Текст книги "Стальная сеть (СИ)"
Автор книги: Натан Темень
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Глава 35
– Вперёд! – командует стряпчий.
Хозяином положения себя почувствовал. Конечно, все козыри у него: амулет защитный, как броня, револьвер наготове, и даже попугай в заложниках.
Гоблинка на меня посмотрела, пожала плечами и к двери шагнула.
– За ней. И без фокусов! – это он мне.
Шагаю вслед за гобой. Стряпчий назад отступил, нас пропускает к выходу. Эх, думаю, сейчас близко к нему буду, попытаюсь…
Нет, хитрый гад ещё отошёл, стволом поводит – не подойти. Шаг, ещё шаг…
– Открывай, и к чёрному ходу, живо! – резко сказал стряпчий.
Гоблинка взялась за дверную ручку.
Щёлкнула задвижка, скрипнула дверь. Попугай Микки, которыйтолько что висел как мёртвый в руке стряпчего, изогнулся и щёлкнул клювом.
– А-а-а!!!
Я даже глазом не успел моргнуть, смотрю – стряпчий трясёт рукой, кровища брызжет, на полу валяется револьвер и откушенный палец. Чисто так откушенный, будто стальными щипцами.
– Тварь!! – стряпчий, весь в кровавых брызгах, кинулся подбирать револьвер.
Я тоже. Прыгнул на него, ударился всем телом о защитный кокон. Там, внизу, у ног, он должен быть тоньше…
– Аа-аа-аа! – кричим уже оба. Больно! Всё тело горит огнём, плечи, живот горит, руки горят, судорогой скрутило, аж искры из глаз.
Кокон прогнулся, но не лопнул. А я вдруг понял, что второго защитного амулета мне не одолеть. Я прежде сдохну. Когда офицера Митюшу заламывал, там руки по локоть в розетке были. Сейчас же – как плашмя на оголённые провода.
Ничего не вижу, подо мной мэтр дёргается, пытается встать. Сейчас опомнится, ухватит револьвер, и всё… конец.
В голове, опустевшей от боли, вдруг загремел голос – холодный, злой. «МОЙ. ОН МОЙ». Тут меня наизнанку и вывернуло окончательно. Как говорил чокнутый бретёр и кокаинист Матвей: вывернут тебя как щуку, за крючок – потроха наизнанку. Вот меня и вывернуло.
По спине, по плечу прошлись тяжёлые кошачьи лапы, горящий синим огнём кот Талисман спрыгнул на грудь стряпчему. Магический кокон затрещал и погас. Лопнул, как мыльный пузырь. А котик Талисман вспыхнул ярко и пропал. Растворился.
Только запах гари стоит в воздухе.
Слышу, кто-то дышит, хрипло так. Пошевелил я дрожащими руками, себя ощупал – вроде всё на месте. На ноги кое-как поднялся, глаза протёр, отдышался маленько и вижу – стряпчий наш лежит на спине, моргает. Медленно так, как обморочный.
Потом мэтр голову повернул, на меня глянул. Губами пошевелил, хочет что-то сказать, но только хрипит невнятное.
– Дмитрий Александрович! – гоблинка меня за рукав ухватила. – Вы целы? Я видела, вы… вы…
– Всё нормально, – отвечаю. – Поджарился немножко, пустяки. Давайте уходить отсюда.
– Подождите, – говорит она, – нельзя его вот так оставить. Сейчас опомнится, на помощь начнёт звать.
Это она правильно сказала. Но что делать, не убивать же его? Он хотя и сволочь, и револьвером грозился, но всё равно живой человек.
– Налей ему зелья сонного, что ли, – говорю. – За компанию.
Гоблинка засомневалась:
– Не знаю, он ведь после такого… амулет у него на груди взорвался. А я ему зелье… Как бы не случилось чего.
– А котика ты разве не видела? – спрашиваю.
Она посмотрела удивлённо:
– Нет. Здесь нет никаких котов. Вы себя хорошо чувствуете, Дмитрий Александрович?
