Текст книги "Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой."

Глава 2. ЕЩЕ ОДИН ПОРТРЕТ

Работа двигалась медленно, но успешно. Сергей увлеченно работал над портретом, когда услышал знакомый стук каблучков.

– Входите, княжна! – крикнул он, не дожидаясь ее вопроса.

– Папа сказал, что вы не только реставратор, а настоящий художник. Он сказал, что хочет купить у вас несколько картин.

– Спасибо, княжна, за добрую весть. Это было бы славно. Для меня это огромная удача.

В этот раз она оделась теплее, видимо, рассчитывая оставаться в мастерской подольше. Ольга уселась на лесенке, используемой при опрыскивании высоких растений, и принялась болтать, рассказывая ему о своих недавно прошедших институтских годах.

Сергей молча слушал ее, а потом попросил:

– Вы не могли бы рассказать мне об этой даме, изображенной на портрете?

– Охотно, – сказала она. – Только я знаю совсем немного – то, что мельком слышала из разговоров моих родителей. Это моя прапрабабка Пелагея Осиповна. Собственно это русское имя она получила при крещении перед венчанием. Имени, которое она получила при рождении, я не знаю, вернее – знала, да забыла. Фамилия ее – Вельская, это старинный княжеский род.

Вот что рассказала Ольга Сергею:

– Она родилась в Индии, в семье богатого и влиятельного раджи и была его младшей дочерью. Отец обожал ее – свою умницу и красавицу. По тем временам она получила изрядное образование: в совершенстве знала несколько языков, в том числе французский, была отличной пианисткой, изучала историю своей страны и стран Европы и даже немного разбиралась в математике и в астрономии. Ей было шестнадцать лет, когда на одном из светских раутов судьба свела ее с русским дипломатом князем Петром Павловичем Вельским. Князь был уже не молод. Ему было далеко за тридцать, и он недавно похоронил супругу. Взаимное чувство вспыхнуло мгновенно. Неизвестно, как им в тех условиях удалось сблизиться и объясниться. Но это случилось. Не видя никакой возможности получить согласие родителей невесты на их брак, они сделали попытку бежать в Петербург. Но что-то не сложилось. То ли кто-то из слуг проговорился или предал их, то ли кто-то выследил беглецов, но их сняли с корабля и отправили – его в тюрьму, а ее во дворец отца. Их ожидала ужасная судьба. Его – суд, ее – пожизненное заточение в хоромах отца.

Но в этой трагической ситуации победила могучая сила любви. Девушка отказалась принимать пищу и медленно угасала в отцовском дворце. Когда жизнь уже покидала ее, отец не выдержал и сдался. Он сказал: «Я не хочу твоей смерти, живи, как знаешь, люби кого хочешь. Но знай: я никогда не захочу видеть ни тебя, ни твое потомство. Я никогда не захочу слышать ни о тебе, ни о твоих детях. У меня не просто нет дочери, – у меня ее никогда не было. Для меня ты не умерла. Для меня ты не родилась». Несмотря на страшный приговор отца, это было спасение. Мать, обливаясь слезами, на прощание вручила дочери талисман – огромный голубоватый бриллиант, вправленный в золотое кружево. Она сказала: «Это не наследство. Его нельзя ни продать, ни подарить. Это оберег, который будет охранять тебя, твоих детей и детей твоих детей. Я, как младшая дочь в семье, получила его от своей матери, которая тоже была младшей в семье, а та от своей. Так что история этого талисмана уходит в глубь веков. Говорят, его нашли наши предки в одной из древних гробниц. Храни его как зеницу ока и передай своей младшей дочери. Это залог счастья и благополучия твоей семьи. Если же случится так, что боги не дадут тебе дочерей, отдай алмаз в храм главной богини той религии, которую ты будешь исповедовать в той, далекой стороне. Прощай, родная, я буду молиться о тебе и верить, что ты счастлива».

