Текст книги "Ничейный час (СИ)"

Автор книги: Наталия Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Вирранд желал. Чтобы думать поменьше.

Стояла на диво тихая для этого времени ночь, земля и опалая листва схватились ледком. Луна истаяла до узкого серпика, но ее пронзительного расплавленного алого света было достаточно, чтобы видеть. Лес был прозрачен, но игра теней обманывала зрение. Ночным, видимо, все это было привычно, а Вирранд вдруг понял, что если он отстанет от охотников, то вряд ли выберется сам. А ночные твари ему незнакомы, и на что он тут нарвется – неведомо. Хорошо, что оба пажа держались рядом с ним. Глаза у Ночных были огромны и совершенно темны. Он понимал, что это из-за расширенных до предела зрачков, но все же было непривычно и страшно.

Когда-то у его стремени ехал Фарна. Капитан погиб двенадцать лет назад, когда беженцы в Эннише возле Уэльты взбунтовались. Людей не хватало, война с Западной четвертью и Королевским уделом шла упорная, и Вирранд велел забирать мужчин в войско. Тогда беженцы были еще сытые и не очень пуганые, но Правда среди них уже пошатнулась.

Фарну они просто растерзали. Труп еле узнали потом. Айса приказал тогда перевешать всех мужчин в мятежном поселении. А женщин выгнать назад, через реку, в Королевскую четверть, под стрелы и мечи королевской конницы. Жестоко, но Вирранд не видел иного выхода.

Больше бунтов не было. Те, кто приходили позже, были готовы служить как прикажут, только бы подальше от Королевского удела.

Они спустились к неширокой бурной речке. Копыта коней глухо ударяли по каменным плитам на дне. Кони шли осторожно – будь их воля, никогда не пошли бы в воду. Белые псы мчались вперед, перемахивая через поваленные стволы и камни, перепрыгивая через ручьи. Но они не лаяли.

На противоположной стороне глубокого оврага чернели кедры. Полоса мертвых деревьев с голыми ветвями, прозрачная, напоминала заросшую старинную дорогу. Но, как понял Вирранд, здесь лет десять назад прошел пожар. А кедры – они крепкие, они даже мертвые держатся за землю, торчат среди молодой поросли.

Они выехали из ущелья в широкую долину. Глава охоты приказал остановиться у маленького мелкого озерка, образовавшегося после того, как камни запрудили выходивший из оврага ручей. Озерко разлилось, охватив полумесяцем небольшой пригорок, поросший кедрами. Впереди тускло светились голые холмы, широким кольцом охватывая долину с лесами, и озером, и рекой.

– Как красиво это озеро, – тихо вздохнул кто-то рядом. Вирранд посмотрел на сияющее в алых лучах ущербной луны молодое лицо. Глаза Ночного ярко блестели. Почти светились. Красным.

– Там, – резко указал на круглый полуостров глава охоты. Откуда-то подъехали еще четверо. Как понял Вирранд, они следили за гнездом шилохвостов.

– Какие они? – шепнул он Йерне.

– Они похожи на огромных крыс, господин, – ответил тот. – Ростом с хорошего кабана. Мех у них жесткий и колючий, и если ударишь мечом, то и не рассечешь. Лучше всего копьем или стрелами.

– Ну, впотьмах я все равно промахнусь.

Йерна не сразу понял, потом брови его весело округлились, и он кивнул.

– У нас хватит хороших лучников.

Вирранд хорошим лучником никогда не был. Он был хорошим мечником и копейщиком, и дракона в свое время уложил именно копьем. Хотя дракон был недоросток, да еще и после спячки, недокормленный и слабый.

– А почему шилохвост? Я таких в наших краях не припомню, хотя тварей знаю многих.

– У них хвост с ядовитым шипом. Берегись, господин.

Вирранд кивнул. Подъехал Берайя и молча встал на своем коне по левое плечо Вирранда. Хорошо, пусть прикрывают, он этих тварей отродясь не видел, а юноши наверняка с ними уже дело имели.

Охотники разделились. Основная часть отряда отправилась перекрыть тварям путь отступления по суше, оставшиеся пятеро, среди которых был и Вирранд, должны были приканчивать тех, кто бросится в озеро. Вирранд, Йерна, Берайя, еще двое. Рядом прыгали, потявкивая от азарта, три пса. Охотники готовили луки, Вирранд взял в руку копье.

