Текст книги "Игры на свежем воздухе"

Автор книги: Наталия Курсанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Они переглядываются.

– Кто ты? – опаньки, а человек-то по-русски шарит! С акцентом, будто подбирая слова, но говорит же!

Первый ответ пришедший мне в голову: «Дура!». Но говорить это вслух?! Точно примут за ненормальную.

– Да так, мимо проходила. Вернее, ночевала спокойно, пока вы не прибыли.

Эльф что-то спрашивает на своем языке. Человек переводит:

– Ты знаешь, что ты сделала? Ты еще так можешь?

Я слушаю себя. Свой организм. На все мои потуги он отзывается глухой пустотой – ни энергий, ни деревьев я не чувствую.

– Нет. – И это правда.

Эльф кивает и опять говорит.

– Он говорит, ты выжгла себе каналы.

Что ж, выжгла так выжгла. Жалеть об этом уже поздно. Я сделала, как считала нужным. И не привыкла я оглядываться назад. Если бы я жалела обо всем, что осталось за спиной, об упущенных возможностях, об ошибках молодости – слез бы не хватило. Я просто научилась принимать все как есть.

Не отвечаю, молчу. Жду. Странный у нас разговор получается. Человек говорит с трудом. Эльф видно куда-то торопится и все время оглядывается по сторонам. А мне все по барабану, кроме одного. Я не могу смотреть на кровь. Во рту сухо. Меня трясет от мысли, что рядом кровь. Настоящая, живая. И я ЕЕ ХОЧУ!

Медики странные люди. Каждый раз, как я сдаю анализы у них начинаются непонятки. Что я только не делала – и в карточке просила писать, и бумажки с анализами собирала и подкалывала, а они не все не верят, что так можно жить. Сколько раз я слышала возмущенный приговор – «Девушка! Вы не жилец! У вас гемоглобин – восемьдесят!». А я что, виновата, что у них в учебниках указан минимальный порог сто десять. Могли бы уже сделать исключение и запомнить, что у меня он при всем их желании и препаратах выше восьмидесяти четырех не поднимается. Сколько раз я уже пересдавала, чтобы они от меня, в конце концов, отстали.

А вот сейчас чувствую, и моих восьмидесяти нет. Надо срочно что-то железосодержащее внутрь. Но только не в твердом виде, а то еще подумают и предложат «девять граммов в сердце». Знаем мы такие шуточки! Сами такие.

Но с моей жаждой надо что-то делать. Хоть чуть-чуть на язык, хоть немного… нет, просить не буду. Не смогу.

– Как ты себя чувствуешь?

Он про мои судороги? Я удивленно вскидываю глаза и тут же закрываю. Он весь в крови… черт! Как же мне быть?

– Все в порядке, – шепчу я, с трудом перебарывая себя.

– Посмотри на меня… – я понимаю его недоверие к моим словам.

Смотрю. Ты этого хотел, да?! Взгляд смещается на его плечи, руки и меня скручивает. Я мелко дышу, как собака перед миской воды.

Эльф снова говорит. Потом опять, но уже более резко.

– Уходите, – прошу я, – идите своей дорогой…

Запах крови сведет меня с ума. Катитесь вы к лешему!

Человек протягивает руку. Только не это! Ты с ума сошел! Пытаюсь отодвинуться.

– Пей!

Я замираю.

– Пей!

Ты даешь? Правда? Теперь я понимаю, что хочет сказать собака, увидев у хозяина сахарную косточку.

– Ну!

И я не выдерживаю. Вкус крови на языке, на губах, первый глоток – божественно! По телу проходит дрожь. Но это уже от того, что моя собственная кровь начинает течь быстрее, разгоняя сонное бессилие. Я пью и не могу остановиться. Хватит же!

Отрываюсь.

– Спасибо.

– Тебе спасибо. – Обозначает человек улыбку разбитыми губами.

Эльф опять торопит.

– Нам надо идти. Мы спрячемся, а мой друг приведет помощь. Идем. Здесь нельзя оставаться.

Я киваю. Эльф подхватывает меня под мышки и помогает встать. Деревья шатаются и пытаются уплыть в стороны. Плохо! Надо себя держать. Если не в руках, то хоть на ногах.

