Текст книги "Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой."

Автор книги: Надежда Щепкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3. ПУЧИНА

Возвращаясь с работы, Катя весело и радостно приветствовала ожидавшего ее Шумилова.

– Кирилл Евсеевич, можете поздравить меня. Я, наконец, избавилась от несносной опеки Николая. Он уезжает.

– Похоже, он имеет на вас виды, – сказал Кирилл.

– Если это так, то шансов у него немного, – усмехнулась Катя.

– А я ведь вас не зря жду. Я хочу вас пригласить в оперетту. Вы любите оперетту?

– Я никогда не была, ни в опере, ни в оперетте. У нас в Таганроге хороший драматический театр, но музыкального театра нет. Приезжала с гастролями труппа Сансаганского и Зинковецкой, но они играли украинские музыкальные пьесы, такие как «Наталка Полтавка», кроме того, местный итальянец Мола организовал любительский симфонический оркестр и летними вечерами давал бесплатные концерты в городском саду. На эти концерты сходилась местная интеллигенция, как на праздник. Вот таков мой скромный музыкальный опыт.

– Тогда тем более Вам надо воспользоваться моим предложением. Спектакль этот особенный. С гастролями из Москвы приезжает замечательная опереточная актриса Зинаида Леопольдовна Светланова. Мало того, что она изумительно хороша собой, она обладает голосом, достойным лучших оперных театров, а танцует, как профессиональная балерина. И сверх того – она талантливая драматическая актриса. Светланова произвела революцию в оперетте, сумев поднять второсортное, пошленькое до вершин классического искусства. Короче, я с трудом достал два билета на «Сильву» и прошу Вас составить мне компанию.

Пропускать занятия было нельзя, близилась экзаменационная сессия, но предложение оказалось столь заманчиво, что Катя с радостью согласилась.

Возвращаясь домой в сопровождении Кирилла, Катя, занятая впечатлениями о ярком спектакле, не сразу заметила странное поведение своего спутника. Хмурый, сосредоточенный, он хриплым прерывающимся голосом отвечал невпопад, опустив голову и не глядя на девушку.

– Что с Вами Кирилл Евсеевич? – спросила Катя с тревогой.

– Мне что-то не по себе, Катюша. Можно я зайду к Вам?

– Конечно, заходите, пожалуйста, – заторопилась Катя, тщетно впопыхах пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Кирилл бесцеремонно оттолкнув ее, выхватил из рук ее ключ, открыл замок и буквально втащил растерянную Катю в прихожую.

Что было потом, Катя плохо помнила и осознавала. Она не поняла, как она оказалась в постели, как была сорвана ее одежда, как огненные поцелуи покрывали ее лицо, потом шею и грудь, потом все ниже и ниже...

У нее не было ни сил, ни желания вырваться из этого бешеного водоворота – она целиком отдалась его стихии. Как во сне, она не могла пошевелиться, поднять руку... И когда Кирилл яростно вторгся в ее лоно, где-то в глубине сознания мелькнула мысль: «Так вот как это бывает!» – мелькнула и скрылась, оставляя место беспамятству.

Позже, лежа рядом с уснувшим Кириллом, придя в себя и немного успокоившись, она поняла, как изменилось ее отношение к этому человеку. Она вдруг поняла свое право на него и свою власть над ним.

Проснувшийся Кирилл, взглянув на часы, заторопился домой.

– Прости Катюша, мне надо непременно быть дома. Я потом объясню тебе свои обстоятельства.

Катя попыталась встать, чтобы проводить его, но Кирилл почти насильно удержал ее в постели.

– Нет, дорогая, тебе сегодня надо остаться в постели. Я там немного поранил тебя. Очень больно было?

– Я была так взволнована и испугана, что ничего не заметила.

Уходя, он поцеловал теплую розовую ладошку Кати.

– Это чтобы никто никогда не целовал тебя кроме меня. Примета такая есть, – заметил он смеясь.

Глава 4. НАВАЖДЕНИЕ

Александр Леонидович поручил Кате пригласить к нему на совещание руководителей отделов. В то время, как она выполняла это поручение, в приемную вошел Шумилов. Катя радостно вскочила ему на встречу.

