Текст книги "Козел и бумажная капуста"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Вадим осторожно переворачивал страницы блокнота.

– Андреев, Алиханов, Ашкенази, Антоненко, – читал он фамилии на первой странице. – Что это за люди? Ты кого-нибудь из них знаешь?

Я пожала плечами:

– Гриша Ашкенази – кажется, его одноклассник, они пару раз перезванивались...

– Беличенко, Бабушкин, Богуславский...

– Ерунда, – прервала я перечень фамилий на букву «Б», – так мы ни до чего не докопаемся. Откуда мы знаем, что именно нужно в этом блокноте шантажисту?

– Скорее всего, это должна быть какая-то более свежая запись, – Вадим переворачивал страницу за страницей, внимательно рассматривая плотно исписанные листки.

Я придвинулась поближе к нему и вместе с ним склонилась над записной книжкой.

– По-моему, это пустая трата времени, – сказал Вадим, дойдя до буквы «Р», – все записи одинаково неаккуратные, торопливые, сделаны разными ручками и карандашами...

Он перевернул очередную страничку и уставился на нее с выражением полной обреченности:

– Ничего мы не поймем. В жизни не догадаться, за чем охотится шантажист.

– Нет, постой, – сказала я, вглядываясь в следующую страничку. – Вот, видишь эту надпись? – Я ткнула обломанным ногтем в лиловую строчку, торопливо нацарапанную поперек страницы, – Скавронская Лидия Андреевна, и телефон... и даже адрес есть, улица Вавилова, дом десять, квартира...

– И чем же тебя привлекла эта запись? – недоверчиво поинтересовался Вадим.

Надо сказать, что абсолютно все мужчины, даже самые лучшие из них, очень ревниво и недоверчиво относятся к мыслительным способностям женщин.

– Эта запись, – терпеливо объяснила я, – сделана поперек страницы на свободном поле, чуть ли не поверх старых строчек...

– Ну и что, о чем это говорит? Просто мало было на странице свободного места...

– А самое главное, – закончила я победно, – что он записал этот телефон буквально накануне смерти.

Вадим уставился на меня с еще большим недоверием, выждал немного, надеясь на продолжение, но я держала эффектную паузу, и наконец он спросил:

– Откуда ты это знаешь?

– Оттуда, – торжественно закончила я, – оттуда, что все записи в его книжке сделаны черт знает чем – шариковыми ручками, гелевыми, карандашами, фломастерами, и только этот телефон записан перьевой ручкой, хорошими лиловыми чернилами, а эту самую ручку я подарила Павлу за три дня до его смерти... Я тогда еще сказала ему, что в человеке все должно быть если не прекрасно, то хотя бы прилично – и лицо, и одежда, и письменные принадлежности.

Вадим посмотрел на меня не то чтобы с уважением, но с явным удивлением – наверное, так же библейский Валаам уставился на свою внезапно заговорившую ослицу.

Я испытала краткий сладостный миг торжества. Но насладиться им вполне мне помешали: внезапно в сумочке зазвонил мобильный телефон.

Я уже и забыла, когда он звонил в последний раз. Чаще всего мне звонили по мобильнику два человека – Павел и Алена, и оба они были мертвы. Я поспешно вытряхнула аккуратный телефончик из сумки и поднесла его к уху.

– Вам звонят из городской клинической больницы номер двадцать шесть, – раздался в трубке незнакомый женский голос, – по просьбе Ольги Павловны Елисеевой... Ей стало хуже... ну вот, я сейчас дам ей трубку, она сама хочет поговорить.

– Аня! – ворвался в трубку задыхающийся голос Ольги Павловны. – Аня, Павлик погиб!

– Да, я уже знаю, – осторожно, с полагающейся долей скорби в голосе ответила я.

Я не в состоянии была разыгрывать изумление и горе по полной программе, но Ольга Павловна была в таком состоянии, что не обратила внимание на мою сдержанность. Да это, в общем, было неудивительно – она только что узнала о гибели родного сына, и все остальное доходило до нее с трудом.

– Аня, Анечка, какое горе! – Ее слова прервались судорожными рыданиями.