– Не очень. Как будто самосвалом переехало. То есть телегой.
Тут стряпчий приподнялся и сел. Головой повертел кругом, на меня глянул, откашлялся. Сказал:
– Ма-ма. Ма-ма. Ма. Ма.
Гоблинка вскрикнула, за меня уцепилась. Сама дрожит – испугалась.
Да я и сам испугался маленько. Ничего себе стряпчего приложило, чувак аж умом тронулся.
А стряпчий повернулся и встал на четвереньки. Постоял так, постоял, за ножку стола уцепился и поднялся на ноги. Зашатался и едва не упал. Гоблинка, добрая душа, его под руку поддержала.
Стряпчий покачался на ногах, за столешницу взялся, стоит. На бумажки, перед спящим Алексеевым разбросанные, глянул, сказал:
– Документ внимания требует. Взяток я, сударь, не беру. Приходите позже. Свои люди, сочтёмся.
Бред какой-то. И возиться с ним некогда, уходить надо.
Тут Микки каркнул. На стол вспорхнул, к мэтру подскочил, клекочет чего-то. Крыльями машет. В клюве у попугая палец откушенный зажат. Микки палец на стол уронил, прямо на бумаги перед мэтром. Отдать что ли хочет?
Вот тут у меня крышу и снесло окончательно. Гоблинка взвизгнула, отскочила и за меня спряталась. Это потому что стряпчий спокойненько так взял этот палец со стола и к руке своей его обратно приложил.
По пальцам у него искра синяя проскочила, или мне показалось? А стряпчий руку поднял к глазам, поворачивает так и эдак, рассматривает. Потом пальцы сжал, разжал – и ничего не отвалилось. Как будто палец ему не откусывали. Вот это фокус!
Мэтр кашлянул, как будто засмеялся. На меня посмотрел, и правда – улыбается. Зрачки синевой блеснули, как у моего котика Талисмана… Что?!
Не может быть… Или это чай продолжает действовать? Может, он на траве дурманной заварен, и у меня глюки?
– Ты тоже это видишь? – спрашиваю.
Гоблинка в меня вцепилась, отвечает дрожащим голосом:
– Да, вижу. Ваш внутренний эльв обрёл свободу. Скорее, Дмитрий, дайте ему имя.
– Зачем?
– Просто дайте. Быстро, не думайте! Пока он не опомнился, и не сожрал нас всех! – а сама трясётся так, что меня качает.
Ладно. Я шагнул вперёд, руку протянул, тронул стряпчего за плечо и быстро сказал:
– Нарекаю тебя Талисманом. В миру будешь зваться Толик. Толян Дмитриевич.
Между моими пальцами и плечом мэтра проскочила искра, как от кошки, когда её погладишь.
Стряпчий-Талисман вздрогнул, оскалил зубы и зашипел.
– Вы молодец, Дмитрий Александрович, – шепчет гоблинка. – А почему он шипит?
– Ну так он раньше котом был, – отвечаю.
– Он что, никогда не был человеком? – и давай опять дрожать.
Да что такое-то! Чего она боится?
– А что такого? – говорю.
– Вы не понимаете… Эльвы должны быть людьми. Если эльв не человек, это… это ужасно!
– Что тут ужасного? – спрашиваю, а сам вижу, что Ерошка на полу шевелиться начал.
Блин! Сейчас эти громилы проснутся, а мы тут зависли.
– Зелье ещё есть? – командую. – Лей ещё! Прямо в рот лей, пока не опомнились!
Гоблинка боком-боком обошла стряпчего-Талисмана, вытащила из сумочки склянку и накапала обоим громилам сонного зелья прямо в открытые рты.
Я взял со столика, где ваза с фруктами, графинчик коньяка, и долил сверху. Пускай поспят с удовольствием.
