Текст книги "Исповедь Стража"

Автор книги: Наталья Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)

ГЛАВА 25

Месяц гваэрон, день 13-й

Борондир таки закончил свой труд по сравнению ах'энн и эльфийских языков. Бесценный труд. Но теперь ему уже нечего делать, и он опять мучим сомнениями и страхом. Похоже, у него тоже дурное предчувствие. Что ж, я охотно отпустил бы его – так он без Книги не уйдет. А я, увы, вовсе не намерен с ней пока расставаться. Решительных действий предпринимать не могу – иначе устрою много неприятностей Линхиру. Когда он сам, лично, скажет мне: «Действуй», я сделаю то, что считаю верным. Но пока мы все будем терпеть и ждать. И готовиться. Что бы там ни ждало впереди.

Мне, честно говоря, все неуютнее. Дома я почти не бываю, но новости мы узнаем прежде всех – такова уж служба. Так вот, король указом назначил господина первого Советника главой Королевского Совета. Хотя звание это ничего, кроме почета, не дает – тем более если сам король присутствует на Совете, так первое слово все равно ему, – но все же это верный признак возвышения господина Советника. Второе – господин Советник высказал государю мысль, что ради сохранения чистоты крови рода Элессара Тэльконтара королям следует брать в супруги девушек из этого же рода. Дурацкая, конечно же, мысль, но король к ней, как говорят, склоняется. Ну, что-то вроде Закона Тар-Алдариона и все такое…

Король Воссоединенного Королевства Алдамир Нолдорион… Я видел его в юности, когда прежний король назначил его наместником в Арноре, дабы тот привыкал править. Я видел его потом, во время короткого перемирья с Харадом, когда он воевал как простой сотник. Мы любили его. Он был хорошим солдатом. Позже я видел его уже королем, и казался он мне человеком основательным, думающим, пусть и несколько своевольным и вспыльчивым. Но он никогда не подпадал ни под чье влияние. Даже с отцом своим порой спорил чуть не до ругани. А сейчас – что сейчас с ним стало? Я вспоминал, каким предстал он мне во время аудиенции, которую дал нам с господином Линхиром. Этот тревожный, мечущийся, какой-то испуганный взгляд? Откуда это доверие непонятно откуда взявшемуся Советнику? Откуда это дурацкое решение о роде Элессара?

Нынче утром мне нужно было забрать из Королевской библиотеки заказанную мною книгу, касающуюся описания различных отдаленных земель, в частности Харада, – ибо посольство, кажется, все-таки приедет, нужно подготовиться. Неожиданно столкнулся с господином Советником. Я поклонился и постарался как можно быстрее исчезнуть, но он вежливо остановил меня и полюбопытствовал, что за книгу я несу. Пришлось показать. Он завел какой-то незначащий разговор. Какой-то обволакивающий, затягивающий куда-то. Словно во сне… Наваждение. Казалось, мягкие щупальца шарят по телу, проникают в мозг, в душу. Это лишало воли, это было противно, но я не мог сопротивляться. Мое «я» затаилось в каком-то отдаленном уголке сознания – и щупальца искали его, шарили, пока я остатками воли не стряхнул это наваждение. Господин Советник мягко улыбался.

– Вы мне нравитесь, молодой человек, – сказал он. – Мне приятно, когда молодые люди столь жадны до знаний. Хотелось бы, чтобы таких было побольше. Вы служите?

– Я архивариус, – сказал я, не уточняя. Пусть сам думает.

– Вы могли бы служить у меня, если пожелаете.

– Такая честь, господин Советник… Это требует времени, я должен подумать, – залебезил я, думая только об одном – скорее убраться отсюда.

– Думайте, – благосклонно кивнул он и пошел прочь. Неприятное чувство. Тревога. Что-то не так. И слухи какие-то странные о нашем ведомстве…

Я решил пока не раздумывать над этим. В любом случае я должен успеть закончить свой труд. Если все мои тревоги – пустое, тем лучше. Если нет – я должен успеть…

Прежде всего мне было любопытно прочесть о последних днях Ангбанда, но я с упрямством историка прочитывал все. Может, я уже не так близко к сердцу принимал все – только как историк, – но моя память цепко схватывала прочитанное.

Ага. Снова знакомая рука. Знакомые листы – белые, шелковистые. Легкие летящие строки на ах'энн.

