Текст книги "Убийство по-римски"
Автор книги: Найо Марш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава седьмая
После полудня
1
Когда Аллейн попросил путешественников пока что не покидать Рима, леди Брейсли и майор Суит стали яростно протестовать. Майор громко рассуждал о своих правах британского подданного. Леди Брейсли возмущалась и перечисляла высокопоставленных лиц, к которым имеет непосредственный доступ. Бормотаньем и уговорами племянник с трудом ее утихомирил. Она поплакала, искусно промокая слезы уголком носового платка.
На здравый смысл майора подействовало сообщение, что дополнительные расходы будут оплачены. На лице его теперь изображалось угрюмое настороженное примирение с действительностью.
Реакция Гранта, Софи и Ван дер Вегелей была умеренной.
– Что можно сделать против судьбы? – неопределенно и риторически спросила баронесса.
Ее муж, на более реальном уровне, сказал, что, хотя это неудобно, им все равно необходимо оставаться на месте происшествия, если этого требуют обстоятельства.
Грант нетерпеливо заметил, что он и так собирался побыть в Риме, а Софи сказала, что у нее еще четыре недели отпуска. И хотя у нее были некоторые неопределенные планы, она вполне готова отложить свою поездку в Перуджу и Флоренцию.
Они разошлись в половине второго. Все, за исключением Гранта и Софи, воспользовались большим автомобилем, который им предоставил Вальдарно. Аллейн кратко переговорил с квестором и с подобающими извинениями отклонил предложение пообедать вместе, сказав, что ему нужно подготовить отчет.
Когда он наконец вышел из здания, он обнаружил, что его ждут Грант и Софи.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Грант.
– Ради Бога. Вы не пообедаете со мной? – Аллейн поклонился Софи. – Вы оба. Прошу вас.
– Только не я, – сказала Софи. – Я тут ни при чем.
– Ничего подобного, – возразил Грант.
– Так или иначе, обед у меня уже занят. Поэтому благодарю вас, мистер Аллейн, но мне надо идти.
И прежде чем они могли удержать ее, она ринулась на мостовую и остановила такси.
– Решительная особа, – заметил Аллейн.
– О да.
– Вот еще такси. Поехали?
Они отправились в гостиницу Аллейна, который все время за столом спрашивал себя: как привыкший к званым обедам Грант относится к его угощению.
Аллейн был умелый хозяин. Заказывая, он не суетился, а покончив с заказом, начал разговор о трудностях привыкания к Риму и чрезмерном обилии достопримечательностей. Он спросил Гранта, много ли ему пришлось проделать подготовительной работы к «Саймону в Лациуме».
– Конечно, с моей стороны это дерзость, – говорил Аллейн, – но мне всегда казалось, что романист, избирающий местом действия другую страну, в чем-то уподобляется следователю. Я не хочу сказать, что в моем деле всегда необходимо «откапывать» информацию, усваивать всевозможные детали – технические, профессиональные, касающиеся местных обычаев и чего угодно – всего, что выходит за рамки собственного опыта. Это чистая зубрежка.
– С «Саймоном в Лациуме» именно так и было.
– Должно быть, вам пришлось изрядно пожить в Риме.
– Два месяца, – кратко ответил Грант. Он отложил нож и вилку. – На самом деле именно об этом я и хотел поговорить с вами.
– Неужели? Чудно. Прямо сейчас?
Грант на минуту задумался.
– Это дурной комплимент великолепному обеду, но, с вашего позволения, именно сейчас.
И он рассказал Аллейну, как Себастиан Мейлер нашел его рукопись и какие это имело последствия.
– Кажется, теперь я вижу, как он состряпал все дело. Когда он нашел рукопись, его посетила идея. Он отпер замок моего кейса и прочел роман. Затем он три дня сочинял своего «Анджело в августе». Он не сделал его вызывающе похожим на моего «Саймона». Просто превратил мою главную тему в побочную. Этого хватило, чтобы разговорить меня перед его отвратительными дружками.
Ночью он повел меня по злачным местам и остановился на том, где вы были вчера вечером, – «Тони». Я не много помню о конце той ночи, но очень хотел бы забыть и то немногое, что помню. Очевидно, я болтал о «сходстве» рукописей в ресторане – он называется «Эремо» – и с каким-то его приятелем-американцем, который был бы счастлив продать такую сенсацию прессе.
