Текст книги "Призрак из Ауры (СИ)"
Автор книги: Наталья ДеСави
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
ОПАСНОСТЬ ДЫШАЛА В ЗАТЫЛОК
СЕП
Разведчик-нелегал никогда не исключает того нежелательного случая, когда в зарубежной командировке ему придется столкнугься с проявлением внимания со стороны спецслужб страны назначения. Это, как говорится, издержки профессии. К такому неожиданному повороту событий он должен быть заранее готов и психологически, и профессионально.
«Первое дыхание» контрразведки мы тоже вскоре почувствовали. И, как уже известно читателю, принес его наш ближайший «друг» – архитектор Морис Добривое. Первый этап – блеск недоверия в глазах, второй – повышенное любопытство, чего раньше за ним не наблюдалось, и третий – хитроумные лисьи заходы с целью что-то выведать. Представьте: располагающая обстановка в нашей квартире, в компании Мориса просматриваем любительский фильм, снятый нами во время отпуска, гость рассуждает о планах проведения в будущем году своего отпуска на Средиземном море… И вдруг, как бы между прочим, просит показать загранпаспорта, по которым мы въехали в страну: мол, чем отличаются полученные за границей документы от выдаваемых здесь.
Согласитесь, довольно странная просьба. «Он же сам вернулся из Австралии», – мелькнуло у меня в голове. Внимательно просмотрел, задержавшись взглядом на неразборчивой подписи чиновника, выдававшего документ, ехидно хмыкнул: «Левой рукой кто-то подписал». Я не взорвался и подчеркнуто спокойно назвал фамилию чиновника – и Морис тут же быстро сменил тему, принялся разбирать достоинства и недостатки нашего кинофильма. Этот эпизод, естественно, нас насторожил, и мы решили более внимательно присмотреться к «другу».
Позднее подозрения усилились. Морис стал навязчиво одни и те же вопросы задавать каждому из нас в отдельности. Как-то, находясь с семьей у нас в гостях, он использовал момент, когда Жанна вышла на кухню, спросил меня, каким маршрутом мы прибыли в страну. Получив ответ, он под благовидным предлогом переместился на кухню и стал об этом расспрашивать Жанну. В другой раз, в воскресный день, при совместном посещении кафе Морис спросил у Жанны, когда я отлучился, чтобы помыть руки, сколько мы привезли с собой денег и в какой валюте? После кафе гуляли по городу, и, когда наши жены оказались впереди, он стал у меня выяснять те же финансовые вопросы. И это было только начало.
Однажды без предупреждения, что на Западе не принято даже между близкими друзьями, Морис заявился к нам поздним вечером, как раз в то время, когда мы занимались расшифровкой радиотелеграммы, только что полученной из Центра. Раздался не сильный, но настойчивый звонок, сердце екнуло. «Кто бы это мог быть в столь поздний час?» – переглянулись мы. Быстро убрали все со стола. Жанна взяла шифровку и закрылась в ванной комнате, где в аптечке всегда предусмотрительно находились спички, если бы потребовалось что-то срочно сжечь, а я пошел открывать дверь.
На случай внезапного прихода посторонних лиц мы заранее распределили между собой обязанности и отработали способ быстрого свертывания оперативной техники и, если бы возникла острая необходимость, уничтожения материалов.
– Ты понимаешь, – бесхитростно объяснил Морис, – проезжаю мимо, у вас свет горит, дай, думаю, загляну просто так, на «огонек».
После короткого обмена новостями, разговора о самочувствии он передал привет от жены и откланялся. Прошла неделя, и он вновь, без предварительной договоренности, поздним вечером появился у нас, даже не объяснив причину столь странного визита. Не вдруг, не с бухты-барахты действовал Морис. Кто стоял за его спиной? Вот что волновало нас.
– Пожалуйста, Морис, заходи, ты нам не помешаешь, – жестом пригласил его к столу, где находилась шахматная доска с расставленными фигурами. – Как раз разбираю одну партию. Сыграем?
