Текст книги "ФАНТАЗИИ ОФИСНОЙ МЫШКИ"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Как? – растерялась я. – Но ведь она болела… сердце…

– Сердце! – закричал он. – Да не было у нее никакого сердца!

«У всех оно есть», – подумала я.

– Ну да, конечно. – Он внял моему красноречивому взгляду, – сердце у нее было, совершенно здоровое. Она нарочно придумала себе болезнь, чтобы не работать и не рожать!

– Так не бывает… – растерялась я.

– Бывает. – Он сжал кулаки, потому что руки сильно дрожали. – Я узнал об этом в больнице. Она случайно разбила тарелку и сильно порезала руку. Зашивали под наркозом, сделали кардиограмму, и вот… После этого мы развелись.

Это же надо, как мужчине везет на разных стервоз! Что они все к нему липнут? Жена – эгоистка и врунья, Лариса – та еще зараза… Но, однако, как это Лидия Петровна не знала о таком факте биографии Карабаса? Очевидно, это в НИИ, как в большой деревне, все про всех знают, а на банк этот закон не распространяется.

Мне стало жалко несчастного Карабаса. Какой-то он невезучий… Теперь вот в убийстве обвиняют…

– Ну-ну, все пройдет, – я погладила его по колючей щеке, – все наладится…

– Оставьте меня в покое! – Он отшатнулся и поглядел с ненавистью.

Вот мило! Кто к кому пристает, хотела бы я знать?

– Слушайте, идите вы в шкаф! – возмутилась я. – Мне, между прочим, работать надо! Это вы у нас вроде как во временном отпуске, с вас-то работу не спрашивают…

Карабас опомнился, глаза его виновато забегали.

– Ну… я не хотел тебя обидеть… понимаешь, я очень нервничаю. Сижу здесь в четырех стенах, тебе мешаю… Нужно отсюда уходить. В квартиру нельзя, это мы выяснили, и вообще деваться некуда…

– Ну, уж это ваши проблемы! – заметила я. – Вы все-таки большой начальник, хотя и бывший… у вас наверняка есть дача…

– Нет у меня дачи, она… она жене досталась!

– Очень может быть… – согласилась я, – но есть же у вас какие-то родственники, друзья… любовницы, в конце концов…

На лице Мельникова появилось выражение вселенской скорби. Он тяжело вздохнул.

– В том-то и дело! Пока ты ходила за этим, – он показал рукой на турецкие «боксеры» и колбасную шкурку, – я сидел в шкафу и думал. И понял, что совершенно никому не могу довериться. Никому, кроме тебя. Родственники в основном дальние, друзья – никакие не друзья, а просто приятели, женщины… ну, о них лучше и не говорить. Вот такой неутешительный итог жизни!

– Не нужно пытаться меня разжалобить! – На этот раз я была глубоко возмущена этой тюфяковой позицией. – Мне действительно некуда вас спрятать! Что вы думаете – у меня три квартиры, купленные на фиктивные имена с целью наживы? Да я теснюсь в одной комнатке с матерью! Мне и без вас своих собственных проблем хватает!

Я не успела излить все свое возмущение, поскольку в дверь неожиданно постучали. Замерев на полуслове, я замахала на Мельникова руками. Он вскочил со стула и бросился к своему шкафу, по дороге сбросив со стола чашку. К моему удивлению, чашка не разбилась, только по полу расплескались остатки кофе. Все-таки какую прочную посуду выпускают трудолюбивые китайцы!

Антон Степанович втиснулся в шкаф, поспешно захлопнул за собой дверцы, и только после этого я повернула задвижку на двери кабинета и громко проговорила:

– Заходите! Открыто!

Дверь медленно открылась, и на пороге возник объемистый живот, обтянутый сиреневой трикотажной безрукавкой. Вслед за животом, в качестве бесплатного приложения к нему, появился невысокий человечек средних лет с обвислыми, как у бульдога, щеками и ежиком коротко стриженных седоватых волос. Это был наш завхоз Никита Виленович Барсуков, отставной майор строительных войск.

– Это у вас радио работало? – осведомился Барсуков, оглядевшись по сторонам.