Напряжение нарастало. Потом послышался яростный собачий лай, три пса ответили. Крики, визг, какой-то низкий не то рык, не то хрип доносился по воде.

– Держи! Уйдет!

– А, сволочь! Отрезай, отрезай!

– Сейчас по воде пойдут, – прошептал Йерна чуть дрожащим голосом. Вирранд вглядывался в заросли. Озерко блестело под луной. И вот – какие-то четыре черных сгустка плюхнулись в воду и быстро поплыли к берегу. Просвистели две стрелы, один из сгустков завизжал и повернул назад, но еще трое упорно плыли вперед.

Вирранд двинул коня в сторону ближайшего. Им двигал азарт и, признавался он сам себе, желание показать Ночным свою удаль. Он спешился, поджидая тварь, как на кабаньей охоте. Шилохвост тяжело фыркал, сверкая рубиново-красными светящимися глазами. "Тварь, как она есть", – подумал Тианальт. Двое крупных шилохвостов нерешительно заметались у берега, опасаясь охотников и в то же время желая прорваться за вожаком.

Тварь ощетинилась – точь-в-точь кабан – и, видимо, нащупав лапами дно, рванулась на берег, разинув клыкастую пасть. Мокрый голый хвост взметнулся вверх, извиваясь над спиной твари. Это осложняло дело, но Вирранд не испугался. И не такое встречалось.

"Мастерство не пропивается", – внутренне усмехнулся он, уворачиваясь в последний момент и всаживая в холку твари копье. Налег на древко, удерживая разогнавшегося шилохвоста. Йерна мигом оказался рядом, отбивая беспорядочные удары ядовитого хвоста. Берайя подскочил, и с яростью всадил свое копье два раза твари в пасть.

– Кончено, – выдохнул Вирранд, поворачиваясь к озеру, откуда как раз выбрались еще две твари. – Еще добыча!

Одна тварь была утыкана стрелами как еж, но, похоже, это не очень-то ей мешало. Тварь хотела жить, и любое препятствие готова была снести. Препятствием оказался спешенный Берайя. Он чуть замешкался, и шилохвост опрокинул его на землю. Берайя заорал!

– Он ему горло! – взвизгнул Йерна, и они с Виррандом бросились на помощь.

И все было бы хорошо, если бы не ночь и не обманчивая луна, и не мокрые гладкие камни. Если бы Вирранд был Ночным – он не споткнулся бы. Он упал вперед, на руки, а потом ощутил мощный толчок в плечо и такую боль, которой в жизни не знал. Он успел еще услышать собственный крик прежде, чем рухнул во тьму.

Вирранд очнулся в уютной теплой темноте. Он ощущал необычную бодрость и почти радость – как после доброго сна, даже если и не помнишь, что именно привиделось. Он попробовал пошевелить левой рукой. Боли не было, но рука не чувствовалась совсем. Он быстро пощупал ее правой рукой, выдохнул с облегчением. Левая рука была на месте, теплая, хотя совершенно бесчувственная. Он попробовал пошевелить пальцами. Они не слушались. Вирранд провел по плечу и груди, ощутил плотную повязку. Рука была перебинтована от плеча до запястья.

– Ой, ты проснулся! – тихо пискнул кто-то в темноте у него над головой. Темнота была пушистая и сухая. Вирранд запрокинул голову, чтобы увидеть, кто там.

– Грызная…, – пробормотал он и рассмеялся. – Грызная лепешка.

– Нет, – грустно вздохнула темнота. – Не пекли еще.

Послышались шаги.

– Ой, ой. Ой, спрячь меня!

– Где?

– Я под твое одеяло залезу. Тут, в ногах, я маленькая, свернусь.

Вирранда прошиб пот, потому, что он понял, что совсем голый.

– Нет! – шепотом крикнул он, но было поздно, потому, что ноги уже придавило что-то теплое и маленькое.

Возникла полоса тусклого света, затем она расширилась до прямоугольника. Три силуэта.

Вирранд приподнялся на локте здоровой руки.

