Текст книги "Стажёр (СИ)"

Автор книги: Натан Темень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 23

Мы ехали бодрым шагом. Хорошие лошадки у моего нового босса, резвые, ладные, одинаковой масти – как близнецы. Идут ходко, пофыркивают, радуются прогулке.

Босс на сиденье экипажа с удобством устроился, меховым пледом ноги прикрыл, важный такой. Сидит, окрестности озирает с хозяйским видом.

Рядом с ним Матвей Прокофьевич, глава охраны. Я с кучером, впереди. На запятках орг давешний, тылы прикрывает.

Поднялись утром рано, и покатили.

Мне Матвей оружия не дал, хоть я и охранник. А сам револьвер взял, я видел у него на поясе, под тулупчиком.

Едем по важному делу. У босса здесь заводик небольшой, рядом с заводом– посёлок. Там рабочие живут. Вот и едем – с проверкой.

Вокруг лес весь повырублен, а деревья на постройку этого самого заводика и пошли. Был лес – стал прогресс.

Да ещё подвозят, из соседнего лесочка, откуда звук топоров раздаётся. Пока мы с проверкой ходили, телеги со стволами свежими подкатывали одна за другой. Понятно – здесь доски делают, и прочий материал для строительства.

Заводик работает исправно, рабочие – почти все поголовно – гобы и орки, носятся как угорелые, стараются. Тощие, оборванные, но работают, словно черти.

Я спросил потихоньку, сколько получают, мне сказали. Услышал я, аж поперхнулся. Эх, думаю, обнаглел Димка Найдёнов, когда десять рублей в неделю требовал. Люди, то есть нелюди, за копейки работают и рады. Вон как надрываются. А что делать – в городе работы нелюдям мало, в деревне и того меньше. Не всем же грабить – кошельков чужих на всех не напасёшься.

Босс доволен остался, старшего похвалил, и поехали мы дальше. Но не к себе домой, а по дороге вдоль лесочка.

Едем, господин Филинов озирается, зубом цыкает – как на конфетку.

– Эх, – говорит, – какое место хорошее! Вот этот бы участок, да другой, что по соседству, купить! Я бы развернулся.

– Позвольте спросить, – тут я не выдержал, – что бы вы сделали – ещё одну лесопилку?

– Нет, лесопилка у меня уже есть. Одной достаточно, – буркнул Филинов. – Настоящий завод построить хочу. Станки поставить, корпуса каменные, к ним бараки для рабочих. Чтоб из города не возить.

Оживился босс, меховой плед откинул, руками размахивать стал.

– Зачем в городе нищету разводить? Гобам и оргам запрет дан лишнего плодиться – так они тайно. Наплодят детишек, те на улицу – воровать, милостыню просить. А кто и грабить. У меня же все при деле будут.

– Правильно, – говорю.

– Вот, ты понимаешь, не зря в университете штаны протирал! – горячится Филинов. – А наши власти не желают понимать. Что им – именьице фамильное есть, пшеница растёт, скот плодится – и ладно. Раз в год по весне эльвы прикатят, над земличкой поколдуют – на урожай, и все довольны. А что земля родит всё хуже, так что – на наш век хватит!

– Так если хватает… – засомневался я.

– Сегодня хватает, завтра нет! – отрезал босс. – Сегодня мы на коне – всему миру пшеницу продаём, в золоте купаемся. А они там, у себя, пока мы спим сладко, машин понаделали, без всякой магии. У нас в городе кто на авто ездит? А? Вот то-то и оно. А у них скоро каждый сможет. Веялки, сеялки, того гляди, пахать будут не лошадью, а железом! Тут нам и конец придёт.

– Почему это – конец? – спрашиваю.

– А потому. Не нужны мы им станем, с зерном своим. А не нужны, так и деньги – всё. Сядем мы на жопу, будем лапу сосать. Бери нас голыми руками…

– Так что же вы там, наверху, не скажете, – говорю. – Это же ясно, как дважды – два.

Засмеялся Филинов, аж затрясся весь.

– Молод ты ещё, хотя и с дипломом! Думаешь, всё по уму да по науке в мире делается? У каждого свой интерес. Мне вот участок нужен, чтоб земля, да возле реки, да с лесом. Кто мне её даст? Эльвы здесь право имеют, самый лакомый кусок под себя взяли, травинку сорвать не моги. Им волю дай – лес будет расти от края до края, и ничего в нём не будет, кроме волков и медведей с лосями.