Сообразив, что Никита Виленович услышал через дверь наши с Карабасом препирательства, я поспешно подтвердила:

– Да, радио, передача «Театр у микрофона».

– Современная пьеса, – с неодобрением произнес завхоз. – То ли дело раньше были спектакли! «Человек с ружьем», «Кремлевские куранты», «Все остается людям»…

– А вы, собственно, по какому вопросу? – довольно невежливо оборвала я эту дискуссию о театральном искусстве.

– А мы, собственно, по вопросу текущего косметического ремонта. По графику подошла очередь вашего кабинета. – Он сверился с какими-то мятыми листками и ткнул в них коротким толстым пальцем с желтым от никотина ногтем. – Окраска стен, замена светильников, ремонт стенных шкафов…

Он осмотрел мой кабинет неодобрительным взглядом и добавил:

– Действительно, очень запущенное помещение! И чистоту в нем не поддерживаете на уровне… – при этом он покосился на залитый кофейной гущей пол.

– Ну, на то есть уборщица… – протянула я, – а ремонт здесь не так давно делали…

– Это не нам с вами решать! – строго проговорил завхоз. – Раз по графику положено – будем ремонтировать!

С этими словами он неспешно проследовал к шкафу, в котором прятался Антон Степанович, и потянулся к дверной ручке:

– Фурнитуру заменить, петли… внутренняя окраска тоже, наверное, потребуется…

– Стойте! – Я коршуном кинулась к шкафу и заслонила его от завхоза. – Не открывайте, у меня там папки грудой сложены, попадают, потом неделю в порядок приводить придется! Да и вас ненароком зашибить могут, а это – производственный травматизм…

– Это нехорошо! – поморщился Барсуков. – Документация должна в аккуратном виде содержаться!

– Хорошо-хорошо, – отмахнулась я. – А как же мне быть? Куда мне перебазироваться на время ремонта? Мне же работать нужно, с меня служебных обязанностей никто не снимал!

Барсуков снова сверился со своими записями и важно сообщил:

– Вам будет предоставлено во временное пользование помещение двадцать шесть дробь четыре!

– Это еще что такое?

– Кладовка дальше по коридору!

– Да вы что? – возмутилась я. – Там же темно и никаких условий для работы…

– Искусственное освещение там имеется, и розетка для подключения компьютера, а насчет всего прочего – ничего не могу поделать. Это же временно! График есть график, так что к завтрашнему дню будьте готовы к переезду.

Он колыхнул огромным животом и медленно проследовал обратно к двери. Там он на мгновение задержался и произнес голосом доброго дядюшки:

– Если хотите – могу вам во временное помещение радиоточку подключить. Будете слушать свой «Театр у микрофона».

Едва дверь за завхозом закрылась, из шкафа выкатился Антон Степанович и возмущенно запыхтел:

– Вот ведь старый жулик!

– Кто? – недоуменно переспросила я. – Что вы так волнуетесь? Выпейте водички!

– Барсуков! – пропыхтел Карабас, наливая в стакан минералку. – Ну вот, опять напьюсь, а ты ведь меня второй раз выводить не станешь, придется до вечера терпеть…

– Не стану, – подтвердила я. – А почему вы считаете Барсукова жуликом?

– Жулик и есть! – Антон Степанович одним духом выпил минералку и с громким стуком отставил стакан. – Думаешь, почему он сейчас с ремонтом завелся?

– По графику… – неуверенно проговорила я.

– Ага, по графику! – передразнил меня Карабас. – Просто он знает, что, раз у нас в банке убийство произошло и следственная бригада работает – непременно будут и хозяйственную деятельность проверять. Так уж заведено. А у него рыльце в пушку. Ты же знаешь – дачу он строит, так все материалы, доски, краски и прочее наверняка через банк оплачивал… вот теперь срочно хочет ремонт провести, чтобы все это свое строительство под ремонт списать.

– Но теперь вам точно придется отсюда выбираться! – подвела я итог дискуссии.

– Это да, – согласился Карабас, – но я, пока сейчас в шкафу сидел, вспомнил один вариант.