Это было продолжением Повестей Аст Ахэ, только события были более поздними. Кто-то нарочито их сшил в одну тетрадь, как и предыдущие повести, – но теперь перед ним был странный рисунок, тягучее переплетение линий, странная пляска. Если долго смотреть – возникало ощущение мелодии. Меня осенило. Я перелистал Книгу – все верно. Если подолгу смотреть на странные, с первого взгляда бесформенные завихрения линий, мерцающие сплетения их порождали в голове мелодии. Я не мог их запомнить – только ощущение оставалось. Запись музыки? Великие Валар, сколько же здесь еще тайн… И чтобы я расстался с Книгой? Нет. Не сейчас…

Кто-то надписал эту тетрадь. Одно-единственное слово -

ТХЭННАРЭ – СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Как же меняется язык… В эльфийских языках нет слов «предательство», «господин», «слуга», есть слово «битва» – нет слова «война». И нашим предкам для своих хроник приходилось либо переосмыслять слова, либо образовывать их от уже известных эльфийских. А то и заимствовать из адунаика, попутно его облагораживая. Да и сами эльфы, особенно нолдор, при необходимости создавали новые слова. Так и здесь – в древнем ах'энн нет слов «суд», «справедливость», а вот в ах'энн Твердыни уже есть. Язык – как зеркало всего, что творится с людьми.

…Уггард с глухим рычанием рванулся вперед, целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках Черного Воина появился меч; миг – и он, безоружный, с бессильной ненавистью смотрит в неподвижно-бесстрастное лицо.

– Ну, бей, волк Моргота! – оскалился Уггард.

В лице его противника не дрогнул ни один мускул.

– Благодарю за честь. Верно, мы – волки. Волки Пограничья. И ты нужен нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин.

Уггард разразился потоком отборной ругани, которую Черный Воин выслушивал с прежней невозмутимостью. «Только бы не заметил…»

Воин перехватил руку с занесенным для удара длинным бронзовым кинжалом-иглой и без особых усилий сдавил и слегка вывернул запястье. Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли.

– Ты нужен нам живым, – повторил воин.

…За несколько минут он выяснил подробности ночного боя. Девятнадцать человек были убиты, шестеро – пленники, так же как и он сам; остальные скрылись. В нем жила еще отчаянная надежда, что они устроят засаду на дороге и отобьют своего предводителя; Черные, судя по всему, подумывали об этом тоже. «Могучие духи, их же „всего пятнадцать! Чего же ждут эти трусливые ублюдки?!“

Скрученные ремнями руки затекли и болели; когда он не успевал увернуться, ветви с размаху хлестали его по лицу. Всадники ехали в молчании, тем более мучительном и пугающем, что он не имел представления, куда и зачем его везут. Он дал себе клятву стойко перенести все, что бы с ним ни произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях.

К полудню устроили привал. Пленникам развязали руки, но стянули ремнями ноги – предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в спине, чем… кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней мере, не собирались.

Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов устроились спать. Правда, отдыхать им довелось не больше получаса: тот светловолосый, видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь.

От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем, с редкими островками низеньких деревьев в ложбинах; коннику – полтора-два дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день, не устраивая долгих привалов и не задерживаясь на ночевку. Похоже, их кони были к такому привычны, пары часов отдыха за всю дорогу им хватило. Как и людям, отдыхавшим действительно по-волчьи – урывками.

Младший из пленников, Утер, более всех страдавший от неизвестности, попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в его сторону. Уггарда эта дорога измучила больше, чем он мог предположить; пытался спать так же, как Черные Воины, но такой отдых не приносил облегчения; пару раз он даже начинал дремать в седле и, очнувшись от тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен.

Горы расступились, рассеченные, словно ударом меча, узким ущельем. Перед ними черным силуэтом на фоне ночного неба вырисовывалась громада Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики – шепотом, чертя в воздухе ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло.

– Слезай, – нарушил молчание светловолосый.

Уггард повиновался с удивившей его самого покорностью и попытался связанными руками погладить своего вороного – благородное животное отстранилось и брезгливо фыркнуло. Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей.

– Иди вперед.

Краем глаза Уггард заметил, что остальные шестеро следуют за ним. Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе. Однако – пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк какой! Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов шел, гордо подняв голову, выпрямившись во весь рост. Досада брала на остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по сторонам.

В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне же… Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона с двумя камнями венчает седую голову, на коленях – меч со странной рукоятью… Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники.

Опять – на колени!

– Развяжите им руки.

Холодный глубокий голос – словно с высоты, из-под сводов зала.

– Итак. Знаете ли вы этих людей?

– Да, – хрипло ответил вождь. – Это Уггард, мой молочный брат. Те шестеро – его воины, Властелин.

– Ведомо ли вам, что совершили они?

Молчание.

– Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлуме, что взяли вы силой, будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших, не ради вас. Если же ступите вы за пределы этих земель с оружием в руках, кара моя падет на вас?

