Текст книги "Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой."
Автор книги: Надежда Щепкина
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Глава 9.КАТАСТРОФА
Амалии Карловне было не по себе: соседка почему-то не пошла на работу, а она до сих пор не знает почему. Поэтому она нашла предлог зайти в квартиру соседей.
– Катюша, одолжи мне пару луковиц.
В кухне было тихо и пустынно. Тогда она зашла в спальню Кати и остановилась, потрясенная. На постели в судорогах и конвульсиях лежала Катя, глаза ее закатились под самый лоб, изо рта вырывались какие-то хрипы, на губах пузырилась пена. Амалия Карловна подобрала пузырьки, брошенные на полу у кровати.
– Опиум! Отравилась!!! – вскрикнула она.
Деятельная натура мгновенно подсказала решение.
– Кеша! Кеша! – закричала она сыну. – Беги скорей в участок, у них есть телефон, вызывай карету скорой помощи. Скажи, соседка отравилась, надо срочно спасать, пусть едет как можно скорее, – она умирает.
Отправив сына, Амалия Карловна побежала на кухню, схватила чайник с водой и таз и стала заливать воду в почти бесчувственное тело. Вода текла изо рта, промочила одежду и постель, попала в дыхательное горло и вызвала судорожный кашель, но, видимо, часть ее попала по назначению и спровоцировала спасительную рвоту. Сделав больной укол для поддержания сердечной деятельности, медики увезли больную для госпитализации.
Через несколько часов прибежал запыхавшийся Сергей. Входная дверь в квартире была открыта, свет в прихожей не горел. Ощупью включив свет, он обнаружил повсюду непривычный беспорядок. Пахло какими-то лекарствами. Сергей несколько раз окликнул сестру и, не получив ответа, принялся искать ее по всей квартире. За этими поисками и застала его Амалия Карловна, привлеченная его криками.
– Катюшу увезла скорая. Она отравилась.
– Как отравилась? Почему? Она жива? Куда ее увезли? – засыпал вопросами соседку Сергей.
– Из всех ваших вопросов я могу ответить только на один – ее увезли в госпиталь на Фонтанке, куда мы с вами сейчас и отправимся.
– Амалия Карловна, дорогая, – взмолился Сергей. – Я добегу туда за полчаса, а вместе мы и за два часа не управимся. Обещаю вам, вернувшись, рассказать все самым подробным образом.
И, не допуская возражений, он опрометью бросился к выходу.
Глаза лечащего врача встретили Сергея холодно и осуждающе.
– Вы муж пациентки?
– Нет, ее брат.
Глаза врача немного потеплели.
– Целуйте руки вашей соседке, которая умелыми и решительными действиями не дала вашей сестре умереть до приезда врачей. Сейчас она вне опасности. И она, и ребенок.
– Какой ребенок? При чем здесь ребенок?
– Ваша сестра беременна, и нам удалось ее беременность сохранить.
– Я могу ее увидеть?
– Сейчас – нет. Мы дали ей большую дозу снотворного, и она будет спать до утра. А вот утром – часов в десять приходите обязательно. Мы рассчитываем на Вашу помощь и содействие. Мы не можем справиться с одной проблемой. Дело в том, что ваша сестра не хочет жить. Она обвиняет нас в том, что мы насильно вернули ее к жизни. Короче, повторный суицид неизбежен. И хотя мы подключили квалифицированного психиатра, результата пока нет. Мы рассчитываем на то, что ее родные, лучше разбирающиеся в ее жизненных перипетиях, окажутся полезнее. Но, кажется, я ошибся. Тем не менее, давайте попробуем. Надо очень деликатно, без нажима попытаться выяснить, что заставило эту молодую здоровую мать лишить жизни и себя, и своего ребенка. Докажите ей, что рождение малыша будет величайшим счастьем для всей вашей семьи, что ей будут созданы все условия для воспитания ребенка. До завтра. Желаю удачи. Кстати, вам необходимо организовать круглосуточное дежурство у постели вашей сестры, иначе неизвестно, какой сюрприз с летальным исходом она нам может утроить.