– Нет, перед сном играть вредно, – ответил он, внимательно всматриваясь мне в глаза. – А ты чем-то взволнован, случилось что?
– С чего бы? Жизнь налаживается, нет повода для беспокойства.
– Вид у тебя такой, словно ты чем-то напуган, – деланно-добродушно сказал Морис.
Стало ясно, что это был заранее спланированный ход, своеобразный психологический прием, чтобы вывести из состояния равновесия, уверенности в себе путем констатации факта, будто бы внутренняя тревога написана на наших лицах. Кто научил архитектора этим приемам и с чьей подачи он подкапывается под нас? Несомненно, за этой игрой скрывается опытная рука: пройдет какое-то время и на сцене появится сам «дирижер».
Между тем Морис продолжал «шалить». Как-то пришел к нам со своим старшим сыном, который, войдя в гостиную, сразу же подбежал к радиоприемнику, включил его и стал переключать диапазоны. Не оборачиваясь, на слух определил, что мальчишка проверяет оба канала коротких волн. Наконец, выключил приемник, подошел к отцу и с детским простодушием сказал: «На этом приемнике тоже можно принимать морзянку».
Я сделал вид, что ничего не понял, и спросил недоросля: не хочет ли он послушать музыку?
– Нет, нет, – растерянно вмешался отец. – Это его шалости, – и переменил тему разговора.
Этот случай явно показал, что для решения своих (своих ли?) задач архитектор даже был вынужден использовать собственного сына. Но мы по-прежнему продолжали делать вид, что «наскоки и выпады» Мориса нас не касаются и пропускали их мимо ушей. Такие уж «недогадливые» – что поделаешь!
В следующее воскресенье Морис пригласил нас к себе на кофе. Он пребывал в отличном настроении, много шутил, показывал детские и юношеские фото из семейного альбома, знакомил со своими архитектурными набросками студенческих лет. Уединившись с Жанной, как будто между прочим передал ей какой-то машинописный текст на русском языке, а сам внимательно наблюдал за реакцией. Повертев листок в руках, Жанна спокойно вернула текст, заметив, что он напечатан, вероятно, на каком-то славянском языке, ей не известном. Морис поспешно спрятал бумагу обратно в папку, пояснив, что листок случайно сохранился у него, что это, мол, письмо одного его мельбурнского друга.
Уже определилось, что главным действующим лицом по «просвечиванию» нас спецслужба избрала Мориса. Поэтому постоянно ждали от него очередного подвоха. Однако всего предусмотреть было нельзя.
Изобретательности архитектора можно было позавидовать.
По окончании работы я прошел на одну из торговых улиц, чтобы сделать кое-какие покупки. Вдруг кто-то сзади резко схватил меня за кисть руки. В голове промелькнула мысль: «Кто бы это мог быть? Ведь я здесь еще не имею столь близких знакомых!» Рефлективно отдернув руку, я быстро обернулся. Передо мной стоял широко улыбающийся Морис. Его черные как угольки глаза лукаво всматривались в мое лицо. От неожиданности какое-то мгновение я молча смотрел на него.
– Что, испугался? – ухмыляясь, спросил он.
– Почему я должен пугаться? – оправившись от внезапности, недовольным тоном ответил я.
– Небось подумал, что полиция хватает тебя? – улыбнулся он ехидно.
– Не понимаю, а причем тут полиция? Я ведь ничего не украл! Чист перед законом… Свой и отцовский капитал не оставляю в ресторанах… – парировал я.
– Не сердись. – Морис перешел на примирительный тон и протянул для приветствия руку. – Вышел из магазина, смотрю, ты проходишь мимо, вот и решил пошутить.
Хороши шуточки! Прямо холодный пот прошибает. Кто-то явно не унимался и продолжал через архитектора оказывать на нас психологический прессинг. На этот раз ему понадобилась моя реакция на имитацию «задержания полицией». Какой следующий шаг?
Как-то Морис завел разговор о моем деде Мишеле.
– Удалось ли тебе побывать в деревне, где проживал твой дед?
