Текст книги "Козел и бумажная капуста"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

В коридоре послышались голоса, и я срочно начала запихивать мусор обратно в корзину, и вот тогда-то на глаза мне и попалась смятая бумага с французским текстом. Правда, текстом назвать это было нельзя – копируемый документ был сильно смазан, можно разобрать только отдельные слова. То есть я-то как раз не могла этого сделать, потому что в школе изучала английский. Я запихнула бумагу в карман, а корзину с мусором поставила на место.

Шаги в коридоре удалились, в комнате по-прежнему никого не было. Я решила дождаться Ульяну и ретироваться, взяв у нее все телефоны и оставив номер моего мобильника.

Ульяна что-то здорово задерживалась, видно, заболталась с кем-то, и в это время неожиданно зазвонил светло-бежевый телефон на ее столе. Поскольку больше некому было ответить на звонок, я сняла трубку.

– Что же ты думаешь – от меня так просто спрятаться? – прозвучал в трубке слишком хорошо знакомый мне голос, тот голос, который я теперь слышала даже в кошмарных снах – хрипловатый баритон телефонного шантажиста. – Не надейся, дорогая, ты от меня так легко не отделаешься. Если хочешь, чтобы тебя оставили в покое – отдай записную книжку. Это только для начала...

Вот, именно этого я и боялась. Телефонная книжка Павла – это только первый шаг, первое требование. На этом шантажист, конечно, не остановится.

– Пошел ты к черту! – рявкнула я и бросила трубку на рычаг.

И уставилась на телефон.

Когда мне нужно было позвонить в похоронное бюро, Ульяна показала на другой телефонный аппарат – черный, стоящий на отдельном столе. А этот, бежевый, по которому я сейчас разговаривала, – местный телефон.

Значит, этот шантажист сейчас находится где-то здесь, поблизости, может быть, в соседней комнате...

Я зябко передернулась. Мне показалось, что прямо в спину кто-то смотрит холодным насмешливым взглядом.

Хотя, может быть, я и преувеличиваю. Возможно, он звонил снизу, от охранника, там тоже есть местный телефон. Вспомнив про охранника, я рассердилась. Меня мариновал чуть не сорок минут, а сам пускает всяких преступников! Нужно срочно уносить отсюда ноги, но перед этим я решила сделать еще кое-что.

В комнате по-прежнему никого не было, тогда я придвинула к себе городской телефон и набрала номер из записной книжки Павла, номер Лидии Андреевны Скавронской, о которой так много узнала интересного из разговора с Ульяной. Вернее, про нее саму я ничего особенного не узнала, но вот от нее надеялась кое-что узнать. Может быть, Павел звонил ей и успел договориться о встрече?

Трубку сняли почти сразу, но вместо голоса тихой интеллигентной старушки, который я ожидала услышать, раздался бодрый и энергичный мужской голос.

– Слушаю вас! – пророкотало в трубке.

– Могу я попросить Лидию Андреевну? – осведомилась я неожиданно заискивающим тоном.

– А кто ее спрашивает? – вежливо, но непреклонно поинтересовался мой собеседник.

Голос его показался мне смутно знакомым.

– Это... – я хотела ответить уклончиво, но подумала, что тогда и собеседник ничего мне не скажет, и, оглядевшись по сторонам, решительно заявила: – Вас беспокоят из архитектурно-строительной фирмы «Атлант». Лидия Андреевна имела дела с нашей фирмой, и у нас возник к ней небольшой вопрос, поэтому мне нужно поговорить с ней.

– Вот ведь какие дела... – мой собеседник замялся, – Лидия Андреевна не сможет подойти к телефону, она скончалась.

И тут я вспомнила этот голос. Не столько даже голос, сколько эту присказку: «вот ведь какие дела». Это был не кто иной, как капитан Овечкин, один из двух капитанов, которые нанесли мне визит на следующий день после ужасной гибели Павла.

Я сбивчиво извинилась и повесила трубку, пока капитан Овечкин тоже не узнал меня – иначе у него может возникнуть ко мне целый ряд неизбежных вопросов. А так... пусть он проверяет, откуда ему звонили, пусть прослеживает звонок – ему подтвердят, что звонили действительно из архитектурно-строительной фирмы «Атлант»...