Вот любопытно – а о том, что он лишил крова народ Хадора – ведь это как раз их земли были, – отдал во власть захватчиков их детей и женщин, он как-то забыл… Конечно, они же не его ученики.

И орков, и дом Ульфанга использовал в своих целях – и в то же время их презирал…

– Да, Владыка. Мы помним. – Вождь склонил голову.

– И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?

Вождь опустил голову еще ниже.

– Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы свидетельства бззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами вашими справедливость приговора.

«Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают старики, и его сердце – холодный камень, а тем, кто служит ему, он вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда…»

– Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и предав огню дома их?

– Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги… мне же неведомо то, о чем ты говоришь. – Уггард поклонился, прижав руку к сердцу, по-прежнему не поднимая глаз: «Не осталось следов?., нет, не осталось. Перед вождями и старейшинами… ему придется доказать…»

– Орки не хоронят своих убитых. Незачем тревожить мертвых, чтобы узнать, кто лежит в той могиле… Взгляни – вот стрелы, взятые у вас: признаешь ли их своими?

Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники – плоские, расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое оперение – знак племени Улдора.

– Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.

– Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли там. Утрад, сын Хьорна, ответь – это та же стрела?

Молодой воин в черном протянул вождю стрелу – наконечник покрыт бурой коркой.

– Да, – глухо ответил Утрад.

– Владыка, – отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью на себя за роковую ошибку, придало Уггарду смелость, – любой воин племени Улдора мог выпустить эту стрелу – почему же напраслину возводят на нас?!

– Кого ты обвиняешь? – Голос Утрада был похож на сдавленное рычание.

Владыка жестом остановил его:

– Знак твоего рода – скалящийся медведь?

– Да…

«А это еще к чему?»

– Кто может подтвердить это?

– Я, Владыка, – тихо ответил Утрад.

– Смотри же, вождь, и вы, старейшины, – видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда?

Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща – того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. «Вот и все. Как мог забыть?.. Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или – нет еще?..»

– Да, Владыка, – на этот раз заговорил один из старейшин – надтреснутым старческим голосом. – Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду.

– Довольно ли вам этих доказательств? Молчат, переминаются с ноги на ногу.

– Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, – с силой, жестко выделяя последние слова, – обесчестил и убил.

Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался – от отчаянья:

– Владыка, это навет… Кто-то захотел оклеветать меня…

– Тебе – нужен – свидетель? – раздельно и так же ужасающе-спокойно.

«Но ведь нет свидетелей, нет, нет!»

– Ахэтт, – негромко.

Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину – еще не старую, но страшно измученную, – не узнавая лица – но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.

– Пес, пес, убийца! – Она билась в руках воинов. – Доченька моя, о-о… Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты…

Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой – правая по-прежнему сжимала рукоять меча.

– Дитя мое… – Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием. – Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.

Ахэтт уткнулась ему в грудь – голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово…

…Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей – те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо, – и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:

– Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!

– Лучше бы материнское молоко стало отравой – я не дожил бы до такого позора, – глухо ответил вождь. – Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.

– Улхард! – Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек. – Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд – неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба – из народа Улфанга!

– Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом, – угрюмо усмехнулся Улхард. – Разве ты – из нашего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей?

– Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей – это вам пристало больше, чем меч! – Уггард дрожал от бессильной ярости. – И ты. – Он обернулся к Владыке, оскалив зубы. – Я ненавижу альвов, но больше – вас! Ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч – я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..

– Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? – ровно спросил Вала.

– Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть – в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши, – ответил за всех Утрад.

– Я умру с мечом в руках! – прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, став похожим на морду орка.

– Никто не запятнает свой меч твоей кровью, – с усталым презрением сказал Вала. – Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, – повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих – клянитесь не преступать границ Хитлума, дабы не навлечь на себя гнев Севера.

– Клянемся, – нестройно ответили вожди.

– За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в Твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.

Ну вот. Зло причинено народу моему. Я поверил бы в эту справедливость, если бы он покарал за обиды народа Хадора, который эти пришельцы поработили, так нет же! И, если честно, Уггард этот правильно говорит: «Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему». И сыновей забирает в заложники… нет, я не ошибаюсь. Все было отнюдь не так возвышенно и чисто. Ну что же – могу понять. Власть держать надо твердой рукой.

– Да будет так, Владыка…

– Вы… – Во взгляде Уггарда было безумие. – Вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!

– Молчи, глупец, – прошелестел голос одного из старейшин. Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плече Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.

– Властелин, – нарушил молчание светловолосый воин, – что мы сделаем с… этими? – он не называл имен, просто указал рукой.

