Текст книги "Стажёр (СИ)"

Автор книги: Натан Темень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Натан Темень
Стажёр

Глава 1

– Стажёр. Стажёр!

Голос начальника. Точно, начальника. Кто ещё может так говорить. Выпрямляюсь, вытираю рот ладонью. В глазах плывёт, во рту – омерзительный привкус рвоты.

– Быстро – обежал поляну по периметру. Пропустишь хоть иголку – смотри у меня!

Это сколько ж мы вчера выпили? Ничего себе отметили день студента. Оглядываюсь. Поляна. Ну такая поляна – пятачок снега, деревья по кругу, из снега между деревьев торчат чёрные прутья кустов. Под деревьями снег свежий, посередине поляны – утоптанный. Следы туда-сюда. Несколько человек – кто в мундирах, кто в пальто. Стоят, смотрят. Смотрят на то, что в самой серёдке.

В середине, в самом центре поляны, на снегу лежит девушка. Руки-ноги раскинуты, как у морской звезды. На обнажённом теле лежат и не тают снежинки. Начиная от ключиц и до низа живота кожа аккуратно разрезана крест-накрест и отогнута в стороны. Как будто распахнулись треугольные лепестки кровавого цветка.

Лицо девушки запрокинуто в небо. Глаза открыты. Широко открыты… Нет у неё глаз. Ох ты чёрт…

Вокруг тела по снегу выведена чёрная полоса. Похоже, баллончиком с краской поработали. Круг изнутри заполнен зигзагами, кружками помельче и всякими загогулинами.

Никто из людей через черту не переступает, все старательно держатся на расстоянии.

Вот к трупу придвинулся человек со старомодным фотоаппаратом, громоздким, угловатым. Встал как можно ближе к чёрной полосе, изогнулся, вытянулся, но умудрился носками ботинок не залезть в краску. Вспыхнуло, зашипело. Яркий свет облизал тело и сгинул. Магний для вспышки – вот что это такое.

– Что скажете, Викентий Васильевич? – мрачно говорит один из собравшихся – пожилой дядька. Пальто на нём тёмно-серое, застёгнуто на все пуговицы, на шее – белоснежный шарф. Рука в перчатке лежит на рукояти трости. Трость – явно дорогая, тяжело упирается в снег.

– Что скажу, Иван Витальевич, – другой дядька, что стоит рядом с пожилым, покачивает головой. Выражение лица – будто лимон укусил. Пальто у него много проще, чем у пожилого, держится на одной пуговице. Шарф выбился и торчит снизу – клетчатый, пёстрый. – Скажу, что придётся сообщать наверх, в его милости канцелярию. Кавалерию вызывать.

Пожилой дёрнул ртом, недовольно так. Тяжело вздохнул, на палку навалился. Вот артист, как играет. И не подумаешь, что обычный реконструктор.

Ох нет, ребята, что-то здесь не так. Я, конечно, пил с устатку и не евши. Но мы ж только что с Альбинкой здесь гуляли. Да, вот на этой самой поляне. Она только что тут со мной была. Альбинка. И никого больше. Как надо было отключиться, чтоб не заметить, что моя девчонка исчезла, а вместо неё появилась компания с косплеем под позапрошлый век? Мужик-фотограф с магнием, по периметру жандармы в мундирах. И я – среди них. А уж так манекен трупа естественно разложить – суметь надо… И вонища самая натуральная.

Тут меня снова начинает мутить.

– Ты ещё здесь? – бросает мне один из мундирных.

Срываюсь с места, бегу с поляны между сосен, через голые мёрзлые кусты.

Там останавливаюсь, жадно вдыхаю зимний воздух. Фух-х, отлегло. Манекен-манекеном, а зрелище гнусное.

Оглядываюсь. Позади, на поляне, стоят люди в мундирах и пальто.

Снова вспыхнул магний. А может, это шутка? Ну, бывает, решили пошутить друзья, заплатили денежку, выехали на природу, а там всё готово – заходи, не стесняйся. А сами сидят рядом, за кустами, на телефон всё снимают и ржут в рукав, чтоб не слышно было. От смеха давятся, пальцами тычут. И я тут – самый смешной клоун.

