякая мысль о Мейлере заставляла его ловчить, и это было ему неприятно, ибо он всегда отличался прямотой.

Все равно он не мог не подвинуть газету чуть-чуть вбок, так чтобы вся группа оказалась в поле зрения его левого глаза.

Они стояли на своем месте. Мейлер по-прежнему спиной к Барнаби. Очевидно, он говорил с воодушевлением и уже заслужил восхищенное внимание крупной пары. Они смотрели на него с чрезвычайным почтением. Неожиданно оба они улыбнулись.

Знакомая улыбка. Барнаби понадобилась минута-две, чтобы вспомнить, где он ее видел, и вдруг его осенило – это была улыбка этрусских терракот с Виллы Джулия: улыбка Гермеса и Аполлона, улыбка со сжатыми губами, от которой уголки их заостряются, как наконечники стрел, улыбка жестокая, спокойная или светская – но всегда загадочная. Напряженно живая, она выражает некое знание, словно улыбка мертвеца.

Улыбка поблекла, но не совсем исчезла с губ пары. «Теперь они, – подумал Барнаби, – превратились в жениха и невесту с саркофага на Вилле Джулия». И в самом деле, нежно-покровительственные манеры мужчины увеличили сходство. «Чрезвычайно странно», – подумал Барнаби. Увлеченный своими мыслями, он забыл о Себастиане Мейлере и опустил газету.

До сих пор он не замечал, что над картой на стене висело наклонное зеркало. По нему пробежали солнечные зайчики от вращающейся двери. Барнаби поднял глаза: в зеркале снова между головами влюбленных был мистер Мейлер, смотревший прямо ему в глаза.

Реакцию Барнаби нельзя было ничем оправдать. Он быстро встал и вышел из гостиницы.

Это произошло как-то само собой. Он пошел по окружности Навоны, говоря себе, что поступил ужасно. «Без человека, которого я только что оскорбил, – напоминал он себе, – мой главный триумф не состоялся бы. Я бы до сих пор пытался вновь написать свою самую главную книгу, и очень может быть, у меня ничего бы не получилось. Я обязан ему решительно всем!» Что же тогда заставило его поступить столь ужасно? Стыдился ли он той римской ночи, воспоминания о которой были невыносимы? Он допускал, что, может быть, дело и в этом, но в то же время он знал, что причина была серьезней.

Ему не нравился мистер Мейлер. До отвращения. И некоторым непонятным образом он побаивался его.

Он обошел всю большую Пьяццу прежде, чем пришел к решению. Он постарается, если удастся, загладить вину. Он вернется в гостиницу, и если не застанет мистера Мейлера, то поищет его в траттории, где они ужинали. Мейлер там завсегдатай, и хозяин, наверно, знает его адрес. «Так я и сделаю», – решил Барнаби.

Он никогда прежде не поступал наперекор чувствам. Когда он вошел во вращающуюся дверь в вестибюль гостиницы, он обнаружил, что все туристы рассеялись, но мистер Мейлер по-прежнему совещался с «этрусской» парой.

Он сразу увидел Барнаби и посмотрел на него без малейших признаков узнавания. Он как разговаривал, так и продолжал разговаривать с «этрусками», не сводя глаз с Барнаби. «Ну что ж, теперь он оскорбил меня, так мне и надо», – подумал Барнаби и направился прямо к ним.

Подойдя поближе, он услышал, как мистер Мейлер говорил:

– Рим ведь ошеломляет, правда? Даже когда вы не в первый раз. Не могу ли я быть вам полезным? Как чичероне?

– Мистер Мейлер? – услышал Барнаби свой голос. – Может быть, вы меня помните. Я Барнаби Грант.

– Я помню вас очень хорошо, мистер Грант.

Пауза.

«Что ж, надо продолжать», – подумал Барнаби и сказал:

– Я только что увидел ваше отражение в этом зеркале. Не понимаю, как это я сразу не узнал вас – могу приписать это только своей вечной рассеянности. Когда я дошел до середины Навоны, что-то щелкнуло, и я тотчас вернулся в надежде, что вы еще здесь. – Он повернулся к «этрускам». – Простите меня, пожалуйста, – проговорил несчастный Барнаби. – Я вам помешал.

Те одновременно издали протестующие междометия, и затем, вновь озарившись стреловидной улыбкой, мужчина воскликнул:

– Но я прав! Я не могу ошибаться! Это тот самый мистер Барнаби Грант. – Он обратился к мистеру Мейлеру: – Я ведь прав?

Жена его тоже что-то проворковала.

– Разумеется, да, – сказал мистер Мейлер. – Позвольте вас представить: барон и баронесса Ван дер Вегель.

Они радостно пожали руку Барнаби и разразились комплиментами. Они прочли все его книги, и на голландском (они уроженцы Нидерландов), и по-английски (они граждане мира), и его последний (несомненно, лучший) роман как раз с ними – что за совпадение! Они повернулись к мистеру Мейлеру. Он, конечно, читал его?

– Разумеется, да, – повторил он. – Каждое слово. Не мог оторваться.

Он выговорил это столь странно, что Барнаби, у которого нервы и так были на взводе, испуганно взглянул на него, но их собеседники наперебой пели хвалы совершенствам сочинений Барнаби. Было бы неправдой сказать, что мистер Мейлер выслушивал их восторги с неудовольствием. Он просто слушал. Его отчужденность вызывала в Барнаби все растущее замешательство. Выразив естественную надежду, что он с ними выпьет перед обедом – они остановились в этой гостинице, – много раз повторив заверения, что его книги столь значат для них, извинившись за навязчивость и тактично удалившись, они оставили Барнаби наедине с Себастианом Мейлером.

– Меня не удивляет, что вы не склонны возобновлять наше знакомство, мистер Грант, – начал Мейлер. – Я, наоборот, вас разыскивал. Быть может, мы перейдем в более спокойное место? Кажется, здесь есть кабинет. Пойдемте?

До конца дней Барнаби будет мутить при воспоминании об этой обычной небольшой комнате с псевдоампирной обстановкой, цветастым ковром и фабричным гобеленом на стене – излюбленным в маленьких гостиницах ширпотребным гобеленом с падением Икара.

– Я сразу перейду к делу, – сказал мистер Мейлер. – Так всего лучше, согласны?

Он действительно приступил к делу. Усевшись в судейской позе на раззолоченном стуле, сложив пухлые руки и вращая большие пальцы с обкусанными ногтями один вокруг другого, он принялся шантажировать Барнаби Гранта.

2

Все это случилось за две недели до того, как Софи Джейсон проводила в аэропорт имени Леонардо да Винчи свою подругу, у которой внезапно умер отец. Она возвратилась автобусом в Рим, в садик на крыше пансиона «Галлико», где десять месяцев тому назад Барнаби Грант принимал Себастиана Мейлера. Здесь она обдумала свое положение.

Ей было двадцать три, она работала в лондонском издательстве и начинала пробиваться как детская писательница. Это был ее первый приезд в Рим. Она и улетевшая домой подруга собирались провести летний отпуск вместе в Италии.

Они не составляли себе жестких планов, но засыпались ворохом брошюр, читали незаменимую мисс Джорджину Массон и зачарованные бродили по улицам от памятника к памятнику. Покойный отец подруги вложил изрядные капиталы в полиграфический комбинат близ Турина и договорился, что в римском отделении фирмы девушкам как следует подбросят деньжат. Им выдали официальные и личные рекомендательные письма. Вместе они были в упоении; в одиночестве Софи почувствовала странный, глубинный прилив сил. Быть самой себе хозяйкой – да еще в Риме! У нее были тициановские золотисто-каштановые волосы, большие глаза и полные губы, и она давно обнаружила, что ей лучше стоять спиной к стенке в тесных лифтах и везде, где поблизости оказывалось более двух римских джентльменов. «Близость, – объясняла она подруге, – и есть все выражающее слово».

«Я должна составить план-другой», – говорила она себе, но ящики в садике на крыше были полны весенних цветов, а воздух звенел от голосов, звуков уличного движения, шагов и милого цоканья копыт по булыжной мостовой. Спустить пару тысяч лир на извозчика и проехаться к лестнице на Площади Испании? Бродить и бродить, пока пятки не запылают углями? Что предпринять?

«Мне на самом деле нужно составить план», – думала безумная Софи – и вот она, счастливая и безоглядная, шагала по Корсо неизвестно в каком направлении. Очень скоро она с радостью заблудилась.

Софи купила себе перчатки, красные солнечные очки и полотняные туфли с мягкими стельками, которые она тотчас же с облегчением надела на ноги. Выйдя из магазина, она заметила рядом маленькое туристическое бюро. На большом полотнище было написано по-английски: «Мы будем вашими гидами по Риму».

Брюнетка свирепого вида, величественно возвышаясь над прилавком, красила ногти.

Софи прочла часть объявлений и взглянула на давно известные брошюры. Она уже собиралась уходить, когда маленькая карточка привлекла ее внимание. Наклонными печатными буквами она возвещала:

«Чичероне. Индивидуальные экскурсии. То, чего вам не предложат другие! Не слишком утомительно. Для интеллектуалов посещение некоторых наименее известных и наиболее увлекательных мест в Риме. Под ученым и предельно индивидуализированным руководством мистера Себастиана Мейлера. Ужин в самом изысканном ресторане и далее необычные путешествия по договоренности.

Почетный гость прославленный английский писатель мистер Барнаби Грант любезно согласился сопровождать экскурсии с 23 апреля по 7 мая, включая воскресенья».

Софи была ошеломлена. Барнаби Грант был самым крупным калибром в артиллерии ее издательства. Его новый и самый лучший роман «Саймон в Лациуме», действие которого разворачивалось в Риме, был главным событием и бестселлером года. Итальянский перевод его уже заполнял все здешние магазины.

Как-то на приеме в издательстве Софи подносила Барнаби Гранту коктейль, и однажды ее представил ему ее непосредственный босс. Сложившееся впечатление не позволяло допустить, что он будет таскаться по Риму с кучкой зевак. Она предположила, что за это ему много платят; мысль показалась ей неприятной. В любом случае, может ли маленькая фирма – а это была, несомненно, маленькая фирма – позволить себе платить так много, чтобы соблазнить Барнаби Гранта? «Быть может, – внезапно осенило ее, – он приятель этого ученого и предельно индивидуализированного мистера Себастиана Мейлера».

Она продолжала рассеянно глядеть на объявление, когда вдруг поняла, что рядом с ней стоит мужчина. У нее было впечатление, что он стоит уже некоторое время и рассматривает ее. Он не сводил с нее глаз, и она подумала: «Господи! Что за зануда!»

– Ради Бога, простите меня, – сказал мужчина, снимая зеленовато-черную шляпу. – Прошу вас, не сочтите меня навязчивым. Меня зовут Себастиан Мейлер. Вы, кажется, заметили мою рекламу.

Девица из-за прилавка бросила на него взгляд. Она уже покрасила ногти и теперь презрительно помахивала пальцами в воздухе. Софи взглянула на мистера Мейлера.

– Да, заметила, – сказала она.

Он слегка поклонился.

– Я вам мешаю! Простите! – и двинулся прочь.

– Нисколько, – сказала Софи и, поняв, что сказала лишнее, прибавила: – В вашем объявлении меня заинтриговало имя Барнаби Гранта.

– Да, это действительно мое счастье, – откликнулся мистер Мейлер. – Может быть, вы хотели бы… но простите. Минуточку. Вы не возражаете?

Он что-то сказал по-итальянски свирепой девице, и та выдвинула ящик, извлекла из него нечто похожее на книгу заявок и швырнула ее на прилавок.

Мистер Мейлер просмотрел ее.

– Да-да, – сказал он. – Другие, кажется, тоже заинтригованы. Я вижу, тут все заполнено.

Сразу же Софи испытала острое разочарование. Теперь больше всего на свете ей хотелось принять участие в высокоинтеллектуальной экскурсии мистера Мейлера.

– Число участников у вас строго ограничено? – спросила она.

– Это необходимое условие. – Он был погружен в книгу заявок.

– Может быть, кто-то откажется?

– Простите. Что вы сказали?

– Кто-то откажется?

– А! Да-да. Это… вероятно. Вы бы хотели присоединиться к одной из моих экскурсий?

– Очень, – сказала Софи и подумала, что так оно и есть на самом деле.

Он поджал свои толстые губы и перелистал заявки.

– А! – сказал он. – Один участник отказывается! Есть место в субботу двадцать шестого. Самая первая экскурсия. День и вечер. Прежде чем вы примете решение, я хотел бы, чтобы вы знали цену. Позвольте мне…

Он достал папку и галантно поднес ее Софи. В ней было расписание и название ресторана, где группа должна ужинать. Вечером они совершают прогулку в конных экипажах и затем посещают ночной клуб. От назначенной цены Софи заморгала. Она была невероятна.

– Я понимаю, – тактично заверил ее мистер Мейлер. – Но есть множество экскурсий дешевле, чем моя. Синьорина будет счастлива осведомить вас.

Очевидно, ему было все равно, отправится она с ними или нет. Его безразличие пробудило дьявола безрассудства в Софи. В конце концов, как это ни безумно, она может себе это позволить.

– Я буду счастлива занять свободное место, – сказала она, и ей самой показалось, что голос ее прозвучал театрально и вызывающе.

Он еще что-то сказал по-итальянски девице, поднял шляпу, пробормотал Софи: «Стало быть, a rivederci», – и оставил ее рассчитываться.

– Вы заплатите мне, – свирепо проговорила девица и, когда Софи заплатила, выдала ей билет, сопроводив непонятным смешком. Софи в ответ рассмеялась весело и бездумно, как всегда желая выразить дружелюбие всем и каждому.

И она опять бродила по Риму и с чувством, которое вряд ли могла бы объяснить, предвкушала субботу двадцать шестого апреля.

3

– Я вижу, ты не слишком радуешься жизни, – пробормотала леди Брейсли. – Сроду не видела такой унылой физиономии.

– Прости, тетя Соня. Это я только выгляжу так уныло. Честно, я ужасно тебе благодарен.

– Благодарен! – оборвала она его излияние. – Просто я надеялась, что мы мило и весело проведем времечко вместе в Риме.

– Прости, – повторил он.

– Ты такой странный. Беспокойный. Да и выглядишь ты неважно. Чем ты занимался?

– Ничем.

– Кутил, полагаю?

– Я буду в порядке. Правда.

– Может, тебе не следовало срываться из Перуджи?

– Я до смерти устал от этой Перуджи. Там есть студенты – убийственные зануды. А когда мы расстались с Фрэнки… понимаешь?

– Все равно, твои родители, адвокаты, или лорд-канцлер, или кто-то еще, вероятно, будут на меня бешено злиться. За то, что я не отправила тебя назад.

– А не все ли равно? И вообще – мои родители! При всем уважении к твоему кошмарному брату, милая, мы-то знаем, что чем меньше его отпрыск путается у него под ногами, тем лучше он себя чувствует.

– Кеннет, милый!

– Что касается мамы – как называется этот вытрезвитель, в который ее поместили?.. Не могу упомнить.

– Кеннет!

– Так что не будем об этом, милая. Знаешь ли, двадцатые годы давно кончились.

Они задумчиво посмотрели друг на друга.

– Кеннет! Ты очень скверно вел себя в Перудже? – спросила его тетка.

– Не хуже, чем десятки других.

– А как ты себя вел? Что делал?

– Что угодно, – ответил Кеннет. – Развлекался. – Он обворожительно улыбнулся. – Ты слишком маленькая, тебе рано слушать такое, – сказал он. – Что за сказочное платье! Ты что, получила его от той удивительной дамы?

– Тебе нравится? Да, от нее. Астрономическая сумма.

– Оно так и выглядит.

Тетка оглядела себя.

– Пусть так выглядит, – пробормотала она.

– О Боже! – буркнул Кеннет и рухнул на стул. – Прости! Это, наверно, погода или что там еще.

– По правде сказать, я сама слегка нервничаю. Выдумай что-нибудь восхитительное и ужасное, что мы можем сделать, милый. Что это?

Кеннет закрыл нижнюю часть лица руками, словно чадрой. Поверх нее он смотрел на тетку своими большими выразительными глазами.

Во всем, что он делал, была порывистая манерность: он примерял и отвергал маски, как его тетка примеряла и отвергала шляпки.

– Милая, – сказал он. – Есть нечто.

– Ну, что? Я ничего не слышу, когда ты говоришь в ладони.

Он сложил ладони треугольником около губ.

– Я знаю человечка, – сказал он.

– Какого человечка? Где он?

– В Перудже, а теперь тут.

– Что за человечек?

– Довольно умненький человечек. Ну, на самом деле он не такой уж маленький.

– Кеннет, перестань говорить загадками. Это выводит из себя. – И внезапно: – В Перудже. Ты… ты… курил дрянь?

– Незачем говорить вполголоса, милая. Я вижу, тебе наболтали плебейского вздора.

– Так ты курил?

– Конечно, – нетерпеливо сказал он и после краткой паузы переменил позу, обхватил колено руками и свесил голову набок. – Ты просто сказка, – проговорил он. – Я могу рассказать тебе что угодно. Как будто мы ровесники. Разве мы не чудо? Оба?

– Чудо? Кеннет… на что это похоже?

– Трава? Ты действительно хочешь знать?

– Я же спрашиваю!

– В первый раз – отвратительно, а потом довольно здорово. Но на самом деле это детская забава. Вся шумиха вокруг нее яйца выеденного не стоит.

– Это бывает на вечеринках?

– Совершенно верно, дорогуша. Хочешь попробовать?

– К этому ведь привыкают?

– Конечно, нет. Это пустяки. Ловишь кайф, пока куришь, но на крючок это тебя не зацепляет. Только не трава! Лучше познакомься с моим человечком. Маленечко прокатись. На самом деле, я могу организовать тебе сказочное путешествие. Восхитительное. Ты будешь в восторге. Всевозможные шикарные джентльмены. Суперэкзотический сарай. Общество.

Она посмотрела на него сквозь невозможно длинные ресницы: девический взгляд, который не украшал ее лицо.

– Можно, – сказала она.

– Единственно что – это колоссально дорого. Потолок – но того стоит. Надо кучу милых денежек, а у меня подумать только – нет ни черта!

– Кеннет!

– В самом деле, если бы моя богатая тетя не пригласила меня, я бы лежал на своем розовом ушке. Только не набрасывайся на меня, я этого не снесу.

Они глядели друг на друга. Они были очень похожи: две разновидности одного и того же злосчастного образа.

– Я тебя понимаю, – сказал Кеннет. – Ты ведь это сама знаешь. Я паразит – о'кей? Но я не только паразит. Я ведь что-то даю и взамен. Правильно? – Он подождал и, когда она не ответила, закричал: – Что, нет? Нет?

– Успокойся. Да. Конечно, даешь. Да.

– Мы – два сапога, правильно?

– Да. Я ведь так и говорила. Не сердись, милый. Загляни в мою сумочку. Не знаю, сколько у меня там.

– Ты великолепна! Я… я сразу пойду. Я… Я… это раздобуду, – его губы скривились, – две дозы. Мы поимеем такой – как там говорила эта старая обугленная цыганка – или ее приятель – такой бриллиантовый вечер, верно?

Ее портмоне дрогнуло в его руке.

– Здесь немного, – сказал он.

– Да? Тогда я выпишу чек, – сказала она. – Деньги получишь внизу. Лучше что-то иметь наличными.

Когда он убежал, она прошла в спальню, села перед зеркалом и осмотрела сомнительную маску, которую по сей день показывала миру.

Кеннет, зевая и обливаясь потом, лихорадочно разыскивал мистера Себастиана Мейлера.

4

– Знакомая история, – сказал высокий человек.

Он скинул ногу с колена, рывком поднялся и стал в непринужденной позе перед своим собеседником, который от неожиданности запутался в собственных конечностях.

– Большие боссы всегда на шаг впереди, – говорил высокий человек, – это их подручные спотыкаются о нашу проволоку. И то не слишком часто.

– Простите меня, мой дорогой коллега. Нашу проволоку?

– Извините. Я хотел сказать, что мы иногда ловим второстепенных злодеев, а их шефы успешно нас избегают.

– Прискорбно, но так!

– В этом деле самый большой босс из всех, без сомнения, Отто Зигфельд, который в данный момент якобы удалился в так называемый замок в Ливане. Мы не можем заполучить его. До сих пор. Но тип, который здесь, в Риме, – ключевая фигура.

– Я полон нетерпения прекратить его деятельность. Мы все знаем, мой дорогой коллега, что Палермо, к нашему чрезвычайному сожалению, был транзитным портом. Корсика также. Но чтобы он распространил свою деятельность на Неаполь и, кажется, на Рим! Нет, не сомневайтесь, вам будет предоставлена всесторонняя помощь.

– Я чрезвычайно благодарен вам, синьор квестор. Скотленд-Ярд очень хотел, чтобы мы обговорили эту задачку.

– Ну конечно! Поверьте, это для меня величайшая радость, – сказал квестор Вальдарно. У него был звучный голос и оперная внешность. Взгляд его таял, да и весь он излучал романтическую меланхолию. Даже в его шутках звучал намек на неотвратимую катастрофу. Его чин в римской полиции соответствовал, насколько мог понять посетитель, чину главного констебля.

– Для нас это такая большая честь, мой дорогой суперинтендант, – продолжал Вальдарно. – Мы сделаем все, чтобы укрепить сердечные взаимоотношения между нашей полицией и вашим прославленным Скотленд-Ярдом.

– Вы очень любезны. Конечно, как оба мы знаем, вся проблема контрабанды наркотиков – преимущественно дело Интерпола, но в данном случае мы довольно тесно с ним связаны…

– Совершенно верно, – много раз кивнув, согласился Вальдарно.

– …и так как этот субъект, предположительно, британский подданный…

– Разумеется. – Квестор развел руки в знак всеобъемлющего осуждения.

– …то в случае его ареста может возникнуть вопрос о выдаче.

– Заверяю вас, – пошутил квестор, – мы не лишим вас этого удовольствия.

Посетитель любезно рассмеялся и протянул руку. Квестор пожал ее, а левым кулаком потыкал в англичанина – жест, которым джентльмены латинской расы выражают дружеское расположение. Он проводил гостя до самого великолепного выхода из здания.

На улице небольшая кучка юнцов с подстрекательскими плакатами выкрикнула несколько оскорблений. Группа разодетых полицейских вынула изо рта сигареты и двинулась в сторону демонстрантов, которые засвистели и отбежали на безопасное расстояние. Полицейские тут же остановились и вновь запыхтели сигаретами.

– Как глупо, – заметил квестор по-итальянски, – и все-таки, все-таки это нельзя игнорировать. Неприятности нешуточные. Итак, мой дорогой коллега, вы будете разыскивать этого типа?