Я уехал в Англию. Книга вышла. А три недели назад я возвратился в Рим, на что он и рассчитывал. Я встретил его, и он отвел меня в отвратительный кабинетик в гостинице Ван дер Вегелей и стал шантажировать. В открытую, без стыда. В немногих словах он доложил мне, что пересобачил свою повесть так, что теперь она кричаще похожа на мой роман, и что у него есть свидетели – с той ночи, – и они могут подтвердить, что, напившись, я признавал сходство этих вещей. Он сказал, что один из них – римский корреспондент «Ньюз оф де уорлд» [43]43
Скандальная бульварная газета.
[Закрыть]и готов поднять большой шум. О да! – сказал Грант, когда Аллейн собирался раскрыть рот. – О да. Я понимаю. Почему я не послал его к черту? Вы, вероятно, не помните – да и с чего бы? – что случилось с моей первой книгой.
– Я помню.
– И еще очень многие люди помнят. Никто, кроме издателя и нескольких друзей, не поверил, что это проклятое дело было совпадением. Все снова выволокут на свет. Гнусный спектакль разыграют снова и установят, что я бесстыдный плагиатор. Может быть, я насекомое, но этого я не выдержу.
– А чего он потребовал?
– В том-то и дело. В общем-то, немного. Только чтобы я проводил эти чертовы экскурсии.
– Знаете ли, на этом бы дело не кончилось. Он прибирал вас к рукам полегоньку. Почему вы решили рассказать мне эту историю?
– Просто я ею сыт по горло. Я рассказал ее Софи, и она посоветовала рассказать вам. Когда собеседование окончилось и мы ждали на улице. Это невероятное дело, – сказал Грант, – я встретил эту девушку только вчера. И не то чтобы она меня подцепила, она не из таких. И все же… Что ж, – Грант переменил тему разговора, – вернемся к делу. Вы сказали, что он вас больше всего интересует как торговец наркотиками. Но, оказывается, он убийца. По-видимому, только академический интерес представляет то, что он еще и шантажист.
– Все хорошо, что льет воду на нашу мельницу, – сказал Аллейн. – Знаете ли, я сам в чертовски сложном положении. Сегодня утром я узнал – римская полиция установила, что Мейлер определенно британский подданный. Стало быть, я остаюсь при исполнении обязанностей, но уже с новым уклоном: мое начальство послало меня сюда расследовать наркобизнес, а на меня вдруг сваливается дело о предполагаемом убийстве итальянки.
– Так что во вчерашней экскурсии вы участвовали не случайно?
– Нет. Не случайно.
– Могу чистосердечно признаться, Аллейн, я не так уж желаю, чтобы вы поймали Мейлера.
– Могу себе представить. Вы ведь опасаетесь того, что, если он пойдет под суд, он раструбит на весь свет о вашем пресловутом плагиате?
– Что ж. Да. Опасаюсь. Я не жду от вас понимания, – сказал Грант и свирепо прибавил: – Как-то неизвестно, чтобы полиция сочувствовала художествам.
– С другой стороны, полиции известна склонность общественности, художественной или не художественной, отделять то, что со смехом именуется правосудием, от концепции просвещенного эгоизма.
– Вряд ли я бы мог покраснеть сильнее, – сказал Грант после продолжительной паузы.
– Бросьте об этом думать. Что до вашей боязни липового разоблачения, уверяю вас, она ни на чем не основана.
– Вы можете меня уверять в этом? Действительно?
– Полагаю, что да. У меня слишком много шансов.
– Думаю, что с полицейской точки зрения вся моя история не имеет отношения к делу.
– Можно сказать и так, – согласился Аллейн. – А как насчет кофе с ликером?
2
Следующие два дня прошли без событий. Аллейн полагал, что клиенты Мейлера следовали своим собственным склонностям. Сам он написал подробный доклад о деле и послал краткое изложение его своему начальству. Он провел три неопределенные беседы с Вальдарно и, позвонив в Лондон, запросил подробные данные о леди Брейсли и Кеннете Дорне, а также просил проверить в армейских списках майора Гамильтона Суита. Кроме этого, он попросил, чтобы соответствующая служба через нидерландские власти навела справки о Ван дер Вегелях.