– Нет, пока мы еще не были. Как только немного обживемся, сразу же посетим места, где жили мои предки.
– Я вот к чему клоню… Волею случая в этой деревне как раз проживает моя дальняя родственница Луиза. Я списался с ней и поинтересовался судьбой твоего деда. Она сообщила, что ее знакомая из соседнего дома, восьмидесятилетняя мадам Берте-нье, вспомнила, что в юные годы знала месье Мишеля. Луиза даже пригласила приехать к ней в любое удобное время для нас и встретиться с мадам Бертенье. Мне кажется… – тут он многозначительно посмотрел на меня, – тебе будет приятно побеседовать с человеком, знавшим твоих дедушку и бабушку.
– Это приятная неожиданность, – с чувством искренней радости произнес я. – У меня всегда в душе теплилась надежда, что встречу кого-нибудь, знающих что-либо о них.
– Вот и хорошо, такая возможность тебе сейчас представляется. Если желаешь, в пасхальные дни мы туда и поедем.
– Я тебе очень благодарен… Это хорошая идея. Но не обременим ли мы Луизу своим посещением и ночевкой? Ведь нас будет все же пять человек.
– Не беспокойся, места у нее хватит на всех. Она с мужем держит небольшой пансионат и имеет свое хозяйство. Природа там очень красивая, хороший климат, в общем, не пожалеете. Вам там очень понравится.
Отказ от поездки выглядел бы неестественно. Рано или поздно все равно пришлось бы посетить места, где проживали «предки».
В канун Пасхи, ранним субботним утром, мы выехали на машине Мориса вместе с его семьей. Необходимо было проделать расстояние примерно в 200 километров. Весна в том году была несколько запоздалая. К тому же выдался на редкость пасмурный день. По краям дороги мелькали темные разбухшие поля да одинокие деревни, окруженные голыми садами. Луиза приняла нас радушно. Это была высокая, сухопарая женщина примерно пятидесяти пяти лет. Ее муж, Антон, рослый, плотно сложенный мужчина с красным обветренным лицом и натруженными, заскорузлыми от крестьянского труда руками, выглядел гораздо старше своих лет. Радостно приветствуя гостей, Луиза долго и внимательно всматривалась своими светло-голубыми глазами в мое лицо.
Приведя себя после длительной дороги в порядок, мы по приглашению Луизы спустились в гостиную на совместный ужин.
Гостиная представляла собой большую квадратную комнату с нависшими массивными сводами, высоким деревянным потолком, на котором выступали четырехгранные деревянные балки темно-коричневого цвета. Большой тяжелый стол и стулья с высокими, художественно вырезанными спинками составляли обстановку гостиной. Все это выглядело как-то неуклюже громоздко для городского жителя, однако хорошо вписывалось в общую картину жилища, создавало теплоту, домашнюю атмосферу.
Ужин прошел в оживленной и непринужденной беседе о том, как прошла поездка, затрагивались другие бывалые темы. Луиза показала себя большим специалистом в приготовлении местных блюд, которыми она щедро угощала гостей. На десерт подали кофе, а также ореховый торт и сладкие хлебцы, начиненные печеными грушами.
За кофе разговор постепенно перешел на меня, и мне в который раз уже пришлось рассказывать со всеми подробностями свою «легенду»-биографию. Луиза живо интересовалась всем. Несмотря на то что психологически я был готов к беседам подобного рода, меня тревожило, насколько хорошо осведомлена о моем «деде» соседка Луизы мадам Бер-тенье? Не может ли всплыть какая-то не известная мне деталь из его биографии?
Неожиданно Морис, ухмыляясь, обратился к Антону:
– Слушай, пойди, пожалуйста, к мадам Берте-нье и пригласи ее к нам. Скажи, что приехал внук месье Мишеля, и попроси ее заодно захватить его фотографии.
Забегая вперед, скажу, что в этой ситуации произошел случай, который можно оценивать по-разному, но он возмутил меня, да и Жанну тоже.
Антон вяло поднялся и, тяжело ступая, пошел за соседкой. Прошло некоторое время, а Антон не возвращался.
