Текст книги "Проклятая попаданка серебряной совы (СИ)"
Автор книги: Нана Кас
Соавторы: Мари Кир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава 19
Холодный воздух на балконе приносит долгожданное облегчение после духоты бального зала. В ушах всё ещё звенит от навязчивых мелодий оркестра, а в глазах рябит от обилия сверкающих нарядов. Но здесь, в полумраке, под холодным звёздным небом, я могу перевести дух.
Слова Виктора, его неверие отпечатались в сознании чёткими буквами. Он видит во мне расчётливую обманщицу, играющую в опасные игры. Всё, чего я добилась за эти дни, – шаткое доверие, попытка понять правила этого мира – рассыпается в прах за один вечер.
Отчаяние сжимает горло тугой петлёй.
Что мне делать? Как доказать им, что я не та, кем они меня считают? Как вырваться из этой паутины чужих секретов и подозрений? Рассказать правду?
Нервы напряжены до предела. Нужно уйти от этих осуждающих взглядов, от этого гулкого многоголосия. Я делаю шаг к резной балюстраде, опираюсь на холодный камень и смотрю вниз. Лунный свет слабо освежает засыпанную гравием площадку, а за ней угадываются тёмные силуэты кустов. И мой взгляд замечает едва видимую в полумраке узкую чугунную, вьющуюся по вниз. словно приглашает, манит обещанием уединения.
Не раздумывая, я накидываю капюшон шали на голову и начинаю спускаться. Ступеньки скрипят под ногами, но этот звук тонет в доносящейся из зала музыке. Воздух щиплет кожу, он трезвит, прогоняя остатки паники. Внизу оказывается небольшая мощёная дорожка, ведущая вглубь сада.
Я иду почти наугад, подчиняясь смутному внутреннему импульсу. Дорожка извивается между голыми ветвями кустарников и выводит меня к невысокому зданию из стекла и кованого металла. Оранжерея. Та самая, о которой с придыханием упоминал Давид. «Ваши любимые белые розы…»
Меня охватывает волна острого отвращения при одном воспоминании о его голосе. Но любопытство оказывается сильнее. Массивная дверь поддаётся с тихим скрипом, и я замираю на пороге, поражённая открывшимся зрелищем.
Внутри тепло и влажно, пахнет землёй, прелыми листьями и пьянящим ароматом цветов. Сводчатые стены и потолок из стекла пропускают лунный свет, окрашивая всё вокруг в таинственные серебристо-зелёные тона. Причудливые тени от листьев пальм и папоротников рисуют на дорожках замысловатые узоры. Тишину нарушает тихое потрескивание где-то в углу печки-буржуйки и редкие капли влаги, падающие с листьев.
Цветов здесь несметное количество. Орхидеи причудливой формы, свисающие с веток, словно экзотические бабочки. Кусты гортензий с тяжёлыми шапками соцветий. Целые арки, усыпанные розами. Алые, кремовые, нежно-розовые. И те самые, белоснежные, о которых говорил Давид. Их совершенство заставляют забыть о навязчивом поклоннике. Я медленно иду по гравийной дорожке, протягиваю руку и касаюсь прохладного, бархатистого лепестка, нежного, как шёлк.
Восхищение природной красотой на мгновение вытесняет весь ужас моего положения. Здесь, среди этой тихой, дышащей жизни, я чувствую себя почти спокойно. Вспоминается мамина теплица и дом, наполненный комнатными цветами.
Я углубляюсь в оранжерею, поворачиваю за угол огромной кадки с оливковым деревом и замираю перед кустом с розами необычного лавандового оттенка. Именно в этот миг до меня доходит смутное ощущение, что я не одна. Шестое чувство, заглушённое ранее восхищением, настойчиво бьёт тревогу.
Ледяная волна страха прокатывается по спине, пока я медленно поворачиваюсь. И замечаю в проёме между двумя стеллажами с орхидеями тёмный силуэт. Черты размыты в полумраке, но фигура внушительная, высокая.