На третий день в Рим пришла жара. Мостовые, стены, само небо затрепетали от ее натиска, а статуи святых простерли над городом каменные руки в токах воздуха, напоминавших хоть о каком-то движении. Аллейн пообедал у себя в гостинице и потратил немало времени, гадая, каковы в Лондоне успехи у Фокса.
Латинская сиеста – осмысленная традиция. Она оставляет изнуряющий зной за непроницаемыми для насекомых занавесями, дает людям отдохнуть от возбужденного пустословия и образует затишье в нервозной активности улиц.
Аллейн не радовался сиесте. Привыкший спать меньше, чем требуется большинству людей, он, когда надо, добирал свое, вздремывая минут на десять, и теперь три часа вынужденного бездействия его скорее раздражали, чем успокаивали.
Он разделся, крепко проспал час, принял душ и, переодевшись, вышел на улицу.
Рим тонул в мареве. На лестнице на Площади Испании было безлюдно. Не прогуливались сомнительные молодые люди. Цветы сверкали под защитными тентами и поникали там, где их настигало солнце. Все магазины на Виа Кондотти были закрыты, как и туристическое бюро, в котором он записывался на экскурсию.
Он пошел по лестнице вниз. Нет, он был не один на улице в зной. Впереди него с интервалами шагали запоздалая продавщица, рабочий, старуха и – очевидно, он только что вышел из гостиницы – Джованни Векки! Аллейн спрятался за навесом. Джованни сошел со ступенек и двинулся по Виа Кондотти. Аллейн осторожно пошел следом. Джованни остановился.
Подчиняясь выработанному рефлексу, Аллейн тотчас сделал шаг к двери в закрытый магазин. Он видел Джованни в угловом окне между двумя сумками. Джованни быстро огляделся и посмотрел на часы. Появилось такси, остановилось у дома почти напротив магазина, из него вылез пассажир. Джованни окликнул такси и пошел к нему.
Аллейн теснее прижался к двери и повернулся спиной. Он услышал, как Джованни сказал «Эремо» и назвал улицу.
Дверца захлопнулась, такси отъехало. В тщетных поисках другого такси Аллейн, еле переставляя ноги, двинулся по направлению к Пьяцце Навона.
Добравшись туда минут через десять, он оказался в переулке, где пахло жареным маслом и чесноком.
Вот она, маленькая траттория с кафе на тротуаре, в которой год назад обедали Мейлер и Грант. Дверь в зал теперь была закрыта и шторы на окнах задернуты. Перевернутые стулья стояли сиденьями на столиках кафе. На первый взгляд место было совсем безлюдное.
Тем не менее, когда Аллейн со всеми предосторожностями подошел поближе, он увидел за столиком в глубине под навесом двух мужчин, и один из них был Джованни. Они сидели к нему спиной, но собеседника Джованни нельзя было спутать ни с кем.
Это был майор Суит.
Аллейн уже находился во дворике, принадлежавшем лавке антиквара невысокого разбора. Скверные картины, поддельные ренессансные стулья, что-то старинное, реставрированное и погубленное разливом дешевого лака. Большая ветхая ширма. Он нашел укрытие за ширмой и посмотрел на майора Суита и Джованни в щель между двумя листьями.
Сзади майор Суит был совершенно не похож на себя: его спина и наклон головы выдавали предельную настороженность. Он повернул голову, и в поле зрения появились щека, ус и правый глаз. Глаз был прищурен, глаз недоверчивого человека. Джованни наклонился к нему и что-то говорил. Ни один итальянец не говорит не жестикулируя, и Джованни тоже жестикулировал, хотя не слишком свободно. Майор сидел сложа руки и, вероятно, ждал.
«Не договаривается ли он с Джованни о повторении радостей предыдущей ночи?» – подумал Аллейн. Что-то в собеседниках опровергало это предположение. У них был такой вид, как будто они заключают сделку, и Аллейн пожелал, чтобы фантазии не завели его слишком далеко.
Он убедился, что, осторожно маневрируя, он может пересечь дворик, подобраться к ларю с многоязычным собранием бумаг под сенью высокого буфета и оказаться много ближе к кафе. Так он и поступил, вытянул из ларя сомнительную, но достаточно большую карту и заслонился ею на случай, если они вдруг поглядят в его сторону. «Какое счастье, что я переобулся и надел легкие брюки», – подумал он.
