355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наш Современник Журнал » Журнал Наш Современник №4 (2004) » Текст книги (страница 8)
Журнал Наш Современник №4 (2004)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 23:30

Текст книги "Журнал Наш Современник №4 (2004)"


Автор книги: Наш Современник Журнал


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Михаил Чванов • «...Всего мира Надеждо и Утешение» (Наш современник N4 2004)

Михаил Чванов

“...всего мира Надеждо

и Утешение”

Кто-то считает – по дурости, а я с некоторых пор считаю, что специально: с детства нас звали в дальние дали, уводили из родных мест – в том числе по всевозможным комсомольско-молодежным и иным путевкам, чуть ли не с пеленок прививая мысль, что лучшая доля ждет нас где угодно, только не в родном селе или деревне. И строили мы заводы, плотины, нефте– и газопроводы зачастую, как теперь оказалось, для чужого дяди в чужих странах, для других народов, а они в благодарность за это нарекли нас оккупантами, и, кроме всего прочего, оказалась впусте коренная, сельская Россия. Сейчас вставать бы на ноги, а уже некому почти, нас на планете все меньше и меньше, в оставшихся редких деревнях все больше одни старики...

Увела и меня молодость из родного села. На то много было причин, в том числе и змея-романтика. И мало кого из родственников, тем более народившихся после меня, я в родном селе знаю, и стал я для него почти чужим, приезжал редко, больше встретиться не с родственниками, не с односельчанами, а с прекрасной рекой Юрюзанью, послушать тихий звон ее перекатов, да с горой Сосновкой, на которой провел я свое не очень радостное послевоенное детство и которой поверял свои горькие тайны.

Я много где был, спускался в глубочайшие пещеры, поднимался к кратерам высочайших действующих вулканов, искал в Арктике пропавшие экспедиции. Искал, оторванный от корней, может, прежде всего, самого себя; теперь можно сказать честно: не нашел. По глупой молодости не задумывался: где – рано или поздно – придется лечь в мать сыру землю. Казалось, какая разница, где лечь. Мечталось даже порой: чтобы не обременять никого хлопотами, вот взять и пропасть без вести в той же Арктике...

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Еще сравнительно недавно я не мог даже думать, что в судьбе у меня, тайно крещенного, но почти до седой бороды не носящего креста, встанут два порушенных православных храма, – теперь я понимаю, что не случайно, а по Божьему промыслу, – в которые я, словно кирпичи, вложу часть своей жизни: Дмитриевского – во имя великомученика Дмитрия Солунского, покровителя всех славян – на юго-западе Башкирии, в родовом селе-имении великого русского писателя Сергея Тимофеевича Аксакова с символическим названием Надеждино, счастливым образом соединившего в себе славянскую и тюркскую кровь (а сыновья его, великие славянофилы Константин и Иван, по матери-полутурчанке вообще были прямыми потомками пророка Мухаммеда), и Свято-Никольского – на северо-западе республики, в основанном еще Строгановыми самом древнем русском селе в Башкирии, в Николо-Березовке на Каме – во имя Святителя Николая Мирликийского (его, кстати сказать, почитают и мусульмане), к чудотворной иконе которого в предчувствии вселенских бед России дважды приезжала великая княгиня, позже причисленная церковью к сонму святых, великомученица Елизавета Федоровна. Но по-прежнему я был бесприютен в смысле последнего дня.

Родительское кладбище волею судеб оказалось посреди соседнего села-райцентра, постепенно наехавшего на мою умирающую Михайловку. Отец мой, инвалид Великой Отечественной, вынужден был уехать из Михайловки в поисках лучшей доли – и лег пусть и в родную уральскую землю, но не на родительском кладбище. Я же просто-напросто отгонял мысли о последнем своем пристанище: время покажет.

