Текст книги "Ничейный час (СИ)"

Автор книги: Наталия Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Это было настолько тошнотворно-очевидно, что Майвэ даже не удивилась. Она помнила рассказ матери, когда ее готов был убить родной брат.

– Они правда слышат богов?

– Так говорят. Но лет двадцать уже боги молчат, и боговниматели сходят с ума… Айрим велит Юным их убивать, когда так случается.

Двадцать лет. Майвэ переглянулась с Науриньей. Тогда отец запер Жадного…

– Еще старших берут в Белую стражу. Как вот этого, – она кивнула на мертвого.

– Войско?

– Ну, те, кому дозволено убивать.

– Другим не дозволено?

– Нет, что вы, жизнь в городе священна, – в ее голосе прозвучала странная горечь, почти насмешка. – Но жизнь – это когда служишь.

– А чем служили вы? – тихо спросила Майвэ.

Иште глубоко вздохнула. Помолчала.

– Мы… Я молодая. Сиэнде тоже. Мы можем рожать детей. Они будут Юными. Потом мы постареем. Мы будем собирать урожай и жить, жить, жить, пока не станем бесполезны. Вот тогда нас скормят земле, да. И земля будет давать воду, вино, хлеб, всякую еду, и одежду, и оружие, и вообще все, и все мы это соберем в Садах. И воспоем земле, и восславим Новый мир, – нараспев сказала она и подавилась словами. – А из города никто уйти не может, да. Мы славим Новый мир каждое утро и вечер, и кормим землю бесполезными, а раз в месяц – по жребию. А у меня двоих детей взяли в Юные. И скоро меня должны были спарить с Юным, и я умерла бы в родах. И Сиэнде скоро забрали бы спариваться. Да.

Иште больше не говорила. В подземном зале воцарилась почти полная тишина, нарушаемая лишь журчанием воды и затаенным дыханием людей.

– Скажи мне, – наконец, заговорил Деанта. – Есть ли в городе те, кто еще ждет короля? Кто верит в… исправление?

Иште ответила не сразу.

– Все боятся. Но ведь нужна же надежда! – почти крикнула она. – Многие придут к тебе, если ты… объявишься.

Деанта кивнул.

– Девушка, я клянусь – я встану на Камень.

Майвэ смотрела на него, и в ее сердце загоралась странная гордость. Это юноша странным образом стал дорог ей как брат, тот, что ушел за белой ланью. Она улыбалась.

– Тогда нам надо найти способ тайком пробраться к Камню, – сказал Эренна из дружины Маллена.

– Нет, – решительно ответил Деанта. Он сжал губы, глядя куда-то в темноту. Снова желваки плясали на его скулах. – Я должен явиться туда открыто, громко, чтобы все знали. Чтобы те, кто боится, но еще верит, получили надежду. Если я встану на Камень тайком, в чем мой смысл в этом мире? Если все изменится, но никто не будет знать, почему, то никто даже не поймет, что именно случилось. И они будут продолжать бояться и подчиняться. – Он помолчал. – А если Камень крикнет подло мной, но ничего не изменится, то… то я уведу тех, кто захочет пойти со мной. На юг, в Холмы, куда угодно… Но я обязан явить себя, громко. Это мой город. Это мой народ. Короли не прячутся.

– Тебя убьют, – просто и свинцово ответил Хелья Ночной.

– Мы пойдем с ним, – сказала Майвэ, обмирая от страха и в то же время ощущая какой-то радостный трепет правильности своего выбора. – Магов же нет в городе? Бардов?

Иште покачала головой.

– Вырезали давно, как и выродков. Почему-то боговниматели и Юные их не переносят.

– Ну вот. А мы есть.

Деанта не стал спорить. В нем снова горел гнев решимости.

– Науринья, прошу, скажи мне, почему ты сказал, что он пуст? – он кивнул на Юного.

– Потому, что в нем нет ничего. Нет своей воли. Может, там, наверху в нем что-то и было, но здесь сила моего господина. Все, что в нем было, изгнано.

– Скажи мне, почтенный маг, а могу ли я вложить ему в голову мою волю?

Науринья скривился.

– Это нехорошее дело. Но такое возможно.

– Науринья! – воскликнула Майвэ.

– Прости, госпожа, но это необходимо. Мне уже все равно, я не вернусь, и это я сделаю. – Он посмотрел на Деанту. – Что ты хочешь, чтобы он сделал?