Ладно. Главное в таком деле что? Виду не показывать. Подыгрывать надо. Если метаться начнёшь, сопли на кулак наматывать, или, ещё хуже – кричать, что шутка надоела, давай по домам уже – всё. Никогда не забудут.

Какой вывод? Делать вид, что так и надо. Сказали – осмотреть периметр, значит будем смотреть.

Снег сминается под ногами, лёгкий, пушистый. Сразу видно, выпал недавно. Поверх немаленьких сугробов. Странно, когда мы в район выезжали, было потепление. Таяло всё.

Чуть подальше, метрах в трёх, сидят на корточках двое в мундирах. Разглядывают что-то. Следы?

Оглядываюсь по сторонам. Надо поддерживать шутку. Я же кто – стажёр. А это – полиция на выезде.

На ветке, торчащей из снега, что-то синеет. Нитка, просто обрывок синей нитки. Может, важно, а может, и нет. А может, такой квест, и это подсказка.

Хлопаю себя по бокам. Внезапно с холодком в груди понимаю, что одежда не моя. Не та, в которой я вышел из дома, чтобы прогуляться с Альбинкой до леса. "Подышать воздухом", как сказала она.

Пальтишко на мне серое, простое. Зато в кармане есть платок. Белый квадратик ткани. Отгоняю паническую мысль о внезапном сумасшествии меня-любимого. Вытягиваю платок, подхватываю им синюю нитку с ветки, аккуратно заворачиваю. Вот и улика. Молодец, стажёр.

Кто-то мяукает. Тонкий, дребезжащий мяв. Тихий, еле слышный.

Смотрю – возле сосны в снегу шевелится комок шерсти.

Наклоняюсь посмотреть. На меня смотрят кошачьи глаза, маленький треугольный рот открывается и выдаёт дрожащее "м-я-я-в".

– Кис, ты здесь откуда?

Я кошатник. Кто-то любит собак, я тоже их уважаю. Но кошаки – это кошаки.

Подхватываю котёнка под пузо – хотя какое там пузо, одна шкурка и рёбра, такой тощий. Котёнок смотрит мне в лицо и жалобно дребезжит. Белый живот, серая спина, лапы в полосочку. Глаза круглые.

– Мя-яяв.

Чёрт, не могу я бросить мелкого кошака обратно в снег. Вздыхаю и сую тощий шерстяной комок за пазуху. Отдам Альбинке, когда эта дурацкая шутка закончится.

Подхожу ближе к двоим в мундирах. Они уже поднялись на ноги, и я вижу, что один держит через платок (такой же, как у меня) малярную кисть. Кисть с круглой деревянной рукояткой, щетина вымазана чёрным. В снегу под ногами углубление, в чёрных же кляксах – как видно, отсюда её и вытащили.

Понятно – тот, кто создавал эту композицию с манекеном, не заморочился убрать мусор за собой. Бросил тут же. Нет чтобы в пакет сложить, донести до контейнера…

Тащим добычу на поляну.

Важный дядька в пальто меж тем кивает всем, разворачивается и уходит, тяжело опираясь на трость.

Второй дядька, как его там – Викентий Васильевич, задумчиво заправляет клетчатый шарф, проводит ладонями по бокам своего пальто, будто отряхивается, и зыркает на меня.

Меж тем появляется ящик для улик. Двое мундирных и я складываем туда добычу под зорким взглядом ещё одного полицейского.

– Бургачёв! – гавкает дядька в клетчатом шарфе. Надо же, какой голос у артиста прорезался.

Мундирный, что стоит возле чёрного круга, дёргается, отвечает:

– Слушаю, господин капитан.

Дядька смотрит кисло, жуёт губами. Видно, недоволен.

– Бери стажёра своего, ноги в руки, и вперёд. Обойти все дома, всех опросить. Кто что видел, кто слышал, всех трясите. Каждую собаку.

Мундирный вытягивается, резко кивает.

– Да, господин капитан!

Бросает мне:

– За мной.

А я стою, пялюсь во все глаза на фотографа. Он как раз возится со своим аппаратом, укутывает его в большой платок. Шапка у фотографа съехала набок, и из-под края высунулся кончик уха. Острого такого, зеленоватого гоблинского уха.

