Текст книги "Ничейный час (СИ)"

Автор книги: Наталия Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Райта встал, затаил дыхание. Шагнул к копью, зажмурился, сжал древко. Дрожь прошла по телу, и голова закружилась от предчувствия неизведанного. Он закрыл глаза и рванул копье. Оно вышло неожиданно плавно, хотя и не то чтобы легко. Райта отскочил, сжимая в руке алый луч.

"Аххх…".

Райта заозирался, но кроме этого вздоха абсолютную тишину этого места больше н нарушало ничего.

Мужчина по-прежнему лежал на полу. Женщины не было. Даже легкого праха. Только длинная темная прядь осталась в руке мужчины, той, которая лежала на ее волосах.

В руке. ТОРАМАЙЯ СЖАЛ ЛАДОНЬ.

Райта застыл, вцепившись в копье. И почти не дрогнул, встретив пронзительно-лазурный взгляд, который буквльно вытолкнул его из круга.

Он упал на четвереньки, задыхаясь и дрожа, как щенок. Поднял голову – над пустыней бледнело небо, начинался Ничейный час. Сколько он пробыл в круге? Он заплакал. А копье гудело и вибрировало в его руке.

Госпожа стекла с камня, как вода. Вода заструилась по высохшим руслам, со скал сходили звери, в воду прыгали рыбы, взлетали птицы, и зацветали травы, а на месте охранного круга разливалось озеро.

– Он…? – дрожащим тоненьким голосом спросил Райта.

"Этот шерг цвел, когда он привез сюда женщину. Они любили друг друга. Но любовь детей богов может оказаться чересчур большой для смертных".

– Ой, – изумленно сказал Райта, охваченный озарением. – А я-то думал, почему в легендах всегда кто-то да умирает… но это же неправильно! Когда все друг друга любят, это должно кончаться хорошо! Это НЕПРАВИЛЬНО! – выкрикнул он, стукнув копьем о камень шерга. Копье загудело в его руке.

"Да. Этот мир, увы, с изъяном. Брат думал, что всесилен. Но не смог разбудить ее от смертного сна. Он уснул вместе с ней в великой тоске и скорби, надеясь, что пойдет вместе с ней по тем дорогам, которые за Снами Богов".

– И он пошел?

"Если вместо надежды пришла безнадежность, то…, – она не закончила. – Его тоска, безнадежность и боль убили этот шерг".

– И что теперь будет? Пустыня расцветет? Все будет как тут? – он показал на стекшие со скал живые рисунки.

"Нет".

– А как? – сказал Райта, вдруг ощущая дикую усталость и опускаясь на колени, опираясь на копье.

"Не знаю".

– Ты же дочь богов? Так что же не знаешь?

"Я знаю только то, что если ушла безнадежность, то пришла надежда".

Госпожа подошла к нему по воде. Провела рукой по его рыжим непокорным волосам. Струйки воды потекли за ворот, Райта вздрогнул.

"Пей вволю. Ты сделал так, как надо. Пей, спи. А потом ты возьмешь копье и поедешь к хьяште. Копье теперь твое, Райта. И моя вода всегда будет с тобой".

Райта стоял на коленях, разинув рот. Голова раскалывалась от мыслей, восторгов и страхов.

– Госпожа, а ты пошла бы со мной, а? А ты вышла бы из этого проклятого шерга, раз уж сторожить никого не надо, а? И в пустыне будет вода, и все будет хорошо!

"Я не могу уйти".

– Ну почему? Почему же?! Тебе же больше не надо его стеречь! Идем со мной!

"Я привязана к этому месту, Райта".

– Да почему?

"Слово и долг, Райта".

Райта чуть не плакал. Это было несправедливо, чудовищно. Он опять один, опять всего лишь мальчишка, пусть и с божественным копьем.

– И мы… мы больше не увидимся? Да?

Госпожа улыбнулась.

"Ты пей воду и спи, Райта. Набирайся сил. Тебе еще долго идти и много сражаться. Мы увидимся – моя вода с тобой".

– Подожди, – отстранил ее полные воды ладони Райта. – Уэшва, – он показал на перемешанное с прахом золото. – Он почему умер?

"Он хотел Копье".

– Я тоже за ним пришел. Я объединю племена, я рассеку хьяшту, и все будет хорошо, и вот такого, – он мотнул головой в сторону бывшего охранного круга, – больше не будет.

"Ты сам все сказал. Твоя жалость и доброта для всех стала тебе защитой. А у него ее не было, потому он и умер. Теперь прими мою воду".

Райта послушался. Смиренно, как детеныш шилорога, он выпил воды из сложенных ладоней госпожи. Затем лег на землю, свернулся калачиком и сразу уснул.

Так начался долгий, целительный сон Райты. Проснулся он именно тогда, когда пришла пора.

А Госпожа Воды сидела в шерге возле озера и пела песни воды, и звери плясали вокруг нее, а птицы летали над шергом, а рыбы плескались в озере. И огненноволосый ее брат, Торамайя сын Огня, юноша с глазами, полными лазури, сидел рядом с ней на берегу, печальный и спокойный.

АНДЕАНТА. Девочка с вилами

Тийе лежала в зарослях, не смея пошевелиться или поднять голову – с отрядом был белый страж. За ним клубились тени. Отряд был, похоже, не из столицы. Юных в нем не было. Даже белый был взрослым. Видимо, из какого-то городка, присягнувшего принцессе и Айриму. Но дело они выполняли одно – искали и вычищали поселения, такие же, как то, в котором жила Тийе, и забирали детей, подростков и способных рожать женщин. Взрослых не брали больше.

Эти были взрослые. Значит, отслуживают свою жизнь. Им все равно придется в конце концов умереть. Тийе не было жалко их. Она даже не ненавидела их. Возможно, если кого-то из них за провинность оставят привязанным у дороги, она его дорежет. Все ж человек.

– Эй, Ишья, ты куда поперся?

– Да до ветру ему захотелось!

– Дурак, тебе ж говорят – не суйся с дороги в лес, ссы тут!

– А ему стремно! Вдруг все хозяйство увидят?

– А у него что, как черенок от лопаты? – заржал кто-то. – Прям испугаемся!

– Да нет, – загоготал другой, – у него как стручок! Стыдится, небось!

– Ага, вдруг все поймут, что баба евойная с другим нагуляла!

– Не, он полудницу искать пошел!

– Дык она сама его трахнет!

Гогот.

Они боятся. Все это страх. Это страх гогочет и ржет. Она чуяла их страх. Твари тоже такое чуют. Скоро они придут.

– Да посрать он пошел.

– Жопу береги, а то полудница тяпнет!

– Или Ночной подкрадется да трахнет!

Опять гогот.

Коротенький солдат, плача от злости и ругаясь, проламывался через заросли, развязывая на ходу штаны. Он остановился прямо перед кустами, за которыми спряталась Тийе. Повернулся лицом к дороге и сел.

Тийе даже не поняла, что толкнуло ее под руку, но когда она спохватилась – что ж я делаю? – вилы уже сладострастно вошли в солдатскую растопыренную задницу. Это было мгновение злорадного, сладостного торжества.

Солдат дико, надсадно заорал. Гогот на дороге мгновенно прекратился, затем завопили все и сразу.

– Твари! Твари в лесу!

– Держи его!

– Ссукаааа!

С дороги было ломанулись в лес, затем приостановились, растерянно озираясь и переговариваясь, двое подхватили истекающего кровью и подвывающего собрата, который выбирался на дорогу. Штаны с бедолаги сползли окончательно.

– Надо глянуть, что там.

– Да ну, пусть слухач смотрит, я не полезу… ААААА!!!

– АААА!!! – взвизгнула Тийе, вдруг оказавшись нос к носу с веснушчатым ушастым парнем, вонявшим грязным телом и чесночной колбасой. Наверное, она тоже воняла после всех этих долгих неприкаянных дней.

– Полудницаааа! Полудницааа!!! – орал он, улепетывая к дороге, а Тийе ломилась напрямик через лес, мертвой хваткой вцепившись в вилы.

Невысокий крепкий чернобородый мужчина в грязном белом одеянии подошел к краю дороги и остановился, вглядываясь. Затем подошел к месту, откуда шел к дороге широкий кровавый след. Посмотрел, подергивая носом, словно принюхивался. Тени за его спиной подрагивали, словно вытягивали носы-хоботы.

– Это человек, – сказал он, наконец. – Мелкий пацаненок, скорее всего.

– Послать людей, господин? – спросил, робея нутром, десятник. Ему было очень неуютно, хотя дорога была рядом, рукой подать.

– Незачем, – он посмотрел на темнеющее небо и ухмыльнулся. – Без нас разберутся.

Тийе не помнила, сколько она бежала. Споткнулась. Упала. Несколько минут она лежала ничком, переводя дух и глотая осколки наста. Сердце колотилось в ушах, глаза заволакивала розоватая пелена, во рту стоял привкус крови. Она полежала еще немного, пока не начала чувствовать холод. Надо было вставать и идти куда-нибудь. Она поднялась на колени, опираясь на вилы. Огляделась вокруг. Она стояла на каком-то голом пологом склоне. Снег на южной стороне днем, видимо, уже подтаивал, превращаясь в стеклянистый режущий наст. За спиной высился лес, впереди, на той стороне оврага, тоже вставали деревья. Правее открывалась не то большая поляна, не то вообще опушка. Небо расчистилось, пошло вечерними ярко-розовыми и золотистыми полосами, от леса подползали длинные тени и сырой холод ночи ранней весны. А в небе уже проступал полукруг кровавой луны.

Тийе стояла, дрожа от холода, усталости и внезапного страха. Потому, что она не знала, где она. Можно, конечно, по собственным следам вернуться к дороге, там хоть понятно, как выживать, но идти-то придется через лес… А тут оставаться, на открытом месте, еще хуже. Она крепче стиснула вилы, словно так можно было заставить хоть немного утихнуть тот мутный ужас, что холодно ворочался в животе и поднимался по позвоночнику.

Полудницы уже не придут. Зато самое время для кровожорок, волколюдов и тенеловок. Тийе заозиралась, невольно всхлипывая от страха и отчаяния. Она не успеет выйти на дорогу. Она не пройдет через лес засветло. Она вообще через него не пройдет.

В лесном полумраке сверкали – или так ей казалось – красные и желтые точки. И не то действительно кто-то хихикал и выл вдалеке, не то просто падал с веток намерзший лед и ветер проводил тяжелой ладонью по верхушкам деревьев. Или кто-то лез на дерево, раскачивая ствол?

Хрусть. Хрусть. Хрусть.

Это был уже совершенно отчетливый звук.

Хрусть. Хрусть.

Кто-то шел, тяжело проламывая наст. Тийе обернулась на звук, чувствуя, как слабеет живот, и как горячая волна ударяет в руки, ноги и голову, лишая способности думать и действовать.

Хрусть. Хрусть.

Следы в насте возникали сами собой.

Хрусть. Хрусть.

Тийе закрыла глаза и заорала.

– Что орешь? – зло прошептал мужской голос над самым ухом. – Тварей накличешь, дура.

Тийе, подвывая и дрожа челюстью, открыла глаза. Мужчина словно из воздуха возник, его ведь не было, только следы появлялись сами собой!

Незнакомец был не слишком высокий, крепкий и широкий, из-за меховой одежды казался еще массивнее. В руке его была рогатина, за плечом лук, на поясе висел увесистый тесак. Лицо было слишком бледно, а глаза казались совершенно лишенными белков.

– Ты Ночной? – икнула Тийе.

– Догадалась, – буркнул человек. – Не бойся. Лучше пошли отсюда, место нехорошее.

– Мне надо к дороге, – тихо пискнула Тийе.

– Вечер, не успеешь дойти. Да и что ты там забыла? Все твари туда сползаются кормиться. Тебе повезло, что ты сейчас не там. Ночью там будет большой пир.

Он как-то странно произнес эти слова, чуть ли не злорадно.

– Ты откуда знаешь?

– Слежу, – ответил он. – Пошли.

Тийе сама не поняла, почему она сразу вдруг поверила этому человеку. Ее с детства учили не верить никому, а она взяла и поверила. В любом случае, мужчина вряд ли считает ее опасной, она ведь девочка. Так что можно будет его заколоть вилами, если что. Он ведь не будет такого ожидать.

Они нашли себе убежище под корнями вывороченного дерева. Ночной натаскал туда лапника, несколько раз обошел вокруг пещерки, что-то бормоча под нос. Затем заполз внутрь, к Тийе.

– До утра никто не придет. А если и придет, то не сунется. – Помолчал. – А если сунется, то не прорвется…

Тийе сжалась в комок, готовая в любой момент кусаться, царапаться и отбиваться. Ночной словно почуял ее страх и хмыкнул в темноте.

– Тебе сколько лет?

– Ттт… четырна…дцать…

– Мелковата ты для четырнадцати. Не трясись. Не трону.

Он снял шубу.

– Подползай ближе. Да не трясись, дуреха. Я что, по-твоему, ушел из Холмов и бегаю от твраей только ради того чтобы переспать с тощим грязным недоростком вроде тебя? Ночь на носу, твари полезут, а я с тобой буду развлекаться… Возомнила… Иди сюда, не бойся, так теплее. Как ты вообще ночевала, цыпленок тощий? – Тийе опасливо придвинулась, на всякий случай сжав рукоятку ножика. Ночной хмыкнул. Тийе сообразила, что Ночные видят в темноте, но ножа не выпустила. – Рассказывай, откуда ты, куда. – Он повозился в темноте и сунул что-то в руку Тийе. – Ешь.

Она осторожно поднесла еду к носу – пахло кислым хлебом. В животе мгновенно заурчало, и Тийе вгрызлась в черствый кусок.

После еды внутри заметно потеплело, голова стала тяжелеть.

– Ну, рассказывай.

Тийе начала говорить, сначала с трудом, а потом словно само хлынуло. Она рассказала и про деревню, и про Иму, и про кота, и про вилы, и про солдата, и про то, что она идет на юг.

Ночной рассмеялся.

– Ты смелый цыпленок!

Тийе тихонько хихикнула.

Ночной вдруг насторожился. Тийе мгновенно подобралась.

– Ходит, сволочь, – прошептал он. – Сиди тихо.

Что-то тяжело дыша, сопя и похлюпывая, ходило вокруг убежища. Хрустели ветки. В нос Тийе ударила жуткая ледяная вонь, тень закрыла черно-багровый неровный кружок ночного неба. Мужчина до боли стиснул ее плечо.

"Сиди тихо", – поняла она. И она сидела тихо, неподвижно, почти не дыша.

Что-то глухо заворчало, Тийе прямо ощутила его досаду на то, что вот, где-то тут живая кровь, еда, а где – не видно, не поймешь и не поймаешь. Топот, хруст и хрюканье еще долго раздавалось вокруг их убежища, тварь пару раз наваливалась на дерево, крыша их пещерки обвалилась им на головы, но больше ничего не произошло. Потом вдали послышался не то прерывистый вой, не то плач, и тварь, взрыкнув, быстро потрусила туда.

Тийе выдохнула.

– Это кто был? – еле слышно прошептала она.

– Тебе очень хочется знать, как это выглядит?

Тийе помотала голвой и прижалась к Ночному. С ним она ощущала себя в безопасности. Тварь ушла. Тийе была сыта. Тийе было тепло. Она уснула.

Они шли уже третьи сутки. Даже если бы Тийе хотела удрать от своего спутника, она не знала, где они находятся. Он, наверное, тоже это понимал, и потому не очень опасался, что она вдруг возьмет да перережет ему ночью глотку. Он умел выживать в диких местах, она – нет. Он явно знал местность – ну не случайно же они каждый раз находили себе укрытие на ночь и на день? Он умел добывать еду. Но, главное, он знал, куда идет. Тийе решила, что пока им по пути. А там видно будет.

Выходили они как правило незадолго до рассвета и шли, пока солнце не поднималось слишком высоко. Тогда Ночной находил укрытие, ставил защиту и заваливался спать. А когда солнце опускалось низко над лесом, они снова выходили и шли до середины ночи, пока не начинала валиться от усталости с ног Тийе. А если день выдавался пасмурным, или шли они по лесу, дневной переход бывал и дольше. Но Ничейный час Ночной считал самым спокойным для похода. Так оно и было. И Тийе покорно шла за ним, не расставаясь со своими вилами, послушно выполняя все его приказы. Ночной не особенно с ней цацкался. Но с Тийе вообще никто никогда не цацкался. Разве что Има, но он вообще был жалостливый, за то и погиб. Тийе не жаловалась, что он быстро идет, и ей постоянно приходится его догонять, не жаловалась, что не получается выспаться. Он ее защищал и кормил, разве мало? Не мало, можно сказать, даже много. Даже больше чем много. И еще он ничего от нее не хотел. Вот это было удивительнее всего.

Как родители померли, тетка Майе забрала ее к себе, говорила, что из жалости. На деле-то лишние руки в хозяйстве были нужны. Может, потому ее и прятали, когда порой из Столицы приезжали забирать сирот. Кормили плохо, одежонку тоже давали худую, куском попрекали. Тийе не жаловалась, другие жили не лучше. Зато в Столицу не забрали. Да еще братец Има, теткин сын, хороший был… А вот дядька чуть не с самого начала в углу прижать пытался. Тетка, как узнала, наорала на мужа, а ее побежала бить. Тийе укусила тетку за руку, вырвалась и спряталась. Има ей два дня еду носил, а потом, когда тетка остыла, привел домой.

К ней много кто лез. А что, девка-сирота, ничейная. Тийе знала, что мать с отцом были из Столицы, что они ушли оттуда, когда еще выпускали. Тийе тогда была совсем маленькая, родители про Столицу мало что рассказывали. А если и говорили что – она уж и не помнила по малолетству. Родители хотели скопить денег и уйти дальше, на юг. Но не сложилось. Отец умер через пару лет. Тетка сразу же начала и ее, и мать попрекать куском, потом и мать тоже померла…

А теперь все померли. И Има тоже.

Они шли уже не по лесам-перелескам-буреломам. Из земли полезли камни, по оврагам лежали валуны, а раз попалась целая каменная река, холмы подросли, и на их вершинах среди черных елей возвышались серо-коричневые слоистые останцы, похожие на развалины стен.

Погода испортилась. Холодный и сырой порывистый ветер принес с запада мокрый снег. Сначала с низкого, набухшего сырого неба падали отдельные снежинки, потом повалило так, что в десяти шагах видно ничего не было. Ночной еще с вечера сказал, что погода будет дурная.

– Тут место есть хорошее, сутки пересидим. А то сумряки такую погоду очень любят, эта сволочь стаями всегда ходит.

Тийе даже не стала спрашивать, кто такие сумряки.

Место и правда было хорошее, даже обустроенное и обжитое, что почему-то испугало Тийе. Людей она боялась больше, чем тварей. Но Ночной, как видно, бывал тут не впервые. Это не слишком успокоило Тийе – ее Ночной-то хороший, а кто знает, каковы другие будут?

Это была расщелина в крутом склоне холма. Между скальными высокими стенками застрял большой кусок камня, со временем его затянуло землей, и на ней выросла молодая елка. Внутри места хватило бы и на пять человек. Земляной пол выровняли и утоптали, в дальнем углу был сложен очаг, а возле него кучей навалены дрова. Чугунный котелок стоял на каменном выступе, на полу у стены валялся осыпавшийся уже лапник, а поверх него – несколько старых духовитых овчин. Ночной как всегда походил вокруг убежища. На земле поправил какие-то фигуры из камней, потом углем начертил непонятные закорючки по обе стороны от входа и над ним. Запалил костерок и велел Тийе натопить снега. Когда котелок был полон, он достал нож, провел перед входом черту и воткнул нож по самую рукоятку в землю.

– Теперь сидим тут и не выходим, – спокойно сказал он, завешивая низкий вход самой большой овчиной.

Внутри было уютно. Свист ветра снаружи придавал этому покою и теплу еще больше значимости. Тийе было хорошо. Вот так бы сидеть в этом тихом углу, отгородившись от всего мира, и ничего больше не надо.

Вчера им повезло, и теперь Ночной нанизывал на прутики куски мяса какой-то твари. Тийе не запомнила какой, но вчера ела мясо – ничего так. Ночной достал из своего мешка соль и какую-то траву. Траву бросил в котелок, и убежище наполнилось приятным травяным запахом.

– Это что? – спросила Тийе.

– Да разные травки. Лучше спится, и потом бодрее идешь.

Тийе взяла у Ночного уже нанизанные прутики и стала вертеть мясо над огнем.

– А почему ты ко мне не пристаешь? – спросила она и почувствовала, что краснеет. Вот уж никогда не подумала бы.

– А надо? – ответил он, не глядя на нее.

– Нет!

– Тогда что спрашиваешь?

– Все мужики лезут, – уверенно сказала она.

Он посмотрел на нее.

– Если у вас все мужики лезут к сопливкам, у которых еще и кровей не было, и если эти сопливки считают это обычным, то и правда конец землям Дня.

– А у вас что, не лезут?

– Если ты о том, тянет ли меня на женщин, то да, тянет. Но я не полезу к женщине, если она не хочет. И нашим и в голову не придет портить недозревших девчонок.

Тийе покачала головой, уставившись на Ночного.

– Прям как в сказке… Как в книжках…

– Ты что, читать умеешь?

Тийе молча кивнула. У них была одна книжка с картинками. Мама по ней учила ее читать. Сказки были красивые и хорошие. Потом книжка рассыпалась, как Тийе ее ни берегла, а потом вообще пропала. Очень захотелось заплакать.

Он снова помолчал.

– Если у вас все мужики такие, то вам и правда конец, – сказал он и больше ничего в этот день не говорил. А снаружи выл ветер. И не только ветер. Но никто не попытался войти в их убежище. А когда ветер утих, и они осмелились вылезти наружу по нужде, то увидели, что нож у порога весь пошел ржавчиной, а снег истоптан следами, от одного взгляда на которые становилось не по себе.

Глава 10

МАЙВЭ

– Расскажи мне о ней, Арнайя Тэриньяльт, – говорил Науринья Прекрасный. Так тихо и спокойно говорят, когда человек еле сдерживает крик, рыдание, отчаянье. Арнайя Тэриньяльт ждал разговора с Науриньей с того самого мгновения, как холм потрясло известие о гибели госпожи Диэле. Такой глупой, такой нелепой гибели – после тяжелого похода, из которого их возвращения почти не ждали, а они вернулись, и стражи рассказывали о своих похождениях и отваге маленькой госпожи Диэле. И вот – нету ее.

– Я мог бы прийти раньше, – сказал Науринья. – Если бы я думал больше о ней, а не о том, что я – королевский маг, истребитель зла, она бы не умерла. Я бы бросил все и побежал к ней. Всех встречали родные, а она пришла в пустой дом, и ее встретила смерть. И отомстить мне некому.

– Она была отважной, – заговорил Тэриньяльт. Он больше не носил повязки на глазах, и все видели его глаза, лишенные белков из-за расширенных навеки зрачков. Он смотрел на собеседника – но непонятно было, куда он смотрит в точности. – Она иногда плакала, я слышал. От страха плакала. Мы все боялись, но мы-то мужчины, а она – женщина, такая маленькая, словно птичка. И я тогда обнимал ее и утешал, как брат. Поверь, мы все полюбили ее. А она все говорила о тебе, вспоминала, как ты прощался с ней, и говорила, что это знак исцеления, что ты снова становишься прежним. Науринья, ты был ей нужен. И нужен был как опора. Если бы она не надеялась, она не выдержала бы, поверь мне.

– Мне тяжело тебя слушать.

– А разве ты сам сказал бы себе другое? Я скажу, ты сам скажешь – ничего же не изменится. Но сам с собой ты будешь еще жесточе, чем я с тобой. Потому – пей, Науринья.

Науринья послушно кивал и пил.

– Государь уже жалел меня. Все меня жалеют. И я себя жалею. – Он поднял голову. – Я что-то должен сделать, Тэриньяльт. Иначе я… перестану… быть.

Арнайя Тэриньяльт не ответил.

***

– Я уже один раз сказал тебе – нет. И другого ответа не будет.

– Погоди. Погоди, пожалуйста, – еще раз попыталась Майвэ. – Она говорила спокойно, насколько могла, она долго готовилась к этому разговору, хотя почти не надеялась на то, что все ее разумные доводы, такие взвешенные, подготовленные, хоть чем-то помогут убедить отца. – Выслушай меня. Только не как отец. Как государь, как маг, в конце концов!

– Я не могу, не хочу и не буду слушать тебя не как отец. Ты моя дочь, единственный мой ребенок, и я тебя никуда и никогда не отпущу. Я сказал.

– Даже если это будет против Правды? – Майвэ едва сдерживалась, чтобы не закричать или расплакаться.

– Даже если так.

Майвэ встала и поклонилась. Говорить больше было не о чем. Она пошла было к двери, где бесстрастно стоял верный Адахья. Может, ей показалось, но он смотрел на нее сочувственно.

– Постой, – голос отца был уже мягче и глуше. – Майвэ, ты ведь сама себя обманываешь. Подумай хорошенько. Ты просто хочешь подвига. Хочешь славы. Подумай – в Холмах есть маги лучше тебя. Госпожа Диэле была гораздо сильнее тебя. И я до конца жизни буду чувствовать себя виноватым, что послал в поход ее, а не кого-то другого. Но она действительно была лучшей. Самой лучшей… И воин ты не просто неважный, никакой. Ты не привыкла спать на земле, есть что попало. Ты не привыкла долго не мыться. Ты даже труда-то никакого не знаешь. Подумай вот об этом. Не о себе, великой и славной, а о том, что ты есть на самом деле, и чего тебе на самом деле хочется. Вот когда ты это обдумаешь и придешь ко мне, и ответишь на все мои вопросы так, что я поверю тебе – тогда я дам тебе волю делать что угодно.

– Твой поход, – выпалила Майвэ, уже не сдерживаясь, сквозь злые слезы, – был пустой! Зряшный! Ты их туда зря послал, зря! Ты просто Тэриньяльта ненавидишь из-за меня! – она выскочила прочь. Она бежала по коридорам дворца, ревмя ревя, но никто не осмелился остановить ее или задать вопрос. Все делали вид, что ничего не случилось. Ее словно бы не видели.

Она вернулась к себе, в свою уютную комнату в крыле Королев. Горничная, Кейше-Ласка всполохнулась было, вскочила с подушек, но Майвэ покачала головой.

– Уйди.

Ласка встревоженно посмотрела на госпожу.

– Уйди, прошу.

Ласка осторожно прикрыла двери, удалившись в переднюю, где был и славный диванчик, и сладости.

Майвэ сначала заставила себя собраться, направить силу и заглушить все звуки в комнате хотя бы на время. А вот потом уже разревелась в голос. Никто не услышит, можно.

Потом она уснула. А когда проснулась, оказалось, что Ласка или кто еще прикрыл ее покрывалом, теплым синим покрывалом с вышитыми белыми конями.

Майвэ села.

Надо успокоиться и понять, почему, почему эта тревога. Сейчас она уже была почти спокойна.

Отец прав. Она не годится для похода. И пойдет, значит, Науринья Прекрасный. Который, как говорят, с трудом заставляет себя жить. И что он сделает? Что может маг, который и с собой-то не справляется?

У Майвэ перед глазами снова возникла картина переворачивающегося в бездну, полную тварей, земного диска. Она скривилась, ударила себя кулаком по колену.

"Вот этого я боюсь больше всего. Вот этого. Я боюсь, что ничего не получится".

А следующий маг после Науриньи – отец. Он не покинет Холмы. А кто после него самый лучший маг холмов? Все говорят – что госпожа Зеленых рукавов, госпожа Майвэ.

Но она не пойдет. Потому, что она просто не годится в поход. И пойдут отец, и слепой Тэриньяльт и ущербный Науринья. И они не вернутся. Они. Не. Вернутся.

Майвэ почувствовала, что проваливается в бездну. В Провал.

"Я не хочу. Я не пойду!".

Но ведь больше некому? Да? Неужели некому, а?

Боги, ну почему, почему вы спите? Ну зачем вы такие глупые? Ну почему, почему Жадный вас так просто, как дурачков обманул?

Они же не читали сказок. И тогда все было в первый раз.

– А?

Это было странное ощущение. Кто-то огромный был здесь, перед которым Майвэ была ничтожной, как муравей под башмаком. Она сжалась, плача от необъяснимого ужаса. Но ведь никого же нет…!

Ты не пойдешь?

– Нет! Нет!

Почему?

– Я… я не смогу. Я не смею.

Ты боишься?

– Боюсь, – тихо призналась себе Майвэ. – Я очень боюсь, что погибну. И ничего не сделаю.

Ну тогда зачем плакать. Оставайся дома, другие сделают все.

– Я… я боюсь того, что я все же могу это сделать, и если откажусь, то никто не сделает.

Ты считаешь, что нет героев, настоящих героев? Ты считаешь, что ты избрана?

– Я не знаю! Если бы я точно знала, что это сделает кто-то другой, я бы никогда не думала о походе. Но я же знаю, что я хороший маг. Это правда! И я королевской крови. Вдруг Дневного убьют? Я могу пригодиться… на всякий случай… Но я не пойду. Нет!

И кто же тогда сделает дело, если нет других?

– А разве нет…? Ведь кто-то есть, правда? Кто-то есть, он всех спасет?

А если нет?

– Но ведь ты знаешь? Так скажи! Ты ведь знаешь?

Ответа ей не было. Никого не было. Да ведь и прежде не было никого. Просто собственный страх. Собственное воображение.

Майвэ всхлипнула.

– Значит, мне надо идти… Я пойду… наверное. Потому, что никто не знает, есть ли другой, кто точно это сделает. Я просто червяк, да. Поползу, раз я червяк.

Ощущение тепла. Тяжесть, приятная, ласковая тяжесть, как в детстве, когда дед гладил по голове.

