Текст книги "Стальная сеть (СИ)"
Автор книги: Натан Темень
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Глава 15
Вот только что ты с человеком разговаривал. Шутил, смеялся. И вдруг бах – нет его. Не шутит, не разговаривает – мёртвый лежит. А ты стоишь, смотришь на него. Чувство такое, будто у тебя кусок отрезали. Вроде руки-ноги на месте, а чего-то не хватает.
Вот так стоял я, смотрел на Генриетту. Красивая, лежит на полу, рука под щекой, ножки в туфельках из-под платья видны. Будто спит. Но не живая совсем.
Стоял как столб. На вопросы какие-то отвечал. Врач пришёл, посмотрел, сказал: паралич сердца. Мгновенная смерть. И с намёком на стол с шампанским глянул – типа, излишества всякие нехорошие. Они до добра не доводят.
Подружки порыдали, платочками утёрлись. Меня по очереди обняли, в щёку чмокнули. Потом взяли своих кавалеров под ручку и ушли. Офицер Митюша всё руку помятую баюкал, всё топтался рядом, пока тело на носилки укладывали. На меня косился, будто что-то сказать хотел. Потом тоже ушёл.
Репортёр Иванищев времени зря не терял. Вокруг вертелся, весь блокнотик свой карандашом исписал.
Новый блокнотик вытащил, стал меня на интервью раскручивать. Как там с Генриеттой у нас было. Дамы читать про такое очень обожают. В газетах и журналах разных. Когда драма, страстная любовь. Девушка мёртвая, изящный кавалер, всё такое… Послал я его, не очень вежливо.
Потом понял, что иду по улице – сам не заметил, как снаружи очутился. Пару кварталов так с разгону и прошагал.
Подышал морозным воздухом, в себя немножко пришёл. Подхватил с обочины снега горсть, растёр лицо. Снег растаял сразу, потёк сквозь пальцы. Отряхнул я руку и задумался.
Это что же получается? Генриетта умерла. Отчего? Паралич сердца, сказал доктор… А что такое паралич сердца, инфаркт, что ли? Да с чего бы?!
Подружка её тогда крикнула: «заклятье на молчание!» Ещё пальцем показала. Потому что на лбу у Генриетты знак проявился. На секунду всего, но я запомнил. Рыба с разинутым ртом. Чернильного цвета. Как магическая печать.
А значит… Это значит, Генриетта много знала. Ничего удивительного – девчонка с богатенькими дядями шуры-муры крутила. Вот чтобы не болтала, ей заклятье и поставили. Здесь такое делают. Сам видел. Да мне вон тоже сделали – когда я у Филинова в личной охране работал. На верность.
Слышал, так алкоголиков зашивают. Чтоб не пили. Чтобы человек знал – если выпьет, всё. Так и здесь – кого закляли, тот знает, и помалкивает. А Генриетта проболталась. Потому что шампанского выпила лишку. Да ещё порошок этот гадский, что Николя всем раздавал. Чтоб его…
Жаль девчонку. А ещё жаль, что имя Рыбака она сказать не успела. «Конечно, знаю, и вы его знаете» – вот что сказала. И умерла.
Выходит, мне этот Рыбак знаком. Может, он Генриетте заклятье и поставил. Ну, не сам, конечно, а за деньги. Может, она с ним тоже в постели кувыркалась.
Ох ты ж ёлки зелёные! Ведь папик её, которому она со мной рога понаставила, карьером каменным владеет. У него же того динамиту как грязи… И конкурентов этот папик ненавидит, аж кушать не может… Что ему стоит одну девчонку заклеймить, если он целый вокзал из выгоды грохнул?