Я терпеливо дождалась, когда она снова заговорила:

– Мне звонили с его работы... Они с тобой не смогли связаться и просили передать, что похороны послезавтра... нужно ведь что-то делать... одежду отнести... вещи какие-то, документы... свяжись с ними, Анечка, помоги...

После этого она опять зарыдала и рыдала уже не переставая, пока в трубке не послышались короткие сигналы отбоя – видимо, у нее забрали телефон.

Я передала Вадиму содержание разговора и сказала, что мне обязательно нужно ехать к Павлу на работу, принять участие в похоронных хлопотах. Я видела по его лицу, что это ему неприятно, но, скажите пожалуйста, может, мне самой это нравится?

– Слушай, это мой долг перед несчастной матерью, – от злости я стала выражаться, как в мексиканских сериалах.

– Ну, поехали, – вздохнул он, – я тебя отвезу.

Я с грустью перебрала немногие вещички, которые мне удалось протащить в коробке от телевизора. Ничего подходящего к случаю не было. Но, как ни крути, человек умер, и там, в его мастерской, все думают, что он был мне близок. То есть после того, что Пашка отмочил в ресторане, может, и не все так считают, но все-таки нужно вести себя соответственно и одеваться тоже.

Подумав, я решила остановиться на черных брюках и лиловой свободной блузке – не платье же в цветочек надевать. Этот наряд тоже не совсем траурный, но выбирать было не из чего. К похоронам придется купить черное платьице. Буду стоять у гроба и изображать безутешную вдову. Вообще все это очень неприятно, но меня поддерживала мысль, что Ольги Павловны, судя по всему, на похоронах не будет. А Пашкина мать – единственный человек, перед которым мне стыдно, что я не испытываю приличествующей случаю скорби. Не те у нас были с ее сыном отношения, чтобы я рыдала на его могиле и рвала на себе волосы.

Вадим подвез меня к недавно отреставрированному двухэтажному особнячку, где располагалась архитектурная мастерская, и уехал в больницу, договорившись встретиться со мной дома. Я не считала его квартиру своим домом, но потихоньку обживалась там. Не было времени поговорить нам с Вадимом по душам и выяснить, за что же, собственно, он меня терпит.

Н-да, особнячок ничего себе смотрится! Это вам не задрипанный офис нашей маленькой фирмочки на восьмом этаже. Кстати, вспомнила я, мне же нужно хотя бы позвонить на работу. Ведь я пропала, и в моей квартире никто не отвечает на звонки. А, да что об этом думать! В конце концов я плюну на эту работу, но перед этим скажу все же пару ласковых слов своему шефу Олешку. Сдал меня бандитам за милую душу! Совсем раскис от страха! Ей-богу, тот старый мафиози произвел на меня гораздо лучшее впечатление.

Я подошла к двойным дубовым дверям и нажала кнопку звонка.

Двери отворились, и на пороге возник охранник со шрамом на лице. Одет он был в черный костюм и белую рубашку. Имелся также и черный галстук. Все было в порядке, только вот рожа подгуляла. Лоснящаяся физиономия охранника выражала откровенную скуку и недовольство. Я отнесла его недовольство на свой счет, потому что вокруг не было больше ни души, и очень удивилась, потому что видела этого человека впервые в жизни и не успела еще сделать ему ничего плохого.

– И что? – спросил охранник вместо приветствия, и шрам у него на лице зашевелился.

– Да ничего, – я пожала плечами, – хотела вот зайти...

– Ну-ну, – хмыкнул он, – и куда же это зайти?

– Как – куда? – удивилась я. – Вот сюда, к вам.

– Будем шутки шутить? – осведомился он.

– А вы со всеми посетителями так разговариваете? – ответила я вопросом на вопрос, хоть и не люблю этого делать. – Или только для меня у вас особый тон припасен?

– По какому вопросу? – тон его стал более официальным, но остался таким же неприветливым.

– Это ведь архитектурная мастерская? – спросила я. – Фирма «Атлант»? Я не ошиблась адресом?

– Ну, – мотнул он головой.

– Слушайте, – я потеряла терпение, – могу я войти наконец или нет? У меня времени мало! Что нужно – паспорт показать? Вот, пожалуйста. — Я полезла в сумочку.