Уже лежа в ямке под разлапистой елью, укрытая лапником я вспоминаю, что я забыла. Рюкзак! Последняя моя память о моем мире. Может быть, я когда-нибудь окажусь на той полянке и смогу его достать из углубления между тремя ветвями липы. Если его никто не найдет раньше. Сожаления нет, но легкая печаль накатывает на перетружденное сердце.

Кажется, я что-то еще хотела спросить. Поздно. Глаза слипаются, и я проваливаюсь в настоящий, спокойный сон.

11

Спалось хорошо. Как дома, на диване. Вопреки всем психологическим наукам, кошмары не мучили, хоть кровищи я за день насмотрелась достаточно. Может у меня просто сны такие по-жизни, что мало отличаются от кошмаров – вот и привыкла. С побудкой пришли и неприятные ощущения: во-первых плечо – как действие обезболивающего кончилось, так оно снова о себе заявило в полный рост. Во-вторых, гадостный сук влез под ребра и теперь я ощутила всю прелесть фразы «с дырочкой в правом боку». Ну и третье, тоже неприятное, но вполне ожидаемое – я хотела в туалет. Упс!

Вылизать из-под тепленького лапника неудобно. Это тебе не одеяло, что можно откинуть сразу и пойти. Тут надо осторожно и медленно – веточка за веточкой. Блин, напрягает!

– Ты куда?

– В кустики.

– Далеко не отходи.

Знаем, уже, плавали. Эльфы, орки… за каждым деревом по куче героев. Но приколы приколами, а ведь и вправду можно легко наткнуться. Пока лежишь под елочкой, вроде бы и никого нет, а как выйдешь в поле чистое, да кликнишь клич… Одна мысль не дает покоя: «А как меня вчера, одинокую, никто в лесу не усмотрел? Повезло?» Будем считать, что так.

Как же удобно мужикам! Они могут под каждым деревом, а то и вовсе «не отходя от кассы». А мне? Ищи кустики погуще, да еще и сиди, оглядываясь, как кукушка. Ведь женщина прервать процесс, в отличие от противоположного пола, не может. Препротивнейшее чувство полного бессилия.

Вернулась чуть ли не бегом, и под елочку – юрк. Хорошо тут, никто не увидит. Ветви густые с трех сторон до самой земли ложатся, а с четвертой – эльф прикрыл лапником. Удобно как в домике. Смотрю, а мой спасенный расслабился, откинулся облегченно, будто не я, а он по лесу зайцем скакал. Но глаза не закрыл, смотрит, меня рассматривает. А чего тут рассматривать? Нос картошкой, скулы высокие, глаза маленькие – не Мисс Украины, однозначно! Я тоже прилегла поудобнее и на него уставилась. Мужики должны быть немного красивее обезьян – так гласит женская народная мудрость. Но тут до красоты, хоть обезьяньей, хоть человечьей было как раком до неба. Скорее с него надо было делать иллюстрацию к медицинскому учебнику травматологии. Смотреть страшно. Даже глаза и то красные от полопавшихся сосудов. Сине-черно-красная картина маслом – «Орки рулят!»

– Мда, – вынесла я своё резюме, – Нехило тебя обработали!

– Как? – не понял он.

– Красиво! – перевела я.

– Ничего, зато живой. – Ухмыльнулся он. – Благодаря тебе.

– Давай хоть обезболивающее дам? – Неожиданно для себя предложила я.

– Что значит «обезболивающее»? Ты можешь меня вылечить?

– Вылечить? Ну, ты много хочешь! Просто укол со специальным лекарством, которое временно снимет боль.

Он помолчал. Видно пытался переварить мое предложение.

– Хорошо… – наконец мужчина согласился. Видно боль уже окончательно его достала. Я-то думаю – столько порезов и ожогов! Что делается внутри его организма после знакомства с пудовыми кулаками орков, я даже представлять не хотела.

Укол он воспринял спокойно, но удивленно смотрел за всеми моими действиями. Я себе такой же в плечо уколола. Док мне напоследок целую упаковку умудрился кинуть, а еще четыре заправленных шприца, оставшихся после вчерашнего – так что терпеть боль я не собиралась. Мало ли что будет дальше!

– Спасибо. – Человек слабо улыбнулся. – Легче.

– Слышь, – внезапно осенило меня, – а как тебя зовут? А то неудобно с тобой разговаривать!