Но однажды в Югославии, оставшись один на блокпосту после прощания со своими сербскими друзьями перед обратной дорогой на Родину, вслушиваясь в недалекий постук тяжелого пулемета, я вдруг вздрогнул и сжался от такой безысходной бесприютности и одиночества! Мне было страшно не потому, что могу погибнуть, а потому, что могу лечь в чужую землю, хотя Югославия для меня не чужая страна, не говоря уже о том, что к тому времени я воочию убедился, что треть ее кладбищ – русские могилы. Да и в немногих других странах, где мне в последние годы по делам Международного фонда славянской письменности и культуры пришлось побывать, – в Болгарии, Чехии, Греции, Польше, – меня тянуло не в магазины и даже не в музеи, а на кладбища, и везде я натыкался на русские могилы. И в тот тяжелый для меня вечер я понял, что хочу лечь единственно в родную землю, среди берез у башкирско-татарско-русского села Малояз, видимо, по Божьему промыслу в не столь давнее время образовавшегося из трех деревень: в конце тридцатых годов теперь уже прошлого века сгоревший почти дотла Татарский Малояз стали заново отстраивать как районный центр, между башкирской деревней Каратавлы и русской переселенческой Михайловкой, а со временем все срослось воедино.

Но связи с родной деревней не было, так и жил я, время от времени наезжая в нее чуть ли не тайно. И вот неожиданно позвонил мне Иван Григорьевич Юдин, дальний мой родственник, в прошлом райкомовский шофер (и не просто райкомовский, а чуть ли не всю свою жизнь первых секретарей возил, они время от времени менялись по разным причинам, а он оставался):

– Храм мы в Михайловке собрались ставить. А народу-то нет. А который есть, то все нищие. Может, чем смогли бы помочь? – И как бы опережая мой ответ: – Слышали, Дмитриевскому храму в Надеждино колокола подарили, помогаете Свято-Никольскому в Hикoлo-Бeрeзовке под Heфтeкaмcкoм... – Резануло меня это обращение на “вы”, как к чужому, тем более что я был на полтора десятка лет его моложе, но что делать – сам заслужил.

Ухватился я за этот звонок как за соломинку. Понял: не столько земляки нуждаются в моей нищей писательской помощи, сколько, может, простительно протягивают руку мне, отбившемуся от родства, почти вселенскому человеку. А самое-то главное – вселилась в меня какая-то надежда. Если уж в моей почти обезлюдевшей Михайловке собрались храм ставить, значит, не все еще так безнадежно.

Удивительно: всего за девять месяцев встал в деревне – пусть небольшой, пусть деревянный – храм! И что для меня принципиально, особо важно: приезжая несколько раз во время строительства церкви, я видел на строительстве меньше русских мужиков, чем татар и башкир. И не случайно, что кроме Ивана Григорьевича Юдина, удостоенного медали святого благоверного князя Даниила за великие труды по постройке храма, Святейший наградил медалью преподобного Сергия Радонежского первой степени башкира, главу администрации района Баязита Габидулловича Ибрагимова, которого, правда, скоро сняли с должности. Справедливо или нет, не мне судить...

Что же касается колокола, посоветовался я с председателем попечительского совета Аксаковского фонда Виктором Александровичем Пчелинцевым, и решили мы пожертвовать по скудным возможностям нашим на 40-килограммовый колокол – небольшой, конечно, но средства-то в фонде мизерные, складываются из благотворительных пожертвований, а их все меньше и меньше. Позвонил в Каменск-Уральский, что под Екатеринбургом, своему давнему знакомому, одному из лучших колокольных мастеров России Николаю Геннадьевичу Пяткову. Его колоколa, в свое время отлитые в долг (“когда будут деньги, тогда и заплатите”) из меди, пожертвованной заводом “Уфимкабель”, говорят в Дмитриевском храме Аксаковского историко-культурного центра “Надеждино”, его колокола говорят в Свято-Никольском храме в Николо-Березовке. Его колокола много где говорят, начиная с храма Василия Блаженного на Красной площади в Москве и кончая православным храмом в Анкоридже на Аляске.

– Очередь у меня большая, – сказал Николай. – Только если в декабре.

– А мы хотели к Пасхе.