– Стоять на месте! – вдруг заорал этот ненормальный охранник. – Не двигаться!

Господи, помилуй, да он псих! Только этого мне не хватало! Я застыла на месте. Сдвинутый тип между тем взял мою сумочку и вытряхнул ее содержимое на стол у двери. За всеми этими разговорами мы с ним как-то незаметно переместились в холл, что находился прямо за дверью. Холл был большой и просторный, отделанный в сдержанных сине-серых тонах. В глубине его виднелась мраморная лестница, полого уходящая на второй этаж. В холле никого не было, кроме ненормального цербера. Кому охрану доверили! Никто не мог мне помочь.

Псих между тем тщательно и пристрастно исследовал содержимое моей сумки и немного успокоился, не найдя там ничего опасного.

Тут вдруг мой нос дико зачесался – на нервной почве, конечно, а я боюсь поднять руку. И с чего, спрашивается, я так испугалась? Потому что ненормальный охранник гаркнул на меня и отобрал сумочку?..

– В чем дело? – возмущенно крикнула я. – Ты что – рехнулся?

Я подскочила к нему и вырвала сумку. Кажется, я все-таки ошиблась адресом и попала не в архитектурную мастерскую, а в психбольницу, где психам разрешают свободно разгуливать по холлу.

– Вы к кому? – как ни в чем не бывало спросил охранник.

Я стояла к нему теперь близко и ощущала сильный запах пота. И еще я разглядела контуры пистолетной кобуры под пиджаком. Все ясно: чтобы скрыть кобуру, ему приходится париться в такую жару в плотном черном костюме. От этого парень ненавидит всех вокруг, а может быть, даже тронулся умом. А что – запросто: перегрев – тепловой удар – обморок – обезвоживание – летальный исход...

– Водички выпей, – посоветовала я, успокаиваясь.

– Так вы к кому? – Он проигнорировал мой совет и снова встал передо мной, как монумент, расставив ноги на ширину плеч.

Я призадумалась, к кому же я иду.

– Вы знаете такого – Павла Елисеева? – спросила я парня и готова была поклясться, что в глазах его мелькнул странный огонек.

– Павел Елисеев, ваш сотрудник, он погиб два дня назад, – втолковывала я.

– Ну? – буркнул охранник. – Чего же вы к нему идете, если он погиб?

Он издевается надо мной!

– По инструкции вы должны назвать имя человека, к которому идете, я позвоню ему в офис, и там скажут, пропустить вас или нет, – бубнил отвратный тип.

Хорошенькое дело, какие здесь завели порядочки! Охраняют все подступы похлеще, чем в форте Нокс! Интересно, что у них красть, в этой мастерской? Какие такие ценности?

Я испытывала сильнейшее желание плюнуть в рожу охраннику и уйти, но меня остановила мысль о несчастной Ольге Павловне. Она-то хочет, чтобы все было как полагается, сын единственный все-таки...

Я не знала фамилий ни Пашкиных сослуживцев, ни фамилии его шефа, ни даже его служебного телефона. Совершенно некстати мелькнула мысль о том, что Алена небось знала про него все. Я же первый и последний раз видела кого-то тогда в ресторане... и тут я вспомнила про Ульяну. Единственная из его сотрудниц, кто разговаривал со мной более или менее приветливо и не поддерживал Пашкиных заигрываний. Мы ведь познакомились тогда, она что-то рассказывала о работе...

– Ульяна Ломакина! – выпалила я. — Я пришла к ней по делу!

– Так бы сразу и говорила, – неохотно отступил от меня охранник и потянулся к трубке телефона.

– Ну, слава богу, – проворчала я, – наконец-то разобрались.

– Рано радуетесь, – злорадно заметил охранник, послушав гудки, – похоже, там никого нет.

Интересно, куда это они все подевались средь бела дня? В это время в холл спустился какой-то мужчина с портфелем, миновал нас, не сказав ни слова, и вышел. Охранник тоже ничего ему не сказал, даже головы не повернул. Может быть, он, в противовес немецкой овчарке, которая приучена людей впускать, но ни в коем случае не выпускать, следит за тем, чтобы никто не вошел? А выйти могут все... Да, но когда-нибудь люди кончатся, и выходить будет некому.