– О, – сказал незнакомый голос. Справа вспыхнул маленький желтый огонек. Светильник на столе. Из темноты выступили лица. Хозяин холма, Эрвинельт. Второго он тоже видел, но как звали его – не знал. А третий был зрелый мужчина изумительной красоты, в лице которого было что-то неприятное. Может, еле заметная презрительная усмешка или какая-то надменность движений. Или взгляд – холодный и настырно-изучающий.

– Я рад. Иначе государь потерял бы заложника, а господин Эрвинельт – честь и голову. По счастью, в холме хороший лекарь и недурной маг, – он кивнул в сторону третьего. – Свита ваша прибыла, господин мой. Хотя вы еще и слабы, но мы должны выезжать не позже завтрашнего вечера. Мы приготовим для вас повозку, господин, – это звучало как приказ. Он повернулся к Эрвинельту. – Прикажите, господин, приготовить еду и питье для нашего гостя, сейчас он совсем оклемается и захочет есть, как зимний волк.

– И одежду, – добавил Вирранд, понимая, что он и правда страшно хочет есть.

Красавец холодно рассмеялся, и все трое вышли. Огонек продолжал гореть. Тилье выбралась из-под одеяла.

– Ну, я побегу! – сказала она. – Я скажу, чтобы тебе принесли побольше еды!

– И лепешку грызную, – тихо засмеялся Тианальт.

Девочка остановилась у дверей.

– Жалко, что ты уедешь, – сказала она. – А то со мной никто не играет. Все большие, а я маленькая. – Вирранд уже знал, что ее мать умерла родами. – А теперь совсем будет некому. Йерна-то умер…

– Как? – только и сумел выдавить Вирранд.

– Когда тебя шилохвост ударил. Он тебя так ударил, так ударил! Прямо в плечо, сверху вниз, как ножом! А Йерна стал тебя оттаскивать, когда зверюга тебя загрызть хотела. Ну, вот, его и покусали. Он кровью истек.

Девочка вздохнула.

– Берайя потом добил шилохвоста, ты не бойся, он за Йерну отомстил. – Девочка помолчала. – А Берайя так плакал, так плакал. И я тоже плакала, очень – очень…

– Ты иди, – сказал Вирранд. – Тебя уже, наверное, ищут, а мне надо одеться.

– Я потом приду, когда лепешек испекут. Я тебе принесу, чтобы в дорогу.

– Они подсохнут и будут грызные.

Оба засмеялись.

На третью ночь пути пошел снег. Легкий и нежный. Крупные редкие снежинки медленно опускались на рукав и некоторое время лежали там, пронзительно прекрасные и столь же пронзительно недолговечные. Чувствительность руки потихоньку восстанавливалась. Иногда это было крайне неприятно – приступы острой горячей пульсирующей боли пронизывали тело от шеи до кончиков пальцев. Хорошо, что приступы были нечасты и коротки. Но накатывали внезапно, и Вирранд не всегда успевал взять себя в руки. Потому пока он не мог ехать верхом, а лежал в повозке, облокотившись на здоровую руку и зарывшись в мех. Смотрел сквозь откинутый кожаный полог в ночное небо – то снежное, то прозрачно-звездное, но всегда оттененное красным. И все равно оно было прекрасным. Вирранд впервые после долгих лет просто смотрел в небо и ощущал его бесконечную глубину и огромность мира под этим небом. И все его заботы, и думы, и дела этого мира казались такими ничтожными и суетными, что ему становилось жутко. «Неужели мы так мелки в снах богов? И нам нечего надеяться на их помощь? И все эти древние легенды – просто сказки, не более, и барды ошибаются?» Ему вспомнилась госпожа Мирьенде. Хорошо, что растерзали уже мертвое тело, такое прекрасное тело. «Хорошо». Как страшно, что такое – хорошо. А она была так красива, так умна, так обольстительна… Может, стоило послушаться ее? Стоило объявить свою власть до прихода короля?

И госпожа Мирьенде была бы жива. Или все кончилось бы еще хуже?

Да что гадать. Делай, что должно, и будь что будет.

Приступ боли снова прорезал руку, Вирранд стиснул зубы, чтобы не зарычать, и лег, охваченный слабостью. Когда боль отпустила, и он снова смог видеть, его взгляд сам собой вернулся к ночному небу, ввысь, к спокойствию.