Майвэ заплакала. Вылезла из-под одеяла. Растрепанная, в мятом синем платье, с распухшим от слез носом. Она подошла к стене, сказала слово – и пошла по тайным проходам туда, где ждал ее – она была в этом уверена – Арнайя Тэриньяльт. И вышла из стены как раз в тот момент, когда Науринья заплакал. Майвэ остановилась как вкопанная. Такого она не ожидала. Она-то думала, что сейчас ее будут утешать, а тут готов был заплакать человек, которого она считала непробиваемым. Это было ужасающее зрелище, Майвэ готова была уже крикнуть "не надо!", только бы не видеть, но сумела взять себя в руки. Нет, это делается не так.

Арнайя Тэриньяльт повернул голову в ее сторону, словно видел ее. Майвэ подняла руку – опять же, словно он мог увидеть этот жест. Она заставила себя успокоиться. Науринья сейчас был беззащитен. Он даже не знает, что она здесь.

"Ну, вот сейчас и посмотрим, кто сильнее, – невесело усмехнулась она. – Ты смертельно хочешь спать, Науринья. Спи. Крепко спи".

Науринья, наверное, успел что-то ощутить, он поднял голову и поискал туманным взглядом Майвэ, но глаза его закатились, и он повалился на пол.

– Ты хорошо сделала, – негромко сказал Тэриньяльт, накрывая мага покрывалом из толстой шерсти и подкладывая ему под голову и бок кожаные подушки.

Майвэ почти побежала к нему.

– Обними меня крепко, – шепнула на ухо.

– Когда ты его разбудишь?

– Он сам проснется. Он хотел спать, я просто подтолкнула. Обними меня крепко!

– Ты вся замерзла…

Майвэ кивнула и ткнулась ему в плечо. Не заплакала – слезы куда-то ушли. Просто сидела так и мелко-мелко-дрожала, слушая спокойный тяжелый стук сердца мужчины, которого выбрала.

– Что случилось?

– Как ты думаешь, – она говорила быстро, почти захлебываясь тихими словами. – Как ты думаешь, кто из нашей семьи пойдет к Камню?

Тэриньяльт улыбнулся.

– Отец не отпустит тебя, если ты об этом.

– Да, я знаю. Я зззнаю, – как зубы-то стучат… – Но кто тогда?

– Холмы не могут оставаться без короля. Так что твой отец не пойдет. Только твой брат.

– Или… отеццццссс…подожди. Сейчас. Или отец отдаст ему престол и пойдет сам, – выпалила она, пока снова не застучали зубы.

Тэриньяльт напрягся.

– Такое может быть, – сказал он, после недолгого молчания. – Такое может быть, насколько я знаю твоего отца.

– И ты пойдешь с ним.

– Я его человек.

– Я зззнаю. З-н-а-ю. Но есссли… е-с-л-и б-р-а-т н-е сможет… ну, так случтттттссся…

– Ты что-то знаешь? Ты что-то знаешь!?

– Я не знаю. Я чувствую… Ты пойдешь ли со мной, Тэриньяльт?

– Я пойду с тобой.

– И я, – послышался тихий, хрипловатый голос Науриньи. Майвэ посмотрела на него. Он лежал, подперев голову рукой, и смотрел на них. У него было странное лицо, и Майвэ вздрогнула.

– Тогда, Науринья, – она высвободилась из рук Тэрирьяльта и подошла к магу. Ей по-прежнему было холодно, но уже не трясло. Села на колени рядом с ним. – Тогда я прошу тебя – будь свидетелем наших брачных обетов прежде, чем мы уйдем. Если нам не придется вернуться, я хочу, чтобы мы были мужем и женой. Говорят, за снами Богов супруги не разлучаются. Науринья, ведь ты сам знаешь, что госпожа Диэле ждет тебя.

Науринья посмотрел ей в глаза, отвел взгляд и кивнул.

– Я не буду торопиться, – сказал он почти прежним голосом. – Я еще должен тут кое-что кое-кому.

Он поднял глаза. В них плавала красная искра. Майвэ вдрогнула.

Над Холмами небо набухало весенними тучами. Но птицы не возвращались из-за Стены.

Днем встал туман. Потом, ближе к вечеру, подул ветер из-за Стены, и он был теплым и влажным. Ночью же пошел дождь. Он не застывал коркой на земле, деревьях и снегу, и к утру снег заметно осел и посерел.