Тут я даже и возразить не смог. Послушать босса, так он везде прав, а другие дурачьё, как на подбор. А Филинов разошёлся, так и сыпет:

– Наши эльвы, конечно, самые лучшие. За границей таких не сыщешь. У них там, за границей, всё больше орги и гобы мелкие, самой вредной породы. Наша община инородов самая большая и для власти много делает. Тут не поспоришь! Никто им не указ, кроме государя. Захочет старший эльв, благородный господин Домикус, чтобы лес стоял вечно – он будет стоять. И государь одобрит, потому что старший эльв для него – первый советник и лучший друг.

– Так что же, – говорю, – выходит, эльвы там, в столице, не желают прогресса?

Филинов плечами пожал. Меховым пледом прикрылся, сказал сухо:

– Что для нас прогресс – для них хрен собачий.

И замолчал. То ли запал иссяк, то ли пожалел, что с простым охранником разболтался.

Сделали мы круг по полям, по лесам, и назад погнали. С ветерком. Лошадки обрадовались, кучер – пожилой гоб – им насвистывает, как разбойник. Копыта стучат, рессоры поскрипывают, деревья по сторонам так и мелькают. Эх, хорошо!

Ближе к дому дорога глаже стала, мы ещё припустили.

Подкатили лихо, а там у ворот уже карета, запряжённая вороными, тоже подкатывает– со стороны города. Хозяйка приехала.

Вороные – во двор, карета встала у крыльца. К ней тут же слуги подскочили, ступеньку откинули, дверцу распахнули. Лакей с запяток соскочил, руку подал хозяйке.

Хозяйку, жену босса, я первый раз видел ещё когда мы с Бургачёвым обход делали. Ничуть не изменилась – такая же бесцветная, одежда тёмная, сухарь-сухарём дамочка.

За ней из кареты служанки попрыгали, им-то руки никто не подал. Все с коробками, свёртками, сумками всякими. Конечно, в городе были, по магазинам прошлись, не иначе.

Смотрю – Верочка моя тоже с ними. И на руках у ней собачка мелкая. Глазками блестит, язык высунула, сопит довольная.

У меня камень с души свалился – с грохотом.

Как мы эту собаку из пушистого шарика в стриженую жучку превратили, словами не передать.

Тогда, на Верочкиной квартире, я газету прочитал, а там чёрным по белому написано: ищут собачку пушистую, белой масти. Кто найдёт, тому награда и благодарность.

Ещё бы! На собачке кулон висит – миллион денег стоит. И что делать теперь? У нас эту собачку с руками оторвут, как только увидят.

Подумал я, мозгами пораскинул, послал орка нашего в лавочку за краской. Растолковал ему, что купить надо, он кивнул и побежал.

Прибежал обратно, принёс свёрток. Верочка мне помогать стала. Она поначалу собачку отдать хотела обратно хозяевам.

Говорит:

– Жалко пёсика, такая милашка!

Я ей:

– Собачка свидетель преступления. Она с места кровавого сбежала. Того, кто её принесёт, первым и повяжут. В подвал полицейский отведут и допрашивать станут, с пристрастием. Я в полиции служил, знаю.

– Что же делать? – Верочка спрашивает, а у самой уже слёзы на глазах – всех жалко, и меня, и псину пушистую.

– Думаю парикмахера позвать, – отвечаю. – Который меня стриг.

Тут Верочка меня обломала:

– Что вы, Дмитрий Александрович! Нельзя к парикмахеру, они там все великие болтуны! Мигом по объявлению побежит, и собачку за награду отдаст, и вам худо будет.

Опа, думаю, а подружка моя понимает, что к чему.

– Ладно, – говорю. – На дому красить будем.

Короче, стали мы псину красить. В радикальный чёрный цвет.

Возились, возились, сами перемазались, смотрим: не чёрная у нас собака получилась, а какая-то рыжая с зелёными подпалинами. Срам смотреть.

Что делать? Взяла моя подружка ножницы и давай собачонке шерсть выстригать. Под пуделя. Через час не узнать стало псину. Был шарик пушистый, стала колбаска на ножках. На хвосте клочок болтается, на груди, ногах – и на голове немного. А спина и пузо все голые. Креативненько вышло.

– Ой, а что это у неё на ошейнике красивое такое? – Верочка спрашивает.

Блин блинский, думаю, куда ж кулон спрятать? После стрижки его даже лучше видно стало.

– Это для красоты, – отвечаю. – А что же собачка у нас такая лысая получилась? Холодно ей будет!

Это я на жалость девушке давлю.

Она:

– Ой, сейчас сделаем!

Вытащила откуда-то муфту меховую (девушки в них ладошки зимой прячут, чтоб не мёрзли), дырки для лап ножницами вырезала, подогнула, подвернула, подшила кое-где. И на собачонку стриженую натянула. Смотрю – совсем другая собака стала. И кулон под муфтой почти не видно.

Тут наш орк внезапно помог. Послушал он нас, как мы секретность обсуждаем, взял с комода пучок ниток, краски зачерпнул – она загустела на холоде, ещё что-то до кучи прихватил. В ладонях помял, подошёл, присел над собачкой, кулон в лапищи свои взял.

Потискал кулон, а сам глаза прикрыл, бормочет что-то.

Руки отвёл, мы смотрим – вместо кулона брелочек болтается, в виде сердца. Красный, цветными нитками перемотанный, но с виду красиво.

– Вот, – говорит, а сам улыбается во всю пасть. – Подарок. Девушке. На память. Я такой дарил. Могу делать, дарю. Вот.

Да это же он свою магию применил. Как там молоденькая гоблинша сказала: у него дар слабый?

Слабый, зато полезный.

– Молодец, – говорю. – Ты хороший орг.

Он обрадовался.

– Спасибо, господин Дмитрий! Рад стараться!

Сочинили мы историю для хозяйки, жалостную, про собачку. Верочка сказала, что жена босса хотя и злая и к людям недобрая, но животных любит. Побольше людей. И если собачонку увидит, не устоит – возьмёт.

Так оно и вышло.

Выбралась хозяйка из кареты, в дом направилась. Все слуги и служанки за ней поскакали, покупки тащат.

Мы тоже выгрузились из экипажа, а господин Филинов повернулся к своему начальнику охраны и говорит:

– Слышь, Матвей Прокофьевич. Я нотариуса из города вызвал, со всеми бумагами. Будем новенького твоего заклинать. Подготовь.

Развернулся и на крыльцо – вслед за женой.

Матвей его выслушал со всем почтением:

– Слушаюсь! – говорит.

Ко мне повернулся, всё почтение пропало. Волком смотрит.

– Заклинать? – спрашиваю. – Зачем?

Оскалился он, ответил:

– По твою эльвийскую душу нотариус. С ним маг придёт, поколдует над тобой. Был ты инород поганый, а станешь наш – со всеми потрохами.

А сам ухмыляется – мерзко так.

У меня мурашки по коже побежали, с кулак размером. Как это – со всеми потрохами?

Глава 24

С утра дурдом в доме Филиновых. Все бегают туда-сюда, суета страшная. Лакеи с ног сбились, служанки носятся, блеск наводят на паркет. Перила полируют, стёкла натирают – аж скрипит.

Во дворе тоже беготня, орги с гобами карету вытащили, возятся вокруг, лазят под ней и на ней – техосмотр проводят.

Лошадок обихаживают, хвосты им чешут, гривы чуть не как в парикмахерской на щипцы завивают. Шум, гам, суета сует.

Толстая тётенька-служанка с пачками белья бегает, раскалённым утюгом размахивает, лицо зверское – не подходи, убьёт. Хозяйкины вещички готовит, бельишко всякое, юбки нижние, панталончики, корсеты, что там ещё у них. Молоденькие служанки – и моя Верочка в том числе – с платьями наперевес носятся, примеряют на хозяйку. Хозяйка перед зеркалом вертится, то ей не так, и это не эдак.

Прикатила коляска из города, с разными людьми, все в деловых сюртуках.

Коляска перед крыльцом остановилась, из неё мужики в сюртуках выбрались. Лакей здоровенный, который на шкаф похож, их встретил, в дом пригласил– всё как положено.

Матвей наш, ещё не рассвело, уже весь периметр обежал, везде заглянул, и теперь с боссом отирается. Меня послал вместо себя бегать. Вид такой при этом – "глаза бы на тебя не глядели, морда эльвийская, иди делом займись, что ли".

Я тоже побегал, куда деваться. Он начальник, я… ну ясно, кто.

А что делать, уже весь дом знает: нынче благородное собрание принимает высоких гостей. Все большие люди нашего города и окрестностей собираются в здании дворянского собрания, где будет дан небольшой, но пафосный банкет. Перед банкетом будут речи говорить, всё про процветание.

Прибудут в собрание высокие гости во главе с важным чиновником из столицы. Он здесь уже неделю как гостит. И вот наконец решили ему банкет с деловыми речами устроить. Чиновник этот– его сиятельство граф Бобруйский. Апри нёмособый гость – высший эльв из дома Домикуса.

Благородный эльв зовётся Элефор ан Альбикус, и он при графе Бобруйском значится как правая рука. Хотя, если по правде (и по огромному секрету) сказать, это не эльв при графе, а граф – при нём.

Господин Филинов обязательно на собрание пойдёт – в числе видных деловых людей нашей губернии. Поэтому в доме суета такая. Чтобы перед благородными гостями лицом в грязь не упасть.

Дамы в собрании тоже будут. Хотя его сиятельство граф Бобруйский по делу приехал, супругу всё же с собой прихватил. Потому что женское дело суть благотворительность, и жена графская этой благотворительностью вовсю занимается.

Ну и наши местные дамы туда же – не отстают.

Поэтому жена нашего босса накануне по магазинам поездила, всего накупила, и теперь наряжается. Чтобы тоже в грязь лицом не ударить – перед подругами.

Но пока что суетятся в основном слуги – так, что пыль столбом.

Я в дом только заглянул и сразу выскочил. Хожу, шаги машинально считаю, вдоль и поперёк.

Возле конюшни и каретного сарая орки с гобами вовсю суетятся. Смотрю, кучер давешний, пожилой гоб, стоит. Тоже запарился весь. Перед ним мелкий зелёный мальчонка-гоб лошадку водит туда-сюда, а пожилой глядит зорким глазом, проверяет.

Подошёл я, поздоровался.

Кучер голову наклонил в ответ:

– И вам утро доброе, господин.

– Хороши лошадки, – говорю.

Это для затравки разговора. Не спрашивать же, какой нынче опорос в курятнике и хорошо ли свёкла заколосилась.

– Хороши, – отвечает гоб.

– Славно вчера в упряжке бежали, – я ему с одобрением. – С ветерком, и не устали нисколько.

Гоблин оживился, закивал:

– Наши лошадки лучшие в округе! Что серые, что вороные!

– Вороные – это хозяйки?

– Да, госпожи. Госпожа редко по округе ездит. Всё в город, по делам.

– Жаль, что редко. Красивые.

Гоблин ушами помотал:

– Нет, не жаль. Вороная лошадь с норовом. В лесу зверь всякий, каквыскочит – лошадку испугает. Лучше в город.

– Что, были случаи? – спрашиваю.

– Всяко бывает, – гоб плечами пожал, нос сморщил. – Серые вон как брыкались давеча думал, не сдержу.

– Это когда же?

– А когда хозяин в общину ездил, с ельвами разговоры говорить. Он им деньги мешками возит, всё на благотворительное. Взамен леса просит, чтоб рубить. А они ни в какую.

Гоблин фыркнул, ушами тряхнул. Я спрашиваю:

– Что, не вышло у него?

– Да как сказать, не вышло… Лес рубить не дали, а девку красивую подсунули. Чтоб не обидеть.

– Красивую?

– Они все красивые у них. Да за бесплатно ещё – как не взять?

– А как же хозяйка? – спрашиваю. – Она не обиделась на девку-то?

Гоблин нос почесал, плечами пожимает:

– Может, и обиделась. Дело женское.

– А лошадки что брыкались, серые? Не хотели в общину бежать?

– Так то потом было. Девку вскоре на вороных в хозяйкиной карете домой отправили. А потом едем – лошадки как задрожат! Да как дёрнут – будто волка увидали. Не, не волка – медведя.

– Так в лесу их много, – говорю.

– Здесь, возле дороги, не бродят они. У дороги парк для господ сделан, для гуляния. Какой там медведь? Разве что задрали кого, да тушу подтащили. Лошадки-то кровь чуют… Или недобрый человек бродил. Недобрая душа – она завсегда животину пугает…

Тут гоблин встрепенулся, руками замахал:

– Как лошадку ведёшь, безрукий сын своей матери, не зевай, поворачивай!

Это он мальцу гоблинскому кричит.

Гоблин к лошадям ринулся, а я дальше пошёл, по периметру.

Сколько шагов насчитал, самыми разными путями, можно с закрытыми глазами идти – не заблудишься.

Все входы-выходы осмотрел, везде нос сунул. А что – я охрана, мне по службе положено.

Потом из дома лакей выскочил – тот самый молоденький парнишка, и замахал мне.

– Пожалуйте в дом, сударь охранник, вас господин зайти просят!

Вошёл я в дом, там вроде потише стало. На лестнице запахом горячего утюга тянет, но уже не так. Горничные притомились, по углам попрятались.

Я в кабинет хозяина поднялся, а там уже не только Филинов сидит, с ним гости, что недавно прикатили.

Я вошёл, они обернулись.

Все солидные мужчины, в сюртуках. Сюртуки чёрные, не то что в заведении, где мы не так давно с Альфридом играли – там народ в какие только цвета не рядился. Здесь же строго всё, по делу.

Один – пожилой солидный дядя в круглых очках, сидит за столом напротив моего босса, перед ним бумаги в аккуратной папке.

Обернулся, на меня посмотрел поверх очков, спрашивает:

– Это и есть ваш работник, коего оформить надобно?

– Он, – отвечает Филинов.

– Хорошо. Тогда приступим.

Пожилой знак сделал, один из мужчин, что в кабинете стояли, ближе подошёл. Тоже весь в чёрном, рубашка белая, на шее галстук подбородок подпирает. А я смотрю – лицо у него чем-то на Альфрида похожее, узкое такое, глаза раскосые слегка, светлые. Волосы тоже светлые, только подстрижены коротко, и уши видно хорошо. Хрящеватые такие, не то чтобы острые, но видно, что не совсем человеческие.

Полуэльв руку себе за лацкан запустил, вытащил брелок на цепочке. Брелок вроде монеты, блестит, покачивается.

Поднёс брелок к столу, а там пожилой в очках коробочку металлическую раскрыл, похожую напортсигар. Но там не сигареты с папиросами лежали, а блестящие штучки вроде заострённых палочек, которыми кровь из пальца берут.

Мой босс руку подал, пожилой дядька ему палец уколол, капельку крови выдавил и на монетку капнул.

Полуэльв тут же над капелькой пошептал, и она зашипела, растворилась – будто не было. А монетка цвет поменяла.

Пожилой ко мне обернулся.

– Дайте вашу руку, – говорит. – Не бойтесь, больно не будет.

– Что это? – спрашиваю господина Филинова.

– Как что, – отвечает мой босс. Сам за столом сидит, важный такой. – Вступление в должность. Всё же заранее обговорено – или забыл?

А, вон оно что. Конечно. Как там Матвей сказал: был инород, а станешь нашим, со всеми потрохами?

Ладно, деваться некуда. Взялся за гуж – не говори, что не муж.

Протянул я руку.

Этот ушастый мою руку кверху ладонью повернул, брелок блестящий в неё вложил и своей ладонью накрыл. Сам мне в глаза смотрит пристально, аж неприятно стало. Посмотрел, посмотрел на меня, прижмурился и бормотать стал непонятное что-то.

Сначала ничего не было, потом по руке мурашки побежали, всё сильнее.

Чувствую – жарко, а руку вообще как над костром держат, вроде шашлыка.

Хотел ладонь отдёрнуть, но не стал. Вдруг, если руку вырвешь, плохо будет. Как в одной книжке написано – если вырвешь руку, то ты не человек. Животное, которое и прикончить не жалко.

Держусь, терплю. А жара всё сильнее, и чувак этот бормочет не переставая, раздражает.

Такая злость во мне поднялась, даже сам удивился. Вообще я парень мирный, понапрасну на людей не кидаюсь. А сейчас так и прибил бы. Особенно вот этого, с мордой полуэльфа.

Разозлился так, что аж пар из ушей вот-вот пойдёт. И сразу легче мне стало – жар стал утихать, рука уже не шашлык, а так – терпимо. Выдохнул я с облегчением, а мой босс голос подал:

– Ну что, закончили вы? Мне ехать пора.

Ушастый кивнул, а сам на меня смотрит странно, будто бы с испугом. И пальцы у него, что мою ладонь сжимают, подрагивают. Со стороны не видно, но я-то знаю.

– Всё в порядке? – это пожилой в очках спрашивает.

– Да, – ушастый ответил.

Руку разжал, ладонь мою отпустил. Брелок взял и обратно в карман засунул.

– Ну, раз всё в порядке, давайте закончим процедуру, – сказал пожилой в очках.

Бумагу в своей папочке разгладил, перо в чернильницу окунул – я такие только на картинках видел – и мне протягивает:

– Распишитесь, милостивый государь. Вот здесь и здесь.

Расписался я, ладно хоть не кровью заставили. Обычными чернилами. А перо, наверное, для внушительности. Типа – традиция.

Забрали они бумаги свои, раскланялись.

А я стою, ничего не понимаю – и где эффект? Что я должен чувствовать-то?

Господин мой в колокольчик позвонил, сказал лакею:

– Лошадей подавай. Едем.

Глянул на меня, ухмыльнулся во весь рот:

– Что, ваше благородие, обмочил портки? Напугался, вижу, вижу. Да ты не смущайся. Был полицейский, стал нашенский. Заклятие это крепкое, проверенное. Зато теперь ты мне никакого худа не сделаешь. Тебе же лучше!

Засмеялся и пошёл из кабинета.

– За мной, Тузик!

Постоял я, посмотрел ему в спину и пошёл следом.

Глава 25

Прикатили мы в собрание. Особняк этот я в городе раньше видел, только внимания особого не обращал. А сейчас вокруг не протолкнуться. Кареты с гербами на дверцах туда-сюда одна за другой подкатывают, кучера бранятся, лакеи так и бегают. Из карет важные господа выходят, дамы за ними – все разнаряженные, как куклы из коробки.

Господа Филиновы на вороных подкатили. Наш босс с хозяйкой, все из себя важные, и мы с ними. Мы – это Матвей, я и всякая обслуга: кучер, лакей, ещё лакей – размером со шкаф.

Лакеи с кучером возле кареты остались, а мы с Матвеем за хозяином пошли. Оба мы одеты слугами, но по-разному. Матвей в ливрее, вроде как доверенный слуга со всякой мелочью в несессере, что хозяину может пригодиться. А я в сюртучке тёмном и галстуке, приглаженный, аккуратный и серьёзный до невозможности. С папочкой бумаг в руках – личный секретарь.

Это хозяин придумал. "Ты же, – говорит, – в университетах обучался. Вот и будешь за мной бумажки носить". Сказал, а сам смеётся. Ну и ладно. Зато я теперь личный охранник на полном доверии.

Как только меня тот эльвийский хмырь обработал, а я бумагу подписал, все смотреть по-другому стали. Раньше чужой был, который в дом по знакомству втёрся, а теперь своим сделался. Можно при мне что хочешь творить, всякое болтать, сплетничать и вообще не стесняться.

Я, пока в город ехали, спросил у своего начальника – что будет, если заклятье на верность нарушить.

Филинов только усмехнулся. "Тебе капитан расскажет". На Матвея глянул, тот поморщился, но сказал, нехотя так: "Даже не пробуй. Рыбу ловил когда-нибудь? Видел, как щука крючок заглатывает, до самой жопы? Его к себе тянешь, он наружу лезет, щуку наизнанку выворачивает… Вот и с тобой то же будет".

Сказал, к окошку отвернулся, рот сжал – как чугунный ящик захлопнул.

Так и не добился я больше ничего. Но и этого хватило. Всю оставшуюся до города дорогу представлял, как щуку через задницу выворачивают.

Внутри особняка уже народу полно, все нарядные, важные, кучкуются по интересам. Наш босс, как вошёл, сразу принялся руки пожимать, кому сильнее, а кому не очень. Матвей за ним вышагивает, мрачный как туча. Не нравится ливрея бывшему капитану.

А мне что, я тут как в музее, даже лучше – ещё и деньги платят.

Хозяйка, жена босса, с подружками скучковалась, там такие дамы – в три обхвата. Наша ещё ничего, скромно так. Стоит прямо, будто кол проглотила, улыбается – но видно, что по обязанности. И правда, недобрая дамочка.

Шумели недолго. Высокое начальство подкатило, и сразу по залу разговоры как выключили.

Я аж на носочки привстал и шею вытянул – так хотелось настоящего столичного графа увидеть, а главное – высшего эльфа. Пускай он даже эльвом здесь называется.

Граф оказался обыкновенным человеком. Росту небольшого, на вид лет сорок – сорок пять. Пузико сытое выпирает, лицо помятое, но строгое. Усы пышные, бородка коротко подстрижена. На шее лента орденская, цветная, на ней блестящая штуковина болтается. И чего все так перепугались? Не страшный совсем.

За блестящим орденами графом шёл человек – выше его на голову, худой, в серой мантии, ну прямо кардинал Ришелье.

Повернул он голову, глянул на собрание, тут я и замер. Вот он, высший эльв.

То, что я принял за мантию, оказалось чем-то вроде плаща. Плащ серый, сколот серебряной фибулой на груди. Под плащом простой белый балахон до пола, вроде платья. Балахон перетянут поясом, простым, кожаным. По коже пояса рисунок – не то выжжен, не то выдавлен– какие-то загогулины.

Ну, одеться в плащ с балахоном любой может. Эльфийские уши тоже прицепить можно. А вот выражение лица не подделаешь. Оглядел высший эльв всех, кто в зале, как тараканов каких, и отвернулся.

А я смотрю, и такое ощущение у меня, как тогда – на поляне. Когда казалось, что все вокруг артисты, реконструкторы, косплейщики. Что нереальное, ненастоящее всё.

Разве что артист, что эльфа играет, должен быть Артистом – с большой буквы А. Нельзя такое просто сыграть, кишка тонка.

Он как почувствовал, что я смотрю на него – обернулся. Пробежал глазами по головам и со мной взглядом встретился.

Кто говорил – обмочился, ваше благородие? Кто говорил – щуку через жопу? Всё это ерунда. По сравнению с одним высшим эльвом, если он захочет поиграть в гляделки. С тобой.

Чувствую – ткнулось в меня невидимое копьё и держит, не отпускает. Стою, дёрнуться не могу, ни вздохнуть ни охнуть. Как бабочку пришпилили иголкой и рассматривают – годная тварь для коллекции или нет.

Долго он меня так рассматривал, не знаю. Как в обмороке был – ничего не помню, не дышу, вижу только глаза – светлые, прозрачные, как вода. Неудивительно, что гобы и орги так боятся. Даже полукровок, тех, у кого кровь разбавлена.

Отпустило резко, как кол из груди вынули. Эльв отвёл глаза, к его сиятельству графу повернулся. Только тут я воздуха глотнул. Оглянулся – а времени всего секунда прошла. Ничего не изменилось.

Постоял я немного, подышал и стал пробираться через толпу.

Все видные люди возле графа собрались, представляются. Выстроились, те кто поважнее – вперёд. Мой босс где-то в серединке болтается, затёрли его. Это дома он важный до невозможности, а здесь один из многих.

Матвей, смотрю, возле него отирается, охраняет. Ну и что в таком месте случиться может? Разве что один из этих богатых старикашек пырнёт босса лорнетом. Или на ногу наступит.

Воспользовался я суетой и бочком проскользнул в коридор. Вроде как нужник поискать.

Нашёл. Не зря изучил план здания. Мне его Матвей дал накануне. Капитан хотя и гад, и меня видеть ему поперёк организма, а дело своё знает.

Так что найти нужное место просто оказалось.

Зашёл, там никого. Конечно, все в зале собрались. Кто такое пропустит? Только тот, у кого дела поважнее.

Через полминуты услышал я шаги по коридору. Потом дверь прошелестела, открылась. Вошёл кто-то. Я глянул– да. Это он, его высокородие заместитель полицмейстера собственной персоной. Весь блестящий, в мундире, орденах и аксельбантах.

– Здравствуйте, – говорю, – Викентий Васильевич.

Он зыркнул на меня – узнал, подошёл ближе, буркнул:

– И тебе не хворать, стажёр. Давай, докладывай, времени у нас пять минут.

Набрал я воздуха побольше, начал рассказывать: как с Альфридом познакомился, как карету грабили, как в карты играли на деньги.

Он послушал, покивал, рукой махнул:

– Знаю, знаю. Развернулся ты, стажёр. Во вкус вошёл, студентишко столичный, книжная твоя душа. Весь околоток на уши поставили. Смотри, допрыгаешься до каторги. Знаешь, сколько ко мне на стол донесений легло? Всё про ваши художества. Кто только не доносит про вас. Недавно месье парикмахер лично прибегал, с доносом, еле выгнал – со всем почтением. Не могу я вечно тебя прикрывать, с шайкой твоей.

– Ваше высокородие, – говорю, – вы же сами велели не стесняться…

Он вздохнул тяжело, кивнул – чего уж там.

– Давай, давай, не тяни. Мой гоб у двери стоит, амулет запустил, время, время! Пока амулет работает, никто нас не найдёт.

– Докладываю. По общинам инородов есть зацепка – небольшая. Община эльвов магию применяет, но закон, по слухам, не нарушен. Боятся. Единственная ниточка – есть сведения, что женщину-полукровку отправили в постель к Филинову. У него мотив против эльвов – они ему бизнес на корню рубят. Мотив есть у его жены – ревность. К тому же у неё характер подходящий – людей не любит, а уж нелюдей – тем более.

– Продолжай, – зам полицмейстера нахмурился, лоб почесал.

– Эти ниточки я сейчас разматываю. Стараюсь быстрее, но я только начал.

– Что по эльву твоему, как его – Альфрид?

– Он подозреваемый номер один. Очень уж типаж подходящий. Злобен, нелюдим, в гневе способен к насилию.

– Но? – бросил начальник. – Чего тянешь тогда?

– Сомневаюсь я. Никаких доказательств нет, и мотив неточный.

– Что значит – неточный? Он же из эльвов, магические штучки – это по их части.

– Это да. Мотив у него – преступление на почве страсти. Но – на почве страсти убивают сгоряча, чем попало. Кто же свою зазнобу в лес поведёт, станет круги вырисовывать?

– Кто знает, – буркнул Викентий Васильевич. – Эти эльвы со странностями все. Давай, возьмём его, и в подвальчике уже спокойно раскрутим.

– Нет, нельзя его сейчас брать. Он много знает, а если возьмёте, все ниточки оборвутся.

– Ладно, – нехотя сказал шеф. – Что ещё?

– Ещё мотив есть у самих эльвов. Настоящих. Одна версия у меня есть, но слабая – может, они не стерпели, что Филинов с их полукровкой дурно обошёлся? Или, может, не стерпели, что она к нему в постель легла? Да он ещё лес здешний вырубает со всем удовольствием. Вот и убили девушку своим способом – магией. Кто ещё так может? Заодно и Филинову нагадили – прямо под окнами.

Заместитель полицмейстера глаза выпучил, поглядел на меня не мигая секунд десять. А потом захохотал, аж затрясся весь.

– Да ты что, стажёр, с луны свалился?! Шутник, едрить твою в коромысло! Надо же такое удумать!

– А что такое, – говорю, – чем не версия?

Отсмеялся он, слёзы вытер, а сам покраснел весь – так развеселился.

– Фух-х, стажёр. С тобой не соскучишься. Если сказать больше нечего, так не выдумывай.

– Что ж так сразу – не выдумывай? – я даже обиделся чуток.

– А то, – веско произнёс шеф. – Эльвы не убивают. Никого, никогда. Это каждому ребёнку известно.

Я аж рот раскрыл. Ничего сказать не могу. Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу… Каждый ребёнок знает – здесь. А Димка Воронков не в теме. Ой, блин…

– Виноват, – говорю, – пошутил неудачно. Тогда вот ещё что: есть одна зацепка, но не чёткая.

– Это какая? – спрашивает шеф, а сам на часы смотрит. – Говори, не тяни.

– Узнал я, что в городе есть авторитет… важный человек среди криминальных элементов. Прозвище – Рыбак. Никто не знает, кто он, где живёт, но все его боятся. И ниточка у меня протянулась к нему до борделя, где "невинные лилии" работают. Проститутки эльвийских кровей то есть.

– И что? – мрачно бросил шеф. Веселье его как рукой сняло.

– А то, что девки эти под ним ходят. Если бы одна из них пропала, а её убийц искали из мести, я бы услышал. Но никто ничего не говорит и о мести за девку мёртвую не поминает. А ведь Рыбак этот очень мстительный тип. Нас в фонарями по всему городу ищут за то, что мы его карету подломили.

– Погоди, погоди, как – его карету? – впился в меня шеф. Смотрю, а он аж вспотел весь, лоб бисеринами пота покрылся. – С чего ты взял, что его? У этого борделя владелец имеется.

– Может и есть владелец – такой же, как в лавочке купца Алтуфьева, – говорю. – Подставной. А я своими ушами слышал, что все девки нашего города под Рыбаком ходят. И денежки эти наверняка его, Рыбака.