СТОЛИЦА

Рассвет был блеклым, как все рассветы теперь. Как блеклы были и дни. Возможно, такими и должны быть дни нового мира. Хорошо это или плохо? Для детей нового мира это должно быть хорошо.

"А мы? Мы люди старого мира. Как бы нам ни хотелось, мы должны уйти. Нам придется уйти. Пища и вода нового мира не для нас, и это не трагедия, это закон. Новое приходит, старое умирает".

Айрим повернулся к спящей принцессе. Щемящая нежность, та самая, что поразила его при первой их встрече, когда он приехал в Столицу совсем юным архивариусом даррамского Дома бардов, снова нахлынула на него.

Тогда она была такой красивой, такой испуганной. Несправедливость. Вот как все это называлось. Несправедливо было то, как отец раз за разом ломал ее жизнь. А ведь он был королем, держателем земли.

С ней опасались разговаривать, потому что за ней уже была недобрая слава. "Если мужчина молод, ему лучше не приближаться к принцессе. Она – смерть".

Одинокая среди толпы. Несчастная, сломленная. Она так жадно смотрела на детей – а у нее никогда не будет детей. Она сама боялась мужчин – боялась, что снова принесет смерть.

Несправедливость.

Тогда он, юнец из свиты Блюстителя Востока, чувствовал себя вторым Ала Алариньей. Он осмелился подойти к ней.

На них никто не смотрел, и она была одна. Кругом шумел пир, крутились акробаты и жонглеры, звучал смех, а она сидела в золотом платье почти рядом с отцом и братом, и вокруг нее была пустота, в которой глохли звуки и тускнел свет. И он вошел в круг этой пустоты и сказал – позвольте мне, госпожа, прислуживать вам на этом пиру.

И никто в той пустоте не заметил этой дерзости.

– Вы не должны говорить со мной, – сказала она тогда, затравленно глядя на него. – Уходите. Вы умрете. Я приношу несчастье.

– Ала Аларинья не боялся смерти. И я не боюсь.

Она робко подняла голову – как же она сутулилась тогда.

– Они же у меня вас отнимут. Они всегда отнимают, – губы ее задрожали в улыбке, она заморгала.

– Вы больше боитесь, что я умру или что у вас меня отнимут?

Она замотала головой, снова растерянная и испуганная. Губы ее задергались. Она была готова заплакать. У Айрима снова свело грудь от жалости и чувства несправедливости.

– Не плачьте. Я не знатный человек, меня нет смысла убивать. Позвольте мне просто быть при вас…

Ее отец и правда не стал мешать. Айрим был слишком ничтожным, чтобы показаться опасным. Брат же принцессы был хорошим человеком и жалел сестру. Жаль, что потом все так случилось…

Он погладил ее по темным бронзовым волосам с сильной проседью. Улыбнулся. Он по-прежнему видео в этой седой грузной женщине тогдашнюю – нежную, красивую, несчастную. Как она обвилась вокруг него, как вьюнок! Она была готова убить ради него.

И убила. Убила своего брата. Это еще больше надломило ее и так хрупкое душевное равновесие. И ее разум не хотел признавать ее вины. Когда Айрим благодарил ее тогда за спасение и сожалел, что ей пришлось убить – она кричала – нет! Нет! Нет! Это они его убили, они, они!

Кто были эти "они" он с тех пор не спрашивал. Она верила, что не убивала брата, и этого было достаточно.

Но главное, что все было несправедливо. Несправедливо было то, как с ней обходились. Несправедливо было то, что королем был человек недостойный и даже не вставший на Камень. Несправедливо было, что короли веками вроде бы держали землю, а твари все еще ходили по земле, и убивали, и плодились, и размножались. Несправедливо было, что боги… а боги спали. Боги проиграли свою игру. И лишь один, выигравший, был настоящим владыкой мира сего.

Айрим вспоминал, как Неспящий явился перед ним из теней, сам как тень. Он шел, перетекая, размазываясь в медленных движениях, волоча тени за собой. Он был ужасен и прекрасен. Как он тогда сказал? Не ты первый искал меня.

Но Айрим был первым, к кому Жадный пришел сам.

Айрим встал. Нет, он не искал ни власти, ни выгоды. Только справедливости и исправления неправды. И он научился верить сказкам и преданиям, а потому не собирался играть в игры с Неспящим, не собирался ничего просить и ничего отдавать. Но Неспящий не просил ничего и ничего не обещал. Он был насмешлив и весел. Он просто говорил. И Айрим понимал, что он прав.