Сердце начинает бешено колотиться, пытаясь вырваться из груди. Инстинктивно я отступаю, но спиной упираюсь в прохладное стекло. Бежать некуда.
Неужели Давид не оставляет попыток завлечь меня в свои интриги и напакостить Киллиану? Отбиться от него будет сложно. Придётся положиться на эффект неожиданности и врезать ему со всей силы. Силуэт делает шаг вперёд, выходя из тени. Лунный свет выхватывает из темноты знакомые черты. Виктор!
Он стоит, засунув руки в карманы брюк, верхние пуговицы мундира расстёгнуты, откуда выглядывает тёмная рубашка. Он выглядит усталым и… озадаченным.
– Решила сбежать от суеты? – с долькой лёгкого упрёка спрашивает он. – Или, может, искала уединения для нового романа?
Несмотря на спокойный тон, слова ранят сильнее, чем его повседневная насмешка.
– Мне нужно было подышать, – выдавливаю я, всё ещё прижавшись к стеклу. Страх сменяется обидой и гневом. – А вы что, мой тюремщик? Имеете право следить за каждым моим шагом?
– Кто-то же должен, – парирует он, медленно приближаясь. – Особенно когда его подопечная бесцельно бродит по ночному саду в одном лишь платье и шали. Или у тебя были другие планы?
– О чём вы⁈ – возмущение пересиливает страх. Я выпрямляюсь во весь рост, сжимая кулаки. – После всего, что произошло там, наверху? После этого… этого мерзкого типа? Вы действительно думаете, что я способна на такое?
– А на что ты способна, Алисия? – он пожимает плечами, и в этом жесте сквозит неподдельное недоумение. – Ты сама призналась, что ничего не помнишь. Для меня ты чистый лист. И пока что на нём появляются довольно неоднозначные знаки. Забывчивость, переходящая в поразительную осведомлённость в нужный момент. Отказ от корсетов и прогулки по ночным оранжереям.
– Я не она, – срывается с моих губ отчаянный шёпот. – Я не та Алисия, которую вы знали…
Я замираю, понимая, что вот-вот скажу слишком много. Но Виктор не поддаётся на провокацию. Он просто смотрит на меня, его взгляд скользит по моему лицу, по дрожащим рукам, по ткани платья, не способной защитить от холода, пускай слоёв на мне хоть отбавляй.
И тут я замечаю то, что упустила в первый момент, ослеплённая страхом. В его левой руке, перекинутой через плечо, болтается тёплое пальто. А в правой он держит сапожки.
Всё внутри переворачивается.
Он ушёл, чтобы вернуться? Чтобы принести мою одежду?
– Я подумал, ты не захочешь возвращаться в зал, – отвечает он на мои немые вопросы. – А по скрипучей лестнице в бальных туфлях спускаться не самое разумное решение. Можно было и шею свернуть.
Не в силах найти слова, я молча смотрю на него. Моё дыхание сбивается, в глазах темнеет от нахлынувших эмоций. Я так сильно ошиблась в нём, приняв заботу за слежку, а попытку защитить меня за обвинение.
– Я неправильно вас поняла, – глухо произношу я, опуская взгляд. – Просто… после всего… Я подумала, что вы…
– Что я бросил тебя и побежал ябедничать Киллиану? – он заканчивает за меня с горькой усмешкой. – Поверь, у меня есть дела поважнее, чем следить за твоими романтическими похождениями. Хотя, – он бросает оценивающий взгляд на моё платье, – в таком виде ты вряд ли далеко уйдёшь.
Он подходит совсем близко, и сквозь аромат цветов я улавливаю лёгкие нотки мыла, кожи и холодного ночного воздуха. Виктор набрасывает мне на плечи пальто. Потом опускается на одно колено и, не говоря ни слова, помогает мне надеть сапожки. Его пальцы уверенно застёгивают пряжки, прикосновение твёрдое, но без намёка на фамильярность.