Вернувшись домой, Сергей был с пристрастием допрошен Амалией Карловной, которая сразу же предложила свои услуги: дежурить у постели больной во второй половине дня. В ночные часы решено было пригласить опытную сиделку.
– Ничем не могу вас порадовать, – такими словами встретил Сергея лечащий врач. – Та же апатия, замкнулась в себе, отказывается от пищи. Пройдите к ней, поговорите, может быть, что-то удастся выяснить. Кстати, мы связывались с женской консультацией по поводу ее беременности. И выяснили, что она недавно обратилась туда с просьбой сделать аборт, но ей, естественно, отказали ввиду поздних сроков беременности. Видимо после этого она и решилась на суицид.
Сергей с трепетом вошел в палату. Он не узнал сестры – осунувшееся, почерневшее лицо, остановившиеся безжизненные глаза, глубокие складки у края рта. На столике завтрак, к которому она и не притронулась.
– Здравствуй, сестренка, – начал было Сергей, – и замолк.
Холодный, враждебный взгляд скользнул куда-то мимо него, остановился где-то на потолке, после чего Катя закрыла глаза.
Он подождал немного и снова начал:
– Что же ты не кушаешь? Ведь малышу необходимо питание. Я тебе принес грушу и апельсин. Хочешь, очищу?
Катя лежала все так же неподвижно с закрытыми глазами.
– Как замечательно, что у нас будет малыш! – продолжал Сергей. – Ты позволишь мне участвовать в его воспитании? Он ни в чем не будет нуждаться – лучшая одежда, лучшие игрушки, лучшая школа. Я научу его или ее рисовать. Если это будет мальчик, мы с ним будем вместе ходить на футбол и рыбалку, будем что-нибудь мастерить, а если будет девочка, – мы отдадим ее в балетную школу, она у нас будет изящной и грациозной, а ты научишь ее рукодельничать.
В этот момент звук, похожий на рыдание, сорвался с губ Кати, она открыла глаза и посмотрела на него с ненавистью.
– Ребенок не родится. Он сказал, что если ребенок родится, он покончит с собой.
– Кто «он». Кто это сказал? – вскричал Сергеи.
Но Катя, как бы испугавшись, что проболталась, замолчала и отвернулась к стене. Через минуту ее тело корчилось и билось в отчаянных рыданиях. Дежурная медсестра вызвала врача, который назначил укол снотворного.
Сергей подробно рассказал врачу о результатах своего монолога.
– Вот и найдите этого негодяя, который обрек на гибель бедную женщину и ее ребенка, и потребуйте, чтобы он отказался от своей угрозы.
– Куда идти, где его искать? – думал Сергей в растерянности. Как всегда в трудную минуту помощь Николая Мокрухина была неоценима. Домна Матвеевна обрадовалась дорогому Сереженьке.
– Вот и отлично, у меня как раз сейчас пироги поспеют, мои фирменные – с зеленым луком и яичками. Николенька еще со службы не вернулся, но он сейчас придет. Посиди со мной маленько, да расскажи, как живешь-можешь.
– Спасибо, Домна Матвеевна, как-нибудь в другой раз, а сейчас не могу, побегу ему навстречу, дело уж очень срочное.
Николая он встретил почти у порога и наскоро рассказал суть дела. Узнав, что Катя отравилась, Николай ни слова больше не понял из того, что говорил Сергей и только кричал:
– Она жива?
Он обхватил голову двумя руками и, раскачиваясь из стороны в сторону как в трансе, в отчаянии причитал:
– Ах, я негодяй! Что я натворил? Убить меня мало!
Сергей был поражен.
– Так это ты, Колька, напакостил? Как же ты мог?
– Да нет, я не в том смысле. Я видел, что этот хлыщ умасливает Катерину Дмитриевну и, вместо того, чтобы убить мерзавца, уехал в Швецию на выставку. Тут он и сотворил свое черное дело.
– Говори скорей, кто этот хлыщ.
– Кирилл Шумилов, кто же еще?
– Где мне его найти?