Фотограф будто чувствует мой взгляд, оборачивается, подмаргивает кошачьим глазом, нахлобучивает одним движением шапку обратно на лоб. Подхватывает фотоаппарат подмышку, и шлёпает с поляны вслед за начальством в белом шарфе.

– Заснул, что ли? – рыкает мундирный Бургачёв. – Шевели ногами!

– Я понимаю, голубчик – день основания университета, студенческая вечеринка, дело молодое, – глумливо произносит дядька в клетчатом шарфе. – Но надо же и честь знать. Не напиваться до положения риз.

Вот чёрт. Реконструкторы хреновы. Сами скачут с одной поляны на другую, толкиенисты недоделанные. Реквизит не успевают сменить, грим с ушей стряхнуть. А туда же – голубчик! Ещё и прикалываются…

Шлёпаю по снегу за начальством. Бургачёв шагает, будто гвозди заколачивает. Мундирчик на нём новенький, брючки со стрелками отглаженные, чистенькие. Пуговицы блестят, значок на груди сияет. Как на парад собрался. Ничего, когда вся эта комедия закончится, я пойду с ребятами коньяк пить, а они побегут дальше, снег месить ногами.

Вот тогда и поглядим, кому хорошо, а кому – не очень.

Тем временем труп девушки взвалили на носилки, и двое в мундирчиках рысцой пронесли его мимо нас. Я, шлёпая вслед за "начальством", кинул взгляд.

Носилки тряхнуло, рука трупа свесилась, голова безвольно качнулась и глянула на меня кровавыми дырками вместо глаз. А я вдруг понял, что это не манекен. Если только реконструкторы, или кто там затеял эту глупую шутку, не стащили тело из морга. Потому что не бывает таких натуральных манекенов. Этот труп – настоящий. И девушку, что несут сейчас на носилках, в самом деле жестоко убили.

Глава 2

Зрелище убитой так и стоит перед глазами. Иду, машинально передвигая ноги, за начальником. Бургачёв останавливается, я тоже. Оглядываюсь и вижу такое, что даже окровавленные трупы перестают волновать. Лес закончился. Мы вышли к дороге. Вот тут меня подкосило окончательно.

Прямо по курсу, справа и слева – незнакомый пейзаж. Где покрытый снегом склон, где коттеджный посёлок вдалеке? Где грунтовка, лесополоса до горизонта? Двухэтажные кирпичные домики?

Ничего этого нет и в помине.

Лес обрывается внезапно. Да и не лес это, а ухоженный парк. Никаких обломанных веток, пней; между деревьев видны дорожки с деревянными лавочками. Да и навряд ли кто-нибудь станет строить вокруг леса ограду. Направо и налево тянется забор из металлических прутьев высотой в рост человека. Позади, за оградой, парк – деревья, кусты, а с другой стороны, перед нами – ровная белая полоса земли. Не кочки, не рытвины, а наверняка ухоженный газон. И стоим мы с Бургачёвым прямо под арочным входом ворот. Широких ворот, хоть на машине проезжай, хоть компанией иди.

За воротами прямоугольная площадка, на площадке стоит автомобиль. Из тех, что в музеях показывают, в стиле ретро.

Вниз по склону уходит старательно расчищенная от снега дорога. Расчищенная, судя по всему, обычной метлой и лопатой. Никакой техники, строго вручную. Вон, следы от прутьев по обочине прочерчены.

Но это всё пустяки.

Потому что посёлок исчез. Нет домиков из красного и белого кирпича, что стояли в полукилометре от леса. Из одного из этих домиков не так давно мы с Альбинкой вышли прогуляться до поляны. Вместо них прямо напротив парка, рукой подать, – расположилось коллекционное собрание каменных особняков. Каждый особняк выглядит, будто его хозяин желает переплюнуть соседа во всём. И им это удаётся. Каждому.

Чувствую, как к горлу подкатывает тошным комом паника. Да что же это делается, а? Ну ладно, маскарад на поляне ещё можно понять. Но это? Кто мог в одночасье натыкать новых домов на пустом месте? Да ещё таких – каменных, здоровенных? Дорогих, как не знаю что?

Надо признать – это уже не смешно. Одно из двух. Или мои друзья по универу вложились в шутку по полной, и не постояли за тем, чтобы усыпить своего друга (а иначе никак), отвезти в другое место, переодеть, поднять на ноги и вытолкать из дома в компании Альбинки. Или это всё бред. Сон, мираж, иллюзия. Потому что в попаданцев и параллельные миры я не верю. Враньё писателей, которые пишут свои книжки, напившись кофе и пива в лошадиных дозах.