Жар стыда заливает щёки. Вся бравада, всё моё показное равнодушие растворяется в этом простом, молчаливом жесте заботы.
– Спасибо, – шепчу я, когда он поднимается.
– Не за что, – он отступает на шаг, давая мне пространство. – Если в следующий раз захочешь сбежать с бала, просто скажи, и я составлю компанию. А сейчас лучше вернуться, на улице слишком холодно для прогулок.
Виктор поворачивается и идёт обратно к выходу. Неуверенно зашагав следом, я просовываю руки в рукава пальто и застёгиваюсь на несколько пуговиц. Тепло постепенно возвращается в тело, а вместе с ним приходит и странное чувство облегчения.
– А что… что Киллиан? – осторожно спрашиваю я, поравнявшись с ним у двери оранжереи.
– Улаживает дела. Киллиану нужен доступ к определённым архивам, разрешение на вывоз одной коллекции. Старый князь Голицын может помочь. Вот он и ведёт эти утомительные переговоры, улыбается, пожимает руки. – Виктор смотрит на меня, и в его глазах мелькает что-то похожее на жалость. – Он делает то, что хочет. Как всегда.
Эти слова заставляют по-новому взглянуть на сегодняшний вечер. Резкий уход Киллиана, его отстранённость – это была не обида, а вынужденная необходимость. Он играл роль, как и я.
– И часто он… такой? – спрашиваю я, выходя вслед за ним в холодный ночной воздух.
– Это часть его характера. После смерти отца осталось много незавершённых дел. Киллиан пытается всё распутать, вернуть семье доброе имя и… – Виктор запнулся, подбирая слова, – и обрести счастье.
Мы медленно идём обратно по садовой дорожке к чугунной лестнице. Я смотрю на его профиль, освещённый лунным светом, и понимаю, насколько поверхностным было моё первое впечатление о нём. Шут, балагур, легкомысленный офицер, лишь маска, скрывающая умного и преданного человека. Возможно, он единственный друг Киллиана.
– Значит, вот какие у вас дела.
– А ты думала, мы тут ради развлечения? – Виктор коротко усмехается. – Я здесь, чтобы прикрыть ему тылы. Следить, чтобы такие, как Давид, не мешали. И чтобы такие, как ты, – он бросает на меня быстрый взгляд, – не попали в неприятности.
Мы подходим к лестнице. Виктор останавливается и жестом предлагает мне подняться первой.
– Поднимайся, я подстрахую, а не то ещё свалишься. Киллиан мне голову за тебя оторвёт.
Теперь у меня есть не только враги, но и… союзник? Пока неясно. Но тот человек, что стоит сейчас рядом, не враг. Это понимание согревает сильнее, чем любое пальто.
Глава 20
Возвращение в бальный зал подобно погружению в кипящий котёл. Звуки оркестра, некогда приглушённые стеклом и расстоянием, обрушиваются оглушительной волной. Сотни голосов, смех, шелест тканей и цокот каблуков по паркету сливаются в единый навязчивый гул. Воздух пропитан ароматами духов и человеческих тел. После прохладной тишины оранжереи эта яркая, шумная реальность бьёт по чувствам, заставляя на мгновение замереть на пороге.
До сцены с назойливым ухажером я была воодушевлена возможностью узнать этот мир. Но теперь хочется, чтобы все исчезли. Я готова моргнуть сотню раз, лишь бы вернуться домой и забыть это краткое мгновение, перевернувшее мою жизнь.
Я невольно прижимаю к себе пальто и ищу взглядом знакомый силуэт в толпе, но Киллиана нигде не видно.
– Он, скорее всего, в кабинете старого князя, – голос Виктора звучит прямо у уха, перекрывая шум. Он стоит рядом, его поза расслаблена, но взгляд бдительно скользит по залу, отмечая каждое движение, направленное в нашу сторону. – Князь дружил с отцом Киллиана, поэтому переговоры могут затянуться. Может, тебе лучше вернуться домой?