Тут меня мысль осенила – мерзкая, но удачная. Надо так дело запутать, чтобы им полицию вызывать было стрёмно. Алексееву, слугам – кому угодно. А если вызовут, им же хуже будет.
Командую гоблинке:
– Есть ещё платья в доме? Хорошие, дорогие? Чтобы мне впору были?
Гоблинка удивилась, но кивнула.
– Тащи сюда!
Она рысью убежала, а я принялся с охранников одежду стаскивать. Раздел обоих, Ерошку к Федьке подтащил. Уложил в обнимку, да поинтереснее, с фантазией. Самому смешно и противно стало. Отошёл, глянул – красотища! Скульптурная группа – гориллы занимаются вольной борьбой на ковре.
Бизнесмена Алексеева повернул вместе с креслом, типа он зритель. Ему тоже коньячка в чашку плеснул, парочку сигарет раскурил, бычки придавил в пепельнице.
Вот теперь картина маслом. Как проснутся, сюрприз им будет. А если слуги их первыми найдут, подумают ещё, поднимать шум или не стоит. Гадость, конечно, но так им и надо. Они людей шарфами душат, и меня повесить хотели, сонного.
Тут гоблинка моя вбежала с ворохом платьев. На мою живую композицию глянула дикими глазами, но ничего не сказала. Стал я платья примерять. Девушка мне помогать стала. Потом сбегала ещё куда-то, принесла коробочку с косметикой.
Короче, через полчаса глянул я в зеркальце, и себя не узнал. Был офицер Найдёнов, а стала рослая блондинка с голубыми глазами, алыми губками и крохотной мушкой на щеке. Мушку мне гоблинка прилепила, сказав: «так сейчас девушки-полукровки из дорогого дома носят. Вам как раз подойдёт».
Сама тоже подкрасилась, личико белилами замазала, шляпку с вуалью надела, чтобы глаза гоблинские закрыть. Превратились мы с ней в двух девиц лёгкого поведения, но дорогих, как хорошая зарплата за квартал.
Потом меня осенила прекрасная мерзкая мысль. Ещё одна.
– Фотоаппарат твоего отца в порядке? – говорю гоблинке. – Пользоваться умеешь?
Она кивнула.
– А зачем…
– Давай, тащи сюда. Картинки снимать будем, забавные.
Потратили ещё полчаса на фотки, и не зря.
Попугая Микки в саквояж сунули, велели сидеть тихо.
Всё это время захваченный моим котиком мэтр стоял и разглядывал своё новое тело в стекле шкафа. Очень ему это нравилось.
Потом мы его подхватили под руки и повели вниз по лестнице. Он идёт, шатается как пьяный – понятно, когда котиком был, на четырёх лапах бегал. Неудобно! Но так даже лучше – пьяный господин подцепил двух девчонок.
– Что теперь, Дмитрий Александрович? – спрашивает гоблинка. – Куда нам идти?
– Как это куда? – отвечаю. – Домой!
Глава 36
Вывели мы стряпчего-Талисмана на улицу, поймали извозчика. Я адрес назвал, извозчик погнал лошадку. Поехали с ветерком.
Стряпчий оказался бережливым человеком. Я-то думал, раз он деньги лопатой гребёт, то и живёт так же, барином. Нет, домишко чистенький, но скромный, в доме один слуга и кухарка. Да и та приходящая.
Высадились мы из пролётки возле дома, сами хихикаем, вроде весело нам. Я ещё бутылку шампанского по дороге открыл – из дома Алексеева взяли. Для правдоподобия. Прохожие, кто на улице в тот час случились, на нас глазели и головами качали. Дескать, весело живут некоторые.
В доме чистенько, строго, отдельный кабинет для клиентов, рядом спальня. Спальня – только чтобы спать. Сразу видно, хозяин весь в работе. В кабинете мебель тёмная, но солидная, дорогая. Стол сукном покрыт, на нём набор для письма, пресс-папье как из музея – антиквариат.