***

Тийе продрогла до костей. Вряд ли ее видно с дороги, но страх тяжелой лапой вдавливал в ледяную грязь, в мокрый снег. Она прислушивалась к страху. Когда он вдруг прыгал ей на спину, она пряталась. Может, потому и оставалась жива до сих пор. По дороге идти было страшно. По дороге ходили Белые, Юные, все с тенями. Или просто отряды из столицы, но при них всегда бывал слухач. Правда, в таких отядах были лишь взрослые люди.

И тварям, и зверям хватало падали, так что ее, скорее всего, не сожрут. А падали было много. Тийе сама чувствовала себя падальщицей. Потому, что шла следом за отрядами, а отряды выискивали оставшиеся поселки, не ответившие на призыв принцессы. А когда их вырезали, там можно было найти еду.

И еще она дорезала тех, кого оставляли за собой Белые. Это было правильно. Потому, что им перебивали руки и ноги и бросали так у дороги.

И к ним выходили твари. Твари почему-то не ходили по Королевскому кольцу и старым дорогам.

В первый раз посмотрев на пир тварей, Тийе вышла и дорезала тех, кто еще подавал признаки жизни. Так было правильно. А теперь она не дожидалась тварей. Как только Белые уходили, она выбиралась из своего укрытия, дорезала живых – быстро набила руку – находила еду, если она оставалась. И быстро уходила.

Те, кого она добивала, иногда даже благодарили ее.

Тийе старалась об этом не думать.

***

– Покажи-ка мне свою руку, господин хранитель Юга, – как всегда пугающе насмешливо говорил Науринья.

Они останавливались на ночевку – для Вирранда дневку – то под отрытым небом, то в укрытиях у охотников и пастухов, два раза гостили в малых холмах. В таком холме они остановились и сейчас. Здесь было людно, тепло, шумно и тесно. Для самых почетных гостей выделили комнаты, а простым воинам пришлось спать где попало. Зато угощение было обильным и сытным, а вино – густым и крепким.

– Знаешь, что это такое? – сказал Науринья, разворачивая кожаный сверток. Внутри лежало что-то похожее на костяную острогу.

– Нет.

– Это ядовитый шип. – Науринья взял длинную, острую плоскую кость с пилообразными краями. – Вот так шилохвост тебя ударил, сверху вниз. Между ключицами, вышло через подмышку. Повезло тебе. Мог вспороть легкое. Или сердце. Страшненькая штука? – Он осклабился.

У Вирранда от одного воспоминания мороз по коже прошел.

– Страшная.

Науринья осмотрел руку.

– Хорошо… Позволь, я еще немного ускорю дело.

Вирранд уже через такое лечение проходил. Науринья сначала сидел, сосредотачиваясь, а потом быстро прижимал ладонь к плечу Тианальта, и руку пронзала боль – не такая, как во время приступов, это была хорошая, целительная боль.

– Подвигай пальцами. Дай руку.

Науринья потыкал в кончики пальцев серебряной булавкой.

– Чувствуешь?

– Не очень.

– Ничего, скоро восстановится.

– А ты разве не можешь сразу исцелить мне руку?

Науринья уставился на Тианальта своим неприятным взглядом. Осклабился. Вирранд мог бы поспорить, что мага развлекают страдания болящего, и он просто растягивает удовольствие.

– Могу. Но тебе это не понравится.

– Почему?

– Потому, что будет больно. Гораздо больнее, чем твои приступы. И постоянно. Хочешь?

– Нет.

Науринья встал.

– Ешь, пей и спи, Тианальт. Лунный сокол прилетел. Завтра нас встретит свита Королевского холма.

Они уже несколько ночей ехали по обжитым местам. Всюду виднелись каменистые дороги, попадалось больше людей, пару раз дорогу переходили стада белых красноухих коров и овец, внизу, в долине паслись кони.

– Королевский холм, – указал вперед Науринья, и Вирранд посмотрел туда, где вдалеке чернела поросшая лиственным лесом круглая вершина. Наверное, летом тут невероятно красиво. Внизу открывалась пологая широкая долина, прошитая реками, а к северу от них спокойно светилось большое черное озеро.

– Мы будем ждать здесь, – приказал Науринья. – У Горького озера.

Вирранд сидел у костра на большой кожаной подушке, укутавшись в мех. Это был костер для него и предводителей отряда – Науриньи и молчаливого, всегда остававшегося в тени Адахьи. Воины расположились у костров чуть поодаль, слуги подносили старшим вино и мясо.