Идея бегства в особняк Крыловых, столь желанная минуту назад, кажется поражением перед всеми словами, что вывалил Давид. И не хочется оставлять Киллиана одного в этой змеиной колее.
– Нет. Я подожду его.
Виктор смотрит на меня с удивлением, затем коротко кивает, принимая моё решение. Он ловким движением подхватывает моё пальто и сапожки, и через мгновение к нему уже пробирается слуга, чтобы забрать вещи. Мы снова вдвоём посреди этого безумства, но теперь воздух между нами очистился от подозрений, сменившись хрупким перемирием.
Оркестр заигрывает первые такты нового вальса. Мелодия льётся томной, пленительной волной, увлекая за собой пары. Они кружатся, сливаясь в едином порыве, их лица озарены улыбками, глаза блестят от возбуждения. Я наблюдаю за этим гипнотическим действом, и что-то щемящее сжимает сердце. Всё чужое: мир, люди, счастье…
– Позволь пригласить тебя, – Виктор нарушает моё созерцание, делая формальный, но изящный поклон. Его рука в белой перчатке протянута ко мне.
Паника мгновенно впивается в горло. Тело, может, и помнит, как двигаться в такт такой музыки, но не душа. Мои ноги знают только быстрый шаг по университетским коридорам, бег за уходящим автобусом, ритм современной музыки в наушниках. Не эти скользящие, выверенные па.
– Нет, – бормочу я, отступая на шаг. – Я не могу.
– Не можешь? – он поднимает бровь, в его глазах вспыхивает знакомый огонёк насмешки. – Или не хочешь?
– Я не помню, – вырывается у меня, и это правда, прикрывающая другую, более страшную. – Я ничего не помню.
Виктор замирает, его насмешливый взгляд смягчается, сменяясь чем-то похожим на изумлённую жалость.
– Неужели? – произносит он тихо, почти про себя. – Ты забыла даже то, как наступала мне на ноги с таким ожесточением, будто хотела раздавить насмерть всех гусар империи?
Слова обнажают ещё один пласт чужой жизни. Хоть Виктор уже и говорил, что они развлекались вместе, но я думала, он шутил. Они танцевали. Эта мысль вызывает странное чувство, острое осознание той пропасти, что лежит между мной и женщиной, чьё место я заняла.
– Простите.
– Не извиняйся. – Он качает головой, растягивая губы в ласковой улыбке. – Это просто танец. Музыка, шаги. Инстинкт. Дай мне руку.
Его протянутая ладонь кажется единственной точкой опоры в этом кружащемся мире. Всё кричит внутри не соглашаться, но любопытство и какая-то отчаянная потребность доказать самой себе, что я смогу, оказываются сильнее. Медленно, почти не дыша, я кладу свою руку в его.
Уверенные пальцы смыкаются вокруг моих, тёплые даже через ткань перчатки. Другой рукой он мягко, но неотвратимо касается моей талии, направляя меня к центру зала.
– Не думай, – шепчет он, его губы почти касаются моего уха. – Просто слушай музыку. Доверься мне.
Оркестр набирает силу, и Виктор начинает движение. Первые секунды – полный хаос. Мои ноги заплетаются, тело деревенеет, неспособное следовать его уверенному напору. Я стискиваю зубы, ожидая колкость, но он просто крепче держит меня, его рука на моей спине становится твёрдой опорой.
– Раз-два-три, – отсчитывает он голосом, сравни ориентиру в бушующем море звуков. – Раз-два-три. Просто следуй за мной.
Слушаюсь и, закрыв глаза, пытаюсь отключить все вычислительные процессы мозга, заставить тело слушать ритм и его направляющую силу. И постепенно что-то меняется. Напряжение уходит. Мои шаги становятся менее неуверенными. Он ведёт меня так бережно, словно я хрустальная ваза, что вскоре разобьётся. Виктор предвосхищает каждую мою ошибку, мягко корректируя движение, не давая мне споткнуться или сбиться с пути.