– Здравствуй, Кира! – воскликнула она, и вдруг язык буквально примерз у нее к небу.

Ледяной взгляд, ледяной тон, подчеркнуто официальное обращение было как пощечина.

– Екатерина Дмитриевна! Выясните, когда Александр Леонидович сможет уделить мне время по неотложному вопросу и передайте его ответ моему секретарю.

Сказав это, он удалился – холодный, бесстрастный, недосягаемый.

Катя была потрясена. Неужели он так скоро разлюбил ее. А может быть, и не любил совсем? О любви ведь не было сказано ни слова. Значит, она оказалась просто игрушкой для забавы! Слезы непроизвольно катились из глаз бедной девушки, и Катя никак не могла их сдержать.

Она не могла сосредоточиться на выполнении поручений Баранова и вызвала его крайнее неудовольствие. Тот уже хотел сделать ей выговор, но заметил красные глаза и распухший нос. Тогда Александр Леонидович отправил девушку домой, приводить себя в надлежащую форму.

Дома Катя дала волю слезам. Наплакавшись в мокрую подушку, она свернулась калачиком и незаметно уснула. Проснулась Катя оттого, что кто-то тихонько гладит ее по голове. На кровати, нагнувшись над ней, сидел Кирилл.

– Бедная девочка, наплакалась, вон вся подушка насквозь промокла.

– Ты разлюбил меня? – прошептала она.

– Я не могу разлюбить тебя, сколько бы ни старался. Я не могу наглядеться на тебя, не могу надышаться запахом твоих волос, напиться нектаром твоих губ, насладиться бархатом твоей кожи. Ты хоть и маленькая, но все же женщина. Ты не можешь не чувствовать, что я без памяти в тебя влюблен. Я хотел объяснить тебе нашу ситуацию, но не успел, и заставил тебя страдать. Прости меня. Слушай внимательно. Мы не должны афишировать наши отношения на работе по двум причинам.

Во-первых, это очень важно для тебя: ты помнишь, как твой начальник сокрушался по поводу того, что ты молода и хороша собой, и, того и гляди, выскочишь замуж? Не будем до времени огорчать старика, тем более что у него сердчишко пошаливает.

А во-вторых, это важно и для меня. У меня, Катюша, очень больна мама. Врачи борются за ее жизнь. Малейшее волнение ей противопоказано. А известие о том, что у меня есть невеста, страшно огорчит ее.

Дело в том, что она чуть ли не с моего детства мечтает женить меня на дочери своей закадычной подруги. Некоторые сотрудники нашей конторы бывают у нас дома, и если о наших отношениях будет известно на работе, то это станет известно и в моей семье. Конечно, рано или поздно нам придется открыться, но это будет возможно тогда, когда мама поправится. Надеюсь, это будет скоро.

А теперь – вытри слезы и улыбнись. Знаешь, то, что мы живем врозь, имеет и некоторые положительные стороны, по крайней мере, для тебя. Тебе не надо готовить мне обед, стирать мои рубашки...

– Но я хочу готовить тебе пищу, стирать твое белье, смахивать пылинки вокруг тебя, – горячо прервала она его. Я умираю от ревности, когда сознаю, что какая-то другая женщина делает это вместо меня!

– Но это будет серьезно мешать твоей учебе. Ты должна завершить свое образование, – остался всего-то какой-то год. Вот, что мы с тобой сделаем. В сентябре оба возьмем отпуск и закатимся на юг, к морю. Там мы будем всецело принадлежать друг другу.

Катя оживилась:

– А давай мы поедем к моим родителям в Таганрог! Там теплое ласковое Азовское море, в сентябре купальный сезон в разгаре. А какие там арбузы и дыни! А какая там вкусная рыба и как ее много!

– Неплохая идея. У нас будет еще много времени обсудить все досконально.