– Это радует! – усмехнулась я. – Видимо, экстремальные условия активизируют вашу умственную деятельность. Когда все это благополучно завершится, вам имеет смысл установить в своем кабинете такой же стенной шкаф и обдумывать в нем все наиболее значительные жизненные и служебные вопросы…

– Если, – поправил меня Карабас.

– Что?

– Не «когда все это благополучно завершится», а «если все благополучно завершится». В чем у меня имеются серьезные сомнения.

– Ладно, не будем спорить о формулировках. Лучше расскажите, что за вариант вы придумали в шкафу.

– Понимаешь… – начал он задумчиво, – у меня была тетка… Дарья Семеновна, тетя Даша…

– С чем я вас и поздравляю!

– Не перебивай! Тетка уже пять лет как умерла и похоронена на Богословском кладбище…

– Так что, вы надумали поселиться в фамильном склепе?

– Говорю тебе – не перебивай! Тетя Даша всю свою сознательную жизнь прожила вдвоем с подругой.

– У нее что, нетрадиционная ориентация?

– Ты дашь мне закончить? – Карабас повысил голос. – Подругу ее зовут Марья Семеновна, тетя Маша. Все знакомые их считали сестрами, что неудивительно, учитывая одинаковое отчество. Но на самом деле они вовсе не родственницы, просто когда-то вместе работали на одном заводе и очень подружились, даже жилплощадь сменяли, чтобы жить вместе. Так вот, эта тетя Маша еще жива и очень даже бодра, и она – идеальный вариант. По документам она мне никакая не родственница, значит, милиция не будет меня у нее искать…

– А вы уверены, что она вас к себе пустит? – с сомнением осведомилась я.

– Конечно! – Карабас широко улыбнулся. – Она только обрадуется! Тетя Маша всегда относилась ко мне как к родному, опять же, человек пожилой, одинокий, так что ей даже приятно будет, если я у нее какое-то время поживу…

– Ну, в общем, ваши родственные отношения меня не касаются, но вам, так или иначе, сегодня ночью нужно выбираться из банка. С учетом ремонта, я вам больше не могу предоставлять политическое убежище…

– Но у меня все же есть последняя просьба, – в голосе Карабаса впервые прозвучали просительные интонации. – Достань из моего кабинета ключи от запасных дверей банка…

– Ничего не могу обещать!

– Даже приговоренный к смерти имеет право на последнее желание! – произнес он с явным желанием меня разжалобить. – А самое главное – если мне удастся благополучно выбраться из банка, я освобожу тебя от своего присутствия.

– Ну ладно. – Я вздохнула. – Последний аргумент звучит убедительно. Говорите, где находятся эти чертовы ключи.

– В моем письменном столе, во втором ящике сверху, в самой глубине…

Он протянул мне ключ от своего кабинета и второй, поменьше, – от ящика стола.

Я недовольно фыркнула, однако взяла ключи и показала Антону Степановичу на шкаф.

Поднявшись на четвертый этаж, я воровато огляделась по сторонам, убедилась, что в коридоре нет ни души, и торопливо подошла к двери бывшей переговорной.

На дверь была наклеена бумажка с печатью, но это препятствие меня не очень испугало: я подсунула под бумажку шариковую ручку и осторожно отделила ее с одной стороны, не повредив печать. Затем я отперла замок, воспользовавшись ключом Мельникова, проскользнула внутрь и плотно закрыла за собой дверь.

Внутри кабинета я почувствовала себя очень неуютно.

Невольно мне вспомнились вчерашние события – как я вошла в этот самый кабинет, как увидела согнувшегося возле стеллажа Меликханова… как внезапно потеряла сознание и как потом очнулась на полу и увидела его труп…

То место, где лежал труп, было обведено мелом. Я направилась к письменному столу, старательно обходя этот меловой силуэт.

Зайдя за стол, бросила взгляд туда, где я пришла в себя.

Как я сюда попала? Сама обошла стол в беспамятстве или кто-то перетащил меня сюда?

Однако сейчас у меня было другое дело.