Помолчав немного, Николай вздохнул:

– Ну ладно, к Пасхе, так к Пасхе. Если до 1 апреля перечислите деньги.

Через некоторое время позвонил я Николаю снова: узнать, получил ли деньги, да и сказать, что окончательно решили торжественно открыть храм за неделю до Пасхи, в Вербное воскресенье.

– Ну ладно, раз такое дело, сегодня в ночь зальем. Форма уже готова. Только я тут немного посамовольничал. В знак нашей дружбы и из уважения к трудам твоим во славу России я отлил тебе не 40, а 100-килограммовый Благовест и к заказанной тобой надписи “От Аксаковского фонда” добавил: “...и от раба Божьего Михаила”.

...Мне доверили первому ударить в колокол. Мне казалось, что его звон слышат не только мои предки и односельчане, что лежат рядом под березами на доселе бесприютном сельском кладбище, что его слышат все мои близкие и дальние родственники, которые не вернулись с разных войн, пав за Родину и за други своя, и даже те, вроде моего отца, кто по той или иной причине вынужден был лечь на чужих погостах.

Легко сразу стало. Больше меня не мучила бесприютность и безответность последнего в этой жизни вопроса. Была надежда, что теперь простят земляки блудного сына и позволят лечь в родную землю...

Я был уверен, что построенная в Михайловке церковь будет освящена во имя архистратига Михаила Архангела, в честь которого в свое время и была названа основанная переселенцами деревня, но неожиданно узнал, что архиепископ Уфимский и Стерлитамакский преосвященный Никон освятил церковь во имя Табынской иконы Божией Матери. Меня это удивило, хотя я знал, что такое бывает в церковной практике, когда восстановленные храмы освящают в честь другого святого или другого евангельского события, но тут вроде было так естественно: деревня основана как Михайловка, полтора века престольным праздником, явно или тайно отмечаемым в ней, был Михайлов день, и вдруг... Конечно, великая честь храму, который освящают во имя Табынской иконы Божией Матери, святыни огромного края от Волги до Тобола, покровительницы уральского казачества, ушедшей в трагическую пору русской смуты с частью русского народа в китайское изгнание и многие десятилетия бывшей там духовной опорой большой колонии русских беженцев,– но тут вроде бы так естественно: деревня была основана как Михайловка... При случае я спросил об этом владыку Никона, но он ответил уклончиво: “В таком отдаленном углу епархии встал новый храм, как ему не быть во славу Табынской иконы Божией Матери, древней покровительницы края! Да и жители так просили...”.

Насчет первого я готов был согласиться. А вот насчет просьбы жителей я почему-то крепко засомневался: Иван Григорьевич Юдин, староста и строитель храма, на мой вопрос однозначно ответил: “Так владыка почему-то решил, а нам ничего не оставалось, как согласиться”. Так или иначе, но факт освящения храма в моей родной деревне во имя Табынской иконы Божией Матери глубоко запал мне в душу как промыслительный, прежде всего лично для меня, в ней зародилось смутное предчувствие, что это прямо связано с моей будущей судьбой. Может, это знак мне?..

Известно более 1500 икон Божией Матери, которые почитаются в Русской Православной Церкви как чудотворные. При этом почитание одних чудотворных икон ограничивается отдельными храмами, городами или местностями, а почитание других простирается на территорию нескольких епархий или даже всей русской Церкви. Таковых, наиболее прославившихся и знаменитых икон Божией Матери, насчитывается 197. Все они внесены в Месяцеслов – календарь праздников Русской Православной Церкви – для чествования во время богослужения во всех храмах, как в России, так и за ее пределами.

Из указанных 197 икон – явленных (то есть обретенных, по преданию, неким чудесным образом) только 66. В это число входят иконы, обретенные и прославившиеся не только в Русской, но и в других православных церквах (Кипрской, Константинопольской, на Афоне...). Особенно знаменитых икон на территории современной России насчитывается 120, из которых явленных всего 36 – это за всю тысячелетнюю историю государства.