Хотя он и не понимал тогда, что проиграл игру, даже не вступая в нее. Потому, что бога не обмануть и не обыграть. И шепот Неспящего навсегда остался в его голове. И тень преследовала его, насмешливо дергаясь на стене.

Ах, это отмечало всех из их маленького кружка принцессы, общества верных, готовых защитить ее и его. Тень и шепот.

А их было мало. И они погибали, когда выродки видели их. Или барды.

Айрим не питал к бардам ненависти, они просто мешали.

Неспящий был прав, как бы неприятно ни было Айриму это сознавать – справедливый мир можно построить, лишь уничтожив старый и вырастив на ровном месте новых людей. Детей.

Детей у них с принцессой не было. Боги, как она любила их, своих Детей. Как любила! Они были теми самыми, людьми нового мира, лишенными вражды, мыслящими одинаково. Один как все. И когда барды перебили самых первых из них, Айрим впервые возненавидел.

И опять Неспящий был прав – лишь только заставив всех мыслить по-новому, мыслить всех одинаково можно было создать тех, кто станет жить в новом мире. А старых людей так переделать было нельзя… Город был полон таких. Они, как и он сам, могли хотеть нового, но стать новыми уже не могли. Только детей можно было изменить так, как советовал Неспящий. Айрим боялся, даже не хотел – но отдать бесполезного человека ради рождения человека нового мира оказалось необходимым, пусть и отталкивающим условием. Бесполезные все равно не смогут измениться, не смогут пить воду нового мира и есть его пищу. Они все умрут, как и он сам. Он не роптал. Это было нестрашно. Он был готов к такой жертве.

Но он оказался не готов к тому, что получилось.

Юные-девочки не могли рожать. Даже от людей старого мира.

Юные-мальчики могли зачать ребенка женщине старого мира. Такие дети вызревали быстро, рождались, убивая мать, и быстро взрослели.

Но жили недолго. Очень недолго.

Но самым страшным было то, когда двое из его самых первых Детей, тех, кого перебили потом, изменились, став тварями. Он даже не сразу это заметил. Эту перемену можно сначала было заметить лишь если смотреть непрямым взглядом. Потом это становилось все более явным. Перемена происходила медленно, но неотвратимо.

Одного из них убили в лугах Синты. Он даже не знал, что ощущает – жалеет или радуется. Он не хотел ойха. Он хотел людей. Последнего пришлось держать на цепи и подкармливать остатками жертв. Но потом убили и его…

Айрим закусил губу. Изменяющихся придется убивать. Но откуда тогда брать новых детей? Их все равно придется рожать старым. А они не смогут пить воду и есть еду меняющейся земли!

Проклятый Неспящий. Он все же обманул и выиграл. А он, Айрим, как он мог быть настолько тупым, чтобы не вспомнить, что ойха появились не сразу после того, как люди пришли в этот мир! Сильно позже, очень сильно! И Майюхитта, названный брат Силлаты, через сотню лет уже желтыми глазами смотрел на своего ненавистного побратима.

"Я как Майюхитта теперь. Нет! Не хочу!"

А что делать теперь, когда уже сама земля изменилась? Неспящий опять же был прав – чем ты кормишь землю, тем она кормит тебя. Земля менялась. Лишенная короля, она менялась, становилась враждебной.

Ничто не подчинялось ему – ни земля, ни даже его Дети, его Юные. Их так мало в этом городе, переполненным попавшими в ловушку людьми старого мира. Среди которых и он сам.

И Неспящий уже давно не шептал ему – уже двадцать лет как шепот его прекратился. Остались только тени. И враждебная земля. И Дети, становящиеся ойха.

"Я буду бороться. Я найду способ. Я построю справедливый мир. Я смогу".

Откуда-то послышался тягучий крик. Громкий, как вязкий удар колокола, он тек по улицам, и Айрим понял, что это не просто крик – это была магия. Это было предупреждение.

– Слушайте! Слушайте все!

Айрим выскочил на балкон и увидел, что на красной старой башне стоит Юный, раскинув руки. Голос не был знаком – он вообще был чужим.

– Так говорит Андеанта, сын короля Ианты из рода Белой Птицы, потомок короля Аталы! Я гряду, чтобы встать на Камень! Завтра в полдень я явлюсь у врат города, встречайте же короля, верные!

