Текст книги "Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой."

Автор книги: Надежда Щепкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 6. ОСВОБОЖДЕНИЕ

Через несколько дней похудевший, заросший обильной щетиной и пропахший неистребимым запахом застенок, Сергей Муралов оказался в объятиях сестры и друга. Опустим сцену долгожданной встречи, радостную суету и всплески восторга при встрече близких людей, которая была особенно яркой, ибо люди эти были молоды, здоровы и очень дружны.

Дорогим подарком для Сережи оказалась копия портрета Ольги в бальном платье с кулоном, которую ребята выставили на самом видном месте. Впрочем, подарков было много. Так как близилось Рождество, нарядили елку с самодельными украшениями. Постаралась и Домна Матвеевна, соорудив особый многосекционный пирог с разнообразными начинками, начиная от рыбы и грибов и кончая брусникой и яблоками.

Порадовался Сергей и подросшей племяннице – оставлял он крошку-несмышленыша, а встретил самостоятельно топающего бутуза. Правда, для начала, увидев такого волосатого незнакомого дядьку, Настя со страху заревела в голос.

Остановившись у портрета Ольги, Сергей шепнул:

– Оля знает, что я на свободе?

– Нет, мы это оставили для тебя. Сам ей скажешь.

Сергей рванулся было к двери, но Катя вовремя его задержала:

– Погоди, помойся, побрейся, выветри запах каземата – тогда уж иди на свидание. Мало того, что племянницу напугал до полусмерти, хочешь невесту довести до обморока? Завтра пойдешь. А сегодня ты наш. Будем говорить, и говорить, и снова говорить, будем смотреть на тебя – не насмотреться.

– Мне еще завтра надо к ребятам в мастерскую нагрянуть. Коля говорит, что они там вопреки правилам меня не уволили и ждут на работу.

– Они много сделали, чтобы освободить тебя. Не забудь сказать им спасибо, – добавила Катя.

Утром Сергей встал ни свет ни заря, тщательно умылся, причесался, нагладил брюки, начистил башмаки, заново, особо тщательно побрился и, не дожидаясь пока встанет Катя, без завтрака улизнул из дому. Подойдя к дому, где жила Оля, он взглянул на ее окно: в окне горел свет.

– Значит, встала.

Он подождал еще немного и постучал в заветную дверь. Впустила его соседка. Подождав еще немного у Олиной двери, он постучал негромко и несмело. Дверь тотчас отворилась, и вышла Оля при полном параде, видимо, готовая идти на спевку. Увидев Сергея, она отшатнулась, лицо ее выражало не радость, а крайнее недоумение. Волнуясь, он не заметил этого несоответствия.

– Оля, я свободен! Недоразумение разъяснилось. Оказывается, бриллиант подменил на страз твой жених Крюгер. Николай нашел ювелира, которому Крюгер заказал страз.

Брови Ольги, которые и без того были высоко подняты, поползли еще выше, и она заявила убийственно-ледяным тоном:

– Этого не может быть. Настоящий аристократ во многих поколениях не может быть вором.

Сергей отскочил, будто его ударили по лицу:

– Как? По-твоему, немецкий аристократ во многих поколениях не может быть вором, а русский интеллигент – может? Ну, знаешь, меня никто еще так не оскорблял! – и он стремительно выскочил вон.

Сергея совсем не тянуло возвращаться домой: Катя непременно устроит ему допрос, на который не хотелось сейчас отвечать. Он брел по улицам, поверженный, оскорбленный. Но тело, независимо от сознания, праздновало свое освобождение. Щеки радовались от редких снежинок, таявших при соприкосновении с теплой кожей, а легкие, уже привыкшие к затхлой атмосфере каземата, жадно глотали свежий ветер с Невы. Он шел широким размереннььм шагом, инстинктивно наслаждаясь свободой движений, которой был лишен в тесной камере. Глаза после полумрака застенков щурились от яркого света.