Вторым ключом я открыла ящик стола, выдвинула его и запустила руку в глубину. Действительно, под грудой бумаг я нащупала связку ключей. Их было не два, а три, все ключи старого образца, так называемые английские, с зубчатой бородкой.

Я вытащила ключи, заперла ящик и еще раз огляделась.

Вот там, возле стеллажа, стоял Меликханов.

Что он там искал? И вообще, что он делал в кабинете Мельникова в отсутствие хозяина?

Я подошла к стеллажу, наклонилась, посмотрела на ту полку, где рылся Илья Артурович.

Здесь стояли в ряд полтора десятка картонных и пластиковых папок.

Косясь на дверь, я быстро перебрала их.

На каждой папке было напечатано название одной из фирм, с которыми работал наш банк. Наверняка в этих папках не содержится ничего секретного, все серьезные документы хранятся в сейфе, а закрытая финансовая информация, представляющая коммерческую тайну, – в защищенных файлах компьютера. Что же могло здесь заинтересовать Меликханова?

На одной из папок было напечатано знакомое название – «Астролябия».

В коридоре за дверью кабинета послышались приближающиеся женские шаги. Я замерла, настороженно прислушиваясь. Шаги затихли, неизвестная женщина остановилась перед дверью переговорной. Я лихорадочно оглядывала комнату, думая, куда бы спрятаться. Однако прошло не больше минуты, и женщина пошла прочь. Я прислушалась к ее удаляющимся шагам. Они показались мне знакомыми. Конечно, я не была уверена на все сто процентов, но мне показалось, что я узнала походку Ларисы Ивановны.

Что она делала перед дверью переговорной? Тоже хотела зайти сюда, чтобы осмотреть место преступления, но не заметила нарушенную печать и побоялась открыть опечатанную дверь?

Она постоянно что-то выведывает, разнюхивает, всюду сует свой нос… сначала пробралась в мое отсутствие ко мне в кабинет, теперь вертится вокруг переговорной… что ей здесь нужно?

Однако и мне надо было скорее уходить отсюда, пока меня не поймали на месте преступления.

В буквальном смысле этого слова.

Секунду поколебавшись, я взяла папку с надписью «Астролябия», чтобы на досуге изучить ее содержимое. Впрочем, когда он появится у меня, этот досуг!

Прежде чем выйти из кабинета, я остановилась перед дверью, прислушиваясь. Вроде бы в коридоре царила тишина. Я последний раз огляделась и протянула руку к двери, но в это мгновение мой взгляд упал на окно.

Тяжелые портьеры были наполовину раздернуты, и я увидела, что окно плотно закрыто. Конечно, его могли закрыть уже после появления милиции, но я вспомнила слова Ларисы Ивановны: когда на ее крик в переговорную прибежал охранник Деткин, он первым делом раздернул занавески, и окна были закрыты… она уверенно, не один раз повторила это.

Однако я отлично помнила, что, когда я вошла в переговорную перед самым убийством Ильи Артуровича, окно было распахнуто. Занавески действительно были задернуты, и врывающийся в окно ветер надувал их, как паруса… мне даже сейчас стало немного зябко, как будто я снова почувствовала гуляющий по комнате сквозняк.

Что же из этого следует?

Во всяком случае, из этого следует, что в кабинете был еще кто-то, кроме меня и Меликханова. Кто-то, кто закрыл окно, пока я находилась без сознания.

Или этот кто-то был там все время, или он появился после того, как я потеряла сознание, и покинул кабинет до того, как я пришла в себя. Но это значит… это значит, что я вовсе не убивала Меликханова!

У меня словно гора с плеч свалилась.

Мучившее меня все это время сознание, что я в беспамятстве убила человека, отпустило меня, я смогла вздохнуть полной грудью.

Но и Антон Степанович, наш бедный Карабас, тоже никого не убивал, хотя над ним и тяготеет это обвинение.

Значит, мы с ним должны объединить свои усилия и самостоятельно распутать это дело, чтобы освободить себя от всяких подозрений.

Я приоткрыла дверь, выскользнула в коридор, настороженно осмотрелась. Убедившись, что никого поблизости нет, снова закрыла дверь, заперла ее ключом Карабаса, приладила на место бумажку с печатью.