Стряпчий, он же мой Талисман, в кабинет зашёл, головой покрутил, к столу ринулся. На лице улыбка – узнал. Стол ощупал, бормочет:
– Документ внимания требует… Выморочное владение… долговая расписка просрочена, сударь…
Гоблинка моя саквояж на пол поставила, сама озирается. Попугай Микки из саквояжа выпорхнул, на спинку стула уселся и стал перья чистить.
– Дмитрий Александрович, нехорошо в чужой дом без приглашения заходить, – гоблинка говорит. – Воровство это.
Ну что скажешь – да, воровство. Как говорится: грабь награбленное.
А что делать? Не надо было с бизнесменом Алексеевым договора магические заключать, на сделки идти.
Тогда мне казалось, что обхитрю его, вывернусь. Что один раз – не преступление. А оно вон как обернулось. Карьера под откос, люди погибли, задушены, брошены в прорубь, и вообще гадостями всякими пришлось заниматься. Правду говорят – коготок увяз, всей птичке пропасть.
Нет, как только шеф вернётся из командировки, вытащит меня из этой каши, что я заварил – брошу. Не полицию, а вот это всё. Никаких сделок с подозреваемыми, всё по-честному будет.
Думаю так, а внутри холодно, неуютно. Будто шепчет кто-то: «не будет, не будет…»
– Слушай, – говорю. – Мы давно знакомы, а я твоего имени не знаю. Непорядок. Давай уже знакомиться.
Гоблинка улыбнулась, сверкнула острыми зубками. А она ничего, симпатичная. Даже когда накрашенная под человека.
– Меня зовут Фрида Мирри, – отвечает. – Мирри – имя для своих.
Попугай Микки вдруг закаркал, запрыгал на стуле. Вспорхнул и уселся на портрет государя, что над столом висел. Солидный портрет, поясной. Государь там в мундире, в орденах, взгляд суровый.
– Воля покойного обозначена ясно! – сказал стряпчий Талисман. – Попрошу внимания!
Стряпчий к стене подошёл, согнал попугая, взялся за рамку и снял портрет со стены. Как будто сто раз это делал.
Смотрю, а за портретом дверка. В цвет стены покрашена, сразу не заметишь. Сейф! Замок с циферками, очень солидно, просто так не вскроешь. Небось, какая-нибудь заграничная фирма за большие деньги сделала.
Талисман, – говорю, – можешь его открыть? Очень надо.
Стряпчий на меня посмотрел, глаза синевой блеснули.
– Ма-ма. Ма-ма.
Он что, меня мамой назвал? Тогда уж лучше папой… Киваю: надо, котик, надо.
Талисман недовольно прошипел. Потом набрал шифр и повернул ручку. Дверца тихонько щёлкнула и отошла.
– Дмитрий Александрович, – сказала Мирри. – Я посмотрела, у этого стряпчего здесь за дверью тёмная комната. Там лампа с красным светом.
– И что? – говорю. А сам из сейфа бумаги вытаскиваю. Папки, папки с документами, свёртки какие-то, коробочки… Настоящий клад.
– Дмитрий Александрович, это комната для проявления и печати фотографических карточек.
Я на секунду оторвался от бумаг. Вижу, гоблинка волнуется. Говорит мне:
– Мы снимки сделали у Алексеева, срамные… Я могу их проявить, меня отец научил. В тёмной комнате есть реактивы. И бумага есть, и всё что нужно.
– Отлично, займись этим, – командую. А сам в бумаги зарылся.
Чего только не нашлось в бумагах у хитрого юриста. Клиентов у него хватает, сразу видно, и богатых клиентов. Завещания всякие, наследство, имущественные споры в суде… Все по папочкам разложены в алфавитном порядке. Сейф немаленький, а забит полностью.
На отдельной полке, у дальней стенки сейфа, шкатулка стоит – плоская, как чемоданчик. Тоже для бумаг, видно. Посмотрел я на неё, никакой скважины для ключа не увидел. Наверняка замок магический, с секретом. Трогать я её побоялся, мало ли что. Меня в последнее время то и дело магией шарахает от души. Чуть концы не отдал.