Вирранд смотрел на отражавшиеся в озере звезды. Небо расчистилось, хотя и ненадолго. Науринья, свободно развалившись на подушках, смотрел куда-то вдаль, за еле различимые черные на черном горбы холмов.

У воинского костра весело переговаривались и пели. Вирранд еще не слышал песен Ночных, а ведь про Ночных певцов среди народа Дня ходили невероятные легенды. Даже барды-певцы, от песен которых перед глазами рождались живые картины, с почтительным придыханием говорили о певческом искусстве Ночных. Но певец у костра либо был не из певческого цеха, а так, либо песня была не из тех, которые приносят волшебство. По крайней мере, эту песенку Вирранд при дамах петь не стал бы.

– Госпожа! – вдруг прошептал Науринья и вскочил. Вирранд проследил его взгляд. Никто не заметил, как подъехали всадники. Женщина с лунно-белыми волосами сидела верхом на белой кобыле и слушала песню. Медленно падали снежинки со вновь затянувшегося облаками неба. За ней неподвижно стояли воины. Свита, понял Тианальт. Науринья подошел к женщине, поклонился, и та медленно повернула лицо в сторону Тианальта.

***

Королевский Объезд приближался к Мертвому холму. Это был необычный объезд, потому, что король спешил. Он велел оповестить, что не будет останавливаться ради долгого гостеванья, и да простят его хозяева. Недолго они побыли в холме Ущербной Луны – всего две ночи, одна ночь была отдана пиру, а вторая – беседам со стражами, охотниками, магами и разведчиками, ходившими в земли Дневных. Арнайя Тэриньяльт был в далеком походе – по королевскому приказу. Ринтэ не хотел думать об этом – он тосковал по Арнайе. И еще его мучила совесть.

Такой же короткой будет встреча и в Закатном холме. А с хозяевами Мертвого холма лучше никому не встречаться.

Мертвый Холм сейчас был настолько мертв, что это становилось подозрительным. Выработанное веками, наследное чутье стражей говорило о том, что эта пустота страшнее лезущих из Провала тварей.

– Что-то будет, – говорили они. – Что-то будет.

Только вот что? Это было невыносимее всего.

Ринтэ спустился в пустые коридоры в корнях холма. Пасть Провала здесь давно была мертва, как и сам холм. Твари не появлялись здесь, сколько он себя помнил. Даже твари знают смерть и боятся ее.

Ринтэ обходил холм посолонь изнутри. И казалось ему, что тот, погребенный в старину в холме, его нечестивый хозяин, которому вогнала заговоренный меч в сердце его собственная сестра, следит за ним, слушает его шаги и дыхание.

"Я здесь владыка", – повторял в душе Ринтэ.

Они вышли из-под холма, и Ринтэ объехал холм еще поверху, на белом королевском коне, с обнаженным мечом в руке. Шестнадцать лет назад он после такого упал в обморок. А теперь – теперь он выдержал. Ринтэ усмехнулся. Загордиться, что ли? Сейчас времена уж никак не лучше, а он объехал холм дважды – и ничего.

Или это тоже дурное предзнаменование?

Или правда, что все меняется? Что расползается основа и рвется узор?

Но ведь это гибель всего. Значит, надо найти хоть какую-то постоянную опору. Те простые, самые начальные основы бытия… Но кто их знает? Разве что боги. Но кто спросит богов?

– Делай свое дело и не гадай, – пробормотал он себе под нос. – Настанет беда – будем драться.

Он поднял взгляд к затянутому облаками небу. Сейчас было новолуние, в разрывах облаков были видны тусклые, стылые звезды. Но небо было черным, без примеси крови. Прежнее небо. Когда снова появится и начнет прибывать луна, она будет красной. Он это знал, но все же надеялся, что снова увидит серебряную стружечку, как двадцать лет назад.

"Ты дурак, Ринтэ. Прямо как трусливый больной думаешь, что само собой пройдет, без лекаря. Не пройдет. Только вот лекаря я не знаю…"

Глава 7

ПУСТЫНЯ

Ночи в пустыне становились невыносимо лютыми. Райта закрывал лицо меховой маской Пустынных. Ее сделала мать из черной кожи, расшила бисером, расписала особыми красками и подбила мехом. Маска оставляла открытыми только щелки для глаз, носа и рта.