Схватил я ещё снега, лицо потёр – так разволновался. Бежать, скорее бегом на квартиру Генриетты! Засаду устроить на этого гада. Он заявится, а я такой: опа! Сюрпрайз! Ну-ка сознавайтесь, гражданин, в какое место паровозу динамит засунули? И в лицо ему глянуть…
А ещё за руку при этом хорошо бы схватить. Может, повезёт, и я видение словлю. Как в прошлый раз в подвале. Даже если гад не признается, начальству доложить, а там голубчика раскрутят. Дело-то государственное. Не отвертится.
Чувствую я, что маленько мозги у меня переклинило. Что-то не так в моих догадках. Но думать некогда – бежать надо. Вдруг этот гад из ревности, что Генриетта со мной в театр пошла, на квартирку решит нагрянуть. А там мои люди… то есть гоблины. Гоблинка-медичка и мелкий пацан Микки. Что с ними будет?
Хорошо, что дом был недалеко. Я мигом домчался. Взбежал по лестнице, горничная мне открыла. Увидела меня, ахнула.
– Дмитрий Александрович…
– Некогда, Анюта. Где моя гоба?
– Дмитрий Александрович!.. – горничная меня за рукав хватает, глаза испуганные.
– Анюта, твоя хозяйка умерла.
– Я знаю, Дмитрий Александрович!
Забежал я в гостиную. Всё как раньше – стол под скатертью, на скатерти лампа под зелёным абажуром. У стены диван, возле дивана на полу подушки разбросаны. Как в прошлый раз, когда мы с Генриеттой на ковёр свалились…
– Здравствуйте, сударь. Вот и встретились.
Застыл я. В комнате одна только лампа светила. Так что не заметил я сразу, что на диване мужик незнакомый сидит.
Руку протянул мужик, лампу подвинул. Лучше видно стало. Сидит, нога на ногу, в руках тросточка, на трости набалдашник из слоновой кости. Костюмчик хорошего сукна, из кармашка платочек выглядывает. На манжетах запонки блестят. Бородка короткая, ухоженная. Сам немолодой, но важный.
– Не имею чести, – отвечаю.
– Ах да. Позвольте представиться – помещик Алексеев, Евгений Харитонович. Хозяин этой квартиры.
Да это же покровитель Генриетты! И горничная Анюта сказала, что знает о смерти хозяйки…
Оглянулся я, вижу: горничная в дверях стоит, вся в слезах, носом шмыгает. Из-за неё двое мужиков появились, неслышно так. Здоровые амбалы. Один в сюртуке чёрном, другой в жилетке поверх красной рубашки. Рожи суровые. И смотрят, как псы цепные.
– Быстро вы узнали, – говорю.
Вздохнул папик, тросточкой в пол упёрся, сел ровно.
– Noblesse oblige, ноблес оближ, сударь мой. Положение обязывает. Я человек в наших краях не последний. Мне скандалы не нужны.
Ну конечно. Наверняка ему из ресторана сообщили. Вон там сколько официантов всяких толпилось, да мальчиков на побегушках. Рысью прискакали, доложились. За мзду малую.
– Так что, – говорю, – делать будете? Побьёте меня, в колодце утопите? Или ещё как?
Усмехнулся он, головой покачал. Амбалы его ко мне поближе придвинулись. Ох, думаю, только третьей драки за день мне и не хватало. Ушатали совсем Димку Найдёнова злые люди. А папик говорит – с усмешечкой:
– Я вижу, сударь, вас побить без меня уже успели. Довольно с вас.
Усмешку убрал, вздыхает:
– Я ведь, господин Найдёнов, Генриетту очень люблю. Любил. Прикипел сердцем, знаете. Сам я человек простой, дела твёрдости требуют. А то и жестокости. А к ней придёшь – улыбка, смех, простота… Заботы забудешь, отдохнёшь душой. Да вы, поди, и сами поняли.
Молчу. Нет, конечно, про Генриетту он верно сказал. Простота, улыбка… Но заклятье-то зачем, да ещё насмерть?
А папик говорит:
– Молчите, господин офицер? Неприятностей ждёте? Да ещё дуэль на вас. За такое вашему брату сыщику наказание положено.
