Текст книги "Поезд до станции детство"
Автор книги: Надежда Волгина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Пыль, которая лежала повсюду, выводила из себя. Он забрался с ногами на кровать – единственный островок относительной чистоты. В комнате постепенно становилось все темнее. Лампы или чего-нибудь другого Андрей не нашел. Когда и в окна перестал проникать свет от быстро прячущегося за горизонт солнца, комната погрузилась в темноту.
Постепенно затих шум, доносящийся со двора. Иногда только из рощи долетал одинокий вскрик ночной птицы, от которого становилось еще тоскливее на душе.
Андрей приподнял подушку, оперев ее о спинку кровати, и улегся, закинув руки за голову. Он смотрел в грубо сколоченный деревянный потолок, освещаемый луной. Воспоминания, которые перестали преследовать с момента попадания в Оазис жизни, вновь нахлынули на него.
Вспомнился мальчик лет десяти, воспитанник детдома. Никогда раньше Андрей не думал о нем. Скорее, даже забыл о его существовании. И имени не помнил. А тут… Он отчетливо видел его – веселого и подвижного, непослушного заводилу в детских шалостях, двоечника и шалопая. Что там тогда случилось? Андрей нахмурился, восстанавливая в памяти события давно минувших дней. Ах, да! Конфликт у него был, у того мальчика, с учительницей в школе. Вроде не любила она его… за непослушание. И накатала бумагу в Департамент образования, содержательную такую, с просьбой оградить учеников от пагубного влияния одноклассника.
Андрей хорошо помнил утро, когда за этим мальчиком приехала машина «скорой помощи». Отчетливо слышал его крики и видел растерянное лицо Зинаиды Сидоровны, когда того волокли двое санитаров. Мальчик пытался вырваться и брыкался. Директриса просила объяснить, что происходит, на что водитель «скорой» сунул ей какую-то бумагу под нос, после прочтения которой она побледнела, но перестала вмешиваться, молча наблюдая со стороны.
Дети высыпали на улицу, привлеченные криками. Как плакал тот мальчик! Как же его звали? Никак не может вспомнить имя. Да и неважно… Этого мальчика не было более двух месяцев. Андрей уже успел забыть о его существовании, тем более что друзьями они не были. А через два месяца он внезапно вернулся! Но какой?! Из худенького подвижного ребенка он превратился в толстый овощ, который почти все время сидел, уставившись в одну точку, и ни с кем не разговаривал. Перед мысленным взором Андрея всплыла картина: рыхлые, безвольные руки, висящие вдоль тела…
Больше он ничего не мог вспомнить, как ни напрягался. Что стало с тем мальчиком? Беспечное детство вбирает в себя только то, что ему интересно, а этот мальчик интересным не был. Андрей не помнил, сколько тот пробыл в детдоме, вернулось ли к нему прежнее состояние. Да и этот эпизод никогда раньше не всплывал в памяти. До сегодняшнего дня…
Сильный порыв ветра задул в окна, отчего занавески забились о каменные стены, как крылья раненой птицы, пытающейся взлететь. «Ни о чем не волнуйся… – услышал Андрей знакомый голос, принесенный ветром, – завтра мы уйдем отсюда навсегда…» Он улыбнулся. Таня установила с ним мысленную связь. Хороший же рыцарь из него получается! Сидит тут запертый в башне, а любимая собирается его спасать.
На смену иронии пришла злость. Да что она себе позволяет, эта Светлана?! Завтра он выскажет ей все, что думает! Он не собирается щадить ее чувства! Мог бы ей посочувствовать, веди она себя по-другому, достойно относясь к людям!
Мысли не давали уснуть. Они упорно лезли в голову, лихорадя сознание. А так хотелось, чтобы эта ночь побыстрее закончилась. Вспомнился пионерский лагерь. Целых три месяца удовольствия и строгой дисциплины! На все лето их отправляли в лагерь, чтобы отремонтировать детдом.
И вот, подъем, линейка, завтрак, мероприятия до обеда (тематические кружки или подготовка к какому-либо конкурсу), обед, дневной сон, во время которого мало кто спал, но все должны были находиться в своих комнатах, купание в озере – самый любимый момент. А вечером, после ужина, – дискотека. И песни детства: «Светофор» Леонтьева, «Я буду долго гнать велосипед» Барыкина и, конечно же, «На недельку до второго» в исполнении Игоря Скляра.
Галстук нельзя повязывать на голую шею… На ногах всегда должны быть носки… Обязательная пробежка с утра к озеру… Романтика детства, наполненная жужжанием комаров и расчесанным до крови телом.
Андрей улыбнулся, вспомнив этих жутких кровососов. Как они устраивали заграждения от них из простыней, натягивая их между железными спинками кроватей. И ведь нормально же себя чувствовали! Взрослый бы точно задохнулся, но только не ребенок!
Забавная мордашка рыжей бестии никак не желала покидать мысли, оттесняя сон, который постепенно накрывал. Андрей вспомнил, как она злилась, когда он приглашал какую-нибудь девочку на медленный танец. Она испепеляла его детским сердитым взглядом. А потом отказывалась разговаривать. Правда, хватало ее от силы на час. После отбоя, забыв обиды, она тайком пробиралась в их комнату и залезала к Андрею под одеяло, занимая место, которое считала своим. А на утро им обоим влетало. Но на следующий день все повторялось. И так бывало всегда, кроме тех дней, когда Таня болела, и ей запрещали вставать с кровати. Тогда она заставляла Андрея до ночи сидеть рядом, рассказывать всякие истории, пока не засыпала.
Глава 26
Мать Ивана
– Зачем ты это делаешь? – спросил Михаил у Захара, выйдя наверх проводить его.
– Что делаю?
– Зачем ты хочешь отправиться туда вместо нас? Для тебя, ведь, там тоже опасно?
– Ах, это! – Захар легкомысленно отмахнулся. – Ничего они мне не сделают, – хоть он и старался говорить спокойно, Михаил заметил, как в глазах его промелькнул страх.
Захар вертел в руках бутылочку с эликсиром и корень жизни, которые ему вручила Алина.
– Вот, возьми, – сказала Алина, – это может пригодиться тебе или Ивану. Она с благодарностью смотрела на него. Столько доверия и уважения было в ее глазах!
– Мне, вряд ли.
Захар отвернулся. Не понимал, что с ним происходит, когда смотрит на нее. Чувствовал, как внутри растет что-то большое и теплое, не изведанное ранее. А тоска гнала его прочь, заставляла бежать от Алины. Нельзя мечтать о несбыточном. Он схватил бутылку и корень и поторопился уйти. Лишь на поверхности позволил себе перевести дух, глотнув солидную порцию отравленного воздуха.
– Неужели этот корень так всесилен? – сменил он тему, мазнув взглядом по Михаилу.
– Даже мы не знаем всей его силы. Но без него нам здесь не выжить… Ты не ответил на мой вопрос.
– Да, какая разница, зачем я это делаю? – Захар начинал закипать. – Не лучше ли думать об успешном исходе операции?
– Мы благодарны тебе, даже если ничего не получится.
– Не стоит, – сказал как обрубил Захар. – Я это делаю не ради вас, а ради себя.
Он стоял напротив Михаила, и в глазах его застыла мука, подсвеченная злобой. Он сжимал и разжимал пальцы обеих рук. Казалось еще чуть-чуть, и он бросится в драку. Михаил не мог понять причины перемены его настроения. Он пытался еще что-то сказать, но Захар оборвал его на полуслове:
– Ждите! Вернусь, как только смогу, вместе с вашим другом. Или не вернусь вовсе, – с этими словами он резко развернулся и удалился широкими упругими шагами.
Боль, расщепляющая тело на атомы! Боль от корней волос до кончиков пальцев! Она поглотила его целиком, убивала, лишала рассудка, заставляла кричать, забыв о стыде и страхе! Она управляла мышцами, как ей того хочется, расслабляя их и сжимая вновь, заставляя потеть и испражняться!
Никогда за всю свою жизнь Иван не испытывал ничего подобного. Он орал, пока голосовые связки справлялись. Постепенно крик перешел в хрипы. Затем затих вовсе. Лишь воздух вырывался из легких через широко открытый рот. Глаза вращались в глазницах, рискуя выкатиться из них, порвав тоненькие нити крепления. Сознание не желало покидать его долго, пока он не выпил чашу боли до дна.
Иван не подавал признаков жизни. Бледное, измученное лицо было похоже на восковую маску. Тело неестественно выгнулось. Из рук и ног, где были оковы, сочилась кровь.
Таким застал его Захар, внезапно появившийся в комнате.
Первым делом он прижался ухом к груди Ивана и с облегчением вздохнул, услышав слабый стук сердца. Он поправил тело так, чтобы наручники не впивались в разодранную плоть, и достал корень жизни. Отломив маленький кусочек, просунул его сквозь стиснутые челюсти Ивана, придерживая голову, чтобы тот не задохнулся. Чудо-корень моментально начал действовать, растворяясь во рту и вливая жизнь в беднягу.
Иван открыл глаза. В них все еще плескалась боль, переливаясь через край. Сознание возвращалось с трудом. Он обвел глазами комнату, не задержавшись на лице Захара, который продолжал поддерживать его голову, дожидаясь полного растворения корня.
Захар внимательно рассматривал его. Он был поражен детским и наивным выражением глаз Ивана. Даже запредельная боль не смогла стереть его. «Что же ты тут делаешь, дружок? – с грустью подумал Захар. – За какие такие грехи попал в этот забытый богом мир?» Даже в своей земной жизни он никогда не встречал таких глаз у взрослого человека!
Он так увлеченно думал, что не заметил, как Иван полностью пришел в себя и тоже разглядывает.
– Ты чего вцепился в мою голову? – Захар вздрогнул от неожиданности и выпустил голову Ивана. Она звонко ударилась об пол и слегка подскочила. – Ай!!! – Иван потирал ушибленное место, кое-как усаживаясь. – То держишь, как клещами, то бросаешь… Ты, вообще, кто? – он удивленно смотрел на Захара, ожидая, когда тот заговорит.
– Не бойся, – отреагировал, наконец, тот, – я – друг!
– А как ты попал сюда, друг? До сих пор сюда приходил только враг!
– Есть способы, – усмехнулся Захар.
– А зачем ты здесь?
– Ну, ты даешь! Конечно, для того, чтобы вытащить тебя!
– Можешь сказать, где я? – поинтересовался Иван.
– А ты не знаешь?! Ты в темном мире! Одним словом, в аду!
– Темный мир? – в первый момент удивился Иван. – Ах да, моя фиолетовая аура…
– Аура? Какая еще аура? – спросил было Захар, но тут же заговорил на другую тему: – Слушай, у меня тут эликсир… Надо бы капнуть на твои руки и ноги. Может, поможет, – он уже откупоривал маленькую бутылочку. – Ничего себе!!! – они оба таращились на запястья Ивана, наблюдая, как раны моментально затягиваются.
Мало того, браслеты начали истончаться, пока не исчезли совсем. То же самое Захар проделал с лодыжками Ивана, который на какое-то время утратил дар речи.
– Чудеса, – только и сказал он, когда смог заговорить.
– Да, уж! Такое даже мне в диковинку, – кивнул Захар, – хоть я и немало повидал колдовства. Но чтобы так быстро, никогда не видел. На… – он протянул бутылочку Ивану, – тебе велено еще выпить немного для бодрости духа.
– Кем велено? – не понял Иван, послушно отхлебывая из бутылки.
– Твоими друзьями, которые пришли за тобой в этот мир, – Захар в раздражении уставился в стену. – Они настолько глупы, что взяли с собой девушку, – его лицо немного смягчилось, голос приобрел мечтательные интонации. Иван с интересом наблюдал за подобной сменой эмоций. А тот перестал обращать на него внимание, словно забыл, где и с кем он сейчас находится. – Она, как роза среди сорняков… И так замечательно пахнет! Никогда еще не встречал таких. Даже там, в далекой жизни. Эти глаза, цвета темного золота, они такие добрые. И так смотрели на меня. Никто раньше так на меня не смотрел.
– Алина. Ее зовут Алина, – пояснил Иван, когда наткнулся на непонимающий взгляд Захара. – А кто еще с ней?
– Еще двое, – сбрасывая с себя наваждение, ответил Захар, – Михаил и Кирилл…
– Понятно. И где же они?
– У Ады! – Захар снова стал буравить его глазами. – Не ожидаешь же ты увидеть их здесь? Если они попадут в руки к черной ведьме, считай их уже нет. Она сотрет их с лица земли и из человеческой памяти.
– А тебя она не тронет?
– Ну, убить она меня не сможет, – усмехнулся Захар, – а на остальное плевать…
– Хотел бы я знать, что ей от меня понадобилось? Почему она меня заперла здесь? – задумчиво проговорил Иван.
– Я отвечу на все твои вопросы!
Они резко повернулись. Возле стены стояла довольно молодая женщина. Она выглядела, как обычная деревенская труженица, в мешковатом платье и грубых ботинках. Крупная фигура с развитой мускулатурой. Лицо спокойное и задумчивое, довольно симпатичное.
Увлекшись разговором, Иван и Захар не заметили, как и когда она появилась.
Женщина не вписывалась в окружающую обстановку. Такое впечатление, что она только закончила месить тесто и лепить пироги. Ивану даже показалось, что у нее руки в муке, и пахнет от нее сдобой. Что-то неуловимо знакомое было в лице женщины. Иван пытался вспомнить, где мог ее видеть раньше.
– Кто вы? – спросил он.
– Я – твоя мать, – просто ответила она. Ее голос слегка дрогнул, произнося это извечное и священное слово. Она будто пробовала его на вкус. Глаза, не отрываясь, смотрели на сына. – Ты не изменился. Те же глаза…
– Мать? – потрясенно повторил Иван. – Я думал, моя мать умерла.
– Правильно ты думал. Недолго я прожила после твоего рождения. Всего-то два года, а потом… Потом я оказалась здесь.
– Как это? Как это умерла? Значит… значит… Ничего не понимаю. Сколько же вам сейчас лет?
Захар тайком усмехнулся, увидев ошарашенно-туповатое выражение на лице Ивана.
– Тогда мне было около тридцати, – женщина тепло улыбнулась. – Впрочем, сейчас мне столько же. И столько мне будет всегда.
– Вы хотите сказать?.. – Иван беспомощно оглянулся. – Вы хотите сказать?..
– Не волнуйся! Я не приведение, – женщина сделала несколько шагов вперед. Иван вжался в стену. – Ты что не знаешь, что такое темный мир? Сюда попадают после смерти для того, чтобы жить вечно…
– Знаю, – пробормотал Иван. – Только… нормальные люди сюда не попадают, насколько я знаю, – он немного виновато взглянул на Захара. Тот никак не отреагировал на его слова.
– Правильно, – кивнула женщина, – нормальные не попадают. Так я и не утверждаю, что нормальная. И ты… ты тоже не такой, как все остальные, – она судорожно вздохнула и выпалила: – Ты происходишь от колдунов…
– Постойте, постойте, – прервал диалог Захар. – Вы хотите сказать, что он родственник той… черной ведьмы?
– Она первая и самая главная ведьма в нашей семье, – при упоминании о черной ведьме, женщина поежилась, и на лице ее появилось упрямое выражение. – От нее идет наш род, – она замолчала на мгновение, а потом продолжила: – Ты не должен был попадать сюда так рано. Это должно было случиться по окончании земного цикла, после придания тела земле. Как ты оказался здесь? – заметив подозрительное выражение на их лицах, она тут же добавила: – Можешь не говорить, если не хочешь. Это ничего не меняет. Покинув пределы земной жизни и оказавшись в Оазисе жизни, ты стал виден этому миру. Он призвал тебя к себе.
– Но почему его заперли в подвале и приковали цепями? – спросил Захар.
– А, по-твоему, он может существовать в темном мире, будучи живым? – она спокойно смотрела на Захара. – Его заперли, чтобы умертвить. А так как черная ведьма – абсолютное зло, то она не может просто убить свою жертву. Она привыкла это делать медленно и мучительно.
Иван смотрел на свою мать и не мог поверить, что можно так спокойно рассуждать о предстоящей смерти собственного сына. На ее лице не дрогнул ни единый мускул. Абсолютное спокойствие.
– Если у меня была мать, – задумчиво произнес он, – то, как я оказался в детдоме? Мне сказали, что мать умерла при родах, и оставить меня было некому. Я всегда думал, что у меня есть одна-единственная родственница, какая-то седьмая вода на киселе… Она иногда навещала меня. По материальным соображениям она не могла оформить опекунство, – он все реальнее осознавал, в каком обмане рос. – Можешь ты мне объяснить, как все было на самом деле? Как получилось так, что при живой матери я попал в детдом?
– Начнем с того, что ты не должен был родиться! – женщина внимательно смотрела на него. Во взгляде ее читалась жалость и грусть. – Испокон веков в нашей семье рождались только девочки. И тут я понесла тобой… Моя бабка… она сильная ведьма… узнала, что должен родиться мальчик. Что только они не делали, чтобы освободить меня от плода, – она тяжело вздохнула. – Только все оказалось тщетным. Видно, тебе суждено было народиться на этот свет, – она слегка улыбнулась.
– Постойте, постойте, – перебил ее Захар. – В вашей семье были одни женщины. Но ведь у детей же были отцы?
– Отцы?! – Она в раздражении махнула рукой. – Конечно, были! К сожалению, без них невозможно родить ребенка. Мы сами выбирали себе мужчин. Те, кто нам приглянулись, не в состоянии были бороться с колдовством. И потом… мужская сила нужна была в хозяйстве. Многие из наших женщин выходили замуж. Но только не я! – ее лицо опять стало упрямым. – Я не собиралась делать этого. Я даже не знаю, кто был твоим отцом. Уж больно страстной я была… тогда, – она говорила так спокойно, будто речь шла о самых обычных вещах. Иван же склонялся к мысли, что его мать была развратницей. – Одним словом, я понесла… и через девять месяцев родился ты, – она вновь замолчала, взор ее затуманился воспоминаниями. – Ты был такой красивый! Твои глаза… они были, как небо – огромные и прозрачные. Они и сейчас такие, – она улыбнулась, выныривая из омута прошлого. – Можешь не верить, но я полюбила тебя всем сердцем…
Ее голос дрогнул, и на глазах появились слезы. Она с мольбой смотрела на сына, молча прося поверить. А ему и самому до боли хотелось верить. От мысли, что его кто-то любил, пусть и совсем недолго, становилось теплее на душе.
Иван уже простил ее. Все грехи, что она несла перед ним, стирались несколькими словами о любви. Ведь если она любила, и у нее отняли сына, то трудно представить себе всю степень ее горя и отчаяния. Это гораздо хуже, чем переживать от мысли, что тебя никто и никогда не любил.
– Я сопротивлялась, – тихо продолжила она рассказ. – Не хотела расставаться с тобой. Но они… они сделали это тайком, когда я спала. Они выкрали тебя. И больше я никогда тебя не видела.
– И вы не знали, где я? – глухо спросил Иван.
– Я и сейчас этого не знаю, – промолвила женщина. – Они никогда не говорили мне, где ты…
– А где… где я родился? Где вы жили?
Женщина назвала место, и Иван аж подскочил от неожиданности.
– Это же поселок, рядом с которым находится наш детдом! – воскликнул он. – Получается, вы всегда были рядом, – с грустью добавил, – и я ничего об этом не знал.
– Ах, змеюка! Как же больно ты кусаешься! – женщина злобно погрозила кому-то кулаком. Она продолжила говорить, ни к кому не обращаясь. Ее грозный взгляд блуждал по стене камеры, а кулаки были крепко сжаты и побелели от напряжения. – Ты мне заплатишь! Все время, что я оставалась жива, он был рядом. А я не знала! О-о-о… – она взвыла и упала на колени. Уткнувшись в ладони, громко разрыдалась. Иван с Захаром пребывали в растерянности, не зная, что предпринять.
Глядя на плачущую мать, Иван почувствовал, как в груди зарождается что-то теплое, согревая ее. Глаза защипало от слез. Он подошел к женщине и робко, неуверенно погладил ее по голове. Она схватила его руку и прижала к своему мокрому от слез лицу. Потом и вовсе начала осыпать дрожащую руку поцелуями.
– Простишь ли ты меня когда-нибудь? – подняла она к сыну заплаканное лицо.
А он уже ей все простил. Иван присел и прижал голову женщины к себе.
– Я страдал едва ли больше, чем ты, – прошептал он, обнимая мать, которая была всего на два года старше него. – А как случилось, что ты так рано умерла? Или они и тебя?..
– Нет! – не разжимая объятий, промолвила она. – Я сама… После твоего исчезновения, рассудок мой помутился. Я тогда чуть не порешила свою бабку. А потом слегла… надолго. Не могла я больше жить, понимаешь? – она пытливо вглядывалась в лицо сына. – Через два года мучений, постоянных слез… Я их молила сказать, где ты… А потом… потом они сказали, что тебя нет в живых. Тогда и я решилась…
– Ты покончила жизнь самоубийством? – в ужасе прошептал Иван.
– Это была легкая смерть! Я уснула и не проснулась больше в мире людей, – она замолчала, и лицо ее вновь стало суровым и замкнутым. – Но если бы я знала, где окажусь, я бы так не торопилась. Кроме того, здесь я узнала, что ты жив. Одним словом, жизнь меня наказала дважды: первый раз, отняв тебя, а второй – поведав о том, что ты жив, и лишив возможности найти тебя.
Иван как никто умел сочувствовать людям. Чужие проблемы находили горячий отклик в его душе. Сейчас он видел всю глубину материнского горя.
– Я ведь даже не знаю, как тебя зовут…
– Люба! Твою горемыку мать зовут Люба, – она утерла слезы и серьезно посмотрела на него. – Я хочу, чтобы ты прожил счастливую жизнь! Нет ничего прекраснее человеческой жизни, полной любви и счастья! Я спасу тебя! Вас! – она взглянула на Захара, который деликатно сохранял молчание. – Но нам нужно поторапливаться, пока черной ведьмы нет дома!
– А как же ты? Что будет с тобой? – спросил Иван.
– За меня не переживай! – улыбнулась Люба. – Должок у них передо мной! Такой должок, что во век не расплатятся. Я сумела притупить их бдительность, замаскировав чувства, когда узнала, что ты тут. Они ничего не смогут со мной сделать. Сейчас я принесу тебе одежду, а потом выведу вас отсюда.
– Постой! Еще один вопрос… Значит, это черная ведьма прокляла род Паны?
– Паны? Какой Паны? – удивилась женщина.
Спохватившись, Иван вкратце рассказал, кто такая Пана.
– Ах, это?.. Нет! Черная ведьма жила задолго до этого! Она первая колдунья в нашем роду. А род этой девушки прокляла моя пра-пра-пра… в общем, наша далекая родственница… Она тоже тут… А как ты встретился с Паной? – внезапно спросила она, осененная какой-то мыслью.
Иван и это рассказал, но кратко – времени совсем не оставалось.
– А знаешь, мне кажется, что все это неспроста, – Люба улыбнулась, и лицо ее засветилось радостью. – Я думаю, что во всем этом есть какой-то смысл. Очень хорошо, что вы встретились, – размышляла она. – Марфа что-то знала, но что? Ладно, сейчас уже некогда решать эту загадку, – она встала с пола и поправила платье. – Нужно торопиться… Одно могу сказать, что никогда еще меня не обманывали предчувствия. А они говорят, что все будет хорошо. Я скоро…
Иван с недоумением наблюдал, как его мать растворяется в воздухе, пока не исчезла совсем.
– Ты тоже так появился? – повернулся он к Захару.
– А ты видишь здесь двери? – вопросом на вопрос ответил ухмыляющийся Захар. – Извини, но через отверстие в полу как-то нет желания просачиваться. Это самое простое – проникать сквозь стены. Ты забыл, где находишься?
– Честно говоря, если останусь жив, то вряд ли я когда-нибудь об этом забуду!
***
Виктор разглядывал идеально белый и ровный потолок, в поисках хоть какого-нибудь изъяна. Лежа на спине, раскинув руки, он не двигался, лишь водный матрац вздрагивал от его дыхания. Ни трещинки, ни зазубринки, ни даже малюсенького наплыва, ничего не мог рассмотреть Виктор, как ни приглядывался.
«Тьфу, блин! Слишком идеален! – он в раздражении махом сел на кровати, вызвав настоящий шторм под собой. Он долго еще подпрыгивал, уставившись в окно, где весело и фанатично занимался разбрызгиванием фонтан. – Все кругом правильно! Не единого недостатка! Надоело!»
В последнее время Виктор так привык разгуливать нагишом, что даже если захотел бы, не смог бы вспомнить, где валяется его одежда. Он соскочил с кровати, заставив волны возрасти до размеров цунами, и прямо через окно вышел в сад. Стремительно протопав по дорожке, минуя ровную и манящую гладь бассейна с предусмотрительно дожидавшимся его коктейлем на столике возле шезлонга, он остановился возле фонтана. Уставился на него исподлобья, словно тот был живым. Последний как ни в чем не бывало продолжал веселый танец, дразня хозяина.
«Чего ты тут разбрызгался?! – злобно подумал Виктор. – Пользы от тебя, как от козла молока! Лучше бы говорить научился! Впрочем, я, наверное, скоро сам разучусь это делать! – Он невесело усмехнулся. – Робинзон Крузо, хренов!»
– Ау-у-у! Ау! – что есть мочи проорал он, и сам же испугался громкого голоса, прорезавшего неестественную тишину. Вздрогнув от охватившего его священного трепета и в который раз ощутив всю глубину одиночества в Оазисе жизни, Виктор бегом пересек расстояние лужайки и, схватив бокал со столика, что есть сил запустил его в глянцевый бортик бассейна.
Взорвавшееся стекло окатило его мелкими брызгами, поранив в нескольких местах.
Он с удивлением смотрел на набухающие капли крови, превращающиеся в тонкие струйки, и по спине его бегали мурашки страха.