Самое неприятное было в том, что палящий жар дня ничуть не ослабевал – только день становился короче, и жар держался не так долго. Райта говорил, что лучше мороз, чем жар.

– Этак мы к ночной жизни перейдем, – жаловалась Льенде. – Совсем как Ночные станем.

Это заставило Райту вспомнить, что скоро, совсем скоро настанет пора Деанте уходить. Он все больше времени проводил с Малленом и Сатьей, а также непонятными людьми, прибывавшими с севера. Райта умирал от любопытства, но задавать вопросы считал ниже своего достоинства.

Райта молчал до конца их стражи. Льенде даже обиделась. Или почти обиделась, но Райте было не до того. Они вернулись в шерг на заре, в тот самый ничейный час, когда наступающая жара и уходящий холод смягчают друг друга.

Эти минуты нежны, свежи и прекрасны, и кажется, действительно слышно дыхание богов, спокойное дыхание глубокого сна.

Райта нашел Деанту ближе к вечеру, когда, отоспавшись, пошел в кухни поесть чего-нибудь. Они столкнулись на пороге – один выходил, другой входил.

– Ты скоро уходишь, – сказал Райта.

– Да, – ответил Деанта. – Я всегда это знал, вот и пора.

– Ты этого хочешь?

– Я даже и не думал, хочу или нет. Я должен, и все. Я поеду, сделаю то, что должен сделать, и вернусь.

– Я хочу ехать с тобой.

– Твой отец не позволяет. Я не вправе менять его решение.

– Ты король, ты можешь!

– Я еще не король, Райта. Да Пустынные и не подчиняются королям.

– А я вот сейчас дам тебе клятву! Что, не примешь? Хочешь оскорбить?

– Райта, – Деанта взял его за руку, – давай-ка сядь. Давай-ка поешь. – Райта покорно сел. Никогда он никому так не был готов подчиняться, как Деанте. – А зачем ты хочешь туда пойти?

Райта набрал в грудь побольше воздуху, чтобы заорать:

– Да потому, что я хочу! Потому, что ты мне нравишься, ты мой брат, потому, что я хочу участвовать в великом деле и совершить такой подвиг, чтобы отец, наконец, сказал – Райта, я тобой горжусь!

– Боюсь, не будет там подвига никакого, – покачал головой Деанта. – Если хочешь знать, мы сидим, карты рассматриваем, чтобы найти лучший путь под землей и по земле, чтобы как можно меньше встречаться с кем бы то ни было, пройти незаметнее и быстрее. Чтобы встать на Камень – и все. Какие уж тут подвиги. – Он сел, облокотившись на стол и подперев щеку ладонью. Смотрел, как угрюмо ест Райта. – Я вот не знаю, – негромко добавил он, – что потом будет. Может, я даже умру.

Райта резко вскинул голову. Сглотнул похлебку.

– Как это?

– Да понимаешь, я не могу представить, что будет дальше. Я знаю, что живу, чтобы встать на Камень. А дальше – ничего не могу представить и ничего не вижу.

– Ну ты… ведь все должно исправиться? Пустыня расцветет, уйдет хьяшта, люди станут добрыми…

– Вот ты знаешь и видишь. А я не знаю. Значит, ты живешь для большего. Для потом. А я не вижу этого самого потом.

Деанта встал и ушел.

Райта остался сидеть над миской с похлебкой. Есть хотелось, но он просто не мог.

ХОЛМЫ

Асиль остановила белую кобылицу над невысоким обрывом. Снег еще не улегся и был полон воды. Настоящий мороз не приходил еще даже по ночам, и, проламывая хрупкую корочку нежного ледка, копыта коней проваливались в желтоватую глинистую жижу. Вирранд Тианальт ненавидел это неопределенное время, но над погодами и временами человек не властен. Остается только перетерпеть и дождаться хрустальной прозрачности настоящего мороза и ясного неба.

И кровавой луны. Она раскрывалась в небе как незаживающая рана. И над этим Вирранд тоже не был властен. Оставалось ждать. Только вот что будет после Кровавой луны, он думать не хотел.