По дороге в свой кабинет я, к счастью, никого не встретила.

Войдя к себе, я с порога пропела:

– Без женщин жить нельзя на свете, нет…

Антон Степанович, кряхтя, выбрался из шкафа и проворчал:

– Ну сколько можно повторять! Мы же договаривались, что это будет ария Лизы из «Пиковой дамы»…

– Мало ли о чем мы договаривались! Я всего лишь спела то, что очень подходит к настоящему моменту. Что бы вы без меня делали? – и с этими словами я протянула ему металлическое колечко с тремя надетыми на него ключами.

В шесть часов, когда закончились официальные часы работы банка, громко захлопали двери, по коридору простучали шаги расходящихся сотрудников. Я решила для верности выждать еще минут двадцать и оказалась права: в четверть седьмого по коридору мимо моей двери прошел еще кто-то из задержавшихся на работе трудоголиков. Я переждала еще десять минут и только после этого открыла дверь и выглянула в коридор.

Там было тихо и пусто, лампы дежурного освещения горели через одну.

Я не стала заморачиваться на оперные арии и прочие дурацкие условные сигналы и просто позвала Антона Степановича. Он не заставил меня повторять дважды – моментально выскочил из шкафа и устремился в коридор.

– Тс-с! – Я ухватила его за рукав и приложила палец к губам. – Кажется, кто-то идет…

Действительно, из-за поворота коридора доносились неторопливо приближающиеся шаги.

– Наверное, охранник! – прошептала я.

– Что – опять в шкаф? – Лицо Карабаса вытянулось, как будто я отменила обещанный праздник.

– Нет, в шкаф нельзя, мне нужно запереть кабинет и поставить его на сигнализацию. Спрячьтесь пока в дамской комнате… тем более это вам не впервой…

Карабас стремглав ринулся в направлении туалета, а я включила датчик охранной сигнализации и заперла дверь. Из-за поворота коридора появился знакомый охранник Вася – тот самый, который обожает рассказывать анекдоты.

– О, Женя! – обрадовался он, увидев меня. – Что-то ты сегодня заработалась! От работы кони дохнут! Прикинь, один мужик в предпраздничный день выпил на работе и заснул, а его кабинет заперли! И не только заперли, а еще и опечатали! И вот он просыпается – а дверь заперта, и нельзя ее открыть…

– Этот анекдот ты мне уже рассказывал, – проговорила я, убирая ключ в сумочку.

– Да? Ну ладно, тогда другой. Приходит Вовочка из школы, а мать ему говорит…

Я так и не узнала, что сказала Вовочкина мать, потому что на поясе у Васи ожил переговорник и хриплым голосом старшего смены Митрофаныча проговорил:

– Ну, Василий, ты где застрял? Чай стынет!

– Извини, Евгения! – Вася с сожалением развел руками. – Служба зовет!

Я охотно извинила его, проводила взглядом до поворота коридора и только тогда устремилась к туалету, где меня в нетерпении поджидал Карабас.

– Ну что, можно идти? – прошептал он, испуганно выглядывая из кабинки.

– Можно, – подтвердила я, – по агентурным данным, в течение ближайших десяти-пятнадцати минут охранники будут заняты приемом пищи, так что нужно поторопиться!

На этот раз впереди пошел Карабас.

Он уверенно миновал тускло освещенный коридор, куда выходили двери кабинетов таких же, как я, менеджеров среднего звена, вышел на лестничную площадку и направился вниз.

Мы спустились на два лестничных марша и оказались в темном подвальном тупичке, где, как я знала, можно было украдкой покурить (в остальных помещениях банка курить категорически запрещалось). Здесь же студенты профильного института, проходившие у нас преддипломную практику, проводили долгие часы, флиртуя и обсуждая свои животрепещущие проблемы. В глубине тупичка имелась огромная железная дверь.

Никто никогда не видел эту дверь открытой, да никому и в голову не приходило, что она открывается.