Айрим знал, с жуткой неизбежной четкостью знал, что это слышит сейчас каждый человек в Столице.

Юный, раскинув руки, бросился вниз, как белая птица.

– Он возвращается! Мой племянник! Мое дитя! Мой милый племянник! – принцесса, дрожа и истекая слезами сквозь улыбку, обнимала его. – Он возвращается!

Айрим лишь улыбнулся, прижав к плечу ее полуседую голову.

***

Государь Холмов Ринтэ снова ощутил наплыв странной черной дурноты. Мир перед глазами стремительно выцветал и светлел, и это свет, гнойно-зеленоватый, нес слепоту и головную боль. Хорошо, что этот приступ настиг его не на глазах у всех, а в кабинете. Но… а вдруг он сейчас умрет? И та сила земли, которую он еще удерживает из последних сил, вытечет, как песок из ладони, и все распадется?

Нельзя. Нельзя умирать. Не сейчас. Пока не вернулась Майвэ – нельзя. Он должен держать этот слабый, хрупкий мостик, которым она идет над бездной. Он должен.

– Держись, милый. Держись, – услышал он над ухом. Ему стало теплее. – Обопрись на меня.

– Сэйдире, белая моя луна, золотая моя луна, – прошептал он.

– Я никому тебя не отдам. Я умею убивать, ты знаешь. Я убью ради тебя.

– Я не вижу тебя.

– Увидишь, увидишь, сейчас будет легче. Обопрись на меня.

– Сэйдире… Мы всю жизнь, всегда думали, что Жадный повелевает тварями, повелевает Провалом. Нет!

Сэйдире на мгновение замерла, пораженная его словами. Он слепо улыбался.

– Ты что-то знаешь? – наконец, спросила Лебединая госпожа

– Нет. Я… чувствую.

– То, что сильнее его – оно ведь и нас сильнее?

– Да.

– Оно нас убьет?

– Если есть тьма, есть и свет. И там тоже есть нечто большее. Я не знаю. Но я надеюсь. И то, что должно быть сделано – да будет сделано. Король Дневных пусть встанет на Камень. Пусть принц следует за ланью. Пусть моя дочь идет своим путем. Так должно быть… Каждый человек – ключ к чему-то. Все не просто так, и пусть все, что должно свершиться – свершится…

– А ты?

– А мне надо держать мою Правду. Чтобы и Дневной, и Майвэ, и принц имели опору. Помоги мне, любовь моя. Держи меня. Не дай… мне… упасть…

МАЙВЭ И АНДЕАНТА

Не то день, не то ночь. Под землей всегда одно время. Но наверху тоже ни день, ни ночь. Майвэ не могла спать, да и никто не мог. Все молчали. Каждый думал о своем. Майвэ лежала, глядя в круглый купол последнего зала перед выходом в мир Дневных. Говорят, там, наверху это называется Врата Ночных. Ей нравился это красивый зал с круглыми светильными камнями в стенах между колоннами. Вправо и влево под сводчатыми арками отходили туннели, впереди же виднелся главный, куда завтра пойдут их кони, стоявшие сейчас в стойлах справа и слева. Вдоль стены в желобе бежала вода, стекая в углубление, вполне способное вместить человека.

Это строили Ночные, предки, с гордостью думала Майвэ. Здесь власть отца.

А завтра они выйдут наверх, и она увидит город ее дневных предков. Наверняка кто-то из них строил главный город Дня в незапамятные времена, ведь тогда все были детьми Дня.

Арнайя Тэриньяльт крепко спал, отстояв свою стражу. У него было такое спокойное лицо, что у Майвэ сжималось сердце от нежности. Тихо подошел кто-то, сел рядом. Майвэ подняла голову. Андеанта.

– Не спишь? – еле слышно спросил он.

– Ты ведь тоже.

– Я не могу, – просто сказал он. Помолчал. – Ты помолвлена? – вдруг спросил он. Майвэ даже застыла ошеломленно с открытым ртом. В голове пролетела сразу целая стая мыслей, предположений, выводов – наверняка все были неверными. В сухом остатке осталось изумление, приправленное злостью.

– Я помолвлена даже дважды, – чуть ли не сквозь зубы процедила она, злясь на свое замешательство и охвативший ее жар.

Деанта тихо рассмеялся.