Асиль Альдьенне смотрела вниз, на речку, гортанно журчавшую в каменистом русле. Вирранд тихонько подъехал и остановился рядом.

– Здесь я встретилась с Эринтом, – тихонько проговорила госпожа Холмов. – Луна тогда была яркая и белая. – Она подняла голову. – Скажи мне, господин Тианальт, неужели правда близится конец времен?

Вирранду хотелось бы успокоить ее, но врать он не мог, потому постарался смягчить ответ.

– Времена с самого начала идут к концу.

Асиль чуть улыбнулась и покачала головой.

– Ты же понимаешь, господин Блюститель Юга, что я не об этом.

Вирранд помолчал.

– Я помню белую луну, как и ты, госпожа. Родись я под Кровавой, может, и не задумывался бы. Но я помню белую луну. И…, – он снова замолчал, подбирая слова, – я никогда, никогда не думал, что так быстро рухнет то, что казалось незыблемым. Что мы, Дневные, лишимся короля, что четверти пойдут войной друг на друга, что снова появятся ойха, что нельзя будет никому доверять, что я сам начну вешать людей. У меня до сих пор это в голове не умещается. Я порой не верю тому, что вижу. – Он повернулся к госпоже. – И я не уверен даже в том, что если День снова обретет короля, что-то исправится.

– Но ведь надо что-то делать, – тихо покачала головой Асиль. – Мы помним белую луну.

– Но я не знаю, что делать, и не знаю, правильно ли то, что я делаю.

– Но ведь ты все же что-то делаешь? Так делай, что должно, и будь что будет.

Вирранд хмыкнул.

– Ты прямо читаешь мои мысли, госпожа.

– Значит, это верная мысль.

Асиль подняла голову и посмотрела, наконец, на Тианальта.

– Знаешь, почему вон то озеро называется Горьким?

Вирранд посмотрел вдаль.

– Темно, а я Дневной. Я не вижу озера. Там тень, в долине.

– Прости, господин. Я невежлива.

– Я начинаю привыкать к Ночи, – усмехнулся Вирранд. – Так почему оно Горькое?

– Это связано с древним соперничеством наших домов. Ущербной и Полной Луны. Теайна Тэриньяльт и племянница восьмого короля Даэссе полюбили друг друга, и он просил ее руки.

– Король отказал?

– И король, и тогдашний глава дома Ущербной Луны, Шьясса. Тогда они сбежали в леса, заключили "брак без уговора" и долго скрывались. Их объявили вне закона. Потом наступила зима. Ни один великий холм им не давал приюта, но им были рады в малых холмах, в охотничьих убежищах, в пастушьих укрытиях. Много написано песен и сказаний о преследовании Теайны и Даэссе. Они прожили в изгнании несколько лет. У Теайны в лесах была своя дружина вольных молодцов, а дом его, – Асиль показала куда-то на северо-восток, – был вон там, в скалах посреди лесов. То место в сказаниях так и называют Лесной крепостью. О, про эту вольницу много легенд сложено. Их любили. Как бы то ни было, они прожили в диких краях много лет, у них родились двое сыновей.

– И как же это кончилось?

– Плохо, как всегда в легендах. Они были как некоронованные короли, но кто же такое позволит? Особенно когда пошли раздоры внутри вольницы, когда на них ополчились великие холмы, когда, наконец, их сыновья похитили двух знатных девушек себе в жены. Тогда на них началась настоящая охота. Их сыновья погибли, их соратники были либо перебиты, либо покинули их. Они остались вдвоем, как и в самом начале. Их загнали к озеру, и тут они поняли, что им конец. Им предлагали сдаться, но тогда им пришлось бы разлучиться, а Теайне грозила бы жизнь в вечном заточении. Они не захотели такого. Теайна сказал, что они слишком хорошо жили, чтобы так дурно доживать. Он убил жену, потом взял ее на руки и бросился с обрыва в озеро. Разбился насмерть о валуны внизу. С тех пор озеро называют Горьким.

– После этого была вражда? Война?

– Да, – кивнула Асиль. – Шьясса обвинил короля в убийстве сына. Многие погибли тогда в Холмах. Восьмой король тоже был убит. И тогда-то впервые и было Королевское испытание, чтобы прекратить вражду. И Девятый король вернулся, а Тэриньяльт нет. Но зато вражды больше не было. Хотя и приязни тоже.