То, что думать о нем, как о безликом «мужчине» и «человеке» меня тоже подустало, я говорить не стала.

– Рандир. А тебя?

– Леттлерг, – я почему-то воспользовалась игровым именем, – но можно Ника.

Вопросов было много, но я девушка застенчивая и не могу вот так сразу: «А что? А почему?». Любопытство сгубило кошку… я кошка (по году), но мое любопытство имеет пределы. На данный момент – физические. И не только мои.

Рандир лежал полузакрыв глаза. На лбу выступали бисеринки пота. Лекарство лекарством, но такие раны одним уколом не обезболишь.

Я не стала его трогать. Вспомнилось несколько амерских фильмов, где героиня сначала спасает главного героя, а потом чуть в гроб не вгоняет своими вопросами. Уподобляться голливудской мэри-сью не было никакого желания. Что мне надо будет я в свое время узнаю. И про мир, и про эльфов – надо только запастись терпением. Тем более, что звуки разговора могут выдать наше убежище. Эльфы ходят тихо – мы их не услышим, а они нас могут.

Вот так мы и лежали, молча, в ожидании эльфа. Кстати, куда он пошел?

– Твой эльф не приведет подмогу из таких же как он? – с деланным безразличием тихонько спросила я.

– Ты что-то имеешь против эльфов? – так же тихо, еле слышно отозвался Рандир. – Каких?

– А они, что разные?

– Да.

Вот те раз! Хотя он прав. Люди тоже делятся и по семьям, и по родам, и по кланам, а еще по народам и по странам.

– Я не знаю какие, но они не далее как вчера поубивали моих друзей.

– Где-то недалеко?

– Да… – Как бы описать где? Никаких особых ориентиров у меня не было, – полдня ходьбы на запад… кажется.

– Это территория скаэль-т-тэйли. Они так считают. Убивают всякого, кто ступит на их земли.

– А орки?… или кто это ночью вас пытал?

– Ур-хаи. Интересно ты их назвала – орки. Орк, на их языке – изначальный. Я не слышал, чтобы кто-то их так называл. Разве только они сами промеж себя… Откуда ты?

Ну, вот мы и пришли к вопросу на который у меня не было ответа. Тут или идти в ва-банк и раскрываться или врать и главное – не забыть, что наврала. Рандир пока про себя тоже ничего не рассказывает. Доверие – это хорошо, но есть ли у меня другой выход?

– Если не хотите, можете не говорить, Госпожа. Простите, меня.

Я вскинула глаза. Почему так резко поменялся его голос? Откуда переход с «ты» на «Вы»? Или я что-то пропустила?

Но Рандир уже закрыл глаза, делая вид, что ему тяжело говорить дальше и лучше он отдохнет. Напряженное, учащенное дыхание не оставляло сомнений, что наш разговор ему стоил остатков сил. Обезболивание имело тоже свои границы.

– Рандир?

– Не бойтесь, госпожа, – голос был еле слышен, – Тауэр не приведет скаэль-т-тэйлей. Он пошел за людьми…

Мне ничего не оставалось, как поверить и улечься на лапник в ожидании обещанной подмоги.

12

Ждать. Это самое страшное, когда не знаешь чего. Получается, что Рандир меня напугал и теперь я боюсь вылезти и отправиться своим путем? Куда? До первой сосны, или до второй? Разумнее принять правила Игры и довериться спасенным. Тем более что если их психология не очень отличается от нашей, то они мне должны по гроб жизни.

Солнце давно перевалило за полдень. Вытаскивать руку и смотреть на часы было влом. Рандир то ли уснул, то ли отключился – лежит себе тихо и в ус не дует, что я тут вся уже на нервах.

Внезапно в голову пришла четкая картинка – эльф идущий с толпой какого-то народа.

– Кажется, твой эльф близко. – Просто мысль вслух.

Дыхание рядом участилось. Рандир попытался привстать и сжал зубы, сдерживая стон.

– Лежи уже! – Мне показалось глупым пытаться встать навстречу кровному брату. Какая тому разница сидит Рандир или лежит. Но мужику видно было не все равно. Он упрямо пытался привстать.