Среди указанных тридцати шести икон Табынской принадлежит совершенно особое место. Она является покровительницей огромного региона России. Крестный ход с Табынской иконой Божией Матери был по времени и по расстоянию самым продолжительным в России. Он продолжался практически весь год. В родную, ныне осиротевшую церковь в Табынске и на место своего явления икона возвращалась лишь на девятую пятницу по Пасхе Христовой, все остальное время была в пути. Она всегда упоминалась в месяцесловах как православная святыня общероссийского значения.

Известный историк Оренбургской епархии священник Н. Н. Модестов, пораженный великим почитанием Табынской иконы на огромной территории России, в 1914 г. в “Трудах Оренбургской ученой архивной комиссии” посвятил ей специальный труд: “Село Табынское и Вознесенская пустынь. Табынская Икона Божией Матери. Крестный ход из села Табынского...”. Возьмем описание иконы, как безусловно авторитетное, из этой работы:

“Получившая свое название от села Табынска, Табынская икона Божией Матери представляет собой, несомненно, один из наиболее древних списков (копий) Казанской иконы Божией Матери, явившейся в Казани в 1579 г. в царствование Иоанна Васильевича Грозного и прославившейся многими чудотворениями. Такою именно, то есть Казанскою, она именуется в “Списке чудотворных икон”.... Что Табынская икона есть действительно копия Казанской иконы Божией Матери, – в этом можно убедиться из сходства изображения Божией Матери и Предвечного Младенца с таковым же изображением во всех списках Казанской Божией Матери.

Но при этом сходстве упомянутых икон есть между ними и различие. Табынская икона отличается от Казанской значительно большим размером. Размер Табынской иконы – в вышину с одной стороны 1,5 аршина, а с другой – на полувершок менее, в ширину 1 аршин и 1 с четвертью вершок, а в толщину 1 вершок. Подлинная же Казанская икона Божией Матери, похищенная ... злодеями в 1904 году, как известно, была значительно меньших размеров, о чем свидетельствует признаваемая за точную копию ее Казанская икона Божией Матери, находящаяся в Московском Казанском соборе.

Судя по характеру письма (так называемого греческого) и слишком темному общему (желто-коричневому) тону красок Табынской иконы Божией Матери, можно с несомненностью утверждать, что эта икона очень древнего происхождения и, может быть, почти одновременного с ее подлинником. В пользу древнего происхождения Табынской иконы Божией Матери говорит и та выемка на лицевой стороне иконы, или углубление... Такие выемки на лицевой стороне, заменяющие собой как бы раму, обычно встречаются только на древних иконах. Судя же по значительным размерам этой иконы, можно предположить, что соорудители Табынской иконы предназначали ее не для домашнего употребления, а для помещения в каком-нибудь церковном иконостасе...”.

Первое явление иконы, по преданию, относится ко второй половине ХVI или первой половине ХVII века. Вскоре после покорения Казани монастырский диакон недавно образованной в 70 верстах (140 км) от Уфы Вознесенской пустыни, “возвращаясь с поля, услышал глас: “Да потщится правоверующая братия Вознесенского монастыря принять меня во храм Господа моего”.

“Диакон первоначально не внял сему неземному гласу, – повествует Н. Н. Модестов, – опасаясь, может быть, внутреннего самообольщения, но спустя несколько дней, возвращаясь с обычных полевых занятий, он снова слышит тот же призывный голос. При сем диакон остановился и с претрепетным любопытством стал осматривать место, откуда слышен был голос, и, наконец, увидел св. икону на большом камне у подошвы горы над источником, известным и доныне под именем Соляного ключа, пересекающего Ногайскую дорогу.... В каком это году произошло, трудно сказать, но уже в 1597 году пустынь называлась Пречистой Богородицы явления иконы Казанския. Сразу же после явления Святой иконы у Соляного источника стали совершаться многочисленные чудеса, вследствие чего икона была носима для удостоверения сначала в Казань, потом в Уфу, но, как бы не обретшая там себе места, была возвращена в Вознесенскую, или Пречистенскую, пустынь. Во время многочисленных башкирских восстаний монастырь не раз был сожжен. В 1663 году, во время очередного восстания, он был окончательно уничтожен, о нем напоминает лишь большой бугор посредине поляны, покопавшись в котором можно наткнуться на оплавившиеся куски кирпича. Где была после этого Святая икона: под спудом ли разрушенного монастырского храма или в другом месте, неизвестно, но примерно через век, “в подкрепление святой веры и на спасение роду человеческому, Царица Небесная открылась вновь, явившись во Святой Своей Иконе вновь на том же месте и вновь на том же камне”.