– Я сам найду его и вытрясу эту мразь из его поганой шкуры.
– Нет, Николай, прости меня, но это дело наше, семейное. И решить его должен я, ее брат. Так где его найти?
– Он подвизается на каких-то ролях в РАБИС!
Сергей уже бежал по указанному адресу, когда
Николай крикнул ему в след:
– Я могу увидеть ее?
– Ни в коем случае, она сейчас не готова видеть кого-либо, даже меня. Я тебе скажу, когда будет можно.
Сергей ринулся мимо растерявшегося швейцара к двери с табличкой «Шумилов К. Е.». Игнорируя секретаршу, которая безуспешно пыталась остановить незваного посетителя, он ворвался в кабинет, схватил Кирилла за галстук, и заорал что есть силы:
– Мерзавец! Ты убил мою сестру!
– Вы с ума сошли. Как Вы смеете, вести себя подобным образом в государственном учреждении? – возмущался Кирилл, пытаясь сохранить достойную позу. – Я милицию вызову!
– Давай, зови! Я всем расскажу, как ты соблазнил невинную девушку и довел ее до самоубийства.
Я вытряхну тебя из этого уютного кабинета прямо на нары!
– Да что произошло? Успокойся. Сейчас у меня важное совещание, после чего мы обсудим ситуацию.
– Никаких совещаний! Или ты сейчас выйдешь со мной на улицу, или я устрою скандал на всю твою контору и публично набью тебе морду.
– Но люди уже оповещены... – пытался возражать Кирилл.
– Я все сказал, повторять не буду.
– Хорошо. Маргарита Анатольевна обзвоните приглашенных, совещание откладывается, о времени я сообщу позже.
Оказавшись на набережной у старинного особняка, в котором располагался РАБИС, в атаку пошел Кирилл.
– Ты что расшумелся? Что произошло? Да, у нас с Катей небольшая размолвка, с кем не бывает.
– Екатерина отравилась после того, как ей отказали в аборте. Ее чудом удалось спасти. Но она твердит, что ты сказал, будто если родится ребенок, ты покончишь с собой. Сейчас она обвиняет врачей в том, что ее насильно вернули к жизни и готова к повторному суициду.
– Бедная девочка! Нельзя же так буквально принимать мои слова. Да, мне пришлось припугнуть ее после того, как она отказалась делать аборт. Я люблю твою сестру, Сергей, так люблю, как никогда не любил раньше и вряд ли полюблю впредь. Но сейчас у нас такая ситуация, что мы не можем иметь ребенка. Где она сейчас? Я немедленно пойду и разъясню ей все недоразумения, и у нас снова будет все хорошо.
– Никуда ты не пойдешь: я тебя не пущу. Больше того, если ты попытаешься подойти к Кате, я размозжу твою поганую голову о тротуар. Ты сейчас здесь, немедленно должен сказать, что у тебя нет возражений против рождения ребенка.
– Ну что поделать, раз уж так вышло, – возразил Кирилл после некоторых колебаний. – Но я прошу, чтобы она не называла меня отцом ребенка.
– В гробу она видела такого папашу! Пошел вон, мразь, чтобы я больше тебя не видел. Впредь если увидишь меня, переходи скорей на другую сторону улицы, я ведь всего лишь человек, могу не сдержаться и зашибить тебя до смерти.
Сергей опрометью бросился назад в госпиталь.
Катя лежала неподвижно лицом к стене. На столике стоял нетронутый обед.
– Катя! Я только что говорил с Кириллом.
Плечи сестры вздрогнули. Она повернулась и в глазах ее промелькнула искра интереса.
– У него нет никаких возражений против рождения ребенка. Он только не хочет, что бы ты называла его отцом малыша. Ты отказывалась делать аборт, и он просто припугнул тебя, вовсе не рассчитывая, что ты всерьез примешь его угрозу.