Лапы ветвей одним махом поднялись, и я увидела хорошо вооруженных людей. Эльф был среди них. Но бросаться и поднимать кровного брата не спешил. Воины нырнули в наш «домик» и вытащили Рандира. Я вышла сама, хоть меня и немного покачивало. Самочувствие было всё ещё, мягко говоря – не очень.

Мне показалось или Рандир кинул на эльфа очень сердитый взгляд. Эльф поджал губы и отвернулся. Странно как-то? Вчера из кожи лез, принимал на себя удары, чтобы человека подольше не замечали. А сейчас? Сделал вид, что он не помощь привел, а самых что ни на есть заклятых врагов.

И еще один интересный для меня факт – и эльф и человек ночью были в одинаковом состоянии, а теперь – человек все еще еле двигается, а эльф уже успел и за помощью сбегать и обратно вернуться. Как? Возьмем априори, что эльфы имеют повышенную регенерацию, но насколько повышенную? За несколько часов полностью восстановить организм? Можно ли тогда убить эльфа? Почему же орки, или ур-хаи не добили эльфа, зная о такой их особенности? Одни вопросы… когда же я получу на них все ответы?

Я задумалась и не заметила, что уже несколько минут пристально смотрю на Тауэра. Наверное, мои мысли легко читались на лице так как почти сразу пришел четкий рисунок – эльф в которого вливаются темно-золотые нити. Нитей много и они наполняют эльфа до золотистого свечения. Получается, что я ночью с перепугу не только удержала эльфа кленовой энергией, но и немного переборщила. До такой степени, что регенерация усилилась в разы. Клен легкое дерево. Отдает себя весь, без остатка, и из него не надо тянуть на грани возможного. Дуб же, как дерево Перуна, помогает воинам. Энергия у него тяжелая, но сильная. И не каждому он ее дает. Если другие деревья легко накапливают и легко отдают, то дуб отдает энергию только тому, кто в этом нуждается. И запрос должен быть на уровне жизни и смерти. Не иначе. Но и спорить со Смертью из всех деревьев может только Дуб.

В замок нас привели после захода солнца. Ярко горели факелы. Что-то огромное и массивное выступило из темноты. Крепость? Через трое ворот во внутренний двор. Там нас встречали люди. Я уловила еще один злой взгляд, брошенный Рандиром на Тауэра. Вроде бы спасенный должен быть благодарен? Куда там! Рандир встал с носилок, попытался выпрямиться, насколько возможно, и даже оттолкнул от себя поддерживающих солдат.

Принимающей стороной оказался мужчина лет под пятьдесят с небольшим животом и тяжелым, решительным взглядом. Он бережно поглаживал светлую бороду большим и указательным пальцем выжидающе уставившись на Рандира. К сожалению, я так и не поняла, что он сказал. Разобрала только имя моего спасенного, сказанного с изрядной долей злорадства. Рандир ответил коротко, и на лице мужчины появилась улыбка. Как у акулы, наконец-то доставшей свою законную добычу.

Комнаты, куда нас отвели, мне тоже не понравились. В конце коридора, попасть в который можно было по одной единственной лестнице из главного зала. В зале разместилась группа солдат. Я почувствовала себя в мышеловке. Невольно оглянулась на Рандира и увидела, как он нахмурился. Потом еще раз бросил короткий многозначительный взгляд на эльфа и рухнул на кровать. Даже не раздеваясь. Лицом вниз.

Эльф еще некоторое время постоял возле двери. Я тоже не хотела входить в предназначенную для меня комнату пока не пойму в чем дело. Тауэр глубоко вздохнул и, повернувшись ко мне, развел руками – мол, я старался как лучше, а получилось… Я постаралась создать мысленный образ Рандира и перечеркнула его решеткой. Тауэр покачал головой и снова оглянулся на лежащего.

«Завтра…»

Что будет завтра, я не поняла. Видно общаться с эльфом у нас получалось либо конкретными образами, либо очень кратко. Телепатию за пять минут не освоишь, а у меня было очень мало практики в этом вопросе. У эльфа видно, так же.

Поэтому, мы, кивнув друг другу на последок, разошлись по своим комнатам. До завтра.

Завтра нас не трогали. И послезавтра тоже. Эльф так и не спал в своей комнате – я утром первым делом заглянула туда (а что делать, если дверь была приоткрыта) и увидела нетронутую кровать. Тауэр обнаружился возле Рандира. Тому было совсем плохо.