– А вашему брату бизнесмену что положено? – отвечаю. – За хранение и перевозку взрывчатых веществ в особо крупных размерах?
Он аж подавился. Рот открыл, на меня смотрит. Удивился очень. Покашлял, говорит:
– Откуда вы знаете? Я только сейчас записку полицмейстеру отправил. Часа не прошло. Меня ведь обокрали. Два ящика динамитных шашек, и запалы к ним. Да ещё товара всякого, по разным позициям. Откуда?
Ну ничего себе! Шустрый какой. Типа – машина, на которой банк ограбили, моя, но я не виноват. Её только что украли. Прямо из гаража…
Видит он, что я задумался. Говорит, мягко так:
– Вижу, в ажитации вы, молодой человек. Афронта от меня ждёте. Да и есть за что. Но вы не беспокойтесь – всё, что было между вами и моей душечкой Генриеттой… Всё это меж вами останется. Ежели вы болтать не станете. Вы же благородный человек, господин Найдёнов? Ведь не станете?
– А что, – говорю, – есть сомнения?
– Ох, какой вы… молодость, молодость! Но шутки в сторону. Есть у меня к вам, господин Найдёнов, деловое предложение. Мне недавно одна маленькая птичка на хвосте принесла, что очень вы хороши. Не с лица, а по сыскной части.
– Погодите! – я руку поднял. Тут же амбал в жилетке мне лапищу на плечо положил. Тяжёлая лапища, придавил, я аж присел. – Вы что, мне взятку предлагаете?
Засмеялся папик. Правда, тут же заткнулся.
– Нет, господин полицейский. Кто берёт взятки, тот сам ничего не стоит. Я хочу, чтобы вы нашли мой динамит. Я, хотя на вокзале не был, когда его сиятельство графа Бобруйского провожали, кое-что узнал. Что вы Ивану Витальевичу лично о деле докладывали, в узком кругу. И что доклад ваш кому-то очень не понравился.
Тут уже я удивился. Ничего себе у папика связи.
– Так вот, господин Найдёнов. Мне очень не нравится, когда у меня воруют. Но ещё больше мне не нравится, что могут подумать. Вы вот подумали. Не отпирайтесь, подумали, ещё как.
– А вы пойдите в полицию, признайтесь, – отвечаю. – Чистосердечно.
– Полиция долго думать да разбираться не станет. Некому там. Иван Витальевич вон, без памяти лежит. Викентий Васильевич, зам его, орёл, спору нет. Но сам бегать не станет, не по чину. А больше и некому. Вы же у Филинова работали. А он, хотя и подлец первостатейный, кого попало к себе не возьмёт.
– Филинов умер, – говорю. – Ничего?
– За это я вас упрекать не стану. А вот обезопасить себя хочу. Давайте так – я вам полное доверие и всё, что нужно для розысков. А вы мне – усердие и полный отчёт.
Ух ты. Да это что, он купить меня хочет? Нужного человечка в полиции заиметь? Вот хмырь.
Поднял он руку, пальцами пощёлкал. Сзади затопали. Я обернулся, смотрю: горничной Анюты в комнате уже нет. Стоит позади какой-то человек. Да не простой. Очень похож на того стряпчего, что мне заклятье на верность ставил. Тогда, у Филинова.
– Вот, господин Найдёнов, моя гарантия. Сей господин возьмёт с вас клятву, а вы её дадите. Что дело моё честно поведёте. И никому о нём не скажете.
– А если я не хочу клятву давать? – эх, если бы не эти амбалы, я бы уже папашу лицом в скатерть уронил. Чтоб знал, как над девушками измываться. – Что будет?
Почесал папик бровь рукоятью трости, сделал грустное лицо.
– Напрасно вы, господин Найдёнов, так себя держите. Я к вам со всей душой и пониманием. Что будет… Можно начальству вашему кое-что рассказать. Вы молодец шустрый, наследить успели. Для карьеры это ох как нехорошо. Если этого мало, можно и по-другому приструнить.