Лицо Кати выразило недоумение, но затем оно стало медленно преображаться. Глядя на него, Сергей вспомнил, как когда-то, они, дети, вместе с родителями наблюдали восход солнца на Ай-Петри... Переночевав в маленькой гостинице, они были разбужены проводником еще до рассвета. В серой полутьме они пробирались по каменной тропе к краю обрыва на вершине. Ледяной ветер рвал одежду, пробирая до костей. Вдруг серая плоская завеса была разорвана ярким лучом, который брызнул на горизонте и загорелся на вершине главного зубца Ай-Петри. Мгновение, и загорелись оба младших брата. Потом волна света хлынула и медленно стала заливать вершину склона, и растеклась по парку далеко вниз, золотые купола и шпили корпусов санаториев. И вот оно, светило выплыло из волн морских, умытое и яркое, огромное, красное, каким никогда не бывает среди дня и, как в «Синей Птице» Метерлинка поворотом перстня превратило серую пелену моря в ликующее многоцветье.
Вот и в лице Катюши чуть вздрогнули синие плотно сжатые губы, они запульсировали и приоткрылись. Краска вспыхнула на ее щеках, широко раскрытые глаза радостно засверкали.
– Значит можно жить? Значит, можно родить моего малыша? И ножки моего маленького смогут топать по дорожке? И ручки могут рвать цветочки? – из сияющих счастливых глаз Кати текли невольные слезы.
– Вот и славно, – улыбнулся Сергей. – Давай-ка мы теперь подкормим твоего маленького. А то ты его совсем голодом заморила. А я побегу домой: нам с Николаем надо сделать ремонт в квартире, пока ты тут в больнице, с тем, чтобы мы принесли ребенка в чистое жилье.
Вскоре после ухода Сергея на очередное дежурство явилась Амалия Карловна с огромным букетом цветов и корзиной дефицитнейших фруктов. Она сразу отметила изменения в своей подопечной и бросила ей с лукавой усмешкой:
– Смотри, Катюша, как тебя твои ухажеры балуют!
Она никак не ждала реакции, которая последовала: лицо больной перекосилось от боли, и она процедила сквозь зубы, задыхаясь:
– Отдайте, отдайте немедленно все этому человеку и никогда – слышите, никогда не берите у него ничего.
Катя разразилась бурными, неудержимыми рыданиями.
Перепуганная Амалия Карловна пыталась ее успокоить:
– Не плачь, деточка, я сейчас выброшу все этому рыжему, и скажу, чтобы он не смел здесь появляться.
Слезы высохли у Кати.
– Постойте, Амалия Карловна! Вы говорите – рыжему?
– Да вон он под окном стоит.
– Отбой, Амалия Карловна, у рыжего мы все возьмем и записочку благодарственную ему чёркнем. – И она нацарапала карандашом, с трудом сжимая его в еще неверных пальцах: «Благодарю! Как вовремя, как кстати! Целую вас мысленно, а материнский поцелуй в рыжую щетинку за мной по выздоровлении. Е. М.»
Амалия Карловна открыла форточку и бросила ему записочку. Через полчаса Амалия Карловна выглянула в окно удостовериться, идет ли дождь. Дождь шел, и под дождем все там же стоял Николай, прижимая к груди драгоценную записку.
Глава 10. ДОПРОС
Дома Сергей получил записку: следователь Тарасов просил явиться незамедлительно.
– С этим я, пожалуй, повременю. Важнее встретиться с Олей. После того, как я не явился на назначенное свидание, она Бог весть, что обо мне подумает.
Постояв некоторое время у здания капеллы, Сергей дождался окончания спевки. Наконец, он увидел княжну в сопровождении все того же высокого брюнета. Оба шли, увлеченно что-то обсуждая. Наконец, она подняла глаза и увидела Сергея.
Что-то дрогнуло и исчезло в ее лице, принявшем вдруг холодное и даже надменное выражение.
– Ох, чувствую, достанется мне сейчас на орехи! – с тревогой подумал Сергей.
Ольга церемонно поклонилась ему и прошла мимо, не останавливаясь. Знал бы Сергей, что творилось в душе у бедной девушки! Она считала, что безвозвратно потеряла его – и вдруг о, чудо! Он снова здесь, значит не все потеряно, значит все возможно!
Сергей, видя, что Ольга уходит, бросился ей наперерез и, обратившись к ее спутнику, попросил разрешения сказать его даме пару слов наедине. Тот пожал плечами, обронив:
– Надеюсь, Вы не будете слишком назойливы, – и отошел в сторону.
– Оля, ты не должна на меня сердиться. У меня большое горе: Катя была смертельно больна. Только сегодня смертельная опасность миновала, и я сразу помчался к тебе.
– А я и не сержусь. Мне все равно. Впрочем, рада, что Екатерина Дмитриевна поправляется. Передай ей мой привет, – сказала она и двинулась к ожидавшему ее брюнету.
– Оля! – не унимался он. – Я приглашаю тебя на очень значительное событие в художественной среде. Я получил приглашение на двух персон посетить вернисаж, где будут выставлены картины Серова, Петрова-Водкина, Бродского и многих других современных художников. Но главное – будет выставлено неоконченное полотно Крамского «Хохот», а также несколько последних, ранее не экспонировавшихся работ Врубеля. Ожидается много гостей из Москвы – журналистов, художников, дипломатов. Это событие нельзя пропустить. Я буду ждать тебя завтра в двенадцать часов у ворот курдонера Михайловского дворца.
– Едва ли мне удастся выкроить время. Впрочем, может быть что-нибудь и получится, но особенно не рассчитывай, – и, махнув ему рукой, она поспешила догнать своего спутника.
Сергей с утра ничего не ел, и пустой желудок настойчиво напоминал о себе. Однако он рассчитал, что, занявшись трапезой, не успеет на встречу со следователем. А откладывать ее на завтра было невозможно, – следующий день был расписан по минутам: с утра – больница, с двенадцати до трёх – вернисаж, затем – мастерская Эрмитажа, а дальше надо вплотную заняться ремонтом квартиры.
Решив отложить еду до ужина, Сергей отправился к следователю. Платон Прокофьевич, грузный, усталый, с насмешливо прищуренными глазами, сидел, развалясь в потрепанном кресле и перебирал аккуратно разложенные стопки бумаг короткими толстыми пальцами.
– Присаживайтесь, Муралов! Хочу уточнить некоторые позиции в связи с пропажей бриллианта. Я только что вернулся из Новгорода, посетил монастырь, опросил монахинь, ознакомился с материалами дела в местном угрозыске и должен сознаться, что ответов на прежние вопросы я не нашел, а новых привез ворох. Итак, начнем с самого начала – расскажите, почему Вы стали заниматься иконой и как попали в Десятинный монастырь?
Сергей подробно рассказал о задании, полученном от Бенуа.
– Вы впервые увидели драгоценность в монастыре?
– Увидел в натуре впервые в монастыре, но до этого видел на портрете младшей княжны Запрудской работы художника Танеева.
– Как попала реликвия дома Запрудских на оклад чудотворной иконы Десятинного монастыря?
– Я доподлинно не знаю, но со слов игуменьи мне стало известно, что реликвию передала монастырю одна из монахинь в обмен на разрешение остаться насельницей в монастыре.
– Вы можете назвать имя этой монахини?
– Нет, не знаю, – схитрил Сергей.
– Знаете Вы все отлично, ну да ладно. Расскажите-ка подробно, как состоялась Ваша первая встреча с иконой?
– Икону в окладе по требованию игуменьи принесли из ризницы.
– Увидев реликвию, вы не заподозрили подделки?
– Во-первых, помещение было очень плохо освещено, и заметить подделку в неверном свете свечей было невозможно. Но главное – я так был ошарашен, увидя знакомый предмет в столь неожиданном месте, что ни на чем другом сосредоточить свои мысли не мог. А затем, когда я немного пришел в себя, я углубился в изучение иконы, которую мне предстояло реставрировать, а она находилась в плачевном состоянии. Так что мне было не до оклада.
– Вы работали с иконой в окладе?
– Нет, конечно. Он мне мешал, и я попросил убрать его.
– Кто и как снимал оклад?