Несмотря на то, что эльф успел его перевязать и смазать какой-то зеленой мазью. Рандир тяжело дышал и обкусывал губы в попытках сдержать стоны. Выходило не очень. Я снова вколола ему обезболивающее, но, судя по жару и обильной испарине – не сильно помогло. Тут надо было что-нибудь посильнее. Эльф печально посмотрел на меня и отвернулся. Невозможность поговорить начинала тупо раздражать.

Первый день я сидела возле Рандира и подавала эльфу тазики с водой, которые служанки оставляли в коридоре. Туда же мы выставляли ночные горшки и складывали использованные, окровавленные тряпки. Потом это все исчезало и после тихих, почти неслышных шажков появлялось уже пустым и чистым. Видно служанки нас или боялись, или имели предписание с нами не общаться. К концу второго дня я начала психовать. Сиделка из меня выходила дерьмовая. Жалости к мужчинам я не испытывала, а менять повязки мог и эльф, что он постоянно делал. Пора было начинать собственную жизнь в новом мире.

Солдаты удивленно обернулись, но препятствовать моему проходу не стали. Значит я тут не в качестве пленницы. Пока радует. Посмотрим, как будет дальше. Устроенная самой себе экскурсия по замку закончилась в левой смотровой башне. Отсюда открывался обалденный вид на лес. Замок стоял на горе, справа с середины скалы срывался и разбивался о камни водопад. Щемящее чувство восторга, когда будто взлетаешь над окружающим миром и паришь почти под облаками, а внизу раскинулось безбрежное царствие природы. Красиво, черт побери!

Сзади раздались шаги, кто-то карабкался по лестнице вверх. Я отошла от входа – мало ли кому понадобилось подняться на башню, может охране, а может кому-то из жителей. Но в дверях появилось сначала длинное страусиное перо, за ним зеленый, потертый берет. Берет с пером постоял согнувшись и отхекиваясь от долгого подъема и, наконец, разогнулся. Парень, как парень. Не красавец, но и не что-то страшное – так обычный человек лет двадцати пяти. На плечах кожаная жилетка, под которой бархатная рубаха. Кожа на бархат – моветон, но видно, ему так нравилось, а кто я такая, чтобы это менять? Когда он сделал пару шагов к зубцам, я увидела, что же ему так мешало взбираться по ступенькам. За спиной висела огромная, раза в полтора больше привычной, гитара с десятью струнами. Гитарный монстр.

В свое время по-молодости, мама загнала меня в музыкальную школу, как раз на класс гитары-семиструнки. Год я честно пыталась учиться, а преподаватель честно меня мучил. В конце года он показал мне барэ. Всё! На этом моё обучение закончилось. Барэ я брать не могу по причине нестандартного строения пальцев – средняя фаланга у меня западает внутрь и чтобы ее вернуть на место приходится расслаблять пальцы или встряхивать рукой. Во время игры такое недопустимо – надо укладываться в ритм. Так что мы с учителем, облегченно вздохнув, прекратили музыкальные пытки друг друга и «обнадежив» маму, тем, что музыка это не моя прерогатива, разошлись своими путями. Это был моя первая и последняя попытка приобщиться к миру музыки. Лучшая музыка – это тишина! Факт!

Музыкант, обозрев окрестности, наконец, увидел и меня. Он сорвал берет, поклонился и что-то сказал. Я улыбнулась и покачала головой – не понимаю. Парень спросил еще на одном языке, в котором было больше гласных, чем согласных. Результат был тот же. Мы оба пожали плечами и перестали обращать друг на друга внимание.

Первый аккорд был легким, как перьевое облачко. Он завис над башней, купаясь в лучах солнца и, неожиданно, сменился целым перебором, закончившимся ударом по всем струнам. Я оглянулась. Музыкант сидел между башенными зубцами, удерживая гитару на колене, и играл. Очень неплохо играл. Я не мешала. Слушала. И растворялась в музыке и в ветре. Я плыла над лесом, купалась в водопаде, сожалела об ушедшем мире и радовалась новому. Я плакала о погибших и снова спасала выживших. Мое сердце билось в такт аккордам и в ту секунду, когда музыкант, ударив напоследок по струнам, прижал их рукой, я почувствовала себя по– настоящему одинокой и брошенной. Никому в этом мире не нужной и чужой женщиной, не знающей, куда и зачем ей идти. Зачем вообще жить? И надо ли?