Но что же означает присутствие капитана Овечкина в квартире Лидии Андреевны Скавронской? Он сказал, что Лидия Андреевна скончалась. Однако, если умирает своей смертью тихая одинокая старушка, милиция обычно не проявляет к такому событию интереса. Значит, Лидия Андреевна умерла не своей смертью? Ее убили? Тогда запись в блокноте Павла приобретает особый смысл...

Я схватила сумку, сунула в нее записную книжку и выскочила в коридор, где столкнулась с Ульяной. Пробормотав слова прощания, я устремилась к лестнице, крича, что позвоню ей завтра.

Охранник чуть в стороне от двери читал иллюстрированную газету и не обратил на меня ни малейшего внимания. Как видно, я правильно поняла его сущность: он опасается только входящих людей, выходящие его мало интересуют.

Оглядываясь по сторонам, я припустила по улице. Никто меня не преследовал. На улице было жарко и душно, видно, собиралась гроза. Почувствовав, что если не выпью немедленно чего-нибудь холодненького, то свалюсь тут же на месте, я заскочила в первое попавшееся кафе и попросила апельсинового сока со льдом. Народу в кафе было мало, я села так, чтобы наблюдать за входной дверью, хотя, что мне это даст, и сама не знала. Если даже войдет шантажист, как я узнаю его в лицо? Но мне надоело бояться и убегать, следовало сесть и спокойно подумать.

Если принять как гипотезу, что Пашина смерть связана с тем самым конвертом, который работяги нашли в старом сейфе (а мне ничего больше и не остается), то в дело вмешивается таинственный шеф – как его там? Валерий Васильевич. Пока точно известно, что именно он забрал конверт с бумагами.

Теперь, если я не ошиблась, а я ручаюсь в том, что узнала по телефону голос капитана Овечкина, то смерть Лидии Андреевны Скавронской произошла не случайно. Не естественная была смерть у бедной старушки, иначе капитан Овечкин не торчал бы у нее в квартире. Тогда возникает множество вопросов. Когда умерла бабулька – до или после Павла? А может быть, она уже была мертва в тот четверг? А если нет, звонил ей Павел или нет? Звонил ли ей шеф и куда он вообще дел бумаги? Что было в этих бумагах?

Насчет последнего вопроса я могу только апеллировать к остаткам французского письма, отдельные слова, возможно, удастся разобрать. К шефу пока лучше не соваться, а вот выяснить, когда умерла старушка Скавронская, можно путем расспрашивания соседей – надежный проверенный способ. Я приободрилась и в это время в моей сумочке запищал мобильник.

– Дорогая, с тобой ничего не случилось? – спрашивал взволнованным голосом Вадим. – Ты вдруг пропадаешь надолго и совершенно не даешь о себе знать.

– Ты очень кстати! Ты мне нужен! Вернее, не ты, а машина! – выпалила я и тут же опомнилась. – Извини...

– Куда на этот раз? – холодно осведомился он.

– К Скавронской, – чтобы не тратить времени даром, быстро ответила я, – улица Вавилова, дом десять.

О том, что старуха мертва и там с утра была милиция, я решила пока не упоминать, а то Вадим ни за что меня туда не повезет. Расскажу ему по дороге. Почему-то мне казалось, что мы и так потеряли очень много времени, что, если сейчас не раскроется загадка смерти Павла, шантажист никогда от меня не отстанет.

Мы заехали во двор, проехали между двух подъездов и остановились возле того, где была нужная нам квартира. Вадим заглушил мотор и посмотрел на меня.

– Ну, что дальше?

– Не знаю, – промямлила я.

В квартире никого не было, это мы выяснили, позвонив туда по мобильному. Позвонить в соседние квартиры и представиться милицейскими сотрудниками мы не могли – соседи только что видели других милиционеров. На лавочке у подъезда прочно обосновались две старухи. Я сразу же отбросила мысль попробовать разжиться информацией у них – уж слишком скандальные и вредные физиономии. У меня плохие отношения со старухами, не любят они меня.

– Может быть, ты попробуешь? – умоляюще спросила я Вадима. – У тебя вид располагающий...