Они говорили по-английски, их голоса то усиливались, то исчезали, так что до него доносились обрывки сказанного, словно чья-то безответственная рука баловалась с регулятором звука.
– …говорить с ним – пустое дело… да поймите же, Векки… опасно. Зигфельд…
– …вы с ума сошли? Сколько раз я говорил вам… инструкции…
– … обыск… полиция…
– … о'кей, синьор. Они устроили обыск и ничего не нашли… я принял… меры.
– …меры. Попробуйте это с Аллейном и посмотрите, что… Другое… Можете поверить… Я это могу сделать. И сделаю. Если только…
– …пьяный…
– …не имеет отношения. Не такой пьяный, чтобы я не запомнил… Это честное предложение. Сделайте это как следует, а не то…
– Вы не посмеете.
– Не будьте самонадеянны. Послушайте… если я доложу… Зигфельду…
– Молчите!
– Заткнитесь!
Последовал невнятный обмен рассерженными репликами. В конце его Джованни издал резкое восклицание. Железные ножки стульев царапнули по асфальту. Ладонь шлепнула по столу. Вдохновленный услышанным, Аллейн присел за остовом бархатного кресла и слышал, как они прошли мимо. Их шаги замерли, и он вышел из укрытия. Где-то в окне за ставнями мужчина громко и долго зевнул. Ниже по улице открылась дверь. Показался парень в штанах и майке, чесавший под мышками. Внутри траттории женщина с оперной фиоритурой позвала:
– Мар-чел-ло!
Сиеста закончилась.
Аллейн давно уже не занимался слежкой и, подобно квестору Вальдарно, нимало не возражал против неожиданного возврата к оперативной работе.
Работа оказалась непростой. На улицах еще было мало народу, и спрятаться было практически некуда. Он смотрел и ждал, когда его подопечные отойдут шагов на двести, увидел, как они расстались, и решил последовать за майором, который свернул в тот переулок Старого Рима, где продавались «древности».
Здесь, в развалах антиквариата, прятаться было легче, и к тому моменту, когда они вышли из этого района, Аллейн следовал непосредственно за майором, который, как он догадался, направлялся к маленькой гостинице, куда его доставили рано утром.
«Все впустую», – подумал Аллейн.
Майор вошел в гостиницу. Сквозь стеклянную дверь Аллейн видел, как он получил у портье ключ и удалился, очевидно к лифту.
Аллейн вошел следом за ним и из телефонной будки позвонил Вальдарно, как было условлено на данный час. Он дал квестору краткий отчет о своей послеполуденной деятельности.
– Этот майор, а? Этот Суит! Не то, что можно было подумать, а? – произнес Вальдарно.
– По-видимому, так.
– Как вы это истолковываете?
– Да, понимаете, впечатления у меня самые фрагментарные. Но не создается ли у вас впечатление, что майор Суит больше связан с Зигфельдом и куда меньше – с предприятием Мейлера?
– Несомненно. Что до «Тони», Бергарми провел там обыск вчера во второй половине дня.
– И что обнаружил?
– Ничего. Повсюду были следы срочной уборки, но не более того.
– То добро, которое продали мне, происходило из крохотной комнатки рядом с главным входом.
– В ней не было ничего, кроме коробки с деньгами, гроссбуха и телефонного справочника. Никаких следов Мейлера не найдено. Мы твердо уверены, что он не мог покинуть Рима. Как вам известно, сразу после вашего звонка я повсюду установил самое пристальное наблюдение.
В отличие от квестора, Аллейн не испытывал чувство удовлетворения от своей деятельности, но ничего не сказал.
– Я думаю, мы притянем этого Джованни Векки, – говорил Вальдарно. – Я думаю, мы с ним побеседуем. Вы упомянули, что он «принял меры». Какие меры, по-вашему, имелись в виду?
– Трудно сказать, – осторожно ответил Аллейн. – Кажется, это пахнет взятками. Особого рода.
В трубке воцарилось молчание. Аллейн подумал, что тактичнее не сообщать о том, что майор Суит упоминал его имя.
– А что вы собираетесь делать дальше, мой дорогой коллега?
– Может быть, пока ваши люди беседуют с Джованни Векки, я побеседую с майором Суитом. А после этого, синьор квестор, боюсь, что мне придется попросить вас установить тщательное наблюдение за майором.