– Что-то Антон задерживается, – нетерпеливо произнес самодовольный Морис, быстро встал и направился узнать, в чем задержка. Непонятно было, с чего бы это архитектор сиял, как именинник.
Опять какая-то заковыка. Что-то вновь замыслил криводушный Морис. Очередную мою «проверку». Ладно! Что будет на этот раз? Неожиданное упоминание о фотографии «деда» заставило меня собраться. В действительности я никогда не видел «деда» ни живого, ни на фото, хотя по «легенде»-биографии встречался с ним в начале 30-х годов, когда он, после смерти бабушки, приезжал к моему отцу в Конго погостить, о чем знали из моих рассказов Морис и другие знакомые нашего окружения. Я хорошо понимал, что ради моей проверки Морис пойдет на любой подвох, лишь бы достичь своей цели. Вот и сейчас они могут показать мне действительно фотокарточку «деда» Мишеля или под видом его совершенно другого человека. При этом он, безусловно, будет наблюдать за моей реакцией. Я лихорадочно искал выход, мозг усиленно работал.
Жанна, отчетливо понимая всю опасность сложившегося положения, старалась создать непринужденную обстановку, занимая разговором оставшихся в комнате женщин и отвлекая их внимание от меня.
Внезапно меня осенила спасительная мысль, и словно гора с плеч свалилась.
В дверях появился с фотографией в руке улыбающийся Морис, а вслед за ним медленно вошел понурый Антон, поддерживая под руку худенькую, среднего роста, седовласую мадам Бертенье. Проворно подойдя, Морис молча протянул мне снимок и тихо уселся на прежнее место.
Я внимательно разглядывал фотокарточку, чувствуя, что взоры всех присутствующих устремлены на меня. В этот момент решение было готово: если будет предъявлена фотография молодого «деда», как внук я могу его и не узнать, а если фотокарточка более позднего времени, то «дед» должен выглядеть загорелым, в крестьянской одежде, типичным фермером. С фотографии на тонком картоне смотрел пожилой, с выхоленным лицом и пушистыми усами мужчина при галстуке и в безупречном костюме, совершенно не отвечающий по внешности типу крестьянина. Достаточно было одного взгляда, чтобы определить несоответствие этого мужчины с предполагаемым дедом Мишелем.
В комнате стало тихо. Я спокойно повернул фотографию, чтобы взглянуть на обратную сторону. В этот момент Морис, поняв безуспешность своей затеи, быстро воскликнул:
– Нет, нет! Это не твой дед… Это муж мадам Берте нье.
– А ты, Морис, однако ж, большой шутник! – стараясь сдержать свое возмущение, саркастически сказал я, возвращая фото. – Ну, знаешь… такой каверзы я от тебя не ожидал…
Он был явно смущен, растерян и не знал, что ответить.
– Видите ли, – поспешно вмешалась Луиза, желая смягчить обстановку, – у мадам Бертенье действительно были фотокарточки ваших дедушки и бабушки. К сожалению, семья мадам сильно пострадала во время паводка – многие мелкие вещи потеряны.
Не желая в интересах дела заострять внимание на выходке Мориса, Жанна перевела ее в шутку.
Мадам Бертенье оказалась приятной собеседницей. Несмотря на свой преклонный возраст, обладала завидной памятью, чем нас немало удивила. Охотно рассказывала о своей юности, о том, что дружила с месье Мишелем, надеялась выйти за него замуж, но он предпочел другую. Однако дружба между ними осталась на всю жизнь. Многие фотографии, в том числе и несколько совместных, погибли во время стихийного бедствия, о чем она очень сожалела. Слегка сгорбленная, она подошла ко мне, положила дрожащие руки на плечи, долго и молча всматривалась своими подслеповатыми глазами в мое лицо, шептала: «Весь как мой Мишель. Карие глаза и подбородок раздвоен…» На ее лице сияла радость. Затем, видимо довольная своим открытием, она слегка наклонилась к Жанне и, загадочно улыбаясь, спросила:
– Он что, тоже любит держать руки в карманах?