К этой-то двери подошел Антон Степанович. Он вставил один из ключей, которые я принесла из его кабинета, в едва заметную скважину, повернул его… и огромная дверь с тоскливым скрипом открылась.

– Вот это да! – воскликнула я, заглядывая в затхлую темноту за дверью. – Так, значит, через эту дверь грабители могут проникнуть в наш банк…

– Не все так просто! – отмахнулся Карабас и шагнул вперед. – Здесь можно только выйти, и то с трудом, а войти не получится!

Я вошла вслед за ним. Антон с громким лязгом закрыл за мной дверь и повернул ключ в замке.

Мы оказались в полной темноте. Во всяком случае, так показалось мне в первое мгновение, пока глаза не привыкли к скудному освещению. Но через несколько секунд из окружающей тьмы проступили смутные очертания предметов.

Мы находились в длинном, но узком подвальном помещении с низким потолком, под которым проходили толстые трубы центрального отопления. Из дальнего конца подвала доносился ровный непрестанный гул и оттуда же просачивался тот слабый свет, благодаря которому мы могли различать окружающие предметы.

Именно в том направлении, к источнику гула и света, и двинулся Антон Степанович.

Шли мы медленно, обходя торчащую из пола ржавую арматуру и глубокие лужи. В какой-то момент из-под моих ног метнулось что-то живое. Я едва сдержала крик и зажмурилась от страха. Только крыс мне не хватало для полного счастья!

Вдобавок ко всем прочим удовольствиям, это подземное путешествие живо напомнило мне тот страшный эпизод из далекого детства – заброшенный дом, битый кирпич и осколки стекла под ногами…

Как ни странно, это воспоминание не повергло меня в обычный шок, а наоборот – придало силы. Видимо, после смерти Меликханова то воспоминание утратило надо мной власть…

Чем дальше мы продвигались, тем громче становился ровный гул, и тем ярче был свет. Кроме того, в лицо нам дул странный ветер – сильный, но пахнущий не вечерней свежестью, а пыльным жаром. Наконец я разглядела, что в нескольких метрах перед нами подвал перегораживает толстая металлическая решетка, за которой стремительно вращаются лопасти огромного вентилятора. Я поняла, что именно этот вентилятор служит источником ровного гула и жаркого ветра, дующего нам в лицо.

И еще я поняла, почему охрана банка не следит за подвальной дверью, через которую мы только что прошли.

– Ну и как вы собираетесь пройти дальше? – осведомилась я, повернувшись к Карабасу. – Если даже вы сможете открыть эту решетку, останется вентилятор. Эти лопасти превратят нас в хорошо перемолотый фарш. Не знаю, как вы, а я не планирую завершить свою жизнь в качестве котлеты!

– Котлеты отменяются! – бодро отозвался Антон. – Ты не забыла, что я работал главным инженером НИИ, который был в этом здании до банка? Так что смело можешь на меня положиться!

С этими словами он уверенно двинулся прямо к решетке и вентилятору.

Я вспомнила сцены из американских кинобоевиков, где герои, чтобы сбежать из тюрьмы или, наоборот, пробраться в какую-нибудь сокровищницу (например, в банк, вроде нашего) стремительно проскальзывают между вращающимися лопастями приблизительно такого вентилятора.

Но там этот трюк проделывают герои, супермены, да и то наверняка в этом кадре их подменяют дублеры. Мне же придется проделать это самой, без всякого дублера…

Нет! Я на это не согласна!

Я хотела сказать это Антону… но он вдруг куда-то пропал.

Только что шел прямо передо мной, неуклонно приближаясь к решетке и вращающимся за ней лопастям, – и неожиданно исчез, словно сквозь землю провалился.

Но мы и так уже находились под землей, в подвале, так что проваливаться нам как будто некуда…

Я не успела додумать эту мысль до конца, потому что, сделав следующий шаг, потеряла почву под ногами. В буквальном смысле слова – у меня под ногами оказалась пустота, я провалилась в какой-то темный проем. В следующую секунду я поняла, что скольжу вниз по гладкой наклонной трубе, вроде тех, какие устанавливают в аквапарках и на пляжах морских курортов. Только там эти трубы делают из прозрачного пластика, и, съезжая по ним, ты видишь пальмы, голубое небо и теплое ласковое море, в которое и погружаешься в конце пути.