13

«Севгилим, севгилим…»

Музыкант, воспользовавшись моей задумчивостью, подошел ближе и, став на одно колено, выдал небольшую руладу.

– Бен ёк сени севгилим! – автоматически, не успев задуматься, выдала я. Сколько раз я, живя в Турции, сбивала с местных этой фразой любовную спесь: «Я не твоя любовь!».

Кажется, мы удивились оба.

– Бен анладым?

«Ты понимаешь?»

– Понимаю. – Ответила я по-турецки и поняла, что ничего не понимаю. Как в этом мире могут знать турецкий? Хотя, русский-то знают. Может, еще какие-то языки будут родственными? Английский, например, или французский? Но не английского, ни французского я не знала.

– Вы гостья барона?

Так значит здесь у нас – барон.

– Да. С позавчерашнего вечера. А вы?

– Я Тилиус, придворный музыкант. Но по некоторым причинам, вот уже месяц торчу в этой дыре. Госпожа…

– Леттлерг.

– Госпожа Леттлерг, в последнее время так мало гостей, что не с кем перекинуться словечком. Я уже устал от этих жирных куриц, которые не видят дальше собственного носа и не умеют слушать настоящую музыку.

– И вы посчитали, что я умею?

– Ах, госпожа Леттлерг, как вы слушали! Вы стояли как завороженная! Я понял, для чего я взбирался сегодня по этой чертовой лестнице на эту башню – чтобы увидеть Вас!

Ну не хрена ж себе! Вот это он загнул!

– Вы приехали с Ашуном?

– С кем? – удивилась я, – Нет, я прибыла с Рандиром и Тауэром.

– Это одно и тоже. Вы не знаете?

Я ничего не знаю, но видно пришла пора узнавать. Я умостилась между зубцами на прогретый солнцем камень. Музыкант сел у моих ног по-турецки, уложив свой крупногабаритный инструмент рядом.

– Я с ними только накануне приезда в крепость познакомилась. А почему вы назвали его Ашуном?

– Ашун, он Ашун и есть. Собака королевская.

– Не очень то лестно вы отзываетесь о гостях барона, – я улыбнулась и склонила голову, как бы показывая, что я готова слушать.

– Вы не знаете об Ашуне?! – делано удивился Тилиус, – Я вам расскажу! Он называет себя Рандиром – Западным Ветром, но он Ашур – собака. Личная собака короля, которую он натравливает на тех, кто ему не нравится. Для ашуна нет разницы кто перед ним – человек, эльф, ребенок – он убивает всех. На нем крови больше, чем на всех скаэль-т-тэйлях вместе взятых! Говорят, что он даже собственную сестру убил! Представляете?

– Нет, не представляю, – заверила я музыканта, – Если он такой кровавый, то почему его барон принял?

– Барон! Барону нужна информация!

– Что-то я не заметила…

– Ах, вы не знаете, как это – быть бароном приграничной крепости! Тут скаэль-т-тэйли и ур-хаи под каждым деревом! А торговый караван будет только через три недели! А если его не будет? Если скаэль-т-тейли выступят объединенными силами с ур-хаи, то победит тот, кто об этом раньше узнает.

– Но ты же сказал, что он убийца?

– Убийца – это да, но он еще единственный, кто ходит по этой территории, как у себя дома вместе с этим сумасшедшим эльфом. Они ненормальные! Оба! Другие в эти чащи не полезут – дураков нет!

По крепости ходить с музыкантом было во сто крат интереснее, чем самой. Из Тилиуса получился неплохой гид. Ему со мной тоже было весело. Я поддакивала в нужных местах, прикалывалась, но в основном слушала. К полезной информации примешивались, правда, рассуждения о достоинствах местных красоток, даты фестивалей, расписывание заслуг самого Тилиуса, но в целом получалась достаточно ясная картина этого кусочка мира. Люди жили в десятке независимых герцогств, двух крупных королевствах, одним из которых правила женщина, и еще куче баронств или мелких владений, раскиданных по ближним и дальним землям. Эльфы тоже жили кланами по всему континенту. Где-то это были целые государства, где-то очень разрозненные общины, живущие сами по себе – такой «период раздробленности». Ур-хаи получались чем-то в виде кочевников, только лесных, а не степных. Их миграции не имели четких границ и времени перемещения. Как хотели, так и ходили. Иногда в какой-то местности становилось слишком густо от народа, а иные массивы были пусты. «Кто знает дороги ур-хаев – тот знает дороги войны». И чего им на одном месте не сидится?!