– Где вы сейчас?
– В его гостинице. «Бенвенуто».
– Все будет сделано. Но возникает некоторая неразбериха, – признался Вальдарно. – С одной стороны, мы имеем торговлю наркотиками, что входит в вашу компетенцию. С другой – убийство Виолетты, что касается также и нас. И к тому же Мейлер – ключевая фигура и в том, и в этом. Позволительно спросить себя, а нет ли здесь еще какой-то взаимной связи, например, с туристами. Не беря в расчет их нежелания попасть в раскопанную нами шумную историю. Но в другом смысле, есть ли какая-то связь между убийством и этими семью путешественниками?
– Мне кажется, нет, – ответил Аллейн. – О мой дорогой синьор квестор, по-моему, никакой связи здесь нет. Бесспорно, нет.
Изложив свою точку зрения, он повесил трубку и задумался. Наконец, нимало не уверенный, что поступает разумно, он подошел к дежурному и послал свою карточку майору Суиту.
3
Было трудно поверить, что это тот человек, который полчаса назад сердито разговаривал с Джованни. Майор опять пребывал в той самой форме, которая с самого начала показалась Аллейну ненастоящей. Он сидел в безукоризненном просторном и легком пиджаке с галстуком королевской артиллерии, на пальце – перстень-печатка, грубые коричневые башмаки лоснятся, как каштаны, в налитых кровью глазах – свидетельство нешуточного перепоя. Перепой, по крайней мере, был настоящий. А может, и все тоже настоящее. Может, майор и в самом деле был тем, за кого себя выдавал, разве что некогда он пошел по дурной дорожке.
– Рад, что вы заглянули, Аллейн, – сказал он. – Я имел в виду поговорить с вами.
– Неужели?
– Просто сказать, что буду рад, если окажусь полезным. Понимаю, вы в затруднительном положении. Наступаете на любимые мозоли иностранцев, а? Не думаю, что от меня много проку, но каков есть – вот он я. Рода войск должны взаимодействовать, а?
– Вы, я вижу, артиллерист.
– Был им, старина. Был. Уже в отставке, но надеюсь, еще гожусь на какое-то дело. – Он озорно, но приятельски хихикнул. – Несмотря на минувшую ночь. Знаете ли, не судите обо мне по этому. Дело, конечно, скверное. Впрочем, не мешает в кои-то веки раз повеселиться, а?
– Значит, вы не постоянный клиент мистера Мейлера?
Мгновенная пауза прежде, чем майор Суит проговорил:
– Мейлера? Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Или не понимаю? На самом деле я его не перевариваю. Сразу понял, что он темная лошадка. Все же, надо сказать, представление было организовано хорошо, хотя я, может быть, чересчур налег на вино, но не будем об этом.
– Я имел в виду не алкоголь. Сильные наркотики. Героин. Кокаин.
– Послушайте, о чем вы? Вы не хотите сказать, что они в «Логове Тони» приторговывают зельем? То есть постоянно.
– А вы хотите сказать, что вы ничего не знали?
Значительно более долгая пауза прежде, чем майор ответил с достоинством:
– Обвинение ни на чем не основано.
– А по-моему, все ясно как Божий день.
– Только не мне, сэр. Впрочем, погодите. Минутку. Вы говорите об этом жутком юнце Дорне. Я сказал не то. Господи, да, я, конечно, знал, зачем он там. Вы все раскопали на следующее утро. Все было очень аккуратно, хотя должен признаться, сколько-то времени я продремал. Усвоил не все из того, что говорилось.
– Вы в Риме не в первый раз?
– О нет. Нет. Я был здесь в армии в 1943-м. И потом приезжал два раза. Язык так и не выучил.
– Давно вы знаете Джованни Векки?
Тщательно выбритые щеки майора из свекольных сделались лиловатыми, в остальном лицо его не изменилось.
– Какого Джованни? – спросил он. – Вы имеете в виду этого парня-курьера?
– Да. Парня-курьера. Который вместе с Мейлером в наркобизнесе.
– Боже мой, что вы говорите!
– Говорю, что есть. Они оба связаны, – Аллейн мысленно глубоко вздохнул, – с Отто Зигфельдом.
– Кто это? – ничего не выражающим голосом спросил майор. – Какой-нибудь даго [44]44
Даго – презрительное название человека латинской расы.
[Закрыть]?
– Крупнейший из наркобаронов.
– Что вы говорите!
– Что вы сами знаете, так ведь?
– Вам необходимо объясниться. – Голос майора поднялся на пол-октавы. – Мне это начинает надоедать.
– Зигфельд ввозит кокаин из Турции. Обычный маршрут – различными каналами из Измира через Сицилию в США. Впрочем, в прошлом году был разработан альтернативный маршрут: на ливанских судах до Неаполя и оттуда прибрежным путем до Марселя, где его перерабатывают в героин. Зигфельд поместил в Неаполе агента, в чью обязанность входит организовывать и подстраховывать перевозки. Мы полагаем, что этот агент – Себастиан Мейлер.
Аллейн сделал паузу. Они сидели в безлюдной курительной комнате. Она пахла мебельным лаком и пыльными занавесками и была совершенно безлика. Майор Суит подпер щеку ладонью, а локоть положил на подлокотник неудобного кресла. У него был вид человека, предавшегося бесцельным раздумьям.
– По-видимому, одно время Мейлер был женат на этой Виолетте, – продолжил Аллейн. – Вероятно, в каких-то мелких делах она ему помогала. Впоследствии он бросил ее.
– Теперь вы говорите дело, – проговорил майор в ладонь. – Грозила ему разоблачением.
– Очень может быть.
– Убил ее.
– Весьма вероятно.
– Стало быть, вы об этом.
– Зигфельд не терпит агентов, которые наживаются на транзитных товарах.
– Надо думать.
– Обычно он уничтожает их. С помощью другого агента. Он ведет слежку за ними. Иногда его шпион сам проявляет чрезмерную жадность. Он вымогает мзду – скажем, с Джованни? Обещая, что не выдаст хозяину Джованни и Мейлера. А затем, если только он не слишком ловок, его самого разоблачают и устраняют.
Капелька пота скатилась по лбу майора и застряла в брови.
– И нашей артиллерии не было в Италии в 1943-м. Она прибыла в 1944-м, – сказал Аллейн. – Где вы покупаете ваши галстуки?
– …оговорился. В сорок четвертом.
– Ладно, – сказал Аллейн и встал. – Сколько раз можно обманывать и не сбиться со счета? – задал он риторический вопрос. – Какова ваша цена?
Суит поднял голову и уставился на него.
– И я бы на вашем месте не старался сбежать. Конечно, вам виднее, но рука Отто Зигфельда длинная. Между прочим, у Интерпола и даже Скотленд-Ярда тоже.
Суит промокнул губы и лоб аккуратно сложенным платочком.
– Вы ошибаетесь, – проговорил он. – Вы на ложном пути.
– Я слышал ваш разговор с Джованни Векки в кафе «Эремо» без четверти четыре.
Ни на что не похожий звук вырвался из массивной глотки. Впервые Суит напряженно глядел на Аллейна.
– Я не знаю, о чем вы говорите, – произнес он одними губами.
– Послушайте, все козыри у меня. Я действительно знаю, о чем вы толковали с Векки, – сказал Аллейн. – Расшевеливайтесь же. Вам нет смысла держаться за старую песню. Поймите меня. Я здесь в Риме для того, чтобы узнать как можно больше об операциях Отто Зигфельда. Я здесь не для погони за его мелкими агентами, если только таким путем я не продвину свою основную работу. – Он задумался и через минуту добавил: – И, конечно, если такой агент не совершит ничего, что потребовало бы его немедленного ареста. Думаю, я знаю, для чего вы здесь. Думаю, вас сюда направил Зигфельд, чтобы шпионить за Мейлером и Джованни Векки и докладывать об их побочной деятельности в Италии. Думаю, вы обманули Зигфельда и вступили в игру с Мейлером и Джованни, а теперь Мейлер исчез, и вы боитесь, что он может разоблачить вас перед Зигфельдом. Думаю, вы грозили Джованни, что расскажете о его делишках Зигфельду, если он не отвалит вам крупный куш. И я думаю, вы собирались, пока все спокойно, сложить вещички и улизнуть. На это у вас нет ни малейшего шанса. И так, и так вы в довольно мерзком положении – понятно? Самое безопасное для вас – если римская полиция посадит вас в одиночку. Улицы Рима для вас не слишком здоровое место.