Здесь же труба была металлической, совершенно непрозрачной, и, прокатившись по ней, я плюхнулась не в теплое море, а на что-то тоже довольно теплое, но явно живое и очень недовольное.

То, во что я врезалась в конце полета, громко выругалось, откатилось в сторону и оказалось Антоном Степановичем Мельниковым.

Он проделал путь по трубе прежде меня и не успел вовремя отскочить, чтобы освободить место для моего приземления.

Во всяком случае, налетев на Карабаса, я обошлась без повреждений, совершила, так сказать, мягкую посадку. Впрочем, и он, ощупав себя, убедился, что ничего не сломал.

Придя в себя, я огляделась по сторонам, пытаясь понять, куда мы попали. Судя по тому, как долго мы скользили в глубину, можно было предположить, что мы находимся в аду. Как и положено в аду, здесь было удивительно жарко. Кроме температуры в пользу этой гипотезы говорили мрачные красноватые отсветы, пляшущие на тоскливых темно-серых стенах просторного помещения. Для полноты сходства не хватало только чертей. Но и они вскоре обнаружились в дальнем конце помещения – два подозрительных субъекта в темных робах, с закопченными адским пламенем лицами, удивленно разглядывали нас с Антоном.

– Где это мы? – вполголоса спросила я Антона Степановича.

– Это ведомственная котельная, – ответил он и показал на огромную топку, в которой с ровным гудением полыхало пламя. За этой топкой, вероятно, и присматривали те двое, кого я приняла за чертей.

Судя по всему, они были удивлены не меньше нашего. Действительно, что могли подумать эти истопники, когда к ним в котельную свалились две крайне подозрительные личности в мятой и перемазанной пылью одежде?

– Видишь, Артемий, – проговорил один из них, постарше и покрупнее. – Видишь, как много чудес преподносит природа пытливому уму, который не ленится наблюдать за событиями и отмечать их в своей памяти? Только что здесь никого не было, кроме нас с тобой, и вдруг, откуда ни возьмись, появились эти два мажора! Что означает сие явление? Оно означает, что все вокруг нас – порождение нашего ума и ничего нет за его пределами! – Он потянулся к стоящей рядом с ним допотопной пишущей машинке и торопливо застучал на ней – видимо, запечатлел для потомков поразившую его мысль.

– А я так думаю, Арсений, – возразил ему более молодой и более плюгавый коллега. – Я так думаю, что мы с тобой травки перекурили, оттого нам и мерещится всякая гадость! И на самом деле нету здесь никого, кроме нас с тобой, потому что откуда здесь кому-нибудь взяться? А два эти мажора – обыкновенные глюки. Так что надо нам, Арсений, сокращать количество потребляемой травы, а то в следующий раз такое увидим, что вовсе спать перестанем…

– Вот и видно сразу, Артемий, что ничего ты не понимаешь! – возмущенно перебил его старший товарищ, оторвавшись от пишущей машинки. – Если бы эти двое были глюки, то разве бы мы с тобой могли видеть их одновременно? Когда это ты слышал, чтобы у двоих людей были одинаковые видения?

– Ну вот же они! – воскликнул Артемий, указывая на нас. – А если ты сомневаешься, что они нам мерещатся, я их сейчас чем-нибудь проткну…

Мне совсем не хотелось, чтобы меня протыкали. Я решила доказать, что не являюсь галлюцинацией, а заодно выяснить, как выбраться из этого мрачного подземелья. Шагнув ближе к истопникам, я вежливо поинтересовалась:

– Мужчины, где у вас выход?

– Ой! Разговаривает! – Артемий испуганно попятился. – Первый раз вижу… то есть слышу, чтобы глюк разговаривал!

– Ты же видишь, с ними не договоришься! – окликнул меня Антон. – Они уже до полного бесчувствия докурились! А выход отсюда я и без них найду! – Он подхватил меня за локоть и потащил мимо топки, мимо ошарашенных истопников, к низкому проему, который вел в соседнее помещение.