Вирранд понял то, что осталось недосказанным. Именно тогда король Лунного дома заключил сделку с Жадным. И это проклятье лежало на Холмах, пока Ринтэ Злоязычный не вернул благость королей. Значит, и Дневной король сможет все исправить? И луна снова станет белой? И мир вовсе не погибнет?

– И любовь и предательство – всему причиной, – негромко сказала Асиль.

– Забавная штука, – усмехнулся Тианальт. Асиль, нахмурив брови, посмотрела на него. – Забавно, что в легендах причиной великим событиям почти всегда становится любовь. Но наяву никто не верит, что она вообще может хоть что-то. Мы ищем более великих причин для великих дел. Мы не верим, что страсть какой-то женщины и какого-то мужчины может что-то значить в этом мире.

– Хотя все великие рождаются всего-навсего от страсти какой-то женщины и какого-то мужчины, – еле заметно улыбнулась Асиль.

– Более того, сейчас все вдруг бросились искать истину в старых преданиях. А там любовь – причина почти всего. Странные мы, люди, правда, госпожа?

– Я ведь тоже человек, господин Тианальт, – улыбалась Асиль.

Вирранд кивнул и замолчал. А ведь давно уже Дневные считают Ночных совсем иными. Почти не людьми. Они и живут почти вдвое дольше Дневных, и маги у них…

– Госпожа, а у вас тоже есть сказки о том, что Ночной, положим, попал к Дневным? Как у нас – про то, как охотник попал в Холм и провел там триста лет?

– Есть, – удивленно вскинула брови Асиль. – Конечно, есть.

Вирранд засмеялся.

– Стало быть, когда я вернусь, мир Дня изменится так, что никто уже не будет помнить не то чтобы обо мне, но и о наших временах. Я несуществующий человек, госпожа.

Госпожа Асиль чуть двинула поводом, и белая кобылица переступила стройными ногами.

– Даже если впереди нас ждет конец всего, – тихо сказала она, – я не могу не надеяться. Я не могу проводить ночи, думая только о том, что все кончится. – Нахмурилась, словно сдерживая слезы. Тряхнула головой. – Я хочу, чтобы нынешняя ночь была полна музыки, и веселья, и пированья. Я так желаю.

Вирранд не сразу решился заговорить.

– Я надеюсь. Не спрашивай – на что. Просто надеюсь.

– На то, что твой племянник спасет Дневных?

– Я не могу сказать. Даже если этому миру и суждена гибель, что-то говорит мне, что это не конец, и мы еще увидим белую луну.

Асиль посмотрела на него странно.

ЗЕМЛИ ДНЯ. СТОЛИЦА.

Люди Дня боятся ночи. Они запирают двери и окна, зажигают свечи и прячутся под перинами в холодную пору – у кого есть дом, а в доме есть двери, чтобы их запереть, и перина, под которой можно спрятаться от темноты и того, что ходит вокруг дома. А если нет ни стен, ни того, чем укрыться, человек прячется в сокровенном убежище сна – пьяного, дурманного, сна глухого, непробудного.

Айрим уже давно боялся ночи, потому что не мог заснуть. А если засыпал, то просыпался в самый глухой час. И тогда приходили мысли.

Уже некоторое время он чувствовал себя обманутым. Это унижало и раздражало. Айрим всегда стремился сделать мир лучше. Справедливее. Избавить его от неправильности. Он твердо знал, к чему стремится и как он это сделает, потому, что нашел единственного бога, который выиграл игру у всех и не погрузился в сон. Он играл с этим богом. Он выиграл. По крайней мере, Айрим так считал.

И теперь он все неотвязнее ощущал, что обманут. Он не мог понять, в чем, где, как, и это бесило.

Подземелье было старым, как Камень, как шепчущая бездна. Может, вовсе не люди вытесали эти гладкие, закругленные ступени, может, странный безглазый червь точил чрево красных скал, поднимаясь наверх, на запах жизни и крови, чтобы погибнуть под копьем Силлаты.

Айрим спускался сюда столько раз, что мог бы пройти сюда даже будь он слепым. Он знал запахи и шорохи этого подземелья, знал камни его на ощупь босыми ногами, кожей тела знал все мгновения его холода и тепла, сырости и сухости.