Постепенно эти радости притупили душевную боль и, осознав, что он находится недалеко от Эрмитажа, Сергей решил зайти к ребятам в реставрационную мастерскую. Там его встретили шум, гам, всплески восторга, дружеские объятия. Немного погодя кто-то сказал:

– Слушай, Сережа, позвони по внутреннему Александру Николаевичу, он просил, чтобы ты позвонил, как появишься.

Голос директора звучал приветливо и ободряюще:

– Сергей Дмитриевич? Сережа? Зайди-ка ко мне на минутку. Надо потолковать.

Бенуа встретил Сергея сердечно, пожал ему руку, осведомился о здоровье.

– Ну, какова она, тюремная баланда?

– Терпимо. Побольше бы ее, – было бы не так грустно.

– Сергей, мы тут все с самого начала знали, что ты невиновен: не может человек творческий, увлеченный разменять свой талант на какие-то камешки. Мы оставили тебя в штате, рабочее место тебя ждет. Тебе, наверное, хочется погулять на воле недельку-другую – я могу оформить тебе очередной отпуск.

– Спасибо, Александр Николаевич, и за доброе слово, и за предложение отдохнуть. Но я истосковался по любимой работе, по своему коллективу – и если Вы не возражаете, я приступлю к работе немедленно. Да и деньги нужны: пока я сидел, сестра с ребенком жили в долг. Надо долги отдавать.

– Не только не возражаю, а очень рад. Работы – море разливанное. Так что засучи рукава и за дело.

Беседа с директором была как бальзам на раненую душу Муралова. Вернувшись домой, Сергей снял портрет Ольги и поставил лицом к стене.

Глава 7. ПРИМИРЕНИЕ

Леокадия Раскина не заставила долго ждать себя с визитом. Она была представлена Сергею в качестве главной спасительницы. Пока хозяева хлопотали, организуя небольшое чаепитие с ванильными коржиками, которые Катя напекла ради выходного дня, Лика отправилась навестить Настеньку – и застыла в восхищении. Во– первых, теремок, несмотря на передряги, нисколько не потускнел. А во-вторых, Настенька уверенно стояла на ножках и радостно приветствовала гостью.

Мирное чаепитие было в разгаре, когда раздался звонок и в комнату с кульками и свертками ввалился Николай и Сенечка.

– Лиля! – воскликнул Сенечка, увидев столь неожиданно свою бывшую невесту.

Лика вскочила, будто ее ударили током, и бросилась к выходной двери. Катя поспешила за ней.

– Я считала тебя подругой, а ты – предательница! – задыхаясь от волнения, обиды и слез кричала Лика. – Ты воспользовалась моим доверием, устроила мне ловушку!

– Не горячись, Лика, – урезонивала ее Катя. – Выслушай меня. Даю тебе слово, что я не знала, что Николай приведет Семена. А Николай не мог знать, что у меня в гостях ты. Поэтому эта встреча произошла случайно. А может быть и не случайно. Ты ведь верующая – это Господь, зная твое предназначение, дал тебе шанс стать женой и матерью. И еще Господь дает тебе шанс познать благодать прощения. Вспомни притчу о жене Лота, которая оглянулась назад и превратилась в соляной столб. Смотри с надеждой в будущее и станешь счастливой.

И не давая опомниться растерявшейся Лике, она добавила:

– На, возьми фартук, пошли на кухню. Эту ораву накормить надо, мои коржики их никак не устроят. Посмотрим, что они притащили. Так, корюшкой и селедкой займусь я, а ты сооруди какой-нибудь салат. Сережку мы сейчас пошлем в подвал за соленьями-маринадами.

Когда стол был накрыт, и на нем появилась пара бутылок вина, внезапно возник сосед Кеша. Его мамаша ушла к приятельнице, а Кеше взгрустнулось дома одному. Вот он и заглянул на огонек.

– О! Здесь есть над чем поработать! – восхитился Кеша – и без приглашения уселся за столом рядом с Ликой, взяв на себя роль тамады.

Когда все тосты иссякли, все было съедено и выпито, решили всей гурьбой идти играть в снежки, благо выпал свежий рыхлый снег. Лика и Семен тоже собрались было присоединиться к компании, но Катя запротестовала:

– Настеньку нельзя одну оставлять – вдруг проснется. Ты, Лика, будешь Настю сторожить, а Семен останется, чтобы тебе не было скучно. Оставайтесь, ребята, вам есть о чем поговорить друг с другом.

Шумная, хохочущая, вывалянная в снегу ватага застала парочку в объятиях друг друга. Кеша и тут проявил себя хозяином пира...

– Ребята! – обратился он к парочке. – Со свадьбой не тянуть!

– Со свадьбой не затянем – правда, Лиля? – ответил за двоих Семен.

– И чур, свадьбу не зажимать! – продолжал Кеша.

– Не зажмем. Правда, Лиля? Мы, пожалуй, пойдем восвояси, – опять сам решил Семен.

– Куда же вы? —запротестовала хозяйка. – Мы еще чай пить будем с моими коржиками.

– Спасибо, мы с Лилей чаю дома попьем.

Сергей, прощаясь с гостями, напомнил, что Семен должен быть завтра в Эрмитаже, по поводу трудоустройства.

Прощаясь с гостями в прихожей, Катя обняла подругу со словами:

– Желаю счастья. Постарайтесь не терять друг друга впредь, – на что Лиля ответила:

– Ты очень мудрая женщина, Катя. Спасибо Тебе.

Провожая в прихожей Николая, Катя пожала его объемистую ладонь своими двумя и заключила:

– Чем больше я знаю Вас, Николай Федорович, тем больше поражаюсь. Вы обладаете каким-то особым даром наделять людей счастьем. Всем, с кем Вам приходится иметь дело, становится хорошо.

– Что Вы, Екатерина Дмитриевна! Это не я, а Вы обладаете даром. Это от Вас исходит эманация счастья, какое-то излучение блаженства, под которым хочется нежиться снова и снова. Уйдешь из зоны Вашего обитания – тоска, мрак, пустыня... И хочется поскорей вернуться назад. Именно поэтому – не сочтите за назойливость – я намерен снова быть у Вас, если не прогоните.

Катя долго оставалась в прихожей, размышляя о сказанном. Она знала, она не могла не знать, что Николай влюблен в нее, но ведь он никогда ни словом ни намекал, не позволял себе проявить чувства. Впервые за многие годы произошло нечто, похожее на объяснение.

Глава 8. ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Как было обещано, Николай появился у Мураловых к вечеру, когда Сергей вернулся из мастерских. Заглянув в «теремок», он застал Катю рассеянной и встревоженной.

– Очень беспокоит меня брат: он удручен своим разрывом с Ольгой, замкнулся, хандрит. Вы бы поговорили с ним как-то... У меня не получается.

На половине Сергея Мокрухин начал речь издалека:

– Как у тебя с творческими планами? Надеюсь, ты не собираешься ограничиться реставрацией.

– Отнюдь. Хочу заняться портретной живописью. Сейчас это – золотое дно. А мне как раз с долгами расплатиться надобно.

– Я не о том. Не о коммерческих планах. Долги подождут. Я о творчестве. Хотел тебя спросить, для себя, для души, что ты писать хочешь?

– Хочу написать портрет. Угадай, чей.

– Ну, это угадать нетрудно, – засмеялся Николай. – Вон какая Мадонна с младенцем живет рядом.

– А вот и не угадал. Твой портрет я хочу написать.

– Издеваешься, – решил Николай.

– Ничуть. Вот послушай, что я задумал. Я решил построить все на контрастах: далеко не античная внешность контрастирует с тонкой душевной красотой, духовным изяществом; мощная фактура оттеняет мягкую деликатность, а буйство волос и небрежность одежды – тихую, покойную задумчивость мысли. И цветовая гамма должна звучать интересно: яркий солнечный луч зажигает копну рыжих волос, превращая их в костер; на этом фоне голубые глаза и нежная белая кожа лица (как у всех рыжих) служат диссонансом. Оденем тебя в тяжелый яркий цветной халат с нежнейшим кружевным белым жабо у горла. Поза: ты сидишь в пол-оборота перед чистым полотном, в руках кисть, ты задумчиво роешься в образах, которые просятся на полотно. Ну как? Будешь позировать?

– Задумано интересно, но я не представляю, как это выразить средствами живописи. Я бы не взялся.

– А я верю, что у меня получится. Это будет замечательный портрет. Ну а у тебя какие планы? Так и будешь кошечек да барбосов рисовать?

– Есть у меня задумка, Сережа, но не знаю, суждено ли ей сбыться. Планируется роскошное иллюстрированное издание сочинений Антона Павловича Чехова. Но, конечно, никто мне иллюстрировать его не поручит. Уж очень я прославился своими кошечками и собачками. А я хочу выполнить серию иллюстраций без заказа и послать в редакцию: пусть знают, на что я способен. Хочу для этой цели просить твою Олю позировать мне – она больше подходит для иллюстраций к «Даме с собачкой» и «Дому с мезонином», чем Екатерина Дмитриевна, с которой только греческих богинь писать. Кстати, когда ты собираешься мириться со своей Олей? – добрался, наконец, Николай до цели затеянного им разговора.

– Своей... – горько усмехнулся Сергей. – Я не поссорился с ней, я понял, что эта надменная аристократка не годится мне в спутницы жизни. Извини, Коля, я сейчас не готов говорить об этом. Потом как-нибудь. А сейчас – уволь, не могу. Сейчас я хотел бы поговорить о другом: развлеки ты Катю, а то уж очень она расстроена.

– А что случилось?

– Как, ты не знаешь? Странно... Я привык, что ты обо всех ее делах знаешь раньше меня. Ей отказали в продлении академического отпуска, и если она не начнет посещать занятия немедленно, ее отчислят. Пропадут четыре года учебы. Устроить ребенка в ясли не удалось: нет свободных мест. С нянькой тоже не получилось: няньки в основном – деревенские, им нужно жилье, но главное – у них отношение к гигиене специфическое, если помер – значит слабенький, Бог с ним, другого родим. Я считаю – ничего страшного, когда дочка подрастет, пойдет учиться заново. А пока пусть растит ребенка.

Николай снова вернулся в «теремок».

– За что Вы обижаете меня, Екатерина Дмитриевна,?

– Не понимаю...

– У Вас беда, Вас отчисляют, а я узнаю стороной.

– Ах, Вы об этом... Николай Федорович, дорогой, я дала слово и себе, и Домне Матвеевне, что не буду чрезмерно заботить Вас своими бедами. Это в моих интересах.

– Маменька, маменька, что же Вы наделали? Ладно, будем исправлять. Завтра утром я прихожу за Настенькой, а Вы отправляетесь на учебу. Не беспокойтесь, маменька справится, я ей помогу. Вечером я привезу Вам дочку.

Катя задумалась.

– Хорошо, – согласилась она, – но с уточнением. За Настей я зайду сама, чтобы дать Вам отдохнуть и поработать. Не спорьте, – пресекла она все протесты, – это не обсуждается.

Утром Николай принес домой полусонную Настеньку. Домна Матвеевна посмотрела на нее и грустно покачала головой:

– Славная девочка. Когда же у нас свои-то детки будут?

– Скоро, маменька, скоро! – уверял Николай. – И эта наша будет, старшенькая, мамина помощница.

Через пару недель Николай выдвинул Кате новое предложение:

– Мы с маменькой посоветовались и решили: нечего малышку ни свет ни заря и в темень, когда ей давно нужно спать, таскать по дождю да по холоду. Сделаем так: на время учебы Вы переезжаете жить к маменьке, а я по вечерам буду уходить ночевать к Сереже, захватив с собой ужин и завтрак на двоих. Днем я помогаю маменьке и работаю над иллюстрациями, а вечером – снова отправляюсь ночевать к Сереже. Лучше будет всем: Настеньке, у которой не будет нарушен режим, Вам, Екатерина Дмитриевна не нужно будет совершать рейсы с ребенком, мне удастся отлично выспаться по утрам, и маменьке, которой не нужно будет несколько раз одевать и раздевать ребенка, занятие, как Вы знаете, не из легких. Да и Вы вечерком кое в чем сможете ей помочь.