Их встречи стали регулярными. Кирилл был по-прежнему нежен и внимателен к подруге. Катю немного огорчало, что их посещения общественных мест полностью прекратились. Она с грустью вспоминала их интеллектуальное общение в начале их знакомства. Это было так ново и интересно! Хотя новый характер их отношений имел для Кати свою прелесть.

Однажды она ждала Кирилла в своей комнате, а тот запаздывал. Не зная, чем занять себя, Катя взяла какой-то роман, но чтение не развлекло ее. Она прилегла на кровать и незаметно уснула. Проснулась Катя с ощущением счастья: он был рядом, он целовал ее. Она вскочила с постели.

– Пойдем пить чай, я все приготовила.

– Чай мы будем пить потом, – возразил Кирилл, расплетая ее косу и зарывая свое лицо в волнах густых, душистых волос.

Потом они пили чай с медом, привезенным из Ораниенбаума и с печеньем, которое принес Кирилл.

Раздался стук в дверь и в комнату, не дожидаясь ответа, влетела соседка, Амалия Карловна, дама решительная и деятельная. Зорким глазом она отметила измятую постель, распущенные волосы Кати, небрежность в одежде ее гостя. С чуть заметной иронической усмешкой соседка извинилась за вторжение и заявила:

– Утром, в Ваше отсутствие принесли депешу, я ее приняла и поручила сыну отдать ее Вам, как появитесь. А он забыл. Вот, возьмите.

Дождавшись, когда соседка покинет комнату, Катя вскрыла депешу. В ней сообщалось, что завтра в 7 часов 30 минут пополудни приезжает Сергей. Просит на вокзале его не встречать, но быть дома, – нужна помощь.

– Браво! – кричала Катя. – Наконец-то!

Кирилл задумчиво ходил по комнате.

– Катя, ты собираешься рассказать Сергею о наших отношениях?

– Непременно! У нас с братом нет секретов.

– А вот этого делать и не следует. Он не поймет наших обстоятельств и потребует в самой категоричной форме, чтобы мы либо поженились, либо перестали встречаться. Но сейчас мы не можем сделать ни того, ни другого. Неизбежен тяжелый конфликт с непредсказуемыми последствиями. Так что, давай пока промолчим до тех пор, пока обстоятельства изменятся.

– Но ведь это значит, что мы не сможем встречаться ни у тебя, ни у меня!

– Об этом я позабочусь, – возразил он, целуя Катю на прощание.

Вечером другого дня в дверях стоял мужик в треухе и в овчинном тулупе, в котором Катя с трудом узнала брата. За ним скромно жалась у дверей тщедушная фигурка девушки в черной рясе, укутанная в толстую пушистую шаль.

– Здорово, сестричка! Ну, как тебе мой наряд? Я ведь летом уезжал, не думая, что задержусь надолго. Постой, постой! Да ты ли это? Тебя и не узнать, – похудела, похорошела-то как! Красавицей стала. Подумать только, – мы в Таганроге тебя чуть ли не дурнушкой считали, мать вздыхала, что тебя замуж никто не возьмет. Случилось что-нибудь?

– Случилось, – улыбнулась Катя. – Я все тебе потом расскажу... У меня новая интересная работа, – спохватилась она, вспомнив предостережения Кирилла. А сейчас познакомь меня с твоей спутницей и позволь ей пройти в комнату.

– Это, Катюша, мой друг, – специально говорю «друг», а не «подруга» или «подружка», – эти слова имеют несколько фривольный оттенок. Она – бывшая послушница Десятинного монастыря, которую я умыкнул с тем, чтобы помочь ей устроиться в Питере в светской жизни. Зовут ее в миру Ольга Федоровна, Оля. А проходить нам в комнаты лучше не стоит. Вокзалы и поезда кишат насекомыми. Так что организуй ей горячую ванну, да прокипяти одежду. То же самое я проделаю у Николая.

– Николая нет в Питере, он в Швеции, на выставке.

Сергей задумался.

– Это несколько усложняет дело. Впрочем, любезнейшая Домна Матвеевна не даст пропасть. Собери-ка ты мне бельишко и с Олей поделись своим добром, после разберемся.