Я зажмурился как можно сильнее. Не открывая глаз, сильно, с вывертом ущипнул себя за ляжку. Больно!

Открыл глаза. Ничего не изменилось. Особняки как стояли, так и стоят. А Бургачёв просверлил меня недобрым взглядом и бросил, эдак презрительно:

– Ежели нехорошо вам, господин стажёр, так отойдите в сторонку, утрите носик. Мне с вами цацкаться не с руки.

Вот как, значит. Не с руки ему. Прыщ на ровном месте. Настоящий ты или нет, а Димку Воронкова никто ещё носик утирать не посылал.

Подышал я, вдохнул как следует морозного воздуха, посмотрел мундирному говнюку прямо в переносицу и сказал:

– Не извольте беспокоиться, господин Бургачёв. Я в полном порядке.

Но мой сарказм пропал впустую.

– Раз в порядке, так за дело! – буркнул мундирный. – За мной.

Прошагали мы с ним мимо антикварной машины. Я только глаз скосил, увидел, что машинка новенькая, будто только с завода вышла. А рядом шофёр, мордатый мужик с усами вразлёт. Тряпочкой крыло протирает, аж покраснел от усердия.

Спустились мы по дороге, и к особнякам вышли. Тут начальник вытащил книжечку, карандашик и стали мы свидетелей опрашивать.

Муторное это дело оказалось. Неприятное. Муторное, потому что каждый особняк за оградой железной стоял, и чтобы туда попасть, надо было постараться. А неприятное потому, что хозяева там были под стать своим домам. Такие гонористые, куда там Бургачёву. Я, хоть и в обалдении находился от всего, что случилось, и то почувствовал.

Хоть мундирный мой начальник от дома к дому всё больше кипятился, как чайник на плите, виду не показывал, потому что ясно было – с этими людьми лучше не ссориться. Смотрели они на нас, как на блох в шубе.

А самое обидное, что толку от наших стараний не было никакого. Никто ничего не видел, не слышал, и понятия не имеет, о чём вообще речь. Как сговорились. А может, и правда не знают, поди пойми.

Так, с книжечкой и карандашиком, дошли мы до последнего в списке дома. Последнего по списку, но не по значению. По тому, как мялся перед входом Бургачёв, стало ясно даже мне – не хочет мой начальник туда идти. То ли боится, то ли с души его воротит. Домик потому что самый пафосный из тех, что мы уже прошли. И стоит прямо посередине ряда, но мы до сих пор его старательно обходили.

Тут Бургачёв наконец решился, вздохнул и пошёл на приступ. Я за ним.

К тому времени мы всех собак переполошили в этом пафосном местечке. Так что ворота нам открыли почти сразу.

Встретил нас такой важный лакей, что я сперва подумал – сам хозяин к нам спустился.

Разговаривал важно, пыжился, на нас смотрел свысока – что неудивительно, ведь ростом и габаритами лакей походил на шкаф. Двустворчатый.

За лакеем маячила ещё миленькая служаночка. Чистенькая, ухоженная, сама в платьице тёмном, в белом фартучке. Ну прямо старшеклассница в парадной форме старого образца. Я даже подумал, что это дочка хозяйская в школу собралась. Или, что ещё смешнее, мы хозяев застали в разгар ролевой игры, и это у них забава такая, с переодеванием…

Тут нас пригласили наверх. Поднялись мы по мраморной лестнице – впереди служаночка (или горничная, кто их разберёт), за ней мой начальник, а я следом. Перила на лестнице полированного дерева, балясины в золотых завитушках, листочках и ангелах с крыльями. Всё блестит, сверкает и переливается. На потолок глянул – там небо синее нарисовано, всё в облаках, пузатых ангелочках и чем-то ещё. Я аж запнулся, и чтобы с лестницы не скатиться, стал на горничную смотреть. Вид сзади у неё не хуже, чем спереди оказался.

Наконец мы с начальником поднялись наверх, там нас в кабинет провели.