Охранник несколько оживился, когда на том конце сняли трубку. Терпение мое лопнуло, я подскочила к нему и вырвала трубку.

– Ульяна! – крикнула я, услышав женский голос. – Это Аня, мы встречались в ресторане в пятницу, ты помнишь? Я по поводу Пашиных похорон, меня его мать прислала!

– Господи! – ахнули на том конце. — Я сейчас спущусь.

Я победоносно поглядела на охранника. Он сделал каменную морду, но взгляд снова стал какой-то странный. Может, он все же на учете в психдиспансере? Тогда бы пистолет не доверили...

Послышался стук каблуков, и по лестнице торопливо спустилась женщина. Конечно, это была Ульяна, я сразу ее узнала. Нос, кажется, стал еще длиннее, глаза выпучены еще больше. Волосы, правда, в этот раз не были смазаны гелем, зато Ульяна выкрасилась серебристыми перьями.

Громыхая босоножками на огромных каблуках, Ульяна подбежала ко мне.

– Аня! – крикнула она, распахнув объятия. – Какое же горе! Мы все просто в шоке!

Она прижалась своей горячей щекой к моей, причем оцарапала меня замочком от сережки. Я очень натурально застонала.

– Надо держаться! – заявила Ульяна. – Пойдем наверх, я тебе валерианки дам.

Как видно, она относилась к тем людям, которые обожают плакать на чужих похоронах, причем делают это искренне. Я вспомнила, что должна исполнять роль безутешной вдовицы, и сделала приличествующее случаю выражение лица. От напора Ульяны охранник немного стушевался, во всяком случае, больше не чинил препятствий, и мы поднялись на второй этаж, причем Ульяна заботливо поддерживала меня под локоток.

В коридоре второго этажа встретилось нам несколько сотрудников, которые тихо здоровались и отводили глаза. Я их понимала – кому охота общаться с человеком, только что потерявшим близких? Помочь все равно ничем не можешь, а чувствуешь вину неизвестно за что. Хотелось крикнуть: «Ребята, я не скорблю!» – и стереть с лица постное выражение, но я взяла себя в руки.

Ульяна привела меня в большую светлую комнату с красивыми полукруглыми окнами. В комнате было пусто и прохладно – работал кондиционер. Где-то в углу я заметила двух сосредоточенных молодых людей, уткнувшихся в яркие экраны мониторов. В стене справа от входа была закрытая дверь.

– Вот Пашин стол, – благоговейно сказала Ульяна, подведя меня к обычному письменному столу. Обычная офисная мебель, у меня самой на работе такая же. На Пашкином столе даже компьютера не было. И никаких бумаг, только на краю след от чашки.

Я села за стол и подперлась рукой, как царевна Несмеяна. Я совершенно не представляла, что сейчас делать.

– Ты подожди! – засуетилась Ульяна. — Я тебе валерианочки... или, может, валидол хочешь?

– Слушай, ну ее, эту валерианку, давай покурим, что ли! – вырвалось у меня.

– А? Давай! – обрадовалась Ульяна. – Приободримся малость!

Она тут же потащила меня в закуток, который я раньше не заметила. Закуток был отгорожен от остальной комнаты тонкой перегородкой, было там даже маленькое окошко, в которое мы и стали пускать дым.

– Кошмар какой! – начала Ульяна. – Мы все как узнали – так прямо и обалдели. Ведь в пятницу только виделись!

– А когда вы узнали? – вклинилась я.

– Когда? Сегодня что у нас – среда? Ну, позавчера и узнали, в понедельник. Позвонили из милиции – так, мол, и так, попал в аварию, машина за номером таким-то, Елисеев Павел...

– Они, видно, домой звонили, – перебила я, – а там никого нет, мать-то в больнице.

– Ну, как она?

– Плохо, – честно ответила я, – а как, интересно, еще может быть в таком положении?

– Да уж, – вздохнула Ульяна, – а куда он ехал-то?

– Не знаю. – Голос мой был тверд. – Ты же помнишь, как он вел себя в ресторане? Так вот, мы после этого поругались, и он ушел. Но ушел, заметь, пешком, потому что пьян был. А в аварию попал уж после на своей машине, так ведь?