По преданию, второе обретение Святой иконы произошло следующим образом: она была обнаружена в середине XIX века тремя пастухами-башкирами, нанявшимися в с. Табынское пасти скот. Они “из ненависти к христианству стали издеваться над святыней и бросились рубить ее, за что достойно и были наказаны Всемощною Царицею неба. Они лишились зрения и так долго блуждали по лесу. Один из них, самый молодой, стал молиться и прозрел, по его молитвам прозрели и другие. Молодой пастух так уверовал в Бога, что крестился, а те двое остались в магометанстве, но стали почитать икону”. Так как Вознесенского монастыря давно уже не существовало, икону отнесли в недавно построенную в с. Табынске церковь, после чего она и получила название Табынской.

Что касается сходства или даже списка Табынской иконы с Казанской, то настоятель Вознесенского храма в Табынске о. Владимир, зачинатель поисков иконы, имеет свое суждение:

“Да, она сильно напоминает явленную Казанскую икону Божией Матери. Однако все чаще и чаще исследователи находили разницу в изображении икон, и возникал вопрос: так ли уж Табынская точная копия Казанской? Неправильность и малоотчетливая отделка доски Табынской – обычная особенность древнейших икон, когда иконописцы старались подражать иконам евангелиста Луки письмом и обработкой доски. Сразу бросается в глаза различие в пропорциях. Табынская более вытянута, так что появляются дополнительные детали апостольника Божией Матери, которых нет на Казанской, а каноническое копирование предполагает полное повторение деталей. Изображение на Табынской иконе смещено влево, хотя композиция всей иконы остается уравновешенной... Таким образом, Казанская икона представляет собой, как бы наоборот, несколько усеченный снизу и справа список Табынской.

Но более всего исследователей смущало то, что Табынская выглядела древнее. Казанская икона, как известно, явилась в Казани в 1579 году, при этом она по виду была почти новой, о чем свидетельствует, в частности, Святой Патриарх Ермоген: “...чудотворный образ чудно сиял светлостью, как будто вновь был написан красками...”. Несомненно, что Казанская икона была рукотворной и написанной незадолго до взятия Казани. Известно, что сразу после Ее явления стало происходить множество исцелений. И потому было написано множество точнейших списков с иконы. Таков был канон: с чудотворных икон писать только точные списки. Один из первых был преподнесен царю Иоанну Грозному, другие свободно распространялись, в том числе на казанском базаре, о чем свидетельствует история явления Казанско-Ярославской иконы: в 1588 году некий Герасим видел во сне Богоматерь, которая обратилась к нему: “Герасим, в городе Казани, в торговом дворе у одного юноши на левой стороне есть Моя икона. Возьми Ея...”. Но не обнаружен ни один список Казанской иконы, похожий на Табынскую.

А что если она явилась миру независимо от Казанской? Ясно, что Табынская икона написана вне Вознесенской пустыни, ибо трудно даже представить наличие в пустыни иконописца, обладающего всем мастерством греческой школы и умением высококлассного “личника” (это самые искусные мастера, писавшие только лики святых), чтобы изобразить такой вдохновенный Лик. Но икон того времени, подобных Табынской, больше не обнаружено. Потому можно предположить, что икона явилась в Вознесенскую пустынь не из России. Многие соглашаются, что копией Казанской ее можно назвать только с натяжкой, Табынская икона обладает большим количеством иконографических деталей, отсутствующих в Казанском образе, а не наоборот...”.