Он неохотно открыл дверцу и вдруг замер, вглядываясь в проходящую мимо женщину. Я ревниво взглянула на нее, но тут же успокоилась: замотанная, бедно одетая, изможденная женщина средних лет...

– Елена Вячеславовна! – окликнул ее Вадим.

Женщина застыла на месте, оглянулась и подошла к машине, робко улыбаясь:

– Вадим Романович, надо же, вы меня признали!

– У меня память профессиональная, – Вадим в ответ тоже улыбнулся, – я своих больных не забываю. Это – Елена Вячеславовна Подберезкина, я несколько лет назад лечил ее больное сердце... – пояснил он мне, – как вы себя чувствуете, Елена Вячеславовна?

– Ничего... – протянула она, пряча глаза, но при этом инстинктивно прикоснулась рукой к груди.

– Надо бы вам операцию... – озабоченно проговорил Вадим.

– Ну, это мне не по средствам, – отмахнулась Елена Вячеславовна, – вы же знаете...

– А вы разве здесь живете? Вроде вы тогда жили в Сосновой Поляне?

– Там и живу. А здесь тетя моя жила, Лидия Андреевна, да вот несчастье с ней...

– Лидия Андреевна? – вклинилась я в разговор, услышав знакомое имя. – Скавронская?

– Да, – удивленно повернулась ко мне Елена Вячеславовна, – а что, вы были знакомы с тетей Лидой?

– А что с ней случилось? – ответила я вопросом на вопрос. — Я ей позвонила, а там милиция.

– Такое несчастье! – Женщина всхлипнула и снова привычно прижала руку к больному сердцу. – Тетю Лиду убили... может быть, только ударили, но много ли старухе надо! И не взяли ведь ничего, да у нее ничего и не было, но сейчас наркоманы готовы за грош убить. Перевернули все в доме вверх дном, видно, искали что-то ценное, да откуда у нее... Если что и было, давно уже продано.

Я вспомнила свою перевернутую вверх дном квартиру, вспомнила, как капитан Овечкин рассказывал о разгроме в доме Ольги Павловны – которую, кстати, тоже ударили, только она помоложе и покрепче старухи Скавронской и отделалась сотрясением мозга. Во всем этом чувствовался один стиль, одна рука.

Елена Вячеславовна заметно побледнела. Вадим подскочил к ней, подхватил под локоть:

– Я же говорил, вам совершенно нельзя волноваться! У вас в любую минуту может начаться приступ! Давайте поднимемся в квартиру вашей тети, вы приляжете, а я послушаю ваше сердце и, может быть, подберу лекарство, а в крайнем случае вызову транспорт и госпитализирую...

– Нельзя мне в больницу! – ахнула женщина. – Вы же знаете, дети, муж... они без меня пропадут...

– Ничего не случится! Ваш муж – здоровый человек...

– Но он такой беспомощный!

– В любом случае пойдемте в дом, ехать вам сейчас никуда нельзя.

Я поддержала ее под другой локоть, и мы осторожно повели Елену Вячеславовну к подъезду. Она тяжело, с сипением дышала, лицо ее на глазах бледнело.

К счастью, лифт работал. Мы поднялись на четвертый этаж. Женщина дрожащими руками достала из сумочки ключи от квартиры, Вадим помог ей открыть дверь.

Самая обычная крошечная двухкомнатная квартирка. Видно, очень уж нужны были той фирме, что собиралась устроить фитнес-центр, те две коммуналки на Саперном, раз старухе дали аж двухкомнатную! Но Ульяна говорила, что комнаты там были огромные, потолки высоченные – четыре метра, что ли. Представляю, каково было несчастной Лидии Андреевне Скавронской очутиться в этой двухкомнатной собачьей будке после тех потолков!

В квартире действительно царил беспорядок, немыслимый для жилища аккуратной одинокой старушки. Мы помогли Елене Вячеславовне дойти до дивана, уложили ее. Вадим нашел аптечку, дал больной таблетку нитроглицерина, прослушал ее сердце, вместо стетоскопа воспользовавшись тонким стаканом.

Полежав и приняв лекарство, женщина немного приободрилась и порозовела.