– Что вам надо?
– Полный список агентов Зигфельда и полный отчет о методах его работы между Измиром и США. Во всех подробностях. С особым упором на Мейлера.
– Не могу. Я не знаю. Я… я не настолько… вовлечен…
– Или вам не настолько доверяют? Может быть, и не настолько. Но вы достаточно вовлечены в дело, иначе бы вам не дали вашего теперешнего задания.
– Я не могу, Аллейн.
– Джованни сейчас допрашивают.
– Дайте мне время.
– Нет.
– Мне нужно выпить.
– Вы можете выпить. Пойдемте в ваш номер.
– Ладно, – сказал Суит. – Ладно. Черт побери, ладно.
4
Когда Аллейн вернулся в свою гостиницу, он нашел у себя под дверью записку леди Брейсли и извещение, что из Лондона звонил Фокс и снова позвонит в шесть. Было только четверть шестого. Леди Брейсли писала неумеренно крупными буквами, которые разбегались по всей странице.
«Должна вас видеть, – гласила записка. – Ужасно срочно. Отчаянно. Пожалуйста, пожалуйста, зайдите в мой номер, как только сможете. Если увидите К., ничего ему не говорите. С. Б.».
«Это будет конец света, – сказал себе Аллейн. – Запугивать липового майора – пасторальная симфония по сравнению с музыкой, которую выдаст леди Б.».
Он разорвал записку и направился к ней.
Как и следовало ожидать, она в золотом парчовом брючном костюме возлежала на шезлонге. Горничная с резкими чертами лица впустила его и удалилась – надо думать, в спальню.
Леди Брейсли коснулась ногами пола и протянула навстречу гостю обе руки.
– О Господи! – сказала она. – Вы пришли. Благодарю, благодарю, благодарю вас.
– Не за что, – сказал Аллейн и поглядел на дверь спальни.
– Все в порядке. Она швейцарка. Не знает ни слова по-английски.
– В чем дело, леди Брейсли? Зачем вы хотели меня видеть?
– Строжайше между нами. Строжайше. Если Кеннет узнает, что я рассказала вам, не знаю, что он мне скажет. Но я просто не могу этого вынести. Это меня убивает. Он не войдет. Он знает, что я всегда отдыхаю до шести, и прежде, чем заглянуть, он всегда звонит. Мы в безопасности.
– Может быть, вы объясните…
– Конечно. Я просто нервничаю и убиваюсь. Не знаю, что вы мне скажете.
– Я тоже, – легко вставил Аллейн. – Пока не услышу от вас.
– Все о нем. О Кеннете. И обо мне. Это… Он был такой непослушный и глупый, представить себе не могу, что это на него нашло. А теперь – если бы вы знали, в какую трясину он нас завел!
– Что он сделал?
– Я не все поняла. Ну, сначала, в Перудже, он вел себя очень плохо. Он связался с дурной компанией и, кажется, растранжирил все деньги и – о, я точно не знаю – продал что-то, за что не уплатил. А этот мерзкий убийца Мейлер вытащил его из беды. Или сказал, что вытащил. А потом – когда мы были в этой ужасной церкви – Мейлер заговорил об этом и сказал, что полиция – полиция – собирается поднять шум и, если он не умаслит ее, все выйдет на свет и Кеннета – представьте себе! – посадят. Он желал получить 500 фунтов. С меня требовалось выписать чек на предъявителя, а он – как он сказал? – уладит дело, так что мы сможем забыть об этом.
– И вы дали ему чек?
– Не тогда и не там. Он сказал, что задержит полицию на два дня и зайдет за чеком сегодня в полдень. Затем, конечно, его исчезновение и весь этот ужас с убийством. И затем Джованни – знаете его? – довольно милый, или так мне показалось. Джованни сказал, что он все знает и все устроит, только теперь это будет дороже. Он зашел сегодня после обеда и сказал, что положение труднее, чем говорил Мейлер, и что ему нужно 800 фунтов в лирах, или даже проще, если я ему дам что-то из ювелирных изделий. У меня есть довольно известная диадема, которую мне подарил мой второй муж, только она сейчас хранится в банке. И довольно много колец. Кажется, он все знает о моих драгоценностях.
– Вы что-нибудь ему дали?