– Я не хотел задеть тебя. И не пытаюсь к тебе свататься. Просто… просто мне кажется, – он показал головой в сторону Тэриньяльта, – что ты никак не осмелишься сама поверить в то, что он тебя любит. А как это – помолвлена дважды?

Майвэ вздохнула, снова почувствовав себя виноватой.

– Меня хотели выдать замуж за моего двоюродного брата. Сына короля, с которым заключал уговор твой отец. Потом короля Ночи, моего дядю, убили.

– Как и моего отца, – тихо сказал Деанта.

– Мой отец дал клятву, что посадит на престол сына брата. И все очень хотели нас сосватать, чтобы обе линии сошлись. А мы с братом не хотели.

– Ты любишь отца? – словно не слушая ее сказал Деанта.

Майвэ даже поперхнулась.

– Глупый вопрос, – вздохнул Андеанта. – Извини. Просто я никогда не знал отца. У меня дядья, великие оба. Я преклоняюсь перед ними, но это же не сыновняя любовь… Расскажи мне о твоем отце. О короле. Понимаешь, сестра, прежде я думал, что мне надо просто встать на Камень, и все свершится само собой. А теперь я вижу, что все совсем не так просто. Они ждут короля. А я не знаю, что значит быть королем. Скажи мне, пожалуйста!

Майвэ медленно села. А что сказать? Она задумалась, вспоминая отца. Долго молчала. Потом посмотрела на Деанту.

– Отца любят. В него верят и идут за ним. Мне кажется, у тебя получится…братик.

Воины, уважая скоромность Майвэ и девушек, покинули зал. Майвэ потянулась к воде – живой здешней воде – нагревая ее.

"Если я завтра умру, то я умру чистой и красивой, – думала она. – Но я не умру. Потому, что тогда Арнайя не сдержит слово перед отцом. А он должен. Мы должны вернуться, оба".

…Прекрасна была дочь королевы, бела как снег, румяна как кровь и волосы ее были черны, как вороново крыло…

И глаза ее были как вешняя листва…

Она достала из седельной сумы завернутый в льняную ткань черный длинный кафтан, расшитый серебром, крохотными гранеными хрустальными бусинками и круглыми жемчужинками. Луны дома ее отца, лебеди дома ее матери, и звезды неба над Холмами были вышиты на нем.

И достала она свой венец из маленьких филигранных звездочек с хрустальными сердцевинками.

Когда она хлопнула в ладоши, позволяя всем вернуться, Арнайя Тэриньяльт вошел первым, и ей стало больно оттого, что он не может сейчас ее видеть. А в его руках была тонкая кольчуга и черная стеганка.

– Надень завтра вот это, госпожа, – сказал он. – Она тонкая и легкая, но прочная. Надень под свой кафтан.

– И это, госпожа, – сказал, не скрывая восхищения, Орна из Королевского Холма. – Голова-то ценнее всего. – Он протянул ей маленький круглый шлем с кожаным подвесом и кольчужной бармицей. – А венчик мы сейчас приладим, все будут видеть, что вы принцесса.

Вода собиралась, стекая из желоба, в каменном углублении. Светильные камни давали и небольшое тепло, дивно это было Иште и Сиэнде. Деанта, раздетый до пояса, мылся в холодной воде. Девушки смотрели на его спину – мускулистую, жилистую, без капли жира. Пустыня не позволяла нагулять лишнего. Сиэнде лила воду, Иште мыла ему длинные темные волосы. Это была великая честь – готовить короля к походу.

Рубаха, сшитая из белого шелка и вышитая несчастной Анье Тианаль, лежала на руках у Майвэ. Мужчины стояли в стороне, ибо этот обряд – облачение и омовение уходящего на смерть, принадлежит лишь женщинам.

Майвэ взяла гребень, и Андеанта опустился на колени, чтобы она могла расчесать ему чистые волосы. Затем уже мужчины облачили его в белый, расшитый золотом дублет с множеством золотых пуговиц на рукавах и опоясали золотым поясом, опустили на плечи белый плащ и застегнули у горла золотой фибулой.

Король должен блистать как солнце.

– Ала Аларинья, – завороженно прошептала Сиэнде. – Ала Аларинья! Лучший из всех!

Деанта положил руку девочке на голову и поцеловал ее в темя.

– Нет, милая, я другой. Я не умру. Но я буду любить тебя и всех, кто пойдет за мной, и жизнь за вас положу.

Иште потянула девочку к себе.

– Не мешай королю готовиться к бою, – прошептала она.

Перстень королей он снял с шнурка на шее и надел на палец.

– Я готов, – негромко сказал он.

– Готовы ли вы? – обратился Тэриньяльт к Майвэ, Науринье, Сатье и Нельруну.

– Найдешь ли ты дорогу в городе, государь? – спросила Иште.

Сатья положил ей руку на голову.

– Я спою ему дорогу, девушка. Я родился и вырос в Столице.

Сиэнде подбежала к Андеанте и обняла его колено.

– Возвращайся, король! Ала Аларинья!

– Выступаем утром, – сказал Адахья. – Хьярна и Юэйра, остаетесь с женщинами здесь.

– Нет! – закричал Юэйра. – Нет. Умоляю, господин… государь, я не останусь! Я…я не могу!

– Пусть идет, – на глядя на него сказал Андеанта. – Пусть идут все, кто желает. Так надо.

Иште и Саэнде обнялись. Им было страшно. Но они пойдут. Они это знали.

Майвэ и Арнайя Тэриньяльт поднялись к выходу из Ночных Врат на исходе ночи. Они стояли границе владений короля Ночи и мертвой земли.

– А я ведь тоже не помню белой луны, – сказала с каким-то трепетом Майвэ. – Или я тоже могу стать… Юной?

– А я не видел красной луны никогда, – ответил Тэриньяльт. – Но от этого я не стал ни лучше, ни хуже. Не в луне дело, дело в нас. И ты никогда не будешь неправильной, душа моя.

Майвэ осторожно шагнула черезх порог – просто попробовать. Надо же знать, как будет завтра.

Страх был настолько внезапным, что она пошатнулась.

Тэриньяльт подхватил ее.

– Ты что? – шептал он. – Что с тобой? А? Госпожа!

– Я… пустая. Оторвалось… все.

– Что?

Ее начала бить дрожь.

– Отец. Тут нет его силы. А я никогда… никогда… Я не знала, что так…

Тэриньяльт сел на корточки рядом с ней. Провел рукой по ее лицу – тихо, нежно. Обнял.

– Я не могу понять, – тихо проговорил он. – Я не маг, я просто не знаю, как это. Но я люблю тебя. Я знаю, что ты можешь взять силу у другого человека. Я так тебя люблю, что хочу, чтобы ты это сделала. Я не умру, не бойся. Я живучий.

Он улыбался, глядя слепыми глазами ей в лицо, и казалось ей – он видит.

– Я требую. Если ты хочешь меня своим мужем – слушайся. Сделай это.

– Тебе сражаться завтра. Я не могу.

Арнайя Тэриньяльт покачал головой.

– Тогда… если не будет иного выхода, сделай это там, наверху. Обещай.

Майвэ хотелось заплакать, закричать, но вместо этого она просто прижалась голвой к груди Арнайи и затихла.

Деанта стоял чуть поодаль, подойдя незаметно и не нарочно. Он смотрел на них и никогда больше он не любил ни одной женщины так, как в этот момент он любил Майвэ. Даже ее саму он больше никогда не любил так полно, самоотверженно и отчаянно, как в этот момент, понимая при этом, что она принадлежит Тэриньяльту так же полно, необратимо и неумолимо, как и Тэриньяльт – ей.

Много лет спустя, совсем в другом месте, под другой луной он поведает юному барду об этой любви. Но юный бард не сможет перенести того, что его король был отвергнут, и родится песня о прекрасной дочери короля Ночи, которая полюбила Дневного принца. Как она молила его, обещала прекрасный плащ, и золотую чашу, и корону, но юноша отверг ее. И она умерла с тоски.

Она действительно умерла за много лет до рождения этой песни. В один день со своим Тэриньяльтом, как и должно быть в правдивых сказках.

Они заметили его. Андеанта подошел к обоим и сказал:

– Благородный Тэриньяльт. Благородная моя сестра. Что бы сегодня ни случилось, я всем обязан вам. Но… если у меня не получится, ты знаешь, что делать.

Майвэ медленно улыбнулась. Подошла к Деанте, встала на цыпочки и поцеловала в губы. Коротко, легко. Он прикрыл глаза, затаив дыхание.

– Да. Я все сделаю, брат.

Утром над землей стояли и луна и солнце. Два бледных глаза в сгущающейся мгле – красный и белый.