– Еще как! – оживленно отозвалась Жанна. – Просто не могу отучить его от этой привычки.
– Все мужчины в родне Мишеля имели плохую привычку держать руки в карманах. Прямо гены какие-то. Просто напасть… Деду было бы весьма трудно не признать своего внука, который унаследовал, увы, не лучшие его привычки.
Все дружно рассмеялись. Натянутую атмосферу как рукой сняло. Все сочувственно отнеслись к мадам Бертенье.
«Молодец Жанна», – с удовольствием подумал я. – Быстро нашлась. Мне же теперь, учитывая эту родственную привычку, невольно придется почаще держать руки в карманах».
В первый пасхальный день, после посещения костела и праздничного завтрака, Луиза вызвалась познакомить нас с местностью и показать, где находился дом «деда». Деревня, которой еще не коснулся буйный ветер перемен, располагалась по обеим сторонам шоссе. Во всем чувствовалась хозяйская рука, всюду порядок, чистота. Местные жители занимались скотоводством, садоводством и разведением цветов. И вот мы на месте, где ранее стоял дом «деда». К сожалению, он не сохранился, так как новый владелец перестроил все по своему вкусу. Я проявлял ко всему большой интерес, старался изобразить радость по поводу встречи с родными местами и грусть по давно ушедшему времени. Ведь с исчезновением дома как бы оборвалась связь с далеким прошлым.
Возвращаясь с прогулки, я тихо сказал:
– Моя давняя мечта – увидеть родные места моих родителей. Наконец-то это свершилось. – И, немного помолчав, добавил: – Еще хотелось бы мне посетить кладбище.
На следующий день, в пасхальный понедельник, мы все отправились на кладбище, расположенное в 400 метрах от деревни, в смешанном лесочке, окруженном белым каменным забором. Мадам Бертенье привела нас к старой, обветшалой от времени оградке. Возложив цветы, мы в глубоком молчании и печали отдали последнюю дань усопшим.
На обратном пути меня не покидала мысль о подсунутой Морисом фотографии. На шутку это не походило. Уж слишком она была нелепа и явно не к месту. Скорее всего, это было специально кем-то подготовленное мероприятие, а Морис, как наш ближайший «друг», являлся всего лишь исполнителем. Чувствовалось, что противостояние будет продолжаться.
У читателя может возникнуть вопрос, почему мы продолжали терпеть около себя этого невыносимого Мориса Добривое, чрезмерно любопытного и опасного, а не отделались от него под каким-либо благовидным предлогом. Этого нельзя было делать, мы совершили бы оперативно неграмотный шаг. Во-первых, показали бы, что разгадали замыслы спецслужбы. Во-вторых, место Мориса обязательно бы занял кто-то другой, новый «порученец», и нам пришлось бы все начинать с начала. Поэтому мы решили продолжать затяжные «баталии» с Морисом, нам уже известным, в то же время допуская, что им одним спецслужба не ограничится.
По логике вещей, наряду с проверкой на дому что-то аналогичное должно было происходить и на местах нашей работы. Так оно и получилось.
В то время я был рядовым служащим в фирме «Контакт», где скромно выполнял свои малозаметные обязанности. Но вот в один прекрасный день почувствовал, что руководитель группы начал проявлять ко мне повышенное внимание, завязывал разговоры на отвлеченные темы, рассказывал о своей удачной карьере, как он от мальчика на побегушках дослужился до нынешней солидной должности. Все чаще и чаще приглашал меня с Жанной к себе домой то «на чашку чая», то «посмотрим вместе теледетектив», то «поиграем в картишки». Иногда у него собирались и другие гости, которым он представлял нас как своих очень хороших знакомых, многозначительно добавляя при этом: «Я знаю, кого можно к себе приглашать».