– Ничего страшного, – сказал наконец Вадим, – госпитализация необязательна. Но только прошу вас – избегайте любых переживаний! Это может быть для вас очень опасно!

Отдышавшись, Елена Вячеславовна начала рассказывать:

– Я два дня звонила тете Лиде, а у нее телефон не отвечает. А ведь она давно уже самостоятельно никуда не выходила, тем более когда переехала, сами понимаете, вокруг все незнакомое. Я тогда позвонила на телефонную станцию – хотела узнать, исправен ли телефон. Они сказали, что с телефоном все в порядке. Тогда я все бросила и поехала сюда, а здесь... – Женщина снова громко всхлипнула, а Вадим осторожно взял ее за запястье и сказал:

– Никаких волнений! Вы меня не поняли? Никаких волнений! О детях своих подумайте!

– Да, конечно, – Елена Вячеславовна снова всхлипнула, но дыхание ее понемногу становилось ровнее, – а я все думаю – может, если бы я сразу сюда приехала, как только почувствовала неладное, тетя Лида еще была жива и я могла бы ей помочь...

– А когда это случилось? – довольно невежливо вклинилась я, чем заслужила неодобрительный взгляд Вадима.

– Что случилось? – Елена Вячеславовна остановилась на полуслове.

– С какого дня никто не подходил к телефону? И когда вы приехали и нашли Лидию Андреевну мертвой? – спросила я.

Вадим из-за плеча больной показал мне кулак, но Елена Вячеславовна не вскрикнула, не потеряла сознание, а довольно внятно ответила, что звонить она начала с четверга, но звонила вечером, так что очень может быть, что тетя Лида не слышала звонка, потому что по вечерам у нее громко работает телевизор.

Старуха была глуховата, поняла я.

Забеспокоилась Елена Вячеславовна с пятницы, но только в субботу позвонила на телефонную станцию, а поехать смогла лишь в воскресенье.

– А что говорит милиция, когда она умерла?

– Возможно, в пятницу... – Елена Вячеславовна вытерла глаза платочком и снова принялась сетовать на то, что не придала значения вначале своему беспокойству и не проведала тетю в пятницу или даже в четверг вечером.

Я вполуха прислушивалась к ее словам и внимательно оглядывалась вокруг.

Милиция оставила в квартире все в том виде, как в момент убийства, только увезли сам труп старушки. Безусловно, убийца устроил здесь настоящий обыск, точно такой же, как у меня дома, – поспешный, неаккуратный, но очень дотошный – все вывалили на пол из шкафов и полок, разворошили устоявшийся быт одинокой старой женщины. Это выглядело так же, как у меня, и так же, как у Ольги Павловны.

За одним исключением. Меня не застали дома и поэтому не оглушили, как мою несостоявшуюся свекровь, и не убили, как бедную старушку Скавронскую.

Но вот что еще важно: у меня в квартире искали Пашкину записную книжку, во всяком случае, так я считала. То же самое – у Ольги Павловны. Но что же искали здесь?

Коричневого блокнота в кожаной обложке в этой квартире никак не могло быть, да и блокнот этот имело смысл искать только из-за телефона Скавронской, который был там записан. Что же в таком случае убийца искал в этой квартире?

Я вспомнила разговор с Ульяной, вспомнила, как она говорила о найденных в старом сейфе документах. Скавронская раньше жила как раз в той самой квартире, где был замурован сейф. Что-то за всем этим определенно маячило...

– Аня! – окликнул меня Вадим. – Я схожу в аптеку. Елене Вячеславовне обязательно нужно сделать инъекцию, а здесь в аптечке нет даже одноразового шприца. Посиди с ней полчасика, если станет хуже, дай еще таблетку нитроглицерина.

Я подсела к больной женщине. Вадим хлопнул входной дверью. В квартире наступила тишина. Елена Вячеславовна прикрыла глаза и задремала. Лицо ее было покрыто нездоровой сероватой бледностью, на лбу выступили мелкие капли пота. Неожиданно она широко открыла глаза и медленно, задумчиво проговорила:

– А ведь моя тетя Лида происходила из старинной и очень богатой семьи...

– Из какой семьи? – заинтересовалась я.