Бургачёв блокнотик свой выставил, карандаш наизготовку взял. Ни дать ни взять – рыцарь со щитом и копьём. Я чуть позади него стоял, и видел, что затылок у него весь мокрый от пота, а спина как деревянная. Нервничает начальник.

Но удивляться нечему – обстановка внушала. И хозяин ей под стать.

Росту владелец дома оказался небольшого. Прямо скажу – такой себе мужичок, самый обыкновенный. Увидишь на улице, пройдёшь мимо и не вспомнишь, как выглядел.

Если только этот человек не в парчовом халате, вот как сейчас. А может, не парча, не разбираюсь я в этом, но – богато. Лицо круглое, волосы коротко стриженые, видно, чтоб не выдавать начинающуюся лысину. Бородка короткая, усишки редкие, но ухоженные. На пальцах тяжёлые кольца, под халатом – белоснежная рубашка виднеется.

И веет от человека богатством, как из холодильника – холодом.

– Вы бы, господа сыщики, по деревне побегали, в поселение заглянули, – брюзгливо сказал хозяин. – Ежели труп нашли, туда идите, где всякий подлый народишко обитает. В кабак загляните. Так нет, они приличных людей беспокоят понапрасну.

Смотрю, у начальника моего шея совсем побагровела. Того гляди, лопнет от злости начальник мой. Но Бургачёв ничем свою злобу не выдал, а ответил спокойно:

– В поселение и прочие места мы непременно заглянем, господин Филинов. А пришли мы вас беспокоить потому, что таково было распоряжение господина капитана. Господин капитан велел выяснить, не знает ли кто из приличных господ, почему в парке, где приличные господа гулять изволят, тело невинной лилии лежит, злодейски убитое. Нет ли среди благородных жильцов знакомых у неё?

Опаньки. Шах и мат. Не повышая голоса, Бургачёв хозяина дома в нокдаун отправил. Побагровел хозяин, рот открыл, а сказать ничего не может.

И что такое – невинная лилия? Не цветочек же, в самом деле. Но поразмышлять о цветочках не получилось.

Распахнулась боковая дверь – я её сразу и не заметил, среди всего этого богатства – и в кабинет вплыла дама.

Сразу видно – дама солидная, даже не так – респектабельная. Уважаемая жена, мать семейства и опора благотворительного фонда по совместительству.

Она, в отличие от своего супруга (а что это жена хозяина дома, сомневаться не приходилось), одета была в скромные цвета и совсем не сверкала. Платье чёрное, только на шее брошка кружева подпирает, тоже чёрная, но солидная. На безымянном пальце перстень, в перстне бриллиант размером с хорошую вишню. Лицо пухлое, глаза светлые, как выгоревшее небо, серые волосы затянуты в узел на макушке. Не красавица, и возрастом под полтинник. Но как хозяин дома её увидел, сразу в кресле подобрался, халат оправил и лицо строгое сделал. Как подменили человека.

– Аннушка, чаю господам из полиции, – приказала она, и служанка-горничная пулей метнулась вон из кабинета.

– Прошу присесть, господа, – повела рукой хозяйка. На что мой начальник вежливо отказался, под предлогом занятости.

– Прошу, прошу, господа полицейские. Вы свой долг выполняете, мы – свой. Разъясните, что случилось?

Появился чай. Аромат умопомрачительный. Это вам не чай из пакетиков – и рядом не стоял. Тут же вазочки с баранками и всякой сдобой. У меня в желудке заурчало, как назло.

– Угощайтесь, молодые люди, – повела рукой хозяйка. Стало ясно, что просто так мы отсюда не уйдём. – Служба службой, но замерзать живой душе не дело.

Деваться некуда. Бургачёв неохотно присел, чашку взял, но пить не стал – только вид сделал.

А я баранку взял – для эксперимента. Не потому, что у меня от голода живот подвело. Хотя и поэтому тоже. Говорят, во сне ничего сделать не получается по-настоящему. Например, если снится тебе, что ты туалет ищешь, значит, приспичило тебе. Но не найдёшь ты во сне себе места, где дела свои сделать, никак. Ну а если всё-таки получится, проснёшься ты утром на мокрой простыне. Если же голодный, снится тебе будет всякое вкусное, но попробовать ты это всё не сможешь. Вкуса не ощутишь, и прожевать не получится. Разве что подушку…

Короче, взял я баранку и откусил – под недобрым взглядом начальника. Вкусная баранка, сдобная, прямо во рту тает. Сам не заметил, как умял.