Указал Талисману на шкатулку, говорю:
– Открой, пожалуйста. Очень надо.
Стряпчий-Талисман поморщился, сказал:
– За отдельное вознаграждение, сударь. Оплата по тарифу.
Сунулся в сейф, будто принюхивается – разве что усов кошачьих не хватает – фыркнул и дотронулся кончиками пальцев до крышки. Внутри защёлкало, зашуршало, крышка поднялась. Талисман довольно улыбнулся, как кот, который поел сметаны.
Взял я шкатулку, заглянул. Там тоже картонные папочки, но не такие, как в общем отделении. Тоненькие, выглядят как новые. Сразу понятно, не каждый день используются.
Я их открывать стал одну за другой, а там интересное.
Документы на недвижимость, завещание, договор об оказании услуги… Что за услуга, точно не указано, но цена очень неплохая. Люди известные и не очень. А вот и знакомое имя. Я аж вздрогнул – бумажка подписана бизнесменом Алексеевым, и число стоит знакомое. То самое число, когда я бизнесмену клятву на верность давал. И написано опять же – услуга. Ага! Вот это что… Так, так…
Тут меня осенило: если договор на верность услугой называется, и каждый бумажкой заверен, нет ли здесь Рыбака? Он же скольких людей под заклятье подвёл: под верность, под молчание…
Беру новую папочку, открываю и вижу: имя и подпись Ивана Витальевича, полицмейстера нашего. Только тут он не по должности обозначен, а как землевладелец. А неплохой участок у господина полицмейстера, очень неплохой. Кусок земли в пригороде вплоть до речки. И недвижимость в городе и на этой земле – тоже его. Даже план имеется, с разметкой. Ну-ка, ну-ка…
Прямоугольники домов, заборы, сараи всякие, всё чёрточками нарисовано, пронумеровано, и внизу список с этими номерами. Получается, что вся улочка, где здания общин гобов и оргов, в собственности Ивана Витальевича, домовладельца. А за городом, на его земле, тоже здания имеются… Ух ты. Так это же особняки знатных эльвов! Точно, вот трёхэтажное здание – «Дом невинных лилий», то есть бордель красоток-полукровок. А вот особнячок старшего эльва, который чокнулся и наружу почти не выходит.
Меня аж в пот бросило. Зацепил ниточку! Это что же получается – дом знатной эльвийки принадлежит полицмейстеру? Погоди, не спеши, Димка…
Вспомнил я, что эльвы очень землю уважают. За кусок земли, особенно с лесом, деревьями всякими, ручейками, что хочешь отдать готовы. Ещё Альфрид покойный мне говорил, будто главная обида у них на людей за то, что землицу ихнюю распахали. Что деревья рубят, цветочки топчут, а тем эльвам, что победнее, приходится в городе жить. Дым с пылью глотать, грязь месить вместе со всеми. Вместо того, чтобы по травке гулять и птичек слушать…
Вот чем Рыбак прекрасную эльвийку зацепил! Сказал небось: я тебе кусок землицы за городом отдам, хочешь – гуляй, хочешь – на травке сиди. Зачем тебе в городе жить, в простом домишке рядом с оргами желтопузыми и гоблинами зелёными? А ты мне за это отплатишь – верностью и деньгами. Конечно, кто от такого откажется?
Стал я дальше бумажки листать. Так и есть, смотрю – договор. Аренда на девяносто девять лет, на участок земли со строениями и лесом. Как раз там, где бордель находится. И плата арендная точно не указана. Нижняя граница есть, а верхней нету. Дом доходный в договоре указан, с жильцами. Жильцы – это наверняка девицы эльвийских кровей. Типа снимают жильё у владелицы. А уж сколько девицы с клиентов наберут – то неведомо. Я, когда в борделе том был, ни у кого кассового аппарата не заметил, и чеков там не выдавали. Опять же, отмывать доход от воровского бизнеса удобно. Вот где золотые денежные реки с серебряными берегами…
Отложил я договор, взял конверт. Плотный конверт, тяжёлый. Вскрыл я его, достал прямоугольный свёрток. Пластинки какие-то. Завёрнуты в чёрный бархат, и пергаментом переложены.