На мое замечание, что можно было бы собрать пару армий и вынести вообще этих непонятных «бродилок», Тилиус вздохнул и объяснил, как маленькой девочке, что эта бесполезная и бредовая идея приходит в голову каждому второму королю – вот только армии в одном месте собрать можно, а ур-хаев – нельзя. Они могут быть сегодня здесь, а завтра – километров за двадцать. Или годами сидеть на одном месте и вдруг, раз – утром сидели, а вечером их уже нет. Загадочный народ. Шустрый – я бы сказала.

На оружейном дворе было прикольно. Здесь было представлено все оружие, используемое в данное время в данном мире. В большинстве народ тренировался на одноручных мечах, со щитами и без. Щиты – высокие «капли» и круглые «варяжские» были вперемешку. Техника боя, что с одними, что с другими не очень сильно отличалась. Видно солдатам было все равно, какой щит им попал в руки. Пятерка солдат отрабатывала работу протазанами и алебардами из-за первой шеренги щитовиков. Это живо напомнило гравюры шестнадцатого века – швейцарская пехота. Если такие попадутся в стиснутом пространстве, где нет места для диагонального замаха – очень веселая штука. К такому, ощетинившемуся алебардами ежу подойти будет сложно. Но меня привлек не строевой бой, и не лучники, а мастера фехтования. Вот на что у меня слабость, так это на хороший поединок один на один. Несколько пар вполне технично спарринговались на палашах, а одна пара даже на саблях, что меня весьма порадовало.

– Идем отсюда! – музыкант явно нервничал в присутствии такого количества вооруженных людей.

– Это запретная зона?

– Нет… просто…

Что «просто» я не успела услышать, так как нашу тихую беседу перекрыл рёв одного из офицеров.

Головы всех присутствующих повернулись к нам.

– Что он хочет?

– Он спрашивает, – музыкант пытался притвориться, что его здесь нет, – что мы здесь делаем?

Офицер, семимильными шагами приближался к нам. В своем воображении он должен был казаться себе страшным великаном с пылающим взглядом, от которого все женщины и музыканты должны были падать замертво.

– Идем отсюда! – в ужасе дернул меня за рукав Тилиус, – Скорее!

– Щас! Шнурки только поглажу и сложу стопочкой. – Мне становилось все забавнее.

Офицер был с меня ростом, обычного телосложения, так что когда он остановился напротив, мне не пришлось ни задирать голову, ни опускать.

– Он говорит, здесь не место для женщин! – музыкант был на грани истерики и только роль моего переводчика удерживала его на месте.

– Здесь место для козлов! – ответила я, но мой переводчик струхнул и заменил это высказывание каким-то более мягким.

Ладно, говорить можно что угодно, но мою кривую усмешку и насмешливо прищуренные глаза офицер истолковал правильно – я имела его ввиду!

– Он говорит, чтобы ты шла к себе и вышивала.

– Переведи – крестиком на его морде.

– Госпожа Леттлерг! Я такое не переведу! Вы думаете, что говорите?!

– Ага, – адреналин уже ударил по мозгам, и мне стало весело.

Музыкант сжавшись, перевел. В ответ офицер заржал на весь двор.

– Он предлагает вас отшлёпать… или… ну, в общем, он плохо о вас говорит.

– Переведи. Руки у него коротковаты для этого и не только руки.

Смех стих внезапно. Мы стояли как два волка – глаза в глаза, не моргая, кто первым отведет взгляд – нельзя смотреть хищнику в глаза, если только не готов принять его бросок. Коротко кивнув, уже не смеясь, офицер, приглашая, повел рукой, предлагая мне вступить на площадку. Что ж, по крайней мере, разомнусь…

– Что вы делаете, госпожа? – музыкант прижал к груди свою гипертрофированную гитару, будто хотел за ней спрятаться, – Госпожа Леттлерг, одумайтесь!