– Оставить пленниками всех. Кроме него. – Слова были холодны и тяжелы, – Его – повесить. Ахэтт?..

– Я не хочу видеть его.

Вала кивнул.

– Идем, дитя мое.

Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям:

– Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы – увидите. И помните о клятве. Прощайте.

И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда.

И-ЛАРЭ АСТ АХЭ – ЗАКОН ТВЕРДЫНИ

Небольшой отряд Нолдор – и Черные Воины Пограничья… Силы были почти равны, но ненависть – плохой помощник в бою. Черный Отряд потерял двоих, еще трое были ранены. Из эльфов остался в живых только один. От потери крови эльфы быстро теряют сознание.

Отнюдь. Они значительно выносливее людей.

Решено было довезти его до Твердыни.

Вскоре после того, как его перевязали, он пришел в себя.

Глаза его переполняла бешеная ненависть: боль от ран только разжигала ее. Он с проклятьями срывал с себя повязки:

– Мне не нужно вражьих милостей!

Эльфы все же не были склонны к самоубийству даже в таких условиях. Скорее всего эльф постарался бы выжить, чтобы потом бежать и сражаться против врага. Нет, не видел этот летописец эльфов…

Целитель беспомощно смотрел на раненого. Потом, видно решившись на что-то, подозвал воина.

– Я ничего от вас не приму, – хрипел эльф.

– И смерти? – мрачновато поинтересовался воин. Раненый замолчал, настороженно оглядывая людей. Воин бесцеремонно разжал ему челюсти, а целитель влил в горло остро пахнущий травами теплый напиток. Раненый закашлялся, поперхнувшись зельем, глаза его затуманились.

– Яд, – прохрипел он. Приподнялся: – Будь проклят Моргот! Нолдор отомстят…

И повалился навзничь на ложе.

Очнулся. Боли больше не чувствовал. Осторожно приподнял голову: нет, и не связан. Спиной к нему стоит какой-то человек в черном.

«Где я?..»

Ангамандо.

Враги.

Он пошевелился. Тело вроде бы слушалось его. Бесшумно поднялся и подкрался к человеку в черном.

Жаль, нет оружия. Но жизнь он продаст дорого. По крайней мере, этого-то с собой прихватит.

Его руки сомкнулись на шее врага.

Либо этот эльф был из самых яростных приверженцев Феанора, так что разум у него помутился, либо все это вымысел. Никогда эльф не убьет лекаря, тем более набросившись со спины.

– …Нинно, я…

Воин остановился на пороге; долю мгновения человек и эльф смотрели друг на друга, потом человек молча бросился вперед.

– …Эй, ко мне! Нинно убит!

– Целителя… – глухо сказал кто-то. Светловолосый широкоплечий гигант, мертвея лицом, потянул из ножен меч.

– Не смей, Лайхэн! Это пленный! – отрывисто скомандовал тот, кто вошел первым.

– Лекаря, тварь! – взревел Лайхэн. – Он, почитай, месяц с тобой возился, ты, мразь! Первые дни вообще от тебя не отходил! Ты хуже орка!

Один из пришедших опустился на колени рядом с неподвижным телом.

– Может, еще жив?..

– Нет, Кори. Нет, – ровно и тихо.

– Он же меня от смерти… когда я от чахотки подыхал… а его… – Кори отвернулся.

– Что с ним делать? – угрюмо спросил Лайхэн. – Ты старший, Орро. Скажи, что с ним делать?

– Возьмите его. – Орро отпустил заломленные за спину руки эльфа и с силой толкнул его вперед; потом нагнулся к мертвому и закрыл ему глаза. Когда выпрямился, лицо его было совершенно бесстрастным.

– Он – пленный, и мы не можем его убить, хотя трижды заслужил смерть поднявший руку на целителя. Пусть Учитель решит, что делать с ним.

И, тяжело посмотрев на безмолвствующего эльфа, добавил:

– Ты, помнится, желал встречи с Владыкой Ангамандо? Ну так идем. Твое желание исполнится.

– Учитель. Он убил лекаря. Он убил Нинно.

Высокий человек – тоже в черном, как и все здесь, – резко обернулся. Эльф невольно вздрогнул – как и все, кто впервые видел его, он был ошеломлен и растерян, – но быстро взял себя в руки, и на лице его появилась недобрая торжествующая усмешка:

– Славно тебя отметили, Моргот!

Лайхэн стиснул рукоять меча так, что пальцы побелели, но остался неподвижным.

– Закон Аст Ахэ гласит: поднявший руку на целителя достоин смерти, – так же ровно и бесстрастно продолжил Орро. – Закон также гласит, что пленный неприкосновенен. Потому мы привели его на твой суд, Учитель.