И тут же замер от испуга. Это что же получается – не сон? Поел, вкус ощутил, как взаправду?

Хозяйка меж тем, пока я эксперименты проводил, из Бургачёва информацию вытягивала.

Тот отвечал коротко, и видно было, что разрывается начальник между вежливостью и служебным долгом.

– Неужели никто не хватился бедной девушки… Вы ведь сказали – девушка? – говорила хозяйка, самолично подливая чай в чашки. – Должны быть родные, друзья… Кто же будет в такой ранний час в парке гулять?..

– Я не говорил, что девушка, – Бургачёв покрутил чашку в руке, поставил на блюдце. – Я сказал… э-э… как бы это выразиться… лилия. Простите. Предположительно.

– О. Вот как, – дама выпрямилась, губы поджала.

Но взгляд у ней так и загорелся. Не подумал бы, что эти бледные глаза так сверкать могут.

А хозяина дома аж перекосило. Но он тут же сделал покерфейс на загляденье. Ох, что-то здесь нечисто.

– И мы хотели бы опросить всех слуг в вашем доме, – заявил мой начальник. – Такой порядок. Все должны быть опрошены.

– Ну что же, раз такой порядок… – протянула женщина. И на мужа взгляд бросила.

Тот уже совсем себя в руки взял, и кивнул холодно так – типа, разрешаю.

На этом Бургачёв поднялся, попрощался очень вежливо, и мы ушли.

* * *

Слуг мы, разумеется, опросили. Да только ничего, как и в других особняках, из этого не вышло. Зато уже на выходе мне повезло. Смотрю краем глаза, а позади та самая горничная стоит, из-за лестницы выглядывает, и рукой мне знак делает. Я, не будь дурак, своему начальнику сказал:

– Господин Бургачёв, э-э… один момент!

– Что такое?

– Надо мне… после чая… по малой нужде.

– Терпи. Нечего в чужих домах нужду справлять! – буркнул начальник со злостью. Видно, что хочет убраться отсюда поскорей.

– Не могу терпеть, совсем припёрло. Пожалуйста, я на секундочку!

– Ладно. Да поживее!

Вот и ладненько. Метнулся я назад.

Девица меня быстренько за рукав ухватила и оттащила в сторонку, в тёмный уголок. Там остановилась, голову склонила, будто стесняется, и говорит:

– Господин полицейский, я так испугалась, у меня аж сердечко выпрыгивает! Видите?

И ладонь себе на фартучек положила – там, где сердце. Ну, до сердца там ещё глубоко. Сначала надо фартучек снять, платьице расстегнуть…

Она увидела, что я смотрю куда надо, глазками стрельнула из-под чепчика (или как там это называется), и ладонь мне сжала.

– Ох, пожалуйста, скажите мне, господин офицер, что всё будет хорошо! Это же ужас такой, мёртвое тело! А может, и не одно?

Смотрю – девица глазки закатила и на ногах пошатнулась. Ага, слыхали и читали мы про это. Это они в обморок так падают. От тугого корсета. Только нет на ней корсета, видно по всему.

– Не беспокойтесь, гражданка, – говорю строго. Правда, голос у меня дрогнул, чего уж там. Ведь если кого в тёмном месте прислонить к тёплой стенке, всякое может случиться. – Всё под контролем! Ваша полиция вас бережёт!

Тут она в обморок падать передумала, глазами поморгала, выхватила из кармашка фартука бутончик – цветок какой-то, – и в ладонь мне сунула.

– Вы такой милый! Вы так меня успокоили! Как мне вас отблагодарить? Даже не знаю. Вы ведь в городе живёте? Я иногда там бываю. В кондитерской у Савельева Саввы. Обычно до полудня. Пироженые там очень вкусные… Если зайдёте туда, скажем, в субботу, можно пироженых покушать…

Выбрался я из-под лестницы весь вспотевший. Бургачёв на меня посмотрел, губы скривил, но ничего не сказал. Только на бутончик в руке глянул, усмехнулся гаденько так, и зашагал к воротам.

Я – за ним. В голове кавардак, в руке – цветочек, на душе – маета.