«Заткнулся бы лучше!» – ненавижу трусов.

14

Мечи мы выбрали почти одинаковые – он полуторник с прямой гардой, я эсток – не такой длинный, но с более сбалансированным лезвием. Эфес должен быть одноручный, но с моей неширокой ладонью, как раз получался на две мои руки. Гарда немного выходила вперед в виде полумесяцев. Ромбовидный клинок, без желоба жесткости был тусклым с неровными сколами тупого лезвия – тренировочный, но из-за сколов опаснее обычного. При ударе с оттягом можно оставить неглубокую, но рваную рану, зашить которую будет проблематично. В общем – убить нельзя, а покалечить можно.

Мне было интересно, что значат мои техники здесь, в новом мире. Лучше уж попробовать это выяснить в мирной, ну почти мирной, обстановке, чем в бою с десятком солдат, страстно мечтающими тебя убить. Даже если я сейчас проиграю, то кроме презрительного выпинывания меня с тренировочной площадки, ничего страшного не будет. Мало ли – захотела девка повыпендриваться?! Ну, поставили ее на место! Посмеялись всей крепостью и отпустили восвояси – от стыда еще никто не сгорал.

Если он хотел посмеяться над женщиной, то его ждал полный облом. Мне было не привыкать сражаться на Играх. Правда, только на Играх. Но даже там можно было получить деревянным или дюралевым мечом достаточно чувствительно.

Смех из его глаз пропал после первого обмена ударами. Теперь передо мной был боец, серьезно оценивающий своего противника – не важно женщина это или нет.

Он что-то сказал, но я, как всегда не поняла.

– Иди в жопу! – ответсвовала я, по принципу – мы друг друга не поняли, но уразумели.

В ответ он усмехнулся и нанес серию ударов. Банально, парень! На трех блоках тебя можно ловить до бесконечности! Я тоже не спешила переходить в атаку – нет, наверное, ничего более глупого, чем считать противника лохом, которого ты положишь с первого удара.

Вскоре мне тоже стало не до смеха. Все-таки он оказался бойцом. И неплохим бойцом. Один раз его лезвие прошло в опасной близости от моего лица, в другой – мне удалось сбить его удар перед самой грудью. Поймала на навершие и тут же попыталась достать на прямом выпаде. Он умудрился широким блоком сбить мое оружие, но я уже вывела его полукругом вниз, в ноги. Если бы он вывернул с третьего блока на первый изнутри, а не пытался догнать мой меч по широкой амплитуде, то может быть, у него был шанс спасти своё колено. Эсток неаккуратно прорезал штаны прямо над сапогом. Офицер охнул и осел.

На колене он стал еще опасней. Теперь, когда он получил порез, игры закончились. Сдаваться он не собирался, да и я тоже, если честно. Мне надо было доказать ему, и себе, что мои фехтовальные умения что-то да стоят в этом мире. Пришла мысль, что этим же я делаю себе кучу проблем, но она, промелькнув где-то на горизонте, благородно смылась. Проблемы я буду решать по мере их поступления.

И все же я сделала ошибку. На полшага ближе чем надо. Всего лишь на каких-то двадцать сантиметров и меч офицера дернулся вперед и вверх. Через мою защиту, под гарду прямо в плечо. Ох! Достал, гад! Если бы не травма, я бы успела плечо отдернуть, а так получилось слишком медленно. Лезвие ударило в плечевую кость, и я чуть не выронила эсток. Правая рука безвольно повисла вдоль тела. Что-то ей везет. То чуть ее не вывихнули, то теперь ранили – можно было же найти другое место! Вот теперь я разозлилась. Больно, однако!

Офицер снова провел выпад вправо. Эсток неудобно держать в левой руке, так что блок получается неправильный, как у новичка, эфес слишком высоко поднят, а лезвие внизу и при этом я пытаюсь изобразить приму. Отвратительно. Но в этот раз именно такой блок оказался очень удачным. Я делаю с левой ноги шаг за спину офицеру, и обхватываю левой рукой его горло – той в которой эсток. Лезвие ложится под подбородок, подхватываю его правой рукой за остриё и, уже больше на адреналине, чем реально думая, нажимаю коленом офицеру в спину.