Развернул одну, смотрю, а это фотографии. На первой компания офицеров в моряцких мундирах, позируют. Фотка старая, видно плохо, но можно кой-кого узнать. Во втором ряду сам Иван Витальевич сидит. Гораздо моложе, чем сейчас. Присмотрелся я, и в третьем ряду разглядел шефа, Викентия Васильевича. Тоже молодой, бравый такой. Значит, они правда вместе служили.
Взял следующую фотку, там бизнесмен Алексеев почему-то. Ну, он ведь родня полицмейстеру, они вроде как на сёстрах женаты…
Наверное, фотки здесь общие, на всех. Алексеев здесь тоже молодой, бородки вообще не видно, но уже важный. Рядом с ним женщина, симпатичная. Между ними ребёнок, мелкий ещё. Ножки пухлые, в туфельках с пуговками, платьице до коленок. Кудряшки, взгляд исподлобья, в руках мячик. Дочка, что ли? Не знал, что у Алексеева есть дети. Сейчас уже взрослая должна быть…
Развернул я ещё одну фотку, и вздрогнул. Сперва показалось, что это тоже семейный портрет. Мужчина в чёрном сюртуке сидит на стуле, рядом с ним по обе стороны – две женщины. Две прекрасные эльвийки. Похожие, как близняшки.
Присмотрелся я, узнал в мужчине Ивана Витальевича. Молодой, как на фотке с офицерами. Только одет в штатское. Видно, со службы ушёл уже.
В одной даме я узнал нашу прекрасную эльвийку, хозяйку борделя. Она-то как раз не изменилась, такая же молодая и красивая. Вторая очень похожа, но всё-таки немножко другая. На вид даже красивее нашей. Стоят, улыбаются. А на руках у мужчины какой-то свёрток, вроде куклы… ребёнок!
Я выронил фотографию. Руки задрожали, я сжал кулаки, чтобы успокоиться. Внизу на фотке написано от руки: "1860".Год рождения Дмитрия Найдёнова.
Меня аж в пот бросило. Ведь прекрасная эльвийка недавно намекнула, что она моя мать, а отец важный человек, знатный и богатый. Ну, конечно, не совсем моя, а прежнего Димки Найдёнова. Но всё равно – вот фотка, и на ней доказательство этих слов. Только кто эта, другая эльвийка? Обе стоят одинаково, положили руки на плечи мужчины, обе улыбаются.
– Ма-ма, – сказал Талисман.
Я подскочил на стуле. Обернулся, а стряпчий позади меня стоит, тоже на фотку смотрит. Смотрит на женщину справа, которую я не знаю.
А Талисман протянул руку, дотронулся пальцем до лица незнакомой эльвийки и повторил:
– Мама.
Глава 37
Так вот кто это! Мама… Та самая эльфийка, которую нашли в лесу, в центре нарисованного круга с загадочными символами. Жертва магического обряда. Я её видел своими глазами, только она была уже совсем не такая красивая, как на фотографии. Кто-то выпотрошил беднягу, как безумный маньяк, и оставил остывать на снегу посреди поляны. До сих пор мутит, как вспомню…
Как сказала прекрасная эльвийка – хозяйка борделя, душа жертвы осталась в лесу, порхать с бабочками и журчать ручейком. А сынок этой эльвийки, вместо того, чтобы достаться чокнутому старшему эльву, вселился в маленького котика. Которого я подобрал и сунул за пазуху. Котик, которого я назвал Талисманом, отъелся, пока сидел у меня… ну, за пазухой, то есть за магической печатью. Теперь малец вырос и захотел выйти в свет. Боюсь даже думать, чем он питался всё это время. Но догадываюсь.