И происходит чудо. Я перестаю бороться и просто парю. Тяжёлое платье вздымается вокруг меня, воздух свистит у висков, а свет люстр превращается в сверкающую карусель. Это неземной танец, это полёт. Опасный, головокружительный, освобождающий.
Открыв глаза, я встречаю взгляд Виктора. Он смотрит на меня с задумчивым, нежным интересом.
– Вот видишь. – Его голос звучит приглушённо из-за грохота крови в ушах. – Ты способна на большее, чем думаешь.
– Это потому что вы практически несёте меня на руках. – Мой голос срывается от непривычного напряжения и странного восторга.
– И всё же ты не сопротивляешься, – хмыкает он. – Раньше… ты бы уже настояла на своём, попыталась вести и в итоге уронила бы нас на пол.
– Потеря памяти… – осторожно начинаю я, ловя ритм и позволяя ему вести себя через очередной виток. – Как думаете, она действительно может так изменить человека? Стереть всё, чем он был?
Мой вопрос, полный скрытого смысла, который понимаю только я, заставляет Виктора на мгновение задуматься.
– Я не врач, но видел, как раны меняют людей. И не только физические. Иногда удар по памяти… он стирает не только плохое. Он уносит с собой и всё хорошее. Все причины, по которым человек стал тем, кем он является. Оставляет лишь чистый холст. – Он шокирует меня своей проницательностью, говоря не о медицинском факте, а о метафизической трансформации. – И тогда… да. Тогда может родиться кто-то совершенно иной.
– Может, это и к лучшему, – отшучиваюсь я, пытаясь скрыть внутреннюю дрожь. – Для меня это всё впервые. – Виктор кружит меня, и на его губах появляется чуть кривая, но по-настоящему тёплая улыбка.
– Что ж, должен признать, – говорит он, притягивая меня чуть ближе, чтобы увереннее провести под рукой другой пары, – эта первая попытка… Ты определённо интереснее оригинала. Стала… тише и глубже. В твоих глазах есть мысли, а не просто капризы.
Его откровенность вызывает у меня почти счастливый смех, который я ещё не слышала от себя, как очнулась в этой реальности.
– Погодите, – говорю я, всё ещё смеясь. – Когда мои воспоминания хлынут обратно, вы будете первым, кто попросит вернуть всё обратно.
– Сомневаюсь, – качает головой Виктор. – Некоторые изменения… они идут только на пользу.
Мы продолжаем кружиться в танце, и с каждым тактом мелодия всё сильнее овладевает мной, вытесняя страх. В этом вихре, в надёжных руках партнёра, я на мгновение забываю, кто я, откуда и зачем здесь. И в этот миг полного забвения я чувствую знакомый взгляд на себе.
Киллиан стоит у края паркета, неподвижный, как изваяние. Его тёмный костюм резко контрастирует с яркими нарядами окружающих. Он смотрит на нас с удивлением. На мою руку в руке Виктора. На лицо, вероятно, всё ещё озарённое улыбкой. На лёгкость, с которой я следую за его другом в этом вальсе.
Музыка словно затихает. Звуки приглушаются, краски блёкнут. Весь мир сужается до этой неподвижной фигуры и его пронзительного взгляда.
Виктор, почувствовав моё напряжение, замедляет движение и тоже поворачивает голову. Но, увидев Киллиана, не отпускает меня. Напротив, его пальцы слегка сжимаются, словно в молчаливой поддержке.
Глава 21
Музыка замирает в изящном аккорде, но тишина, наступающая вслед, оказывается громче любого оркестра. Моя рука всё ещё лежит в ладони Виктора, его пальцы не спешат разжиматься, словно предлагая опору перед надвигающейся бурей.
Киллиан пересекает зал, не обращая внимания на раскланивающиеся пары и заискивающие взгляды. Его походка размеренная, каждый шаг отдаётся глухим стуком в висках, хотя на самом деле он движется бесшумно.