Эта версия многим покажется фантастической, но коли она существует, я привожу ее тоже. К сказанному выше о. Владимиром я только добавил бы: то, что Табынская стала относиться к местнопочитаемым иконам, ничуть не умаляет ее величия. Более того: может, ее истинное время еще не пришло, оно придет, может, после очередного ее Явления, если мы, конечно, окажемся его достойны. Ибо, наверное, не случайно в акафисте ей есть такие многозначащие и таинственные слова: “ ...всего мира Надеждо и Утешение”.

Действительно, быть бы Табынской иконе, тем более находящейся в уральской глуши, одной из многочисленных местночтимых икон Божией Матери, но в 1848 году страшная эпидемия холеры обрушилась на Россию. Именно в это время и прославилась Табынская икона своими исцелениями, сначала в самом Табынске, потом в ближайшем городе Стерлитамаке, потом в губернском Оренбурге, остановив там страшный мор. Тогда “...преосвященный Антоний поручил произвести законное расследование о древности и достопочтимости святой иконы в Табынском крае в Богоявленском заводе, где с клятвой утверждали вышеописанное, по преданию, явление и незапамятное почитание святой иконы Богоматери. Предание имеет, по крайней мере, стосорокалетнюю давность, то есть что дети получили от отцов, что сии – от своих отцов и так далее, у которых родители были уроженцами села Табынска и даже той деревни монастырской, которая существовала даже до населения крепости Табынской”. В результате было составлено одно из первых “сказаний”, на которые впоследствии опирался в своем труде священник Н. Н. Модестов.

Случайно ли возникновение именно на стыке Европы и Азии самого большого в России по времени и по расстоянию крестного хода, сопровождающегося великими, оказанными Пресвятой Девой не только православному люду, чудесами и милостями? В благодарность за избавление от холеры, о котором я упоминал, жители г. Стерлитамака стали ежегодно на девятую пятницу после Пасхи брать крестным ходом Чудотворную икону к себе. Примеру Стерлитамака последовал Оренбург, в течение многих лет страдающий от холеры и в 1848 году почти вымерший от смертельной напасти. Холера остановилась после того, как икона крестным ходом была принесена в город. В благодарность Пресвятой Богородице кафедральный собор Оренбурга был освящен в честь Табынской иконы Божией матери. Для него был сделан точный список Иконы. С 1856 года Чудотворная икона торжественно носится из Табынска кроме Стерлитамака и Оренбурга уже в Самару, Тобольск, Кустанай, Уральск – все дальше и дальше как на запад, так и на восток и на юг...

Саму же Святую икону во время крестного хода возили в особой карете с пятью главками. Ее всегда сопровождало несколько священников. В карету запрягались только специально предназначенные для Чудотворной лошади, на которых никто никогда не садился. Предание свидетельствует: иногда бывало, что карета останавливалась сама собой, да так, что лошади не могли ее сдвинуть. При расследовании выяснялось, что на том месте, где она остановилась, был некогда закопан убиенный младенец или совершены какие другие злодеяния. Икона призывала к покаянию. А в некоторые селения Чудотворная вообще отказывалась заходить. Многочисленные чудеса исцелений сопровождали Табынскую икону на пути ее следования. Потому каждый верующий старался пройти с иконой хоть малую по силам часть ее пути.