– Я все сделаю. Мы с Олей тут справимся сами, ты только принеси снизу побольше дров из нашей поленницы.

– Это твоя невеста? – заговорщическим тоном спросила Катя, провожая брата до дверей.

– Мечтаю, но боюсь, что напрасно.

Когда утром Оля проснулась, в квартире никого не было. На столе лежала записка: «Убежала на работу. Пшенная каша и молоко на кухне. Как пользоваться керосинкой – обратись к соседке напротив на лестничной клетке, – ее зовут Амалия Карловна. Она очень любезная дама и с удовольствием поможет тебе. Вернусь вечером». Оля вышла на кухню, вымылась ледяной водой, благо монастырская жизнь приучила ее к этому. В этот момент, без приглашения явилась Амалия Карловна. Эта решительная дама имела обыкновение ходить таким образом, что сначала публике являлись ноги, затем живот, и только в последнюю очередь, голова. На этот раз усеянная папильотками. Строго говоря, имя при крещении эта дама получила несколько иное: ее звали Акулиной, но она так давно сменила это неблагозвучное имя на красивое заграничное «Амалия», что никто из знакомых и подумать не мог о подлоге. Что касается отчества, то его также пришлось сменить: «Карповна» никак не сочеталось с «Амалией». Поэтому она переделала его на «Карловна». Бедняга не подозревала, какие неприятности эта невинная хитрость принесет ей впоследствии.

Глубочайшим убеждением Амалии Карловны было то, что любое дело без ее руководства или хотя бы участия обречено на провал. Жертвой этого убеждения оказался ее единственный сын, тихое безвольное существо, которому было уже много за тридцать, а он все никак не мог устроить свою личную жизнь. Попыток было множество, но все они оканчивались примерно одинаково. Новую избранницу Амалия Карловна принимала с распростертыми объятиями, но малейшая инициатива с ее стороны пресекалась немедленно и категорично. Если все-таки каким-то чудом молодой жене удавалось что-то совершить, все срочно переделывалось самой Амалией Карловной с противоположным результатом. Невестки выдерживали не долго: от трех дней до трех месяцев. Три месяца – это был рекорд: бедняжке просто некуда было уйти.

Впрочем, Амалия Карловна была добрейшим существом, и бьющую через край энергию она подчас расходовала на пользу ближнему. Вот и сейчас, она пыталась втолковать Оле, как лучше и безопаснее разжечь керосинку. Оля с мягкой улыбкой пыталась убедить соседку, что она имела дело с таким монстром, но та заявила, что делать надо совсем по-другому.

– Это Катино платье на Вас таким мешком сидит? Давайте-ка мы им сейчас займемся.

Она принесла ножницы, нитки и иголку, раздела Олю и принялась колдовать над ним, одновременно выпытывая у Оли ее планы.

– Я могу давать уроки музыки, французского языка и русской литературы, но боюсь, что мое прошлое монашество закроет мне двери школы. Так что остается только надеяться на частные уроки. Хорошо бы устроиться петь в каком-нибудь хоре: я ведь в монастыре была регентом, а в местном доме культуры организовала хор народной песни.

– Постойте-ка! Я вчера прочла афишу, в наборе солистов в государственную капеллу. Кеша, Кеша! – прокричала она через дверь сыну. – Сбегай-ка на угол, там висит афиша о наборе в капеллу, ты сорви ее и принеси сюда, да так чтобы адрес не повредить!

– Как Вам понравилась наша Катя? – поинтересовалась Амалия Карловна.

– У Сергея Дмитриевича очаровательная сестричка.

– Сестричка! – ехидно усмехнулась соседка. – Это он всем нам зачем-то вкручивает, будто она ему сестра, но мы-то все знаем, что она ему не то жена, не то любовница. Правда, пока он в отъезде был, она ему здесь таких естественных рогов наставила... Ну, да это его дело, пускай сам разбирается. Мое дело сторона.

Пришел Кеша с афишей, которую Оля внимательно изучила.

– Непременно надо попытаться.