Но в это мгновение раздался звонок.

Я поспешила к двери – должно быть, Вадим вернулся быстрее, чем обещал.

Но на пороге стояли те, кого я меньше всего ожидала увидеть, – два капитана, Овечкин и Быков. Я-то думала, что они уже сделали все, что хотели сделать в квартире убитой Скавронской, а они, оказывается, просто вышли перекусить. Или погулять. Или покурить. Или не знаю еще что. Во всяком случае, сейчас два капитана приперлись в квартиру в самый неподходящий для меня момент.

Похоже, они тоже были удивлены.

– Гражданка Соколова? – изумленно проговорил Быков.

– Анна Сергеевна? – повторил вслед за ним Овечкин. – А вы-то здесь какими судьбами?

– Действительно! – Быков сверлил меня пронзительным, недоверчивым следовательским взором. – Что вы здесь, интересно, делаете в отсутствие хозяев? И как вы сюда попали?

– И ничего не в отсутствие! – возмутилась я. – Елена Вячеславовна здесь, племянница покойной Скавронской! Ей плохо, у нее больное сердце, а мой друг доктор Романов – ее лечащий врач...

– Кто там? – донесся из комнаты встревоженный голос Елены Вячеславовны.

Капитан Быков устремился на этот голос, как гончий пес на крик раненой лани. Не знаю, что он там рассчитывал увидеть – связанную по рукам и ногам жертву с утюгом на животе или груду золотых монет царской чеканки посреди комнаты, – во всяком случае, вид скромно лежащей на диване больной женщины явно его разочаровал.

Однако он тут же попытался проявить свой скверный нрав и с порога рявкнул на Елену Вячеславовну:

– А вы что делаете в помещении? Здесь еще не закончены следственные действия!

Я зашикала на злобного капитана:

– Тише вы, говорят же – у человека плохо с сердцем!

– Ну, Слава, ты перегибаешь! – подоспел мне на помощь «добрый следователь», мягкосердечный капитан Овечкин. – Елена Вячеславовна – законный владелец квартиры, ты же знаешь, ей разрешили посещать... Основные следственные действия закончены, а она обещала не нарушать пока картину преступления...

Я хотела вклиниться и сама спросить, что они-то делают в квартире? Если бы Елене Вячеславовне запретили пока появляться в квартире покойной тети, то должны были опечатать дверь. Они этого не сделали, значит, надо было перед тем, как посетить квартиру, созвониться с наследницей, чтобы она была здесь. Они прекрасно знали, что Елена Вячеславовна тут не живет, и приезжать может не часто – у нее муж, дети, работа, болезнь, и живет она далеко... Ведь у них ключей нет. А в таком случае как эти шустрые два капитана попали в квартиру утром? Небось открыли дверь отмычкой для удобства. Нарушают закон капитаны. Допускаю, что они честные люди и ничего из квартиры не прихватят – что у старухи красть-то, но все же...

По зрелом размышлении я решила промолчать.

Быков, разглядев наконец землистую бледность Елены Вячеславовны и ее больной вид, устыдился и пошел на попятную. Однако я по-прежнему казалась ему весьма подозрительной. Он выманил меня на кухню и, стараясь не слишком кричать, повел наступление по всем правилам военной науки, сменяя яростный штурм ложными тактическими отступлениями.

– Так как же вы, Соколова, объясните свое присутствие в этой квартире?

– Я же сказала вам: мой друг, доктор Романов, – лечащий врач Елены Вячеславовны, а я зашла вместе с ним...

– И где же этот доктор Романов? – издевательским тоном проговорил Быков, оглядываясь по сторонам. – Что-то я его не вижу!

– Он пошел в аптеку купить кое-что из лекарств, а меня он просил присмотреть пока за больной. Кстати, вы меня увели от нее, а ей может понадобиться помощь.

– Сейчас, сейчас, я надолго вас не задержу, – в голосе Быкова послышалось наигранное смирение. – Допустим, про вашего знакомого врача вы говорите правду, и мы вам поверим – особенно если нам удастся дождаться этого доктора Романова и увидеть его собственными глазами. Но согласитесь, Анна...

– Сергеевна, – подсказала я.