– Рад видеть, что вы развлекаетесь, – произносит он. Голос ровный, вежливый, но в нём нет ни капли тепла. Взгляд скользит по нашим соединённым рукам, и что-то мелькает в глубине, слишком быстро, чтобы я смогла разобрать. – Виктор, мне требуется твоя помощь. На несколько минут.
Виктор хмуро кивает, его лицо становится напряжённым, деловым. Он наконец отпускает мою ладонь, и она тут же остывает, лишаясь его тепла.
– Конечно, – коротко бросает он, но перед тем как развернуться, смотрит на меня. В глазах читается предупреждение и… что-то похожее на извинение. – Будь осторожна.
– Это ненадолго. – Выражение лица Киллиана не меняется, но в нём появляется отеческая снисходительность, которая обжигает сильнее открытого гнева. – Мы скоро отправляемся домой. Алисия, если хочешь, составь компанию дамам.
Он поворачивается и уходит, не дожидаясь ответа, абсолютно уверенный, что его распоряжение будет исполнено. Виктор, бросив на меня последний беглый взгляд, следует за ним. А я остаюсь одна посреди зала, чувствую на себе десятки любопытных, оценивающих взглядов.
Составь компанию дамам.
Словно я ребёнок, которого нужно занять, пока взрослые решают важные дела.
Я медленно направляюсь к группе женщин, сидящих у высоких окон. Их наряды стоят целое состояние, а причёски – произведения искусства, но глаза выдают скуку и жажду новых сплетен. Я улавливаю обрывки фраз, и моё имя, произнесённое со сладковатым ядом, заставляет меня замедлить шаг.
– … просто удивительно, как она держится после такого… недомогания, – говорит одна, веером прикрывая полуулыбку. – Хотя с её репутацией, это вряд ли кого-то удивляет.
– Репутацией? – подхватывает другая, её тонкий нос дёргается от возбуждения. – Милая, после истории с Еленой о репутации Крыловых можно забыть. А этот новый брак… Говорят, старик на смертном одре умолял сына жениться на ком угодно, лишь бы продолжить род. Видимо, взяли первую попавшуюся из приличной, но обедневшей семьи.
Моя кровь холодеет. Елена. Первая жена. Тайна, которую я никак не могу разгадать.
– Ну, не совсем первую, – вступает третья, пожилая дама с лицом, напоминающим высохшее яблоко. – Говорят, у Киллиана Крылова были свои причины. Деньги помогли её семье спасти имущество. А сам он… – она понижает голос до шёпота, который прекрасно слышен в радиусе трёх метров, – он с тех пор, как похоронил Елену, совсем свихнулся. Целыми днями в своей библиотеке с этими странными механизмами. Колдует, говорят. Или с ума сошёл от горя.
– А этот Верский, Виктор, – фыркает первая, – его верный пёс. Всюду следует за ним. Прикрывает все его чудачества перед светом. Настоящая собачонка на поводке.
Они смеются, эти разряженные куклы, над людьми, чью боль я видела в старых хрониках, и над тем, кто только что с такой бережной осторожностью учил меня танцевать.
Гнев, горячий и очищающий, накрывает с головой. Я больше не думаю о последствиях, о маске, о правилах.
– Прошу прощения. – Мой голос, отточенный, как лезвие, прорезает их смех, и они замолкают, уставившись на меня с округлившимися от изумления глазами. – Мне показалось, или фамилия Крыловых вдруг стала темой для праздной болтовни?
Дама с веером краснеет.
– Сударыня, мы просто…
– Я прекрасно слышу, что вы «просто», – перебиваю я её, позволяя губам растянуться в холодную, безжизненную улыбку. Я вспоминаю каждую язвительную запись в дневнике Алисии, каждую её ядовитую колкость, и позволяю этому тону наполнить мой голос. – Ваша осведомлённость о состоянии нашего семейства поражает. Возможно, вам стоит обратиться к моему мужу за должностью управляющего? Кажется, вы знаете о наших финансах больше, чем я.