Почти на каждой такой встрече «почему-то», без всякой нашей инициативы, возникали политические разговоры, главным образом о Советском Союзе, о странах народной демократии. Комментариям подвергались черпаемые из прессы многочисленные небылицы о «невыносимой» жизни простых людей в нашей стране, о благоденствии «элиты» – коммунистов. Все это подвергалось злобному осуждению, общим хохотом сопровождались особо «остроумные» анекдоты про русского Ивана, про белых медведей на улицах Москвы и прочее. Приходилось все это выслушивать, изображать удивление и понимание подобного «юмора». Иногда хозяин ставил вопрос в лоб: «А что вы думаете о…» На это я чаще всего отделывался стандартными фразами типа: «Россия, коммунизм – для меня большая загадка…»
Эта «дружба», к счастью прекратилась, когда я занялся предпринимательской деятельностью в фирме Бланкоф.
В моральном плане то был, пожалуй, наиболее трудный период в нашей тамошней жизни.
Примечательно то, что примерно тогда же я заметил за собой слежку в городе после окончания работы на протяжении всего маршрута при возвращении домой. В то время я начинал работу в восемь часов утра. В большом потоке людей, спешивших по утрам на службу городским транспортом, мне было чрезвычайно трудно выявить наблюдение на маршруте от дома до фирмы, но это, конечно, не означало, что его не существовало.
Как-то, возвращаясь с работы, я зашел по пути в аптеку. Через широкую витрину бросил быстрый взгляд на улицу. В этот момент на противоположной стороне задержался молодой человек, которого я заметил еще при выходе из помещения фирмы, и стал смотреть в сторону аптеки. Я оказался единственным посетителем, но, когда обратился к провизору, вошел другой мужчина и пристроился рядом. Аптекарь отошел за лекарством для меня, а другой служащий поспешил оказать услугу вошедшему. Тот назвал мазь, которой в продаже не оказалось, однако аптеку не покинул, а стал рассматривать медикаменты, лежавшие в шкафу за стеклом. Ясно, человек намеревался проследить за моими действиями в аптеке и подслушать разговор с провизором. После аптеки я заглянул в магазин, молодой человек медленно шел за мной по другой стороне улицы. Случайность? Нет, быть не может!
Для того чтобы убедиться в слежке, а также изучить методику наблюдения, составили на ближайшее воскресенье специальный маршрут передвижения по городу. Мы с Жанной были хорошо подготовлены к выявлению наружного наблюдения.
После традиционной воскресной утренней мессы в церкви отправились на прогулку по живописным тропинкам парка на окраине города. Внимание привлекла молодая пара, которая с подозрительным постоянством старалась все время находиться поблизости от нас. Мы свернули в боковую аллейку, присели на скамеечку рядом с пожилой четой, продолжая оживленно беседовать. Молодая пара задержалась невдалеке: мужчина долго закуривал сигарету, а затем и они присели на скамью метрах в тридцати. Отдохнув, мы пошли в кафе-ресторан, находящийся здесь же, в парке. Молодая пара больше на глаза не попадалась. После неторопливого обеда извилистыми тропинками углубились в лесную чащу. Кругом малолюдно, тихо, спокойно. Неожиданно впереди нас на пересечении тропинок выскочил белобрысый паренек, ошалело посмотрел по сторонам и скрылся в соседней аллейке.
Второй этап маршрута предусматривал прогулку к обсерватории и посещение кинотеатра. Перед началом сеанса, как и все остальные, мы прохаживались в фойе, незаметно присматриваясь к окружающим нас людям. Все вроде бы нормально, но что это? В фойе появилась та самая молодая пара, что встретилась днем в парке, только в другой одежде. Открылись двери зрительного зала, народу было мало, и каждый занимал место по своему усмотрению. Молодая пара стояла в нерешительности, а когда мы определились с местами, устроилась во втором раду сзади нас. Сомнений не было – слежка.
Наблюдение проводилось в течение трех недель. Во многих случаях, применяя несложные приемы проверки, мы выявляли слежку. Иногда имелись лишь подозрения, но какая-то особая, присущая разведчикам интуиция подсказывала: наблюдение ведется. Естественно, в такие напряженные дни оперативные дела откладывались в сторону. В результате этого дорогостоящего мероприятия спецслужбы, конечно, получили определенную сумму сведений: о религиозных взглядах (ярые католики), стиле жизни (скромно, по средствам), круге связей и увлечений (работа – дом, деловой, шахматный и теннисный клубы). То есть ничего крамольного в нашем досье, очевидно, не появилось. Прекращение слежки отнюдь не означало завершение проверки. Скорее всего это была прелюдия перед появлением на сцене подлинного «дирижера», и «режиссера», проверочных мероприятий. И тут мы не ошиблись.
Он предстал перед нами в облике служащего военного комиссариата. Открыв дверь, Жанна пригласил, его в гостиную, а сама пошла на кухню, где я обедал, сообщила о визитере. Когда я появился в комнате, гость сидел за столом, спиной к окну. «Типичный полицейский прием», – подумал я, присматриваясь к посетителю, выражение лица которого на фоне падающего с улицы света скрывалось в тени. Гость представился, пояснив, что ему необходимо побеседовать со мной по важному делу.
– Пожалуйста, чем могу служить?
– Вы, как владеющий несколькими иностранными языками, можете служить интересом нашего государства в качестве переводчика в случае возникновения военных действий в Европе. Поэтому нам необходимо уточнить некоторые вопросы.
На первый взгляд предлог для беседы – возможность возникновения военных действий в Европе – может показаться по меньшей мере странным. Но только не в то время (середина 50 – начало 60-х гг. – период разгара «холодной войны»), когда военная тема не сходила со страниц печати западных стран, внедрялась в умы людей, нагнетая страх и всеобщую нервозность. Например, в период суэцкого и карибского кризисов ситуация в стране настолько накалилась, что люди метались по магазинам, подчистую скупая продовольственные товары, обеспечивая себя впрок домашними припасами. Правительство обращалось к населению с призывами не поддаваться панике, но истерия страха не прекращалась. Таковы были реалии, и поэтому мотивировка визита «служащего комиссариата» выглядела вполне естественной.
Гость достал из внутреннего кармана пиджака блокнот, изучающе посмотрел на меня и спросил:
– Где и кем вы сейчас работаете?
Я обстоятельно ответил. Данные он записал в блокнот. Затем поинтересовался семейным положением, наличием детей, спросил, когда я приехал в страну, нравится ли мне здесь, имеются ли родственники и поддерживается ли с ними связь, где они проживают. Время от времени он быстро делал короткие пометки в блокноте. На все вопросы я отвечал строго, придерживаясь «своей» биографии. По ходу беседы и по характеру задаваемых вопросов все более становилось ясным, что посетитель не является служащим военного комиссариата. Во-первых, в комиссариате на меня уже заведено досье и я получил военный билет с отметкой о зачислении в резерв. Во-вторых, служащий комиссариата должен был по идее заносить мои данные в анкету, а не в блокнот и, наконец, самое главное, для уточнения сведений военнообязанных обычно вызывают повесткой в комиссариат, а не посещают каждого на дому. Придя к такому выводу, я спросил не без доли иронии:
– Как я вас понял, меня, вероятно, вскоре призовут в армию?
Гость несколько призадумался, на лице его читалось явное замешательство. Переборов смущение, он напустил на себя важный вид, коротко отрезал:
– Вас об этом своевременно известят.
Пожали друг другу руки и на этом расстались.
Мы с Жанной призадумались: возможно, визитер является провинциальным участковым полицейским инспектором, пожелавшим с нами лично познакомиться. Тогда почему он посетил нас не в форме и представился служащим комиссариата? Наконец, вопросы о родственниках… Пришли к выводу, что проведено очередное, плановое «мероприятие» службы безопасности, разработка нас вступила, видимо в решающую фазу. Но… на то я и разведчик, что даже из такой ситуации должен извлекать пользу. Так получилось, что мне дважды удалось проследить за маневрами «служащего комиссариата» между районным полицейским участком и главным зданием полиции. К тому времени Центр сообщил, что нами занимается новый контрразведывательный орган Североатлантического союза, и таким образом мы вычислили местонахождение контрразведки НАТО.
Конечно, в покое нас все равно не оставили. Среди завсегдатаев центрального шахматного клуба, членом которого я состоял, появился новый любитель шахмат. Как-то вечером незнакомец предложил мне, наблюдавшему за игрой других, сыграть в шахматы. Такая просьба отвечала традициям клуба, где каждый мог пригласить любого из присутствующих за шахматную доску. Мы взаимно представились. Он назвался Карлом Штильманом, на вид лет сорока, выше среднего роста, спортивного телосложения.
За игрой никаких наводящих вопросов не задавал, в душу не лез, играл с увлечением, примерно на одном со мной уровне. В последующем при встречах в клубе он приветствовал меня уже как старого знакомого, но видимого интереса к моей личности вроде бы не проявлял. И все же что-то в нем настораживало. Иногда это был быстро брошенный взгляд в мою сторону, иногда – манера подсаживаться к столику, за которым я играл с другим партнером, иногда просто срабатывало мое «шестое чувство». Пытался навести о нем справки через знакомых членов клуба – для них он тоже был новичком. Однажды после совместной игры мы вместе вышли из клуба. По дороге выяснилось, что живем недалеко друг от друга. Штильман предложил играть в шахматы по вечерам у него дома, чтобы, мол, не тратить времени на поездку в клуб. Что крылось за этим невинным приглашением? Конечно, в следующий раз мне придется пригласить его к себе домой с ответным визитом. Лучше не надо. Вежливо поблагодарив, я отклонил это предложение:
– Видите ли, в клубе мне импонирует сама атмосфера, возможность общения с игроками разного уровня и стиля.
Штильман больше не настаивал. Он был сама любезность. Не чета язвительному Морису Добривое. В субботу я разговорился с кассиром клуба о предстоящем внутриклубном турнире и спросил его о Штиль-мане, который почему-то никогда в таких турнирах не участвовал. Кассир нехотя, но довольно простодушно сообщил, что тот работает детективом то ли в криминальной полиции, то ли в другом подобном учреждении и у него, мол, скользящий график дежурств. Вот, оказывается, почему срабатывало «шестое чувство». Логика подсказывала, что от Штильмана надо держаться подальше, на близкий контакт не идти, а с другой стороны, специально избегать его не следует, чтобы не насторожить.
Проводя вечера в клубе, нет-нет да и встречался с ним, иногда даже сам приглашал детектива за шахматную доску. Однажды мы возвращались вместе из клуба и я, пользуясь паузой в разговоре, как бы между прочим, спросил:
– Простите господин Штильман, вы работаете в криминальной полиции или полиции нравов?
Несколько помедлив, тот нехотя процедил:
– В криминальной…
– Я как-то вам звонил, желая пригласить вместе поиграть в клубе, но, к сожалению, никто не ответил. В телефонной книге рядом с вашей фамилией указано место работы, и я заинтересовался.
– Возможно, я был на дежурстве.
– Как видно, со временем у вас трудновато…
– Почему же? После дежурства у меня выходной. Как видите, даже имею возможность бывать в шахматном клубе. Кроме того, очень люблю посещать сауну. А вы не увлекаетесь? – спросил он, видимо, в поисках новых точек соприкосновения со мной.
В беседе со Штильманом я преднамеренно задал вопрос о его принадлежности к полиции, рассчитывая на психологический эффект. Своим нелепым вопросом я хотел произвести впечатление наивного простачка. Удалось ли мне это – сказать трудно. Во всяком случае, несколько недель спустя Штильман тоже, как бы между прочим, сообщил мне о переходе в другой шахматный клуб, где, как он сказал, более низкие членские взносы. Такое объяснение вызывало сомнение, поскольку разница в размере взносов в остальных клубах города по сравнению с центральным была невелика. Неуклюже замаскированный отход Штильмана укрепил предположение, что его временное членство в центральном шахматном клубе являлось инициативой спецслужб. Общение со Штильманом длилось чуть больше года.