– Милочка! Ну кто же теперь носит такие длинные волосы? – щебетала Амалия Карловна. – С этой прической Вы выглядите совершенной провинциалкой. Дайте-ка я Вас подстригу по-модному, – добавила она, позванивая ножницами.

Оля взмолилась:

– Амалия Карловна, голубушка, с модной прической придется повременить. Может случиться так, что мне придется петь не в светском, а в церковном хоре и тогда, согласитесь, модная прическа будет не к месту. Если меня примут в капеллу, тогда я непременно обращусь к Вас за советом.

Приход Сергея прекратил попытки Амалии Карловны отхватить Олины кудри.

– Оленька, мы сейчас отправляемся смотреть комнату, которую тебе сосватала Домна Матвеевна. Кстати, проверь, высохла ли твоя ряса. Домна Матвеевна прислала тебе белую теплую пуховую шаль, так что не замерзнешь. А потом походим по магазинам, подберем тебе кое-какую одежду.

Амалия Карловна тут же собралась сопровождать их, уверяя, что без ее совета никак не обойтись. Сергею с великим трудом удалось отделаться от добровольной помощницы.

Позже, Оля жаловалась Сергею:

– Если бы ты не поторопился, она бы меня остригла. В монастыре удалось избежать пострига, а здесь чуть не попалась.

– Она и Кате чуть было не отрезала косу, пока я не объяснил ей, что терпеть не могу стриженых девчонок.

Глава 5. СНОВА ЭРМИТАЖ

Сергей поспешил в Эрмитаж представить отчет о своей служебной командировке и определиться с судьбой переданной ему иконы.

Александр Николаевич Бенуа встретил его внешне приветливо, однако во взгляде и тоне ощущался холодок. Сергей представил письмо архимандрита с благодарностью за выполненную работу, справки следственных органов о причинах задержки Муралова в качестве свидетеля обвинения и подробный отчет Сергея о его действиях, связанных с иконой.

Когда речь зашла о передаче иконы на хранение Эрмитажу, взгляд и тон директора стали ледяными.

– Вы поступили опрометчиво, Сергей Дмитриевич, принять для передачи Эрмитажу эту вещь без согласования со мной. Я не могу принять ее по многим причинам, главная из которых – икона не может быть экспонатом, поскольку она является вещественным доказательством, а следствие, как я понимаю, еще не закончено. К тому же нет необходимости засорять кладовые Эрмитажа экспонатами столь малой художественной и материальной ценности.

– Но я надеялся, что Эрмитаж обратится в следственные органы с просьбой вернуть в оправу иконы драгоценный камень ... – попробовал возражать Муралов.

– А почему я должен обращаться с официальным заявлением о пропаже камня? Ведь все, что я об этом знаю, я выяснил из рассказа частного лица, то есть Вас, Сергей Дмитриевич. Согласитесь, что этого явно недостаточно для ответственных действий.

– Что же мне делать с этой иконой? – пробормотал растерянный Муралов.

Глаза директора немного потеплели.

– Вам придется обратиться в уголовный розыск с заявлением о пропаже бриллианта. Возможно, они примут дело к производству, в чем я сильно сомневаюсь. Если примут – отдайте им икону, оформив соответствующий документ. Если нет – тогда я немного помогу Вам связаться с иерархами церкви. Уж они-то от нее не откажутся: икона, по их мнению, чудотворная. Не забудьте составить акт передачи и в этом случае.

Сергей собрался было покинуть кабинет директора, когда тот задержал его.

– У нас с Вами предстоит один неприятный разговор, Сергей Дмитриевич. Но избежать его не удастся. А раз разговор неизбежен, чем скорее мы покончим с этим делом, тем лучше. Во время Вашего длительного отсутствия Ваши обязанности начальника реставрационной мастерской временно исполнял Корнеев... Взялся он за это дело с жаром, и многое успел сделать, он наладил хорошие деловые отношения с коллективом, его там любят и уважают. Сейчас я должен приказом вернуть Вас на должность начальника, а Корнеева к исполнению обязанностей рядового реставратора. Последствия этих действий очевидны: дела в мастерской на время передачи затормозятся, в коллективе возникнет напряженность, даже конфликты, да и обижать толкового работника как-то не хочется.