– Да, в милиции сказали, что в ночь с субботы на воскресенье, – подтвердила Ульяна.

Ай да Алена, значит, она где-то мариновала Пашкин труп целую субботу, а аварию устроила глубокой ночью, чтобы у милиции не возникло никаких подозрений. Ну, заснул человек за рулем и сверзился с обрыва, самое обычное дело!

– Такие вот дела, – протянула Ульяна, – значит, организацию похорон и оплату фирма берет на себя, так шеф распорядился.

Дальше она подробно рассказала мне, где будут хоронить и какие будут поминки.

– Слушай, а где все-то у вас? Ну, сотрудники.

– Где? – переспросила Ульяна. – Да кто где. Андрей с еще одним поехал насчет похорон, шеф – по своим делам, он мне не докладывает, а остальные – на объектах. У нас ведь работа в основном выездная – объекты контролировать. Если работяг не проверить, они такого наворотят, потом в год не расхлебаешь!

Она выбросила окурок в окошко и вышла в комнату, я за ней. Мы подошли к девственно чистому Пашиному столу.

– Может, хочешь что-то на память взять? – неуверенно спросила меня Ульяна.

Я выдвинула ящики, там валялось всякое барахло – бумажки, скотч, ломаные карандаши. Конечно, не худо было бы обыскать ящики, возможно, я нашла бы там что-нибудь важное, что в совокупности с записной книжкой дало бы возможность разобраться наконец, чего же хочет от меня загадочный шантажист, что ему нужно узнать из записной книжки Павла? Но под взглядом Ульяны я не могла рыться в ящиках.

– Наверное, еще рано, – промямлила я и отвела глаза.

– Ты что-то бледная, – встревожилась она, – давай хоть кофейку с тобой выпьем!

– Давай, – я согласилась, чтобы подольше не уходить.

На что я надеялась, непонятно.

– Придется тебе завтра созвониться с Андреем, нужно одежду завезти в морг, – деловито сказала Ульяна, заваривая кофе. – Если бы сегодня хоть чуть-чуть пораньше пришла, их бы на месте застала, сразу бы домой к нему и съездили.

– Да я полчаса там внизу с охранником разбиралась! – вскипела я. – Слушай, а он у вас случайно не псих? Не пускает, и все, чуть не обыскал прямо! Сумку вырвал...

– Да он, – Ульяна досадливо поморщилась, – он нашему шефу не то родственник, не то знакомый... делает что хочет.

– А если всех клиентов распугает таким поведением?

– Да он вообще-то нормально себя ведет, это сегодня что-то на него нашло...

Я тянула кофе крошечными глотками, чтобы хватило надольше.

– Расскажи мне о Пашиной работе, – проникновенно поглядев Ульяне в глаза, попросила я, причем голос мой дрогнул.

– Ну... он как все был, то есть...

– Что он звезд с неба не хватал, я и сама поняла, – перебила я ее, – ты рассказывай как есть, не стесняйся.

– Ну, значит, как у нас работа идет? – оживилась Ульяна. – Допустим, какая-то фирма хочет устроить себе грандиозный офис. Обращается в специальное агентство, которое находит подходящее помещение. Дальше в дело вступаем мы, но только тогда, когда помещение уже полностью выкуплено этой фирмой. Перестраиваем, делаем дизайн, ну и так далее. И Паша вот как раз курировал строительство некоторых объектов, то есть проверял, чтобы работяги не напортачили, чтобы материалы все были вовремя завезены, ничего не пропало и чтобы клиент был доволен.

Я прикинула: должность-то собачья. Для такой работы архитектором не нужно быть. Я и сама у себя в фирме занималась похожим делом – следила за бумагами и за водителями, чтобы вовремя выехали и ничего не напутали с грузом. Пашка же в свое время рассказывал, какая у него важная и ответственная работа, что он чуть ли не самый главный начальник. Ну, да что об этом теперь...

– Довольны Павлом были здесь, хорошие отношения с начальством у него были? – продолжала настырно выспрашивать я.

– Да нормальные отношения, – задумчиво отвечала Ульяна. – Если работать как следует, то шеф хорошо относится к сотрудникам. Но вот, интересно, ты спросила, а я вспомнила: как раз недавно, на той неделе, у него с Пашей случилась разборочка...

Я срочно опустила глаза в чашку и закусила губу, чтобы не выдать своей заинтересованности. Больше всего я боялась, как бы кто-нибудь не пришел и не прервал поток Ульяниных воспоминаний, хотя, возможно, они мне ничем не помогут.

– Когда же это было... в четверг, что ли, ну да, точно в четверг, – вспоминала Ульяна, – дело было днем, часа в два, весь народ обедать ушел. У нас, знаешь, все в разные места ходят – кто в кафе, кто в бистро, кто в китайский ресторан, а потом друг другу рассказывают, где лучше. И тогда уже все в то место направляемся. Так вот, все ушли, а моя очередь была тут сидеть – нельзя же офис без присмотра оставить. Сижу это я, бутерброд с колбасой ем, вдруг влетает Пашка сам не свой. Ну, говорит, там такая петрушка на объекте, прямо кино! А у него объект тогда был в Саперном переулке – это в центре, тихий переулочек, но дома там очень красивые, и постепенно обживают их «новые русские». Банк там еще на углу. И какая-то фирма откупила весь первый этаж одного дома, чтобы сделать шикарный фитнес-центр. Там квартиры были коммунальные, так агентство недвижимости расселило всех старушек по окраинам, а потом уже мы за дело принялись. Вот Пашка рассказывает, что приезжает он утром на объект, а там работяги сидят, репу чешут. Оказывается, сломали они все стены, а стены в старых домах сама понимаешь какие, и нашли замурованный сейф. И теперь боятся его открывать, потому что, во-первых, вдруг он заминирован, а во-вторых, если там какие ценности, то чтобы на них не подумали, что они украли. Тут как раз Паша приходит. Распорядился он дурака не валять, сейф вскрывать, потому что видно, что он дореволюционный, фирмы «Мозес и сын», вряд ли там бомба может быть.

– Часто такое бывает у вас?

– Бывает, – Ульяна пожала плечами, – но ценностей мало находим, больше рухлядь старую. А работягам, конечно, лишь бы перекур устроить. Ну что, вскрыли сейф автогеном и ничего ценного там не нашли. Видно, успели хозяева все вывезти в свое время. Только лежит в пыли старый, весь пожелтевший конверт с бумагами.

– Да что ты? – вскинулась я. – А что в тех бумагах было?

– А я знаю? – Ульяна снова пожала плечами. – Конверт-то я видела, а в бумаги не заглядывала, потому что Пашка бумаги забрал, а работяги сразу поскучнели и за работу принялись. Они-то думали, что в сейфе золото – бриллианты, а там письма какие-то!

– Письма? Старые письма? Кто же их в сейфе держит?

– Ну не письма, а бумаги. В общем, Павел, видно, просмотрел их наскоро, чем-то заинтересовался, потому что когда приехал тогда, в четверг, то и спрашивает меня – кто в том доме, в Саперном переулке, жил до того, как фирма его купила? А я на всякий случай все сведения в компьютере держу – мало ли что? Чтобы потом к нам не было никаких претензий. Короче, выяснила я, что раньше там было две больших коммунальных квартиры, фамилии жильцов он попросил прочитать и одной бабулей сильно заинтересовался.

– Кем же?

– Я даже фамилию запомнила, как у царицы Екатерины Первой, – Скавронская...

«Скавронская Лидия Андреевна!» – чуть не завопила я, но вовремя прикусила язык, сделав вид, что просто поперхнулась. Значит, я не ошиблась и правильно определила, для чего шантажисту нужна Пашина записная книжка. Он хотел... что он хотел? Выяснить адрес Скавронской? Но можно было это сделать другим способом, вот у Ульяны в базе данных... Да, но для этого ему нужно попасть в Ульянину базу данных...

Я все больше убеждалась, что тайна смерти Павла напрямую связана с его работой.

– Ну и что же эта Скавронская? Кто она такая оказалась? – подстегнула я Ульяну.

Нужно было действовать быстро и решительно, пока она не опомнилась и не стала спрашивать, почему меня интересует какая-то совершенно посторонняя женщина, если у меня самой недавно погиб близкий мужчина?

– Старушка – божий одуванчик! – послушно ответила Ульяна. – Она жила в той квартире, было у нее две комнаты, но сейф, как Пашка сказал, находился не в комнате, а то ли в прихожей, то ли в кладовке. В этих старых коммунальных квартирах никогда не поймешь, где что было, потому что их много раз перепланировали. Там, судя по всему, до революции была одна большая квартира на весь этаж, потом ее поделили, перестроили – перегородки там всякие, чуланы, кладовки... Короче, удалось мне вытянуть из Пашки, что на одной бумаге он прочитал фамилию «Скавронский». Хотела я в те бумаги нос сунуть, но он не дал, сказал, что там все на немецком. А одно письмо было на французском, потому что Пашка меня спросил, не знаю ли я кого-нибудь, кто это письмо может перевести?

– А что, по-немецки он разве читал? – удивилась я.

– Не знаю, спрашивал про французский. Я и говорю, что если нужно, то найду такого человека, но пусть он сначала скажет, за каким чертом ему это нужно?

– А он? – Теперь уж я не скрывала своего интереса.

– А он так заюлил – то да се, так я и не стала расспрашивать, потому что ничего серьезного там и быть не могло. Знаешь, ты уж не обижайся, но Павел твой – пустой был человек, несерьезный, и отношение к нему у нас в коллективе было соответственное... Ой! – Ульяна испуганно зажала рот ладонью. – Что же это я? Человека еще не похоронили...

– Да ладно тебе, – я махнула рукой, – а то я сама про Пашу этого не знаю! И еще много чего, так что не бойся и рассказывай дальше.

– Значит, взял он какую-то бумажку и хотел ее отксерить, может, это то самое письмо было, я не знаю. Но у нас ксерокс все время ломается, а когда не ломается, то все равно очень плохо работает. Пашка чертыхается, ногами топает, два листа испортил, а тут выходит из кабинета наш шеф Валерий Васильевич. Я как увидела, что дверь приоткрывается, так сразу – шмыг в коридор, то есть хотела-то в коридор, а потом решила пересидеть вон там, где мы курили.

– А с чего это ты так всполошилась?

– А я всегда сразу определяю по тому, как шеф дверь открывает, в каком он настроении. Если быстро дверь открывается, но не хлопает, потому что в последний момент шеф ее придерживает, значит, все в порядке, он в отличном настроении, а если и будет с кого стружку снимать, то по делу. Если ногой пинает и ручка в стенку бьется, значит, на каком-то объекте неприятности, либо же налоговая наехала или клиент претензии предъявил. Тогда шеф орет и ругается, но на всех нас вместе, то есть просто так воздух сотрясает. А вот уж если дверь тихонечко так открывается, ни стуку, ни скрипу, то тогда пиши пропало – значит, случилось самое страшное.

– Что же такое? – полюбопытствовала я.

– Значит, кто-то из конкурентов выгодный заказ у него перехватил. Тогда шеф в ярости и на пути его лучше не попадаться. Что, не веришь мне? – прищурилась Ульяна.

– Верю.

Мы с Ленкой тоже определяли настроение нашего шефа Олешка по тому, как он паркует машину по утрам.

– Значит, заметила я, что дверь тихонько приоткрывается, и спряталась – кому охота лишний раз на хамство нарываться? Ну вот, вылетает шеф из кабинета и натыкается на Пашку. Поскольку в комнате никого больше нет, он, естественно, устремляется на него, как бык на красное. И чем это, интересно знать, ты здесь, так-растак, занимаешься? И почему это все делом заняты, один ты у нас дурью маешься? Почему ты не на объекте?

Павел задергался – то да се, я на объекте был, вот нашли в сейфе бумажки. Какие еще, к чертям, бумажки, взревел шеф, когда мастерская Михайлова у нас перехватила переоборудование Лахтинского универмага? И подземную стоянку на Рижском тоже им отдали!

– Я себе представляю, – усмехнулась я, – такому на дороге не попадайся.

– Вот именно! – воскликнула Ульяна. – Но ты слушай дальше. Значит, вырывает шеф у Пашки конверт, углубился в бумаги. Тишина стоит некоторое время, потом шеф спрашивает вроде бы поспокойнее так, что Павел собирался с этими бумагами делать? Но я-то у себя в закутке и то поняла, что спокойствие это в голосе шефа – не что иное, как затишье перед бурей, а Пашке в голову не влетело!

– Точно, – поддакнула я, – мужики на такие мелочи никогда внимания не обращают.

– За то и страдают. Пашка, естественно, ничего не уловил и торопится объяснить шефу, что жила в том доме некая Скавронская, что фамилия на одной бумаге такая же, он, мол, адрес уже той бабки выяснил и так далее... Ну, как грянул шеф из всех залпов, чуть потолок не обвалился! Он вообще-то мужик приличный, но тут такого мата наслушалась я! Он-то думал, что в комнате, кроме них с Павлом, никого нет, ну и разошелся. А если на приличный человеческий язык его речь перевести, то получалось следующее: каждый должен заниматься своим делом. Его, Павла, поставили за объектом присматривать, вот пусть он этим и занимается. А то все сроки скоро пройдут. Работяги совсем распустились, а кто в этом виноват? Разумеется, Паша. Потому что всякой ерундой занят. Если такой случай произошел, то ему нужно первым делом все предъявлять шефу. Шеф сам разберется, что это за бумаги, стоят ли они того, чтобы о них думать, и куда их девать – в музей или в мусорное ведро. Тем более что так, навскидку, он видит, что никому они не нужны, разве что бабке той отдать на память. Шеф по-немецки шпрехает отлично.

Значит, сейчас развернулся, командует шеф, и на объект, большими скачками, как кенгуру! И чтобы больше ни о чем постороннем не думал! Шеф так сказал, и его надо слушаться, потому что он – начальник, а Пашка – дурак. И если Пашу такое положение дел не устраивает, то – скатертью дорога в поисках новой работы! Потому что у него, у шефа, терпение скоро лопнет, Пашка его достал, и найти человека на его место шефу – раз плюнуть!

Ульяна перевела дух и продолжала:

– Вот, такие пироги. Разумеется, это я тебе своими словами пересказываю. Но Паша все понял и понесся на объект. А шеф удалился в кабинет. Я тогда тоже тихонько выскользнула, а после уж наши пришли.

Я отвернулась, чтобы Ульяна не заметила, как я взволнована. Значит ли это, что я на верном пути? Значит ли это, что я могу разгадать убийство Павла? Но если в дело замешались те самые бумаги, то к ним имеет касательство Пашин шеф? Что было в том старом конверте?

– Слушай, Ульяна, – повинуясь неосознанному порыву, сказала я, – не рассказывай никому про этот случай. Понимаешь, раз Павел умер, а его шеф так ругал... как-то нехорошо это, и шефу неприятно будет.

– Ну, что шефу неприятно, мне плевать, – решительно высказалась Ульяна, – а вот что он мне веселую жизнь устроит, если узнает, что подслушивала, это точно. Так что не волнуйся на этот счет – буду молчать в тряпочку.

Она взяла чашки и вышла из комнаты, а я совершенно машинально подошла к ксероксу, стоящему в углу. Ксерокс как ксерокс, ничего особенного, фирмы «Панасоник». Рядом стояла переполненная корзина для мусора. Вообще было заметно, что в комнате долго не убирали – на подоконниках пыль, очевидно, уборщица уволилась по летнему времени или была в отпуске.

Я поглядела на переполненную корзину и решилась вывалить бумаги на пол. На этот противообщественный поступок меня натолкнуло одно место в рассказе Ульяны – ксерокс-де у них работает из рук вон плохо, и Паша испортил два листа. А куда он их выбросил? Разумеется, в корзину. По собственному опыту знаю, что корзина наполняется примерно дня за четыре, сегодня у нас среда, там были два выходных, стало быть, в четверг корзина была пустой, и теперь весь мусор с четверга лежит наверху той кучи, что я вывалила на пол. Я порылась в бумажках и, разумеется, ничего не нашла – то есть были какие-то чертежи, планы зданий, калькуляции, разграфленные листы, схемы, служебные записки.