Тут из коридора топот раздался. В комнату втащили молоденькую гоблинку и мальца Микки.
– Видите? – папик говорит. – Невинные жертвы обстоятельств. Что с ними будет, зависит от вас. Мне даже делать ничего не нужно. Ваши товарищи по службе сами всё сделают.
Вот гад. И ведь правда – стоит ему пальцем шевельнуть, и до свиданья. Будет гоблинка моя, вместо учёбы на медика, землю пахать и коровам хвосты крутить. А что с Микки будет, даже думать не хочу.
– Ладно, – говорю. – Так и быть. Помогу вам. Динамит искать – наша работа.
– Тогда приступим, – папик кивнул стряпчему. – Начинайте.
Глава 16
Стряпчий вышел вперёд. Положил на стол папку с документами. Вытащил бумажку, подал покровителю Генриетты. Тот посмотрел, кивнул. Из саквояжа появились чернильница и перо. Папик макнул перо в чернильницу, черкнул роспись.
Стряпчий открыл несессер. Вытянул камешек на верёвочке. Обыкновенный камень, таких полно валяется. Сказал:
– Протяните руку, юноша. Ладонью вверх. Когда я скажу – алле! – сожмите пальцы.
Я вытянул руку.
Стряпчий говорит:
– Сейчас я буду читать с бумаги, а вы повторяйте. Амулет сильный, но действует один раз. Так что постарайтесь повторить всё точно.
Камешек лёг мне на ладонь.
Только стряпчий рот открыл, я спрашиваю:
– А если человеку уже делали заклятье на верность? Это ничего?
Стряпчий говорит:
– Рукой не двигайте. Ничего. Если одна верность не противоречит другой, ничего не будет.
– А если тот, первый, умер? Что будет?
Стряпчий посмотрел удивлённо. Лоб наморщил, спрашивает:
– Давно умер?
– Да нет, – отвечаю, – недавно. Недели не прошло.
Стряпчий как-то задёргался, говорит:
– Господин Алексеев, надо предупреждать, когда случай сложный.
Покровитель Генриетты отмахнулся:
– Вас, мэтр, на простые случаи не приглашают. Делайте своё дело.
– Да, но тогда дороже выйдет, – мэтр говорит.
– Сколько?
– Вдвое.
– Ладно.
Тут я снова влез:
– А что бывает, когда случай сложный? Каковы побочные эффекты?
Это я в бумажках с бабкиным лекарством прочёл. Там есть такое – побочные эффекты. Такую жесть прочитал, не знал потом как развидеть.
Стряпчий аж глаза закатил:
– Кхм, бывали случаи, когда клиент после гибели объекта привязки впадал в буйство. До скорбного дома доходило. Лечение препаратами ртути и вытяжкой крупноплодного красноцвета весьма…
Папик по столу хлопнул:
– Довольно! Господин Найдёнов, хватит паясничать!
Стряпчий губами пожевал, бормочет:
– Не помешало бы втрое накинуть, господин заказчик. Случай весьма непростой…
– Делайте своё дело, – отрезал покровитель Генриетты. – Уговор дороже денег.
Вздохнул стряпчий, ко мне повернулся, говорит:
– Итак. Повторяйте за мной, юноша.
Гоблинка вдруг сказала:
– Не надо, Дмитрий! Не делайте этого!
Посмотрел я на неё, а она чуть не плачет.
– Ничего, – говорю, – всё нормально. Не бойтесь за меня.
Амулет улёгся в мою ладонь.
Мэтр поднял бумажку, глянул поверх очков и забубнил слова договора.
Амбалы чуток отодвинулись – видать, магии боятся. Да и куда я денусь?
Малец Микки зажал острые уши ладошками, глаза зажмурил.