С другой стороны, юридически я не могу поступить иначе: Вы вернувшийся из командировки начальник мастерской. Как вы сами представляете выход из этой коллизии?

– Александр Николаевич! Я сам хотел просить Вас освободить меня от этой должности. Не лежит у меня душа к административной работе. Я вижу свою перспективу в том, чтобы осваивать тонкости техники и технологии реставрационной работы, совершенствовать эту технику и технологию, возможно, написать научную работу по этой тематике. В идеале моя мечта – стать уникальным реставратором, которому доверят бесценные полотна.

К тому же – я ведь еще и художник. Через пару месяцев Общество поощрения художников организует в Русском музее выставку-продажу произведений молодых художников. Мне надо закончить к этому сроку начатую еще до отъезда картину. Административная работа будет всему этому мешать. С другой стороны, реставрационной работы сейчас в Эрмитаже очень много, и хороший реставратор Вам будет кстати.

– Я рад, что эта сложная ситуация разрешилась к нашему взаимному удовольствию. Вы не откажете написать заявление по этому поводу? И не могу не позавидовать Вам. Я сам хотел бы заниматься только искусствоведческими вопросами, а вот видите – приходится заниматься делами, далекими от искусства.

Глава 6. СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Следователь Петроградского Губернского угрозыска Платон Прокофьевич Тарасов задумчиво вертел в руках икону, периодически поглядывая на сидящего напротив Муралова с таким выражением, будто ему принесли на завтрак что-то очень невкусное и даже отвратительное.

Был он профессионал высочайшего класса, накопил опыт еще с дореволюционных времен. Начальство ценило его как отличного сыщика, но не любило и даже слегка побаивалось его за резкость и непредвзятость суждений, за неуживчивый нрав и вечное брюзжание. Сложные отношения у него были и с коллективом – высокомерие и насмешливость раздражали сослуживцев. Тем не менее, когда следствие по какому-либо делу заходило в тупик, его всегда приглашали на совещание. Он сидел важный и насмешливый, изредка задавал вопросы и бросал реплики брюзгливым тоном. И зачастую именно эти реплики оказывались ключом к решению задачи. Зато в отпуске неуживчивый Платон Прокофьевич оказывался в самое неудобное время, премии и награды обходили его стороной. Но следователь относился к этому спокойно, даже пренебрежительно. Он любил свою работу до самозабвения, а раскрытие сложного, запутанного дела доставляло ему почти физическое наслаждение.

Был он холост и одинок, и сам выполнял немудрые хозяйственные обязанности. Как-то, еще до революции, Платон Прокофьевич пригласил вести свое хозяйство опытную экономку, но вскоре вынужден был отказаться. Его раздражал запах кухни, разносившийся по всему дому, идеальный порядок на его письменном столе и в гардеробе, при котором он не мог найти ни нужной бумаги, ни чистых носков, ни галстука. Да и присутствие постороннего человека в доме угнетало. Тем не менее, по мере того, как все больше седины поблескивало на висках, все чаще мелькала мысль, что после его смерти не останется частицы его плоти – родного дитяти. Попытки создать семью были неоднократны, но все они неизбежно кончались провалом. Причины были разные, но результат всегда один.

Но вот, наконец, казалось бы, судьба Платона Прокофьевича решилась, он познакомился с потерявшей ребенка вдовушкой, которая очень пришлась ему по душе.

Несмотря на свою тяжкую судьбу, Антонина Семеновна не утратила жизнерадостности и веселого задора. Была она молода, хороша собой, в меру дородна, чистоплотна и хозяйственна. Отличительной чертой ее характера была необыкновенная душевность, доброта и умение расположить к себе. Была она хлебосолкой, любила и умела угостить людей. Но существовал у Антонины Семеновны, с точки зрения Платона Прокофьевича и изрядный недостаток – бесчисленное количество родни, включая ватагу вечно голодных босоногих ребятишек. По этому поводу Платон Прокофьевич выставил категорическое требование: никакой родни в его доме не должно быть. Стал наш холостяк уже подумывать о свадьбе. Увы, чрезмерная доброта и хлебосольство Антонины Семеновны сыграли с ней злую шутку. Однажды, вернувшись домой во внеурочное время, он застал картину, приведшую его в ярость. В кухне, вокруг стола сидело около десятка мальчишек и девчонок, уплетавших огромные куски сайки, щедро смазанные сметаной и посыпанные сахарным песком, и прихлебывавших горячий чай с сахаром вприкуску. Хозяйка стояла тут же, подперев щеку рукой и умильно наблюдая за пиршеством.

Платон Прокофьевич, не говоря ни слова, проследовал в свой кабинет. Антонина Семеновна быстро выпроводила собравшихся, снабдив их на дорожку добавочной порцией сайки, а сама на цыпочках отправилась в кабинет на расправу. Расправа была короткой и жесткой.

– Антонина Семеновна, Вы обманули меня, и наши отношения поэтому прерываются. Завтра вся эта орава разнесет мой дом, послезавтра Вы пригласите в дом какого-нибудь страждущего и наставите мне рога, а позже я буду растить чужого ребенка. Я не могу это допустить. Прощайте. Я сейчас ухожу на службу и через два часа вернусь. К этому времени Вас не должно быть в моем доме.

– Платоша, – взмолилась она, – клянусь, это никогда больше не повторится. Как же я буду жить без тебя? Ведь ты приклеен к моему сердцу.

Но он остался неумолим. Уходя, он слышал, как женщина рыдала за дверью.

Так к моменту нашей встречи со следователем он оставался холост и одинок. Выясняя обстоятельства исчезновения бриллиантов, Платон Прокофьевич никак не мог решить – стоит ли брать это дело к производству. С одной стороны, слишком мало шансов раскрыть его – время упущено, главный подозреваемый исчез, и возможность найти его призрачна. А за «глухаря» начальство по голове не погладит. Но с другой стороны, вернуть в казну драгоценность огромной стоимости – необыкновенная удача. И он решил рискнуть.

– Расскажите-ка мне, как Вы впервые увидели оправу иконы с бриллиантом.

– Ее принесли из ризницы по приказу игуменьи.

– Вы держали икону в руках, следовательно, Вы можете сказать, был ли в тот момент бриллиант подлинным, или это был страз.

– Я впервые увидел кулон с бриллиантом на портрете младшей княгини Запрудской. В натуре я эту вещь не видел. Но когда я увидел кулон в окладе иконы, то был занят одной мыслью: как эта вещь могла попасть в Десятинный монастырь. К тому же все мое внимание было приковано к иконе, – ведь именно с ней мне предстояло работать. Так как у меня не было ни условий, ни желания хранить ненужную мне ценную вещь, я снял оклад и передал его на хранение старице. Таким образом, я не могу утверждать, был ли там драгоценный камень или страз.

– Когда Вы снимали оклад, кто-нибудь при этом присутствовал?

– Нет, я был один. Я снял оклад, завернул его в холст, перевязал бечевкой и в таком виде передал его старице.

– Кто монтировал оклад после реставрации иконы?

– Я монтировал.

– Когда Вам вернули оклад, у Вас не было впечатления, что узлы завязаны не так, как Вы их вязали, что упаковка была нарушена?

– Нет, у меня такого впечатления не было, хотя я должен сознаться, что не заострял на этом внимания.

– Кто-нибудь присутствовал при распаковке и монтаже оклада?

– Нет, я был один.

– Не было ли каких-либо царапин и повреждений, связанных с заменой камня на страз?

– Нет, не было. Это можно видеть и сейчас, икона у Вас в руках.

– А как семейная реликвия князей Запрудских попала в новгородский монастырь?

– Говорят, княжна в конце революции приехала из Финляндии, специально чтобы забрать реликвию. После всяких злоключений, связанных с неудачной попыткой достичь своего новгородского имения, она попала в Десятинный монастырь и отдала реликвию игуменье в обмен на разрешение остаться в монастыре.