– Как это произошло?

Орро рассказал – коротко и четко, очень спокойно. Слишком спокойно.

– Что скажешь ты, Нолдо? – обернулся к эльфу тот, кого здесь называли Учителем.

– Скажу – рад, что сделал это! Скажу – жаль, что не было у меня оружия – не было бы такой роскошной свиты! Скажу, что рад видеть, каким ты стал, и жалею лишь об одном – не я сделал это с тобой! – Он говорил с яростной радостью.

– Не обо мне речь. Но ты сказал довольно. Быть может, у твоего народа другие законы, но по закону этой земли ты заслуживаешь смерти, – лицо Валы было похоже на застывшую маску. – Уведите его.

– Я и не ждал, что ты дашь мне последнее слово, Моргот!

– Последнее слово? Что ж, говори.

…Никто из эльфов не видел этого поединка, и не слагают песен о гибели короля Финголфина. Но сейчас Нолдо пел об этом – боль утраты и ненависть к убийце подсказывали ему слова.

…И летел по иссиня-черной равнине, по еще не остывшему пеплу белой молнией Рохаллор, и бился лазурный плащ за спиной Короля. Алмазной звездой в колдовском сумраке Севера был гордый всадник; и спешился он, и вострубил в серебряный рог, и в железо Черных Врат ударил рукоятью меча, и крикнул он: «Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!..» И вышел Враг…

…И ледяной молнией сверкнул Рингил, и темной кровью окрасился ясный клинок, и страшный крик издал Враг, отступив пред Королем Нолдор…

…И хотел Враг бросить тело Короля волкам, но молнией упал с неба Торондор, и ударил он Врага когтями в лицо; и унес он тело Короля, дабы упокоиться ему на горной вершине…

…Так пал Финголфин, прекраснейший из королей Эльдар; но наступит час Битвы Битв, Дагор Дагорат, и восстанет Король, и поведет он в бой войско свое, и за все злодеяния свои заплатит Враг в тот час. И помнит об этом Враг, и страх живет в душе его, и знаком отмщения ему – раны его, что не исцелятся вовеки, и знаком гнева Валар и грядущей кары горит над твердыней его Серп Валар, Валакирка…

Эльф усмехался, глядя в лицо Врагу. Сейчас он чувствовал себя победителем. Эта улыбка так и не успела покинуть его лица, когда Лайхэн обрушил ему на голову тяжелый кулак.

Так. Убивать лекаря подло, конечно, а пленного бить, значит, можно? Вообще-то этот эльф – если он был – тот еще мерзавец, но уж слишком много в этих хрониках проскальзывает свидетельств о том, что пленных в Аст Ахэ отнюдь не холили и лелеяли.

– Падаль, – беззвучно проговорил светловолосый воин.

– Отпустите его, – сказал Вала, отвернувшись.

– Что?!

Спросили разом, ошеломленно глядя на Властелина.

– Получится – мы за песню его казнили.

– Плевать! – не сдержавшись, прорычал Лайхэн. – Он трижды заслужил смерть!

– Подожди, Лайхэн, – вмешался Орро. – Возможно, ты прав, Учитель. Мы не подумали об этом.

– А свое он получит. Я знаю. И пусть станет ему карой то, что его не примет народ его, что отвернутся от него все, что остаться ему в одиночестве.

Они задумались.

– Да, это тяжкая кара. Тяжелее смерти, – подал голос Орро.

– Оружие оставьте при нем.

Вала резко обернулся и с холодной яростью прибавил:

– Никто не поверит ему, что он бежал отсюда с оружием. А солгать он не сможет. Они говорят, я жесток? Что ж, по крайней мере, этот – не обманулся.

– Но, если встречу его… – придушенно начал Лайхэн.

– …он в твоей воле, – закончил за него Вала. «Жестоко? несправедливо? – пусть; я понимаю его – но понять – не всегда есть простить. Пощадить убийцу – значит дать ему свидетельство его правоты. Милосерднее убить – но я не хочу быть милосердным! Но кровью убийцы мертвого не вернуть. Не вернуть…»

Милосерднее – в каком смысле? Не очень понимаю. А вообще все это, как я и думал, оказалось продолжением Жития Мелькора Святого. Никаких чувств нет у меня по этому поводу – ни возмущения, ни насмешки. Они верят – пусть. Куда хуже верить в Мелькора Злобного, Мелькора Жестокого и именно злобе и жестокости поклоняться и следовать. Пусть уж такой.

Только почему опять эльфы – подонки?

Не понимаю. Как можно о них думать так?

А Борондир скажет – а как ты о Мелькоре можешь думать так?