– Оклад снимал я. Икону принесли в оборудованную для меня мастерскую.
– Вы снимали оклад в присутствии свидетелей?
– Нет, я снимал один, затем я завернул оклад в холст и тщательно перевязал веревкой крест-накрест, несколькими узлами. После этого я позвал старицу, и она унесла пакет.
– Кто монтировал оклад после реставрации иконы?
– Я монтировал.
– Вы не заметили – Ваша упаковка не была нарушена?
– Я не обратил на это особого внимания, но думаю, что если бы было что-то не так, я бы заметил.
– Когда Вы распаковывали оклад и монтировали его, кто-нибудь присутствовал при этом?
– Нет, я был один. А к чему Вы клоните?
– Ни к чему. Я просто скрупулезно восстанавливаю цепь событий. Мне известно, что Вы на время покидали монастырь. Как долго и с какой целью? С кем Вы встречались во время этой отлучки?
– Я уезжал на десять дней. Дело в том, что в иконе был поврежден не только красочный слой и грунтовка, но была разрушена и часть доски. С такой работой мне не приходилось сталкиваться, и мне потребовалась консультация моего учителя Ивана Илларионовича Куницына. Я был у него в Петрограде.
– На эту консультацию Вам потребовалось сколько дней? Сколько раз в это время Вы посещали Куницына?
– Один раз.
– Тогда, чем Вы были заняты остальное время?
– Мне потребовалось время, чтобы разыскать и закупить требуемые для работы материалы и ингредиенты согласно рекомендациям Куницына. Кроме того, нужно было достать денег на эти покупки. Все это оказалось непросто. Помимо того, мне пришлось зайти в Эрмитаж, чтобы доложить моему руководству о том, что работа гораздо сложнее, чем я рассчитывал, и времени займет значительно больше. Надо было решить, кто будет руководить реставрационной мастерской на время моего отсутствия.
Оплывшие веки Тарасова образовали узкие щелочки, сквозь которые пронзительно и насмешливо проглядывали черные зрачки.
– Мне известно, что господин Куницын в ту пору собирался эмигрировать во Францию, что он и осуществил позже вместе с известным ювелиром Яковом Моисеевичем Вайсманом, который тоже проживал поблизости. Вы встречались с Вайсманом?
– Нет, не встречался, и это имя мне незнакомо.
– Кто может подтвердить Ваши слова?
– Во время этой отлучки я постоянно общался со своим другом художником-иллюстратором Николаем Федоровичем Мокрухиным, думаю, он сможет подтвердить мои слова.
– Я уже говорил Вам, что вернулся из Новгорода, – продолжал Тарасов. – Удалось найти то бревно, которым были заперты двери сгоревшего сарая. Его сохранили, как вещдок. На нем, действительно, не оказалось ни одного обгоревшего пятнышка. Таким образом, версия «несчастный случай» отпадает полностью. Совершенно ясно, что произошло умышленное убийство. Я изучил протокол осмотра места происшествия и данные экспертизы и обнаружил необъяснимые факты. Башмак пострадавшей находился довольно далеко от трупа, так же как и нательный крест. А вот рядом с трупом была найдена металлическая пуговица от исподней юбки игуменьи. Можно допустить, что в момент загорания юродивая разувалась, чтобы лечь спать, наличие пуговицы тоже можно как-то объяснить. Но совершенно необъяснимо, что нательный крест оказался в стороне от трупа. Истинно верующий человек, каковым изображала себя юродивая, не снимает нательного креста даже в бане. Значит, она была либо не тем, за кого себя выдавала, либо это была не она. Вы говорили, и в протоколе это зафиксировано, что подозреваете, будто «Тася» не та, за кого себя выдает. Поделитесь своими сомнениями.
– Извольте. Первый раз я удивился, когда она испугалась моего предложения написать ее портрет. Меня заинтересовало несоответствие ее внешнего облика и выражения глаз. До этого она ежедневно приходила в мою мастерскую и подолгу там просиживала. Но как только я попытался сделать набросок ее лица, «Тася» поспешно удалилась и больше не показывалась. А позже я нечаянно подслушал ее разговор с военнослужащим из соседней воинской части. Это не был разговор двух любовников. «Тася» тоном, который трудно было у нее предположить, властно что-то требовала у своего сообщника, а он жалобно о чем-то умолял. К сожалению, мне удалось расслышать только пару слов.