– Да. Дала. Я дала ему мою алмазную с изумрудами брошь в виде солнца. Она застрахована, кажется, на 900 фунтов. Я не слишком ее любила. Но все же…
– Леди Брейсли, зачем вы это мне рассказываете?
– Потому что я боюсь, – сказала она. – Очень боюсь. Это выше моих сил. Кеннет ведет себя так странно, и ясно, что он ввязался в ужасную кашу. И хотя я его обожаю, я не думаю, что меня тоже надо впутывать в эти дела. И я не могу сама с этим справиться. К тому же я себя отвратительно чувствую. Это место – я не знаю, как вы… В общем, они дали мне чего-то для поднятия настроения, а получилось совсем не так, как они обещали. Это было совсем ужасно. Мистер Аллейн, прошу вас, прошу вас, будьте любезны, помогите мне.
Она заплакала, забормотала, попыталась вцепиться в него своими чудовищными когтями. «Через мгновение начнется настоящая истерика», – подумал он.
– Вы нездоровы, – сказал он. – Может быть, чего-нибудь вам дать?
– Вон там. Где выпивка. Таблетки. И коньяк.
Он нашел таблетки и налил ей умеренное количество коньяка. Она неловко вытряхнула себе на ладонь три таблетки. Ему пришлось помочь ей.
– Вы уверены, что вам нужно три? – спросил он.
Она кивнула, слизнула с ладони таблетки и глотнула коньяк.
– Транквилизаторы, – сказала она. – Так прописано.
Примерно через минуту она сидела дрожа, с закрытыми глазами.
– Простите меня. Не хотите ли выпить? – предложила она, невольно пародируя собственный светский тон.
Он не обратил внимания на ее слова. Когда она открыла глаза и нашла носовой платок, он сказал:
– Я сделаю все, что могу. На мой взгляд, непохоже, чтобы вашему племяннику угрожал арест. Я это выясню. А вы и не думайте давать еще что-нибудь Джованни. Он шантажирует вас и, конечно, не будет вести никаких переговоров с полицией. Но я не думаю, что он сюда придет. Весьма вероятно, что он сам арестован. Я ухожу, но сначала должен сказать вам одну вещь. Ваш племянник вчера действительно встретился с Мейлером у статуи Аполлона, так ведь?
– Думаю, да.
– Для того, чтобы получить наркотики?
– Думаю, да.
– А вы знаете о какой-либо другой цели? Он вам не говорил?
– Я думаю… он видел, как Мейлер говорил со мной, и видел, как я расстроилась. И… я думаю, он хотел узнать… хотел узнать…
– Согласились ли вы платить?
Она кивнула.
– Когда ваш племянник появится, – сурово сказал Аллейн, – скажите ему, пожалуйста, что я хочу его видеть. Я буду в своем номере – 149 – еще целый час. И я полагаю, леди Брейсли, что вам нужно лечь. Позвать вашу горничную?
– Она придет.
Она глядела на него с пугающим напряжением. И вдруг разразилась бессвязными благодарностями, а так как он явно не мог остановить этот потоп, он покинул ее, бормочущую, и вернулся в свой номер.
5
Инспектор Фокс дозвонился ровно в шесть, слышимость была отличной. Не откладывая дела в долгий ящик, отдел собрал сведения о туристах. Нидерландское посольство и лондонские представители издательства «Адриаан и Велькер» подтвердили все, что Ван дер Вегели говорили о себе: старинный род, строгое лютеранство в соответствии с евангелической политикой фирмы.
– Очень строгих нравов, – говорил Фокс. – Можно сказать, пуритане. Дама, с которой я говорил в их лондонском офисе, – из современных. Потрясающая. Рассказала, что барон сильно отличается от своего папочки, который был «молодчик». В любом смысле. Лихой мужчина. Тип эдвардианского [45]45
Относящийся к царствованию Эдуарда VII (1901–1910), характеризующегося легкостью нравов.
[Закрыть]повесы, был известен в свое время. Она сказала, что в издательстве о бароне рассказывают всякие смешные истории вроде того, что он столкнулся сам с собой в коридоре и не подал себе руки. Сказала, что живут Ван дер Вегели очень тихо. Преимущественно в Женеве. Баронесса сочиняет какие-то религиозные сказки для детей. Никогда не приезжала с мужем в Гаагу, предположительно, хрупкого здоровья.