Там было прохладнее.

Возле стены стоял узкий девичий диванчик, аккуратно застеленный клетчатым пледом – видимо, на нем по очереди отдыхали истопники. Рядом с диванчиком находилась унылая больничная тумбочка, на которой одиноко красовалась наполовину пустая бутылка водки.

А еще чуть дальше виднелась металлическая лесенка, которая вела к потолку и дальше – в квадратный люк, аккуратно прорезанный в этом потолке.

Антон встал на нижнюю ступеньку лестницы и бодро полез наверх, сделав мне знак следовать за ним.

Я полезла за Антоном, невольно удивляясь, как спускаются и поднимаются по этому трапу истопники, учитывая то, что они явно налегают не только на водку, но и на травку, что вовсе не способствует поддержанию физической формы.

Однако все обошлось, мы вылезли наверх и оказались во в меру грязном и вонючем полуподвале, из которого на вольный воздух вела обычная дверь, закрывавшаяся изнутри на допотопный железный засов. Народу на улицах встречалось порядочно, я поймала на себе несколько недоуменных взглядов: погода отличная, люди гуляют после работы, а тут двое каких-то замурзанных типов идут, и не понять – то ли они в канаве валялись, то ли такси с мусоровозом перепутали. Настроение испортилось, и я обратилась к Карабасу излишне раздраженным тоном:

– Вы хотя бы позвонили этой вашей родственнице… как ее… тете Глаше?

– Во-первых, не тете Глаше, а тете Маше, – поправил меня Мельников, – во-вторых, она мне вовсе не родственница, она – подруга моей покойной тетушки, а в-третьих… – его голос зазвучал несколько смущенно, – я не помню номер ее телефона… да он наверняка поменялся… вот адрес – очень хорошо помню, правда… только зрительно. Во всяком случае, не сомневайся, я ее квартиру запросто найду!

– Вам не кажется, что нагрянуть к пожилому человеку без предупреждения – не очень-то вежливо? Вы уверены, что она откроет вам дверь? В наше время люди стали не очень-то гостеприимны! Тем более что она, по вашим собственным словам, даже не родственница?

– Да что ты! – с неумеренным энтузиазмом воскликнул Антон. – Тетя Маша мне как родная! Больше чем родная! Вот увидишь – она будет мне очень рада!

– Хотелось бы верить… – проговорила я со вздохом и поплелась в сторону Большого проспекта, где в любое время дня и ночи можно без проблем поймать машину.

– Думаешь, я не понимаю, как утомил тебя за эти сутки? – бормотал Карабас, идя рядом со мной. – Но не волнуйся, сейчас мы приедем к тете Маше, она угостит нас чаем со своим знаменитым крыжовенным вареньем – и ты будешь совершенно свободна! Сможешь заниматься своими собственными делами!

Я вспомнила об этих самых «делах» и тяжело вздохнула. Вот выспаться бы – это не мешало!

В дальнем конце улицы появилась милицейская машина. Мельников заметался, как заяц на шоссе.

– Спокойно! – прошипела я, схватив его за локоть. – Вам что, на нары захотелось?

– Нет! – испуганно вскрикнул он. – Только не это! Но ведь я… как это говорят? В розыске… меня узнают… меня поймают…

– Конечно, если вы будете специально привлекать к себе внимание! Если не хотите в тюрьму – ведите себя естественнее! Лучше всего – изобразите пьяного в стельку мужа, которого верная жена тащит на себе домой!

Он взял себя в руки, прекратил суетиться, навалился на меня всем телом и побрел нога за ногу, что-то невразумительно бормоча.

– Отлично! – пропыхтела я, едва справляясь с висящим на плече грузом «семейных обязанностей». – Пожалуй, даже слишком естественно! Сразу чувствуется, что у вас большой опыт. Или вы в самодеятельности играли?

– Нет, – пробормотал он. – Я просто мобилизуюсь в экстремальной ситуации…

Милицейская машина проехала мимо, не снижая скорости. Мы облегченно перевели дух.

– Теперь можете не наваливаться, – прошипела я. – Опасность миновала!