– Какие это были слова?
– Сейчас я точно не помню, в материалах следствия они есть. Вспоминается только, что он ее о чем-то умолял, а она настаивала повременить.
– К сожалению, все попытки отыскать следы игуменьи успехом не увенчались. Какое у Вас сложилось впечатление об этой женщине? Не притворялась ли она?
– Отношение о ней у меня сложилось самое уважительное. Она ведь совсем юной девушкой пришла в монастырь и богоугодными трудами заслужила свое положение. Ее любили и почитали насельницы, прихожане и церковное начальство. Помнится, в какое отчаяние она пришла, когда трудами «Таси» исчезла чудотворная икона. Игуменья сочла это смертельным ударом по престижу обители. Если бы икона вскоре не нашлась, возможно, матушка скончалась бы от горя. А когда конфисковали драгоценную утварь, более всех ее угнетало то, что вещи, которые монастырь собирал сотни лет, пойдут по цене металлолома, исчезнут творения великих древних мастеров, погибнут предметы высочайшего художественного уровня. Я не могу себе представить, что такой человек мог бросить монастырь – дело рук своих в трудную минуту, оставить на произвол судьбы руководимый ею коллектив, нарушить обет, данный Богу и церкви, и, выцарапав из чудотворной иконы драгоценный камень, скрыться неизвестно куда, оставив при этом значительные ценности в своем сейфе.
– Как Вы считаете, у нее была возможность покинуть монастырь незамеченной привратницей?
– Да, такая возможность была. Дело в том, что ворота запирались не на замок, а на засов с внутренней стороны. Войти в ворота, минуя привратницу, было невозможно. А выйти – иногда можно было, когда привратница ненадолго отлучалась или вздремнула.
А так как матушка исчезла в момент пожара (до этого ее видели монахини), то во всеобщей панике и суматохе у нее была такая возможность. Только зачем? Невозможно представить, что рачительный руководитель убегает прочь, когда в его хозяйстве пожар.
– Не казалось ли Вам, что игуменья подвержена влиянию, каких либо сект или иных вероисповеданий?
– Да нет, по-моему, она была фанатично преданная православная христианка.
– Как Вы думаете, у игуменьи была возможность, во-первых, заказать изготовить страз, а во-вторых, заменить стразом драгоценность?
– Я анализировал различные варианты и убедился, что ни то, ни другое невозможно. Оклад с реликвией находился в сейфе в ризнице, куда допускалась только одна старица. Ключи от сейфа были лишь у нее и у матушки. Покидать монастырь ни старица, ни келейница, прислуживающая игуменье, не имели права. Выход в город с разрешения игуменьи имели две монахини, которые занимались снабжением. Следовательно, для того, чтобы вынести оклад из монастыря и вручить его ювелиру, старица должна была передать его монахиням, а те, в свою очередь, не могли действовать без указания игуменьи. Аналогичную операцию надо было проделать для возвращения оклада на место. Слишком громоздко, и слишком много людей участвуют в операции.
– Кстати, хороших ювелиров в Новгороде не много, – начала Тарасов. – Я нашел лучшего. Он долго молча с восхищением, рассматривал страз и, наконец, разразился восторженными похвалами. Он утверждал, что страз выполнен столь талантливо, что сам по себе является произведением искусства, достойным экспонироваться в музее. Полировка и симметрия должны быть отнесены к категории «экселент», утверждал он. Сам он выполнить такую работу с таким качеством огранки не способен. Что Вы по этому поводу думаете?
– Думаю, что и игуменью и «Тасю» можно исключить из числа подозреваемых в краже бриллианта.
– Я тоже так считаю. Но тогда непонятно, почему исчезла одна и погибла другая, и кто стащил бриллиант, – заметил Тарасов, прощаясь с Мураловым.