Мне вовсе не хотелось, чтобы этот наглый самоуверенный тип обращался ко мне по имени.

– Сергеевна, – повторил он за мной, – согласитесь, что это все-таки выглядит странно.

– Что именно? – сухо спросила я.

– То, что вы оказываетесь здесь, в этой квартире, на месте совершения преступления.

– Но, извините, я оказалась здесь не в момент преступления, а значительно позднее!

– А это еще надо проверить, – капитан Быков показал зубы, – а где вы были в момент преступления?

– А когда это произошло? – поинтересовалась я с самым невинным видом.

– А вы не знаете? – с таким же невинным видом ответил он вопросом на вопрос.

Я не переношу такую манеру.

– Нет, не знаю.

– Ну, допустим... вообще-то, это тайна следствия.

– Тогда – извините, никак не могу удовлетворить ваше любопытство. Как я могу сказать, где я была неизвестно когда?

– Тем не менее очень странно. У вас в квартире, когда мы с коллегой нанесли вам визит, тоже был... м-м... некоторый беспорядок. Мать вашего знакомого, Павла Елисеева, находится в больнице вследствие нападения на нее неизвестных лиц, и у нее в квартире тоже все перевернуто вверх дном. Сам Павел Елисеев погибает в дорожно-транспортном происшествии... И все эти удивительные события происходят в какие-то несколько дней! Вам это не кажется странным?

Я пожала плечами:

– Мне это, может быть, и кажется странным, но еще более странным является то, что вы, вместо того чтобы искать настоящего виновника, пытаетесь давить на меня.

– А вот это только потому, что вы снова оказались на пути следствия!

– Может быть, вы все-таки позволите мне пройти к больной женщине? Я хочу убедиться, не стало ли ей хуже.

– Я вас не задерживаю, – мрачно ответил Быков.

Я прошла в комнату к Елене Вячеславовне и посмотрела на нее. Она полулежала на диване и беспокойно следила за капитаном Овечкиным, который внимательно осматривал разбросанные по комнате вещи. А я-то удивлялась, почему он не вмешивался в наш разговор с Быковым!

– Как вы, Елена Вячеславовна? – я подсела к женщине и взяла ее за запястье.

Конечно, я не специалист, но, на мой взгляд, пульс у нее был слабый, но ровный.

– Ничего, – ответила она и добавила вполголоса: – Что они все ищут и ищут? Ну что такого могло быть у тети Лиды?

Капитан Овечкин имел весьма жалкий вид. Присев на корточки, он перебирал разноцветные шелковые лоскутки, заштопанные кофточки, клубки пряжи, вышитые платочки и прочие незамысловатые принадлежности старушечьего рукоделия. Он расслышал вопрос Елены Вячеславовны и проговорил:

– Именно это я и хочу выяснить – что могло быть у вашей тети настолько ценное или настолько важное, чтобы из-за этого ее могли убить? И вы могли бы помочь нам. Может быть, в вашей семье хранились какие-то художественные ценности?

– Ничего такого я не знаю, – сухо ответила женщина.

– Но ведь вы же не хотите, чтобы убийца вашей тети остался безнаказанным?

– Естественно, не хочу! – возмутилась Елена Вячеславовна. – Но никаких особенных ценностей у нас в семье не было. Тетя Лида жила очень бедно. До революции, конечно, кое-что было, дед тети Лиды Федор Алексеевич Скавронский был богатый хлеботорговец, но он разорился, а то, что осталось, пропало в двадцатые годы. А уже самые последние крохи продали в блокаду, обменивали на хлеб. Тем только и выжили...

Я, конечно, знаю об этом лишь с маминых и тетиных слов, – уточнила Елена Вячеславовна, чтобы мы, не дай бог, не подумали, что она так стара.

– Значит, от прежних богатств совершенно ничего не осталось? – протянул Овечкин, задумчиво рассматривая вышитую подушечку для иголок.

– Ничего, – твердо ответила женщина, – тетя жила очень бедно. Да и у нас... обстоятельства неважные, если бы что-нибудь осталось, тетя постаралась бы помочь...

– Понятно, – кивнул Овечкин, не дослушав фразу, – ладно, не буду вас утомлять. Слава! – окликнул он Быкова, хозяйничавшего на кухне. – У тебя там все?