Папик сидит, слушает внимательно, тросточку свою в руках мусолит. Волнуется маленько. Вдруг взбрыкнёт стажёр Найдёнов.
Повторяю за стряпчим. Под рукавом моей фрачной рубашки, плотно намотанная, холодит кожу золотая цепочка. На цепочке подвешен подарок Альвинии – драгоценный кошачий глаз в золотой оплётке.
Говорю, а с каждым словом цепочка на моей руке всё холоднее. Жжёт кожу, как железка на морозе. Кажется, бусина кошачьего камня даже звенит от холода. Или это в ушах у меня звенит?
Стряпчий выговорил последние слова. Резко сказал:
– Алле!
Представил я себе моего призрачного котика. Мысленно позвал: «Талисман! Котя! Талисман!»
Печать на моём плече, наложенная старшим эльвом, как огнём зажглась. Руку прострелило судорогой. В спину впились невидимые, но острые кошачьи когти. Призрачный котик Талисман уселся мне на плечо, потёрся пушистой щекой о моё ухо.
Сжал я камень в ладони – как будто ежа схватил. Раскалённого, в иголках.
Захрустело. Словно печенька в руке раскрошилась.
Разжал пальцы, смотрю – в ладони вместо булыжника мелкая каменная крошка и обрывок верёвочки.
Амбалы за моей спиной дружно охнули. Стряпчий на ладонь мне уставился, глазами моргает.
– Ну что? – покровитель Генриетты говорит. – Сделано дело?
Поморгал стряпчий, глянул на меня с испугом, ответил:
– Да, всё в порядке. Амулет уничтожен, значит, сработало.
А сам как-то задёргался, несессер свой сложил, говорит:
– С вас две цены, как договаривались.
Помещик Алексеев бумажник вытащил, две белые бумажки отмусолил:
– Держите, мэтр.
Стряпчий деньги взял, на меня напоследок глянул, странно так, и быстренько ушёл. Только каблуки застучали.
Повернулся я к Алексееву, говорю:
– Ну что, договор? – и руку ему протянул.
Вижу, не хочет он мне руку жать, брезгует. Я же для него так – наёмный работник, мальчик на побегушках. Но ничего, помещик с дивана встал, тоже руку протянул:
– Договорились.
Сжал я ему ладонь покрепче. Крошки от рассыпавшегося амулета укололи кожу. Ну, давай, котик Талисман, не подведи. Покажи, что этот хмырь вытворяет незаконного. Я же ведь только для этого старался, овечкой прикидывался. С амбалами не дрался, на всё соглашался… Чтоб хмырю этому руку без помех пожать. Чтобы видение получить, как тогда, в полицейском подвале, у трупа гоблина.
А заклятье мне нипочём. Тогда, у Филинова, похожее заклятье не очень-то сработало. Наверное, из-за моей печати. Ведь как сказал покойный Альфрид, подельник мой: ты гаситель, Дмитрий. Редкий дар, высоко ценится у тех, кто понимает…
Так что плевать мне было на Филинова, в опасности он или нет.
Сейчас хотел я увидеть, как помещик Алексеев динамит в паровоз засовывает. Хотел увидеть, как он заклятье на молчание ставит. Что его Рыбаком называют…
А увидел, как этот гад в постели с моей девушкой кувыркается. Да не один раз. Прямо здесь, на диване, на ковре, в ванной… Ох, ёлки… Лучше бы мне ничего не видеть, чем такое. И пользы никакой, и на душе мерзко, словами не передать.
Выпустил я его руку, ладонь о штаны вытер. А папик улыбнулся, говорит:
– За дело, господин полицейский. Время не ждёт!
***
Так что наутро, едва рассвело, покатили мы до каменного карьера. Я и моя охрана. Подпрапорщик Кошкин и двое служивых – рядовой Банник и рядовой Шнитке. С комфортом покатили, на личной коляске господина Алексеева. Помещика и бизнесмена.
Не поскупился Алексеев, денег отсыпал бумажками и серебром – на разные нужды. Да ещё собственной рукой записочку начеркал – для управляющего. Чтобы встретили нас как полагается, и всякое содействие господину Найдёнову оказали.
Покатили с ветерком. Мимо полей и лесов. Всё вокруг в снегу, солнце красным краешком над горизонтом встаёт, красота. Но как вылезли из коляски, всё удовольствие и закончилось. Мрачное место – каменный карьер. Глушь, лес кругом и ветер ледяной насквозь.
Домишки возле карьера деревянные, для управляющего, для охраны. Работяги в бараках живут, так себе жильё.
Управляющего чуть кондратий не хватил, когда мы появились. Ещё бы, полицейский со значком и офицер с солдатами.
Пока я бумажку от хозяина – господина Алексеева – из кармана доставал, бедняга весь употел от волнения.
Бумажку взял, прочитал, выдохнул с облегчением, лоб утёр.
– Так вас хозяин прислал? – говорит. – Всё покажем, всё расскажем в лучшем виде. Вот, извольте, бумаги, книги бухгалтерские. Всё в полном порядке.
– Книги я потом посмотрю, – отвечаю. Сурово так, чтоб не радовался слишком. – Сначала пройдёмся. Свой глазок – смотрок.
– Сию минуту! – управляющий шубу лисью накинул, шапку надвинул поглубже. – Пожалуйте за мной. Самолично проведу, раз хозяин велел.
Пошли мы смотреть. Мрачное место, не хотел бы я здесь работать. Повезло мне, что я в тело полицейского стажёра попал. А если бы сюда… даже думать не хочется.
Долго мы ходили. Я промёрз весь, хорошо хоть шинель тёплая. Осмотрел всё сверху донизу. Весь путь проследил, которым динамит подвозят и в дело пускают.
– Не извольте беспокоиться, – управляющий говорит, – у нас учёт строгий. Каждый ящик, каждая динамитная шашка отмечены. Те, что пропали, в книге записаны, как положено. У нас всё учтено, с этим строго!
Зашли на склад. Для динамита особая каморка, дверь с навесным замком. Ключ управляющий с пояса снял, зашли мы.
Я осмотрел ящики. Сколочены из тех же досок, что мы в сортире у дома оргов нашли. И надпись «ДИНАМИТЪ» точно такая. Два ящика в углу стоят вскрытые, пустые. Как будто меня дожидались.
– Когда пропажу обнаружили? – спрашиваю.
– Двадцатого числа, господин офицер.
– Где обнаружили? Уже на складе?
– Так точно. Нам груз со станции подводами поставляют. Товар всякий, кроме динамита много чего везут. Ящики эти под брезент зашивают. Брезент зашитый был, вроде как обычно, вот внимания и не обратили. Потом уже, когда вскрыли, глянь – а два ящика-то пустые. Ну как пустые, вместо динамита – песок да камни. Пригляделись, и зашито не так, по-другому. В дороге пропали, не иначе…
– Откуда, – спрашиваю, – динамит привозят?
– Всегда берём у одного поставщика, – отвечает управляющий. – Да у нас вся губерния только там и берёт. Это же государственная фабрика, с казённым клеймом.
– Кто ещё динамит покупает? – так, так, интересно…
– Господин Филинов берёт… брал. У него небольшая добыча. На краю губернии, вниз по реке. Но там камень так себе, качество с нашим не сравнить. Господин Алексеев уже приценивался, не купить ли. Сговорились с наследниками или как, не знаю пока…
– Ещё кто?
– Брали малую партию от имени губернатора. Котлован под новый храм рыли, а земля-то каменистая. Вот и пришлось прикупить. Но ту партию всю извели.
– Точно всю?
– Кто ж их знает, господин офицер? Сказали, что всю. Я их книг бухгалтерских не видел. Да и кто проверять будет? Это же эльвы.