– Дмитрий Александрович! – гоблинка вошла, в руках – пачка фотографий. – Я напечатала. Вот.
И на стол передо мной бросила. Да… на фотках это выглядит ещё противнее. Компромат в полный рост.
– Что это? – гоблинка посмотрела на фотографии, разложенные на столе.
– Да вот, – говорю, – стряпчий собирал. Не хуже наших.
Посмотрела она. Поворошила пластинки, развернула ещё пачку.
– Это делал мой отец. Узнаю его руку. И вот здесь. А это не его работа, – показала на отдельную пачку.
Эти фотографии были поновее. Те, что делал её папаша-гоблин, прямо огонь: как будто через дырочку в борделе снимали. Мои-то, с Ерошкой и Федькой, поскромнее будут. Нет, конечно сейчас, в нашем мире, таким никого не удивишь, но тогда… то есть здесь, в девятнадцатом веке, это ой. Позор, ужас, скандал в благородном семействе. Если такое в газетке пропечатать – конец репутации. Посыпать голову пеплом – и в монастырь.
Не всех людей я узнал на этих картинках, но господа все достойные. Богатые люди, с положением. Правда, по одежде этого не видно – одежды как раз и нет. Но если такую вот фоточку предъявить – скандал с гарантией.
Те картинки, что поновее, не такие интересные. Голых мужиков с девками там нет. Какие-то важные чиновники в мундирах и сюртуках, дамы в роскошных платьях – светская хроника. А это кто? Знакомое лицо… Да это граф Бобруйский собственной персоной! Тот самый, что вместе с паровозом на станции взорвался, только клочья остались. На фотке он весь важный, рядом с ним господа в сюртуках и в мундирах. Мундиры чёрные, железнодорожные. За их спинами паровоз. Не весь конечно, в картинку он целиком не поместился, но узнать можно. Где это?
Перевернул я фотку, а на обороте написано: «Его сиятельство г. Бобруйский Н.Г. при испытании локомотива „Борзый“ завода бр. Струевых».
Как интересно… Выходит, граф Бобруйский не просто так на паровозах катался. Он их испытывал. А этот, который взорвался на здешней станции, был заграничный. Может, его граф по ходу дела тоже того – проверял, испытывал? На своём опыте. Вот и допроверялся…
Вот ещё одна фотография, тут тоже локомотив, немножко другой конструкции. Тоже его сиятельство, с ним несколько господ во фраках, парочка дам с зонтиками и парочка господ в сюртуках. Гляди-ка, да это мистер Джеймс Лоу! Пристроился рядом с графом, улыбается в камеру. Ага, конкурирующая фирма…
Тут я кое-что вспомнил. Кинулся к саквояжу, что мы из дома Алексеева захватили. Там мои вещички лежали, немного совсем. Всё, что я успел захватить, когда сбежал из-под ареста.
Блокнот с карандашиком; старый учебник, между страниц несколько клочков обгорелой бумаги. Совсем забыл про них. Сразу после взрыва, когда выбежал на разбитый перрон, эти бумажки кружились в воздухе, как чёрные бабочки. Я их тогда поймал и в карман засунул.
Развернул хрупкие листочки, сажа испачкала пальцы. На потемневшей по краям бумаге виднеются строчки, написанные от руки. Видно плохо, но кое-что разобрать можно.
«…вследствие испытаний следует признать… локомотив, произведённый заводом… отличается лучшими показателями…»
«…Моё мнение в сём вопросе таково… создать предприятие… выпустить акций в достаточном количестве… Для чего выкупить землю с лесом и поставить на сей земле завод с полным производством…»
Ух ты, а покойный граф был очень даже непрост. Не зря в благородном собрании его все толпой окружили, с проектами и бумажками… Даже Филинов, мой бывший босс, вперёд пролез со своим бизнес-проектом. Ещё жаловался потом на столичную бюрократию. Что им там, наверху, ничего не надо, а пшеница и так растёт…
Что-то здесь не то. Если на самых верхах за пшеницу стоят, а прогресс им до лампочки, чего тогда граф Бобруйский такое пишет? Или он сторонник прогресса и за отечество бескорыстно радеет? Вот вопрос!