Ответить коллеге Быков не успел, потому что в дверь квартиры позвонили.

Быков, как коршун, бросился к дверям, застыл сбоку от входа с пистолетом в руке и страшным шепотом приказал мне:

– Откройте дверь!

Я посмотрела на него, как на идиота, и только что не повертела пальцем у виска. Спокойно открыла входную дверь. Как я и ожидала, на пороге стоял Вадим.

– Вадим, не пугайся, – поторопилась я предупредить его, и тут же из-за моей спины выскочил капитан Быков с яростным криком:

– Стоять на месте! Руки вверх! Милиция! Немедленно предъявить документы!

– Это капитан Быков, – представила я милиционера, – я предупреждала тебя, не пугайся. Он немножко нервный.

– Так что мне все-таки делать? – удивленно спросил Вадим. – Поднять руки или предъявить вам документы? Одновременно сделать то и другое я не смогу.

– Не разговаривать! – рявкнул Быков. – Кто вы такой?

– Это доктор Романов, – пояснила я, – про которого я вам говорила. Он лечащий врач Елены Вячеславовны.

– Что же тогда он молчит? – Быков сбавил тон и убрал пистолет, но выглядел чрезвычайно сурово.

– Потому что вы сами ему только что приказали не разговаривать, – ответила я за Вадима, который в полном изумлении смотрел на истеричного капитана.

– Слава, опять ты перегибаешь, – в коридоре появился Овечкин, – вот ведь какие дела, доктор... да вы проходите. Что вы на пороге остановились... Мы тут с вашей пациенткой разговариваем...

– Да меня ваш коллега так темпераментно встретил, – Вадим опасливо покосился на капитана Быкова и прошел в квартиру, а я захлопнула за ним дверь. – Только я очень прошу вас, будьте осторожны с Еленой Вячеславовной, у нее больное сердце, ей нельзя волноваться...

– Документы предъявите! – вклинился в разговор Быков, по-прежнему с недоверием взиравший на Вадима.

– Да ради бога! Водительские права вас устроят?

Вадим протянул суровому капитану документ. Быков посмотрел на права, отдал их хозяину и недовольно пробурчал:

– Лучше бы паспорт. В правах прописка не указана.

– Вот паспорта, извините, с собой не ношу, – Вадим развел руками, – вдруг потеряю? А потом восстанавливать очень хлопотно, вы знаете, как ваши коллеги работают?

– Ну ладно, Слава, – Овечкин потеснил своего коллегу к дверям, – доктору нужно заняться своей пациенткой. Пойдем, пожалуй. Я в комнате все вещи осмотрел...

Быков явно был недоволен тем, что не смог разоблачить преступный заговор, но тем не менее сделал под конец лицо сурового следователя и проговорил сквозь зубы, повернувшись в мою сторону, но упорно не глядя в глаза:

– А с вами, Соколова, мы еще встретимся. Мне положительно не нравится, что вы постоянно оказываетесь у нас на пути. Положительно не нравится!

Дверь за двумя капитанами захлопнулась, Вадим подсел к Елене Вячеславовне, осторожно обломил верхушку ампулы и подготовил шприц для инъекции.

Я ходила по комнате, разглядывая в беспорядке разбросанные вещи. Как у всякой старушки, у покойной Скавронской накопилась прорва совершенно ненужного хлама, который ей было просто жалко или недосуг выкинуть.

Теперь новые хозяева квартиры быстро решат эту проблему, и большая часть старушкиных вещей отправится на помойку.

На стенах комнаты были развешаны выцветшие фотографии в скромных деревянных и картонных рамочках – коричневатые дореволюционные снимки, на которых все люди выглядели удивительно значительными и интересными.

Больше всего было парных семейных фотографий – внушительный бородатый мужчина сидит в глубоком кресле, рядом стройная дама в шляпке с вуалью...

Были здесь и блеклые, выгоревшие предвоенные фотографии – мужчины почти наголо обриты, с торчащими ушами, в грубых толстовках или гимнастерках с кубиками в петлицах, женщины с короткими спортивными стрижками...