Что вообще представляет собой крестный ход, какой духовный смысл в себе несет? При кажущейся легкости этого вопроса, каждый ли из нас может с уверенностью ответить на него? Чтобы не мудрствовать лукаво, обращусь к труду уже цитируемого священника Н. Н. Модестова, к специальной главе “Значение крестного хода вообще и с Табынскою иконою Божией Матери в особенности”: “С самой глубокой древности в церкви православной утвердился обычай по случаю общественно-скорбных или радостных событий совершать крестные ходы, то есть открытые всенародные священно-соборные шествия или моления верующих вне храмов Божиих в предшествии святого креста, Евангелия, хоругвей и св. икон. Избавление от моровых поветрий, одержание победы над врагами Церкви и государства, испрошение милости Божией во время засухи или безведрия – побуждает христиан собираться воедино, чтобы вознести Господу свою единодушную молитву. “Подлинно, если когда, то во время крестных ходов, – говорил древнехристианский писатель Тертуллиан, – мы собираемся вместе для того, чтобы наподобие некоего воинского отряда сделать со всех сторон к Богу приступ молитвы”. “При крестных ходах на путях и перекрестках, – говорил святой Симеон Солунский, – мы творим моления для того, чтобы очистить все пути и распутия, оскверненные нашими грехами, подъемлем из храмов священные иконы, вносим честные кресты, а иногда, где есть, и священнейшие мощи святых для того, чтобы освятить и людей, и все, что потребно им для жизни, то есть дома, пути, воду, воздух и самую землю, попираемую и оскверняемую стопами грешников”.

Таков древний, исконный смысл и значение крестных ходов по изъяснению учителей Церкви. Несомненно, что крестные ходы должны служить одним из сильных средств к воспитанию у нас веры, благочестия и страха Божия. Так оно и бывает, как это особенно наглядно можно видеть именно на крестном ходе с Табынскою иконою Божией Матери”.

Последний крестный ход с Табынской иконой Божией Матери был оборван осенью 1919 года под Оренбургом, практически в зоне боевых действий гражданской войны. Тысячи людей, шедших с Иконой, надеялись, что Она остановит братоубийственную бойню. Неожиданно налетевшая красная конница разогнала богомольцев. Трудно сейчас сказать, были ли это какие-нибудь бойцы-интернационалисты или свои казаки, например из отряда красных командиров братьев Кашириных, ведь казачество тогда, как и весь русский народ, тоже было расколото на два, а то и более, лагеря. Обе ризы, содрав с Иконы, красные забрали, а саму Икону просто бросили на дорогу. А за ними уже шли, узнав о случившемся, сотни атамана Дутова, которые благоговейно приняли Святую икону и потом уже отступали с тяжелыми боями на восток и в среднеазиатские пустыни вместе с ней. В пору наибольших колебаний казачьих частей, перед арьергардными атаками, сдерживающими превосходящие силы красных войск, атаман, генерал-лейтенант Александр Ильич Дутов, для поднятия боевого духа изморенного голодом и тяжелыми переходами личного состава заставлял расчехливать Табынскую икону. Так вместе с ними она и перешла китайскую границу...

История ухода Чудотворной иконы вместе с частью русского народа в китайское изгнание полна противоречий и фольклорных наслоений. По широко бытовавшей, в том числе опубликованной Уфимской епархией вместе с акафистом версии, Икона с белыми частями дошла до г. Благовещенска, что под Владивостоком. Дальше путь шел через Амур. Но дальше Она якобы не пошла. Горе и отчаяние охватили тогда русских людей. Из всего, что у них оставалось от Родины, была Чудотворная икона, не раз их спасавшая в страшном пути. И вот она не хочет уходить за рубежи Родины. Что делать?

Над Чудотворной якобы была построена часовня из речного амурского камыша. Епископ Камчатский и Петропавловский Нестор вместе с архиепископом Оренбургским Мефодием, которые проделали весь путь с иконой от Оренбурга, и многими священниками три дня постились и слезно молились. И вот Святая Табынская икона двинулась через границу в Китай. Первый ее храм за рубежом якобы был в монастыре г. Харбина, столицы русского изгнания, и где она вроде бы пребывала до 1948 года. Потом, когда русских по настоянию советского правительства стали выдавливать из коммунистического Китая, она с беженцами попала в Австралию, откуда архимандрит Филарет перевез ее в Сан-Франциско...