Гоблинка на фотографии с голыми дядьками смотрит, спрашивает:
– Дмитрий Александрович, что вы с этим срамом делать будете?
– Это для нашей безопасности, – отвечаю. – Мы эти картинки весёлые спрячем. А кому надо, скажем – если что, все их увидят.
– Моему отцу не помогло, – говорит гоблинка. – Он тоже так сделал. И где он теперь?
Вот как. Папаша-гоблин не дурак был, заранее обставился. Но правда – не помогло ему.
– Значит, не того друга он выбрал, чтобы картинки хранить, – говорю. А сам фотки со стола собрал, в конверт засунул, сижу и думаю. Аж голова трещит от мыслей.
– Друг верный был, да пропал он, вестей нет от него, – вздохнула гоблинка. – Это троюродный брат моей матери.
– Как его звали?
– Петер Шмайс. Хороший был гоб, учёный. Все механизмы знал, как что устроено…
Я аж на стуле подскочил. Вот же судьба-злодейка!
– Умер твой дядя, – говорю, – застрелили его при попытке к бегству.
Ахнула она, руки к груди прижала, в глазах слёзы. Потом лицо утёрла, сказала:
– Мне нужно идти. Простите, Дмитрий Александрович, я должна сообщить родне.
– Поймают тебя, не ходи. Да и родственников твоих в поля загнали. Не найдёшь никого.
Она коробочку с косметикой схватила, лицо подкрасила, стала шляпку с вуалью поправлять.
– Ничего, не поймают. Я извозчика возьму, притворюсь, что до клиента еду. В поля не всех загнали, кое-кто остался. Да вы знаете.
И адрес назвала.
Блин блинский! Конечно, знаю. Это же тот самый гоблин-буфетчик в забегаловке, полицейский агент.
– Твой гоблин на полицию работает. Не ходи.
Она вуальку поправила, обернулась от двери:
– Я знаю. Это неважно, Дмитрий. Мы родня.
– Погоди-ка! – остановил я её, схватил чистый листок и записку начеркал по-быстрому. – На, возьми. Отдашь ему, скажешь – срочно.
Она записку на груди спрятала, кивнула. Хлопнула дверь, простучали по лестнице каблучки.
А я взял ещё чистых листов и настрочил несколько коротких записок.
Потом поправил на себе дамское платье, взял, как гоблинка, косметичку, и намазался погуще. Напялил шляпку с вуалью, глянул в зеркальце. Тьфу, срамота. Но деваться некуда – конспирация! Надо письма отправить, а в своём натуральном виде до почтамта не дойдёшь. Меня, небось, уже вся полиция с фонарями ищет.
Пришлось взять извозчика, хотя до почтамта было рукой подать. Потому что стряпчий-Талисман за мной увязался.
Посадил я попугая Микки в шляпную коробку, стряпчего отряхнул, сюртук ему поправил, и поехали мы.
На почтамте я письма отправил, доплатил за срочность. Получилось вроде телеграммы-молнии. Услуга такая.
«Не извольте беспокоиться, мадемуазель, отошлём сию минуту. Мигом домчатся! Благодарствуйте за чаевые»…
Стряпчий ждал в коляске. Меня увидел, сказал жалобно:
– Тесно. Скучно. Болит… – руками голову обхватил, сидит, покачивается.
Я извозчику пояснил:
– У барина головушка трещит с похмелья. Гони в номера!
Сказал адрес, а у самого мурашки по спине побежали. Тесно? Ой, блин… Это моему котику, то есть мелкому эльву, тело стряпчего мало стало. Скучно ему! Как бы не вылез, да не бросился новое искать.
– Извозчик, гони!