Тени прошлых лет, осколки минувшей жизни, от которой не осталось уже ничего.

Среди этих фотографий висел на стене большой красивый документ на дорогой гладкой бумаге с золотым тиснением и гравированным изображением мчащихся по белому полю борзых.

Я из любопытства прочла сделанную от руки каллиграфическим почерком надпись:

«Удостоверяется сим происхождение чистопородной суки именем Элеонора Дузе, породою швейцарский сенбернар, происходящей от родителей:

Отец – кобель Вольфганг фон Ротгаузен.

Мать – сука Амелия Людендорф.

Заверено в канцелярии Императорского общества собаководов...»

Ниже стояла дата и размашистая подпись какого-то главного дореволюционного собаковода.

«Интересно, – подумала я, – почему у покойной старушки собачий сертификат висел на видном месте среди фотографий предков и родственников? Конечно, занятный документ, но все же...»

– Я вижу, вы заинтересовались Норочкиным дипломом? – послышался голос Елены Вячеславовны.

Я обернулась. Женщина заметно порозовела, в глазах ее появился живой блеск. Вадим сидел рядом с ней, держа двумя пальцами запястье и вслушиваясь в ее пульс.

– Норочки? – удивленно переспросила я. – Какой Норочки?

– Это собака, полное имя ее – Элеонора Дузе, но сокращенно ее звали Норой, Норочкой. В нашей семье о ней ходили настоящие легенды, она была просто членом семьи.

– Но ведь это было очень давно.

– Конечно. В самом начале двадцатого века... Я обязательно вам расскажу...

– Подождите, Елена Вячеславовна, – прервал ее Вадим, – я плохо слышу тоны...

Женщина замолчала, и на несколько минут в комнате наступила полная тишина.

Наконец Вадим встал и сказал с явным облегчением:

– Ну, теперь опасность миновала. Минут через десять вы уже сможете встать. Я отвезу вас домой на машине, но сегодня вы обязательно должны полежать. Обещайте мне, что ни в коем случае не станете сегодня никуда выходить и отдохнете.

– Да, я постараюсь, – ответила женщина, пряча глаза.

– Не постараетесь, а в точности выполните мое предписание! – строго проговорил Вадим. – Ваш муж должен наконец понять, что вы серьезно больны, и взять на себя большую часть домашних дел!

– Но он совершенно ничего не умеет...

– Пора бы уже и научиться – как-никак взрослый и даже немолодой человек, отец двоих детей, между прочим...

– Но он такой беспомощный, такой неприспособленный... – тихо проговорила женщина.

– Это очень удобная позиция, – взорвался Вадим, – делать вид, что ты беспомощен, неприспособлен к жизни и совершенно ни на что серьезное не способен, – тебя оставляют в покое, от тебя ничего не требуют, ты можешь жить в свое удовольствие... Но надо же и совесть иметь! В конце концов, он должен понять, что у каждого человека есть обязанности перед своими близкими, и если, не дай бог, с вами что-нибудь случится, то ему же придется гораздо тяжелее...

– Да, да, хорошо, я поговорю с ним сегодня же, – робко пообещала Елена Вячеславовна.

– Или я сам с ним поговорю, – пригрозил Вадим.

Вскоре Елена Вячеславовна заторопилась домой.

– Веня скоро из института придет, а Леня – из школы... Их покормить надо...

Вадим снова сурово посмотрел на нее:

– Сами поедят, не маленькие. Привыкайте больше думать о собственном здоровье.

Тем не менее мы собрались и поехали – Вадим обещал отвезти ее домой.

Елена Вячеславовна жила на проспекте Матроса Бодуна. Ехали черт знает сколько времени жуткими спальными районами по разбитому асфальту, подпрыгивая на рытвинах и ухабах. Вадим всю дорогу косился на Елену – не стало ли ей хуже. От такой тряски не то что сердечнице, и мне-то уже небо показалось с овчинку, а она опять побледнела и выглядела неважно.

Наконец мы остановились возле унылой и облезлой хрущевской пятиэтажки. Подниматься нужно было на четвертый этаж, естественно, без лифта, поэтому мы с Вадимом решили проводить Елену Вячеславовну до самой квартиры и чуть ли не несли ее на руках.