Несмотря на несмелые возражения Кати, решение было принято.

Николай, переселившись к Сергею, напомнил:

– Натура в твоем распоряжении. Можешь действовать.

– Ничего не выйдет, – возразил Сергей, – нужен яркий солнечный свет, очевидно, будем ждать ясных весенних дней с длительным световым временем. Пока буду форсировать очередной заказной портрет. А ты, давай, оборудуй себе мастерскую в «теремке».

Однажды в непогожую бурную ночь, когда неистовый ветер ломал деревья, бросал в окно брызги дождя пополам со снегом и завывал в печных трубах, Катя подошла к собравшемуся в дорогу Николаю, положила ему руки на плечи и, глядя в глаза, спросила:

– Куда Вы пойдете в такую непогоду? Оставайтесь дома. Я знаю, Вы давно этого хотите. У Николая перехватило дыхание и потемнело в глазах, но он справился с волнением, осторожно снял руку со своего плеча и благоговейно поднес к губам. Тоже он проделал со второй рукой. Продолжая удерживать ее пальцы в своих ладонях, он прерывающимся от волнения голосом заявил:

– Екатерина Дмитриевна... я имею дерзость полагать... что Вы согласны выйти за меня... замуж!

– Что Вы, Николай Федорович, какое замужество? – смутилась Катя. – На таких как я не женятся, с такими как я сожительствуют, таких как я в былые времена камнями побивали.

– Но Вы согласны выйти за меня замуж? – настаивал он.

– Я-то согласна, да кто ж меня возьмет?

– Маменька, маменька, поздравьте нас: Екатерина Дмитриевна так добра, что согласилась стать моей женой. И достаньте мой парадный костюм и белую крахмальную сорочку: я пойду просить руки Екатерины Дмитриевны у Сергея.

Облачившись, он ушел в леденящую бурную ночь.

«Неужели у меня, как у других женщин, будет свой очаг, будет муж, а у Насти – отец? Неужели на меня не будут коситься кумушки как на мать-одиночку с внебрачным ребенком на руках?» – думала Катя, снова и снова перебирая в памяти прошедшую сцену.

Вдруг Катя услышала какие-то странные звуки в соседней комнате. Она поспешила туда и обнаружила горько рыдающую Домну Матвеевну.

– Домна Матвеевна, голубушка, что же Вы плачете? – пыталась успокоить ее Катя, теперь мы будем жить одной дружной семьей, и Коле не надо будет уходить на ночь. Это ведь хорошо, правда?

Домна Матвеевна кивнула головой, продолжая рыдать.

– До сих пор у Вас был только сын, а теперь будет еще и добрая, ласковая дочка. Это тоже хорошо, правда?

Домна Матвеевна снова кивнула, не унимая слез.

– Может быть, Вы считаете, что я недостойна стать женой Вашего сына?

Домна Матвеевна энергично закачала головой.

– Я Вам нравлюсь? Так это же отлично! – обрадовалась Катя. – Вы радоваться должны – мы Вам внуков нарожаем – разве это плохо?

Наконец Домна Матвеевна вытерла фартуком глаза и нос и заключила:

– Все правильно, то, что ты тут говоришь. Только так уж повелось: выдает мать замуж дочь – радуется: удалось товар с рук сбыть; женит мать сына– и в слезы: родное дитятко чужой бабе отдает.

* * *

– Заходи скорей, прикрой дверь поплотней, чтоб не дуло. Садись к печке. У меня чай поспел – будешь ужинать? – так встретил Сергей продрогшего Николая. – Постой, это что за парад? Ты с утра в командировку едешь?

– Да нет, я, собственно, к тебе с миссией.

– С миссией? Ну, давай, не томи – в чем дело.

Николай принял торжественную позу и громогласно заявил:

– Сергей Дмитриевич! Я прошу у Вас руки сестрицы Вашей Екатерины Дмитриевны. Я говорил с ней, она согласна.