В 1984 году, во время миссии Международного фонда славянской письменности и культуры – плавания на паруснике с поклонным крестом в Грецию, мимо Святой горы Афон, в Фессалоники, на родину равноапостольных Кирилла и Мефодия, я спрашивал духовника нашей миссии архиепископа Сан-Францисского Василия (Родзянко) о возможном нахождении Табынской иконы в Сан-Франциско. Всматриваясь в лазурь Эгейского моря, он отвечал: “Да, разумеется, я знаю о Табынской иконе. Но могу с полной уверенностью сказать, что ни в одном православном храме Сан-Франциско и Калифорнии ее нет, я знал бы об этом. Если только допустить, что в частных руках или вообще не у православных, а у каких-нибудь коллекционеров...”.

Основываясь на архивных документах и воспоминаниях ныне разбросанных по всему миру потомков уральских казаков, ушедших в изгнание с А. И. Дутовым (а что Икона ушла в изгнание с мятежным атаманом, не было никаких сомнений), мы все больше утверждались в убеждении, что она сразу же попала не в Восточный, а в Западный Китай, а именно в провинцию Синьцзян, где уже два с лишним века жили русские, потомки казаков-албазинцев. Надо же было случиться так, что в 2000 году, во время поездки в Молдавскую Приднестровскую Республику, в Тирасполь, единственное место бывшего Советского Союза, где люди с оружием в руках встали на защиту своего попранного национального и просто человеческого достоинства, я познакомился с тогдашним главным редактором журнала “Простор”, издающегося в Алма-Ате, Ростиславом Викторовичем Петровым. Он родился в Китае и с родителями вернулся оттуда в 1954 году, но не по своей воле снова оказался за пределами России, в так называемом ближнем зарубежье. На мой вопрос о Табынской иконе Виктор Петрович с твердой уверенностью сказал: “Да, когда нам разрешили вернуться, мы уезжали из Китая на казахстанскую целину, Табынская икона оставалась в церкви города Кульджи. К сожалению, я не знаю, что с ней было дальше. Это вам надо обратиться к Владимиру Федоровичу Мищенко, тоже бывшему “китайцу”. Он живет в Москве. Они выехали из Китая позже нас...”. Ростислав Викторович дал мне адрес Мищенко. Я передал его через Бориса Николаевича Федорова настоятелю Табынского храма о. Владимиру (Сергееву), и через какое-то время он получил от Владимира Федоровича письмо:

“Отдельная Оренбургская казачья армия А. И. Дутова, в результате тяжелых боев оставив зимой 1919 года Оренбург, а затем Орск, в конце марта, имея в своем составе более 30 тысяч человек, из которых треть составляли беженцы, в тяжелейших условиях среднеазиатской пустыни и гор перешла китайскую границу близ Чучугона. Прижатый к китайской границе, атаман А. И. Дутов заранее отправил своего посланца в Кульджу, административный центр Синьцзяна, к российскому консулу, которого хорошо знал, с просьбой договориться с китайскими властями принять русских изгнанников, иначе они обречены на полное уничтожение. ...К отрядам атамана Дутова, объединившимся с отрядами атамана Анненкова, присоединились многие гражданские люди, до того не державшие в руках оружия. Кстати, вместе с оренбургскими казаками в Китай пришло много татар, башкир, казахов, узбеков... Уже через год после перехода границы русские построили на всех равнинных ручьях вокруг Кульджи мельницы, организовали образцовое сельское хозяйство, развили пчеловодство. И цена меда на рынке была в три раза дешевле сахара. Хозяйки предпочитали варить варенье на меду, дешевле получалось. Среди русских беженцев было много мастеров по дереву, по металлу, а также деловых людей, предпринимателей. Было создано акционерное общество и на паях построены электростанция, электрифицированные маслобойный и мукомольный заводы. В Кульджу и окрестности пришло электрическое освещение – туда, где раньше верхом шика считалось освещение семилинейной керосиновой лампой. Ваш покорный слуга среднюю школу проучился и закончил, готовя уроки при “каганце” или керосиновой лампе. (“Каганец” – керамическая плошка в форме лодочки с растительным маслом, в которую опущен ватный фитиль, иногда зажигаемый с обоих концов.)


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю