Текст книги "Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой."

Автор книги: Надежда Щепкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

ЭПИЛОГ

Оля не сокрушалась по поводу утраты драгоценности, считая что выполнила завещание своей прародительницы: в семье Мураловых нет дочерей. Зато растут два славных парнишки. Дети Мураловых стали величайшей гордостью и сокрушительным разочарованием их родителей. Разочарованием – потому что ни один из сыновей не унаследовал даров, которыми наградила природа их родителей.

Все попытки отца засадить сыновей за мольберт закончились крахом. И певческим талантом они оказались обделены. Оставалось надеяться, что родительские дарования прорежутся во внуках.

А гордиться есть чем. Старший, Олег преуспел в кружке технического творчества при Дворце пионеров, мастеря радиоприемники и азартно участвуя в радиоиграх. Несмотря на юный возраст, ему уже присвоена четвертая взрослая категория. Именной позывной он не получил только по малолетству.

Ну а младшего, Игоря, ставшего признанным форвардом окрестных дворовых футбольных команд, пришлось определить в детскую спортивную школу, где он делает большие успехи.

По иронии судьбы таланты Мураловых почему-то проявились в детях Мокрухиных. Старшая Настя учится в детской художественной школе. На отчетных выставках школы непременно экспонируются ее работы. Старший сын Руслан учится в детском хоровом училище при капелле и подает большие надежды.

Ну а младший Аскольд еще не определился с пристрастиями по малолетству, но, судя по тому, сколь зычно он выражает протест по поводу мокрых пеленок, можно предположить, что в семье Мокрухиных растет второй певец.

Сергей Муралов выполнил несколько живописных работ, которые были приобретены ведущими музеями страны. Особый успех и всеобщее признание ему принес портрет «Убивец». Портрет был продан за хорошие деньги. Впрочем, все они ушли на поддержку семьи соседа по камере. Однако свое главное творение Сергей так не начал, помня о его «неактуальности».

Ольга Муралова по-прежнему поет в капелле. Однако ее частые отъезды на гастроли нарушают обычный уклад семьи. Едва за матерью хлопнет дверь, начинается дикая вольница. Тратить драгоценное время на уборку постелей считалось чуть ли не преступлением. Грязная посуда складывалась сначала в раковину, а потом в ванную. Сергей заранее предупреждал на работе, что у него загул. Школа – необязательна. И начиналось феерическое действо. Летом и осенью – велосипедные путешествия с ночевкой у костра, рыбалка, грибная и ягодная охота. И, конечно, обожаемый футбол.

Зимой – коньки, лыжи, зимняя рыбалка, прогулки верхом. И непременно хоккей.

Но перед приездом матери назначался вселенский аврал. Все мылось и чистилось до призрачного сияния. Мать была стержнем семьи, и огорчать ее не полагалось.

Огрехи в школе ликвидировались совместно: отец помогал старшему, старший – младшему.

Ольга как-то призналась Кате:

– Хозяйственные у меня мужички! Мне никогда не удается содержать дом в таком порядке, как это делают они.

Катя, которая однажды зашла к брату во время загула, усмехнулась в сторону, но хитрецов не выдала.

В семье Мокрухиных не все было гладко. Причиной тому стало несчастье в семье Замятиных. Семен и Леокадия несколько лет лелеяли надежду на ребенка, и когда они совсем отчаялись, родилась прелестная Леночка. Отец души не чаял в своих Лилечке и Лялечке. Но беда пришла вскоре после родов – беременность и роды протекали тяжело, что обострило застаревшие хвори, и Лика умерла от туберкулеза легких. Семен впал в абсолютную прострацию. Он почему-то считал себя виновником смерти жены. Даже хоронить Лику пришлось Мокрухиным и Мураловым. Ребенок мог погибнуть, если бы Катя, которая в это время кормила своего младшего, не взяла Леночку под свою опеку, благо молока у нее было вдоволь.

После того, как Семен остался совсем один, он сник, опустился, опять пристрастился к алкоголю.

Появились прогулы и промахи в работе, которая не допускала ошибок.

В тревоге за друга, Мокрухины собрались на семейный совет с участием всех членов семьи за исключением грудничка Алика. Вердикт был единогласным: взять Сенечку в семью, не дать пропасть хорошему человеку. Пришлось потесниться: Николай оставил Сенечке свою миниатюрную мастерскую, окончательно перебазировавшись в издательство. Для него это была потеря: он лишался возможности поработать дома. Но чего не сделаешь ради друга!

Насте пришлось перебраться к бабушке, но для них это не было тягостью: бабушка и внучка очень дружили. Кате пришлось отказаться от карьерного роста (предложение возглавить секцию в Палате она решительно отклонила). Поручить управление разросшимся семейством одной Домне Матвеевне было жестоко, поэтому Катя, по-прежнему осталась в роли консультанта с неполным рабочим днем. Кроме того, в помощь Домне Матвеевне пригласили помощницу, однако хозяйка доверяла ей лишь самые простые операции. Дородная дама эта за избытком свободного времени устремляла томные взоры на Сенечку, но встретила такое возмутительное равнодушие, что ей пришлось переключиться на поиски иного предмета для обожания.

В конце концов, все утряслось, притерпелось и покатилось по наезженным рельсам. Действительно тесно и шумно становилось по воскресеньям, когда к обеду в гости являлась семья Мураловых. Чтобы немного разрядить обстановку, мужчины двух семей, включая и Олега, соорудили домик-пряник со студией и обсерваторией на берегу Финского залива, куда на летние и зимние каникулы выезжали обе семьи.

Неожиданно над Николаем разразилась гроза, поставившая крест на его служебной карьере. Издавали «Тараканище» Чуковского. Иллюстрировать книжку поручили молодому способному художнику, который из озорства или по недомыслию изобразил рыжего и усатого Тараканища в момент его триумфа, развалившимся в кресле-троне с курительной трубкой в руках. А далее, после гибели таракана – на спинке трона в лучах славы сидел воробей, на красной ковровой дорожке валялась злополучная трубка, а вокруг ликовало зверье.

Цензура усмотрела скандал: весь тираж приказали снять и уничтожить. Художник был арестован, редактор исключен из партии и уволен. Руководитель издательства получил выговор по партийной линии, с занесением в личное дело, за политическую близорукость; а Николай, будучи беспартийным, отделался снятием с поста Главного худрука издательства. Корнею Ивановичу пришлось долго и унизительно объясняться в различных кабинетах.

Реакция Кати на известие о разжаловании мужа оказалась неожиданной:

– Это же великолепно! Административная работа не давала тебе заниматься творчеством! Наконец у тебя появится возможность всерьез заняться станковой живописью.

– Но я остался без зарплаты, – возражал Николай.

– Пустяки! Проживем на мою и Сенечкину зарплату, а когда эта кутерьма поутихнет, ты снова получишь заказы.

Николай с благодарностью и восхищением взирал на спутницу!

– Не только твои сослуживцы завидуют мне. Я сам себе завидую, что у меня такая жена.

Вскоре он получил вожделенный заказ – иллюстрировать сказки Пушкина.

В семье Мокрухиных никогда не упоминали имени Шумилова, но время от времени оно мелькало на страницах в сочетании с названием престижных комиссий и организаций, где тот был членом или руководителем. Частная жизнь этого человека нашим героям была неведома, и они не пытались узнать о ней.

Однажды Николай Мокрухин просматривал новинки на витрине книжного магазина. Его заинтересовал увесистый томик с названием «Записки о былом», автор М. С. Левинская. Он купил томик и поспешил в запасники Эрмитажа, где нашел Марию Сергеевну все в том же так называемом кабинете, но едва узнал ее. И дело не только в том, что она на этот раз была хорошо и со вкусом одета и причесана. Весь облик ее дышал довольствием и радостью.

Николая она сразу узнала и встретила очень приветливо.

– Как же я могу забыть вас, Николай Федорович, когда вы повернули всю мою жизнь по другому руслу? Это вы заставили меня взяться за перо. Сначала выходило коряво, но нашлись добрые люди, помогли – и вот видите, у вас в руках моя первая работа. Сейчас взялась за большой труд – исследование творчества художника Левицкого. Материалы на диссертацию тянут. А знаете, я ведь тогда имела на вас виды, но быстро поняла, что это затея безнадежная, вы-то как?

– Я должен сознаться, что вы тоже круто изменили мою жизнь – однажды сказали, что это не страшно, что я рыжий и лицом нехорош. Я отважился и преуспел. Сейчас вот трое ребятишек растут, старшая – изрядной художницей будет. Я принес вам свой старинный долг: «Ундину» с моими иллюстрациями и автографом. А вас попрошу автограф на ваших «Записках».

– Вы фамилию изменили? – спросил Николай, рассматривая ее росчерк.

– Не только фамилию, я всю свою жизнь изменила. В процессе работы над «Записками» оказал мне помощь редактор одного издательства. Сначала было сотрудничество, потом дружба, которая переросла в любовь. Я вышла за него замуж.

Прощаясь, Николай пригласил Марию Сергеевну вместе с супругом заходить в гости.

– Если вас не устрашит ребячий шум и гам, милости прошу. Пирогами угостим отменными.

* * *

Как-то Ольга Муралова столкнулась нос к носу с постаревшим и еще более обрюзгшим Тарасовым, который катил колясочку с младенцем.

– Какая прелестная у вас внучка! – восхитилась Оля.

– Дважды ошиблись, – пробурчал Тарасов. – Это не внучка, а сыночек!

Разговорившись, он поведал:

– Я, наконец, женился. Правда, из всех многочисленных вариантов я остановился на наихудшем: и сварлива, и грязнуля, и собой не хороша, и готовить не умеет. Но все ее прегрешения ничто в сравнении с ее главным достоинством: она – мать моего сокровища, все остальные женщины на свете – потенциальные мачехи.

– А вы оказались неправы: я все же вышла замуж за Муралова.

– Я во многом тогда оказался неправ.

– Но все же вам удалось распутать эту историю и отыскать бриллиант. Вас наверное, наградили за это дело.

– Что вы, награды и премии получило мое начальство, а я получил выговор за незаконное задержание иностранца. Спасибо вашему супругу, что он не накатал на меня жалобу. Тогда наказание могло быть и пожестче. Но, все равно, я доволен исходом дела.

Как всегда, всех удивил Кеша. Он, наконец, женился на Леночке и переехал жить в крошечную коммуналку к ее родителям, где держал в черном теле не только жену и детей, но и родителей супруги.

Все призывы матери вернуться домой и клятвенные ее обещания не вмешиваться в семейную жизнь сына успеха не имели. Амалия Карловна, лишившись объекта воздействия, упала духом, захирела и стала прихварывать! К счастью, ее выдвинули председательницей женсовета, и она с остервенением бросилась в эту работу с головой.

Отныне, все сколько-нибудь значимые события района, начиная от воинского призыва или аварии на соседней фабрике и кончая дракой в подъезде, не обходилось без ее деятельного участия.

* * *

Мураловы наконец собрались посетить Новгородский Десятинный монастырь, место зарождения их любви. Шли они душистым звонким майским утром по знакомой тропе вдоль Волхова и вдруг за поворотом увидели руины того, что когда-то было их прибежищем. Из надворных построек сохранились лишь здание гостиницы с трапезной, да жилой корпус келейниц. В гостинице для паломников устроили огромную коммунальную квартиру: запах кислых щей и кошачьей мочи оказался непереносим, и Мураловы отказались входить туда. Рядом высились горы мусора и нечистот с тучами мух и полчищами грызунов.

А вот келейный корпус поразил опрятностью и образцовым порядком. В нем разместили общежитие ремесленного училища. Зайдя в корпус, Мураловы неожиданно столкнулись со знакомым лицом: комендантом в общежитии служила бывшая старица Марфа, в миру Евдокия Петровна. Это она, несмотря на преклонный возраст не щадя живота своего, насмерть боролась за сохранность келейного корпуса.

– Несу послушание – передать монастырю его имущество в целости и сохранности, – сказала она Мурадовым.

В том, что монастырь будет восстановлен, она ни секунды не сомневалась. Так как освобождающееся на летние каникулы общежитие использовалось в качестве гостиницы, Евдокия Петровна пригласила супругов в отпуск в здешние раздольные края. Предложение показалось Мураловым заманчивым. Старушка рассказала, что насельницы монастыря разбежались кто куда: иные ушли в Финляндию в сохранившиеся там монастыри, другие приняли светский образ жизни. Две монахини приковали себя к дверям кельи, но их насильно освободили и увезли в психушку.

– Из всех насельниц только я да сестра Капитолина живем у монастыря, – заключила Марфа.

Мураловы решили навестить сестру Капитолину. Та жила в своем доме на окраине Новгорода с мужем – одноногим увечным солдатом. Несмотря на увечье, солдат оказался очень хозяйственным: дом и подворье были в полном порядке; работал он сантехником в ближайшей жилконторе. Семья, в которой кроме родителей было трое ребятишек, держала корову и птицу, имела огород и сад. Располневшая и похорошевшая Капитолина, а в миру Глафира Макаровна, обрадовалась гостям, накормила их свежим творогом со сметаной и картошкой с солеными грибками, да еще в дорогу ватрушек сунула.

Далее супруги решили навестить клуб, в котором когда-то обучали кружковцев. Клуб разросся и сиял свежей краской. Завклубом, узнав, что визитеры – зачинатели кружков, показал им витрину рисунков кружковцев, выставку поделок, а также награды и грамоты хорового, танцевального и драматических коллективов. Он настойчиво приглашал посетить вечерние занятия. Но Мураловы обещали побывать здесь не раз во время летнего отпуска и даже организовать мастер-классы.

И, наконец, они решили навестить собор, где Оля так долго пела на клиросе.

Вот и боярышник – тот самый, место их первой встречи. Разросся, заматерел, окружился хороводом молодой поросли.

Но собор являл собой жалкое зрелище. Искореженная металлическая дверь, которую пытались, но не могли унести, пустые глазницы выломанных окон, осиротевшая звонница, облезлый и провалившийся купол, на котором шелестела листвой стройная березка. Осторожно ступая по выщербленным и заваленным осколками кирпича ступеням, они пробрались внутрь храма. Картина открылась удручающая. От былого великолепия не осталось и следа.

Вместо позолоты и бесценной росписи стен – ободранная штукатурка с темными пятнами обнаженной каменной кладки, на полу – месиво из битых стекла, кирпича и штукатурки. Они уже собрались покинуть эту руину, как вдруг Оля почувствовала слабый, но устойчивый запах благовоний пропитавших в течение столетий кладку храма. Старик дышал! И повинуясь внезапному порыву, Оля запела:

«Христос воскресе из мертвых»...

Шла Пасхальная неделя. Шел 1935 год.

ЩЕПКИНА Надежда Владимировна