Сергей расхохотался, смеялся долго и с аппетитом.

– Прости друг, лучшей партии для Кати и придумать невозможно, – наконец отдышался Сергей. – Я всегда хотел этого. Ты был моим лучшим другом, а теперь станешь еще ближе – моим братом. Но зачем такие церемонии? В наше время это выглядит нелепо и даже смешно.

– Ты, как всегда, прав Сережа, но только не в этом случае. Екатерина Дмитриевна угнетена своим прошлым, утратила уверенность в себе, и я хочу помочь ей самоутвердиться. Поэтому все у нас будет по высшему разряду: и флердоранж, и фата, и белое платье, и кольца, и венчание в церкви, и торжественный ужин в дорогом ресторане. И первый поцелуй – у алтаря. Ничего, потерплю. После наверстаю. И ты должен меня поддержать в этом.

– А тебя не смущает, что у Кати ребенок?

– Нисколько. Мы с Настенькой – большие друзья. Она уже сейчас зовет меня папой. Я буду просить жену разрешить мне удочерить Настеньку и надеюсь, что она согласится.

– Но у вас будут свои дети. Как тогда ты будешь относиться к неродной дочери?

– Как к старшей дочери в семье, помощнице и советчице. Ребенок, Сережа, это не беды, это подарок. Беда в другом. Не любит она меня. Она все еще любит того, другого... она сама как-то проговорилась, и идет замуж от одиночества, от безысходности. Понимаешь, мне довольно и даже очень много жить с ней под одной крышей, заботиться о ней, растить вместе с ней наших детей. Но ей-то каково, бедняжке! Ложиться в постель с нелюбимым, терпеть его ласки, рожать детей от нелюбимого... Да и мне горько сознавать, что нас трое в постели, и третий лишний – это я. Знать, что бы я ни делал, как бы не старался, я никогда не смогу сделать ее счастливой.

Сергей взглянул на своего друга – и ужаснулся: его лицо было истерзано страданием.

–Что-то ты не похож на счастливого жениха. Я уверен, ты ошибаешься. Не может она, такая умница, такая чуткая не распознать и не оценить твою доброту, твою порядочность, золотое твое сердце. Я знаю, вы будете счастливы, вы оба заслуживаете счастья. У меня где-то завалялась бутылка отличного Кизлярского. Давай-ка мы осушим ее – тебе на счастье, а мне на радость.

* * *

Свадьбу пришлось отложить. Близилось время государственных экзаменов, и Кате надо было восполнять пропуски. К тому же и Николаю надо было срочно выполнить серию иллюстраций к произведениям А. П. Чехова – чтобы не упустить денежный и престижный заказ. Он рассчитывал уговорить Ольгу позировать для некоторых рисунков, но та заупрямилась:

– Я не могу бывать в Вашей мастерской, где возможна встреча с Сергеем, а у меня – неудобно. Я девица и принимать у себя постороннего мужчину не могу. Даже такого безопасного, как Вы, – добавила она, смеясь.

– У меня есть крохотная мастерская, в издательстве, там мы сможем организовать наши сеансы.

Во время одного из сеансов Николай затеял давно задуманный разговор:

– Ольга Васильевна, неужели Вы верите, что Сережа виновен в пропаже бриллианта?

– Я верю в одно: господин Крюгер не мог подменить бриллиант на страз: его статус и воспитание исключают это. Ювелир либо ошибся, либо лжесвидетельствует. К тому же у фон Крюгера не было мотива присваивать бриллиант, он и так его получал вместе с моей рукой. Своим приездом в Новгород он подтвердил свою претензию на мою руку. Это я его оставила, а не он меня.

– Крюгер знал код Вашего тайника?

– Конечно, нет – он не был членом нашей семьи, хотя собирался стать им. Послушайте, Николай Федорович, я требую, чтобы Вы не травмировали меня разговорами на эту тему, иначе я немедленно прекращу эти сеансы.

Николаю пришлось подчиниться.