Пожилая дама ахает, прижимая руку к груди.
– Как вы смеете!
– О, я многое смею. – Медленно обводя их взглядом, я чувствую, как на меня обращают внимание остальные гости. – Например, я смею предположить, что ваша озабоченность личной жизнью моего мужа проистекает из весьма скудной собственной. Или, может, вам просто нечем больше заняться, кроме как пережёвывать старые, покрытые пылью слухи, потому что ваши умы слишком ограничены, чтобы породить что-то новое?
Я обращаю свой взгляд на ту, кто осмелилась назвать Виктора «собачонкой».
– А что до господина Верского, – продолжаю я, смягчаясь, но приобретая тон ещё более опасный, – то верность и дружба – качества, которые в нашем кругу, как я вижу, стали редкой диковинкой. Возможно, именно поэтому вы так спешите оклеветать того, кто способен на них. Зависть – отвратительная черта, сударыня. Она проступает сквозь самый дорогой фарфор.
В зале воцаряется гробовая тишина. Мои оппоненты пурпурны от ярости и унижения, не находят слов. Я стою перед ними, прямая и холодная, как стальной клинок. Я не кричу, не жестикулирую, а просто изрекаю приговор, и каждое моё слово падает, как удар хлыста.
И в этот момент я вижу его. Киллиан стоит неподалёку, скрестив руки на груди. Губы плотно сжаты, но в глубине тёмных глаз пляшут крошечные огоньки живого, не скрытого восхищения. Он смотрит на меня, как коллекционер на редкий, внезапно проявивший неожиданные свойства артефакт.
Этот взгляд придаёт мне сил. Я поворачиваюсь, чтобы изречь очередную колкость, но тут в эпицентр событий врывается Виктор.
– Алисия, – его голос сдавленный, он хватает меня за локоть. – Довольно. Пойдём.
– Ах, вот и верный пёс явился по первому зову, – язвительно шипит пожилая дама, находя наконец в себе силы говорить. Я вырываю руку из хватки Виктора и делаю шаг к ней.
– Ещё одно слово…
– Алисия, ради всего святого! Киллиан! – Он бросает отчаянный взгляд на своего друга, который всё так же стоит неподвижно. – Не стой столбом, скажи ей что-нибудь, пока она не разнесла тут всё к чёрту!
Но Киллиан лишь слегка склоняет голову набок, изучая меня с ещё большим интересом. Кажется, он наблюдает за редким природным явлением, извержением вулкана или рождением звезды. И наконец делает шаг вперёд.
– Похоже, моя жена прекрасно справляется с защитой чести нашей семьи.
Виктор отступает, поражённый, его взгляд мечется между нами.
– Не хочу прерывать, но карета подана. – Киллиан протягивает руку и обращается ко мне, хотя его голос слышен всем. – Думаю, мы уже достаточно повеселились. И достаточно… прояснили нашу позицию.
Его лицо по-прежнему маска, но в прикосновении пальцев, когда я кладу на них свою ладонь, чувствуется неожиданная твёрдость. Он ведёт меня через зал, который расступается перед нами в шокированном молчании. За спиной я слышу взрыв шёпота, но теперь в нём звучит не презрительный смешок, а страх и уважение.
Когда мы выходим в прохладный ночной вестибюль, Виктор взрывается, шипя на Киллиана:
– Ты с ума сошёл? Ты видишь, что она там устроила? Она могла разрушить всё!
Киллиан останавливается, помогая мне накинуть пальто.
– Напротив, – возражает он, встречаясь с моими глазами в отражении огромного зеркала. – Она продемонстрировала силу, о которой я, признаться, и не подозревал.
Он смотрит на меня не как на хрупкую неуравновешенную жену, а как на союзника. И впервые я чувствую не страх и не растерянность, а странную, тревожную уверенность.