– Эльвийский храм строили? Давно?
– Вы, видно, не местный, ваше благородие. Лет пять как построили. До этого временный был, деревянный. Государь наш, да продлятся его дни, покровительство эльвам оказывает. Вот и построили. Камень белый, в мелкую жилку, красоты большой. На фундамент у нас брали, а на отделку от соседей привезли.
– Весь извели, значит… – говорю. – Ладно. Давайте ваши книги. Бухгалтерию смотреть будем.
Пропустил управляющего вперёд, а сам у крыльца задержался. Там уже мои солдатики дожидались. Я их по карьеру послал побродить, где только можно. От меня работяги шарахаться будут, а солдаты к простым людям поближе.
Стоят служивые, ногами притопывают.
– Ну что? – говорю. – Докладывайте.
– Воруют, ваше благородие, – сказал рядовой Банник.
– Работников голодом морят. Бьют нещадно, – добавил рядовой Шнитке. – Деньгу зажимают.
– Что воруют? – спрашиваю.
– Крупу, масло. Вина казённого недолив, – Банник говорит. – Положено каждый день стопочку, ан нету. Водой дольют, никакого сугрева…
– Да зверствуют здешние охранники, – Шнитке встревает. – Намедни бедолагу из каторжных, что здесь от тюрьмы работают, насмерть забили. А сказали, сам упал, башкой ударился.
– За что забили?
– Да ни за что. Много ль надо? Врут, что украл. А я перекурил тут с одним, земляк мой оказался. Так он грит – тот каторжный у гостей милостыни просил, а они дали. Вот за милостыньку и забили…
– Постой, – говорю, – какие гости? Мне управляющий сказал, никого посторонних тут не было.
Рядовой Банник плечами пожал. Рядовой Шнитке лицо сделал, как в том меме, где артист такой смотрит, и написано: «Да ладно, ты правда в это веришь?»
– Молодцы, – говорю. – Ждите здесь.
А сам за управляющим пошёл. В контору, книжки бухгалтерские смотреть.
Там уже бумажки по столу разложены. Книжки толстенные, стопкой, все исписаны мелким почерком. Тоска! Я и дома, в универе, этих бумажек с таблицами насмотрелся. Да вот здесь ещё…
Погладил я своего котика Талисмана по призрачной шёрстке. Котя мурлыкнул неслышно, на стол с бумагами соскочил, книжки обнюхал. Смотрю – кошачья морда прямо в стопку уткнулась, насквозь прошла. Усы с другой стороны книжки показались. Жуть, если честно.
Талисман лапой поскрёб, в одну книжку, верхнюю, носом ткнулся. Мяукнул.
Ага! Взял я книжку, полистал. Свеженькая, за этот месяц. Вроде всё гладко, чисто. Спрашиваю:
– Когда у вас гости были, от какого числа?
Управляющий задёргался.
– Какие гости, ваше благородие?
Я к нему поближе подошёл, в глаза глянул, говорю:
– Ты мне не крути, жирная морда. Я ещё вашу кухню не проверял. Куда труп каторжника дели?
– С… с… списали, в-ваш-ше благородие… К-как положено, списали. Несчастный случай…
– Второй раз просить не буду – кто приезжал?
– Так то не чужие, ваше благородие, не чужие! Наследники пожаловали. Хозяина нашего, Евгения Харитоновича, родственники. Какие же это посторонние? Племянница Елизавета Ивановна собственной персоной, с кавалером.
Так-так… Елизавета Ивановна? Что-то имя знакомое.
– Блондинка, лицо круглое, нос курносый, веснушки, глаза серые? На подбородке ямочка?
– Она самая. Барышня хоть куда, невеста из первейших в нашей губернии.
– А кавалер?
– Тоже не чужой, кузен ихний. Ухаживает за барышней. Да только зря старается, у ней женихов хоть пруд пруди.
– Что хотели? Где были, что смотрели?