– Говорят... Вы что же, не встречались в монастыре с княжной? Ведь Вы пробыли в монастыре более полугода!

– Да нет... – схитрил Сергей. – Мое общение с монастырскими обитателями ограничивалось старицей Марфой и матушкой игуменьей. Кроме того, монахиня меняет свое мирское имя на новое.

– Но Вы говорите, что видели портрет княжны. Значит, Вы могли узнать княжну в лицо, – заявил Тарасов, глядя в лицо Сергею с насмешкой и недоверием.

– Моя мастерская находилась в дальнем углу монастырского двора, подальше от сестринских келий, и разглядывать лица сестер мужчине не подобало, – оправдывался Сергей.

– Но, может быть, реликвия изначально была не бриллиантом, а подделкой?

– Я достоверно знаю, мне говорил об этом сам князь, что драгоценность была застрахована, а перед страховкой подверглась экспертизе специалистов. Вещь была застрахована на астрономическую сумму. Сейчас страховой компании нет, но можно, мне кажется, найти людей, которые в ней работали, а заодно экспертов, которые оценивали стоимость камня.

– Вот этим я в первую очередь и займусь. Надо узнать, а был ли камень... Вы говорите, что первый раз икона пропала, когда ее стащила паломница Тася за день до приезда конфискационной комиссии, и что она вернула икону через три дня после этого. Как Вы думаете, зачем она это сделала?

– Официальная монастырская версия, – ясновидящая спасала чудотворную икону от осквернения. Но я думаю, более реально предположить, что она узнала: в Юрьевском и других монастырях уже изъяли ценности. Узнать это, у нее были возможности: она часто бывала в городе. Выдать себя за ясновидящую Тасе было выгодно: ее выселяли из монастыря. А после того, как она получила статус «ясновидящей», опасность изгнания миновала. Более того, она получила разрешение покидать монастырь в любое время суток якобы для сбора целебных трав. Я вообще считаю, что Тася не совсем то, за что себя выдавала. Хотя, с другой стороны, – и рубище, и вши, и цыпки на босых ногах были вполне достоверны.

– А почему Вы считаете, что она не странница и не ясновидящая?

– Однажды поздно вечером я гулял вдоль берега реки и услышал голоса спорящих. Светила луна и я узнал Тасю, которая властно требовала что-то у красноармейца из соседней части, а тот буквально умолял отпустить его. Я разобрал только одну фразу: «Потерпите. Остался всего месяц». Об этом я известил игуменью и посоветовал ей присмотреть за Тасей.

– А какое значимое событие ожидалось через месяц?

– Насколько я помню, ожидался какой-то большой религиозный праздник. И вскоре после этого произошел пожар и гибель Таси.

– Почему Вы считаете, что погибла именно Тася?

– Это не только я считаю, это следственные органы Новгорода сделали такое заключение. Труп опознать было невозможно – он сильно обгорел. Но был опознан не догоревший башмак Таси, из той пары, что выданы ей в монастыре, и тяжелый медный нательный крест, принадлежавший ей. Позже, когда безуспешно пытались найти следы оклада иконы, нашли еще металлическую пуговицу, в которой келейница признала застежку исподнего белья игуменьи. Следователь решил, что поскольку на пуговице был оттиснут религиозный сюжет, Тася могла ее выпросить, найти или просто стащить у Матушки и сохранить как святыню.

– Какое заключение сделано о причинах пожара?

– Были две версии. Сначала решили, что это поджог – ворота сгоревшего с Тасей сарая были подперты мощным бревном. Но остановились на варианте с несчастным случаем, считая, что бревно упало с горящей кровли и заперло ворота случайно. Однако я считаю, что следователь намеренно упростил себе задачу, чтобы поскорей закрыть дело. Ведь если бы бревно упало с горящей кровли, на нем непременно должны были остаться следы огня, чего на самом деле не оказалось.

– Как Вы думаете, могла Тася одна, либо с подельником подменить камень на страз?

– Нет, это исключено. За три дня изготовить страз такой сложности невозможно, а других возможностей у нее не было.

– Что Вы думаете о пропаже игуменьи?