– Ну как, это же наследники. Имеют право…
– Поехали в участок. У нас подвальчик удобный. Вспоминать легче будет.
– Зачем вы так, ваше благородие? Я человек честный, мне скрывать нечего!
– Ну раз скрывать нечего, давай сразу к хозяину. Господин Алексеев честных людей любит. С ним двое таких ходит, один в чёрном, другой в красном. Вместе вспомним…
– Ради всего святого, ваше благородие! Всю правду, как на духу! По глупости запамятовал. Так-то случай обыкновенный… что же хозяина тревожить по пустякам?
Управляющий аж побледнел весь. Давно с ним так не разговаривали, как видно. Привык начальником быть. Конечно, в этой глуши он король, остальные – пыль под ногами.
– Так в какой день были?
– Пятнадцатого. Приехали, стало быть, в полдень. По службам прошлись, на кухню заглянули. Барышня очень о каторжных беспокоились, не мёрзнут ли. Благотворительность у неё, в память о матушке-покойнице.
– А кузен?
– Тоже при ней. Походили, поспрашивали, милостыньку раздали, и уехали. Я с ними был, всё показал. Вот как вам нынче…
Так, так. Пятнадцатого числа. А взрыв на вокзале случился через два дня, семнадцатого.
Открыл я книгу бухгалтерскую. Приход, расход, куплено, отпущено, списано… Пятнадцатое число. Дополнительная строчка: чай, хлеб, сахар, вино казённое. Больше, чем обычно. Для гостей старались?
– Кто в тот день бумаги заполнял?
– Семён, помощник мой. Да он приболел чутка, нынче не вышел, чахотка у него.
– Где его дом?
– Ежели поговорить с ним хотите, я вам провожатого дам. Сам не пойду – не могу отлучаться.
Протянул я руку, котик Талисман по руке на плечо ко мне забрался.
Вышел из конторы, там мой подпрапорщик Кошкин дожидается.
– Докладывайте, подпрапорщик, – говорю.
Кошкин доложил:
– Динамит в ящиках под замком, ключ управляющий у себя держит. Так положено. На деле помощник за него часто ходит, и ключ потом отдаёт. Управляющий имеет полюбовницу в деревне, и к ней ездит. Помощнику доверяет, как себе. Тот ему всем обязан, не пьёт, к вину равнодушен. Чахотошный, бережётся.
– Семён?
– Да, так его звать.
– Надо к нему зайти. Управляющий сказал, Семён у себя, хворает.
Я из кармана деньги достал, рубли серебром и бумажку синенькую.
– Вот. За старание. Вам и рядовым вашим. А теперь – к Семёну.
Но с помощником Семёном не повезло нам.
Подошли к избушке, дверь толкнули – что-то мешает.
Рядовой Банник толкнул дверь сильнее, мы вошли. У порога, скрюченный, как креветка, человек лежит. Больше в избе нет никого.
Внутри темно, но понятно – человек мёртвый уже. Сам худой, видно, что болел при жизни. Лицо искажено судорогой. Вокруг рта кровавая корка подсыхает. Да, зрелище не для слабонервных.
– Помер, бедолага, – сказал рядовой Банник.
– Отмучился, сердешный, – проворчал рядовой Шнитке.
Оба служивых сняли шапки и перекрестились.
Я присел над покойником, толкнул, чтобы перевернуть на спину. Кот Талисман вцепился мне когтями в плечо.
Избушка, покойник – всё вокруг засветилось синим светом. Семён, чахоточный бухгалтер, стоял передо мной с книгой в руке. Перелистнул страницу, наморщил лоб. Оглянулся, что-то сказал – кому, не видно. Положил книгу на стол, взял бритву и аккуратно подчистил запись. Обмакнул перо в чернильницу и вывел новую. Опять что-то сказал кому-то невидимому. Положил перо, промокнул чернила и ухмыльнулся щербатым ртом.