Не дожидаясь, пока его полуживая невеста хоть немного оправится, Вельский на руках отнес ее на корабль. К счастью, среди пассажиров оказался толковый врач, который помог девушке встать на ноги. Но вероятнее всего, не медицинские снадобья, а молодость и воссоединение с любимым помогли девушке поправиться, так что по прибытии в Петербург она самостоятельно сошла с трапа. Здесь она крестилась в православную веру и обвенчалась со своим суженым. Говорят, они жили долго и очень счастливо. У нее было много детей, и младшей дочери, моей прабабке, она передала заветный талисман, который теперь, через несколько поколений, перешел ко мне. Так, ниточка связывает два портрета – Пелагеи Осиповны и мой, тот, что вы видели в портретной. Только расстояние между ними – более столетия. Я рассказала вам сразу и историю моей родственницы, и историю талисмана, реликвии нашей семьи, которые неразрывно связаны друг с другом. Я не утомила вас?

– О нет, что вы! Это удивительная история, о ней можно писать поэмы, романы, рисовать картины, наконец! Вы помогли мне, княжна. Я теперь буду особенно внимателен и осторожен в своей работе.

Расстались они почти друзьями и договорились, что княжна навестит его снова.

На следующий день Сергей с нетерпением ждал визита Ольги. Хотелось поподробнее расспросить о судьбе прекрасной индианки. Да и что греха таить, общество милой девушки доставляло ему несказанное удовольствие. Но, увы, вот уже час обеда миновал, а Ольги все нет и нет. Наконец горькая мысль закралась в его голову: интерес княжны к его работе и к его персоне исчерпан, она никогда больше не придет в мастерскую. Все у него не ладилось в этот день, все валилось из рук. Сергей просидел без дела в мастерской лишний час, надеясь – а вдруг она придет. Но это не произошло.

Отправляясь домой, Сергей вспомнил, что надо позаботиться о жилье для сестры, и решил навестить матушку Николая Мокрухина, Домну Матвеевну, тем более что та давно его приглашала, и посоветоваться с ней. Николая не оказалось – был занят в издательстве. Но Домна Матвеевна была дома, она очень обрадовалась приходу Сергея, усадила его в мягкое кресло поближе к теплой печке. На столе тотчас появился ароматный чай и горячие сдобные булочки. Старушка присела рядом и приготовилась внимательно слушать. Сергей объяснил, что приезжает его сестра, хочет учиться в Петрограде, и ей нужна комната. Хотелось бы, чтобы комната была недорогая, чистая (никаких мух, клопов и тараканов), чтобы сестру не беспокоили по женской части хозяева или постояльцы, и чтобы тепло было – зима на носу.

– Задачу ты поставил сложную: вишь тебе комнату надо хорошую и дешевую, такие найти трудно, но я постараюсь для Коленькиного лучшего друга. У меня-то все сдаточные комнаты заняты, но вот у товарки моей есть свободные. Ты приходи ко мне через несколько дней, я постараюсь к этому времени все дело устроить. Да ты кушай чай-то, пока не остыл.

Старушка, подперев щеку рукой, с умилением смотрела, как он уписывал за обе щеки вкусные теплые булочки, пахнущие ванилью и медом.

– Ты вот что объясни мне, – продолжала она, – отчего это мой Николенька не женится? Ведь всем хорош он у меня: и умен, и собой красавчик, и крыша над головой у него есть. И начальство его любит и уважает, вот на Рождество прислало поздравление и конверт. Я, как только начну говорить об этом, он только рукой отмахивается. Поговорил бы ты с ним, что ли... Да и тебе, батюшка, тоже давно пора семьей обзаводиться. Хочешь, я тебе хорошую невесту сосватаю? С приданым?

– Что вы, Домна Матвеевна! – взмолился Сергей. – Где уж мне жениться. Я и себя-то прокормить не могу. Вот зима на носу, а шинелишка – на рыбьем меху. Намедни купил новые башмаки, так рад несказанно, как младенец новой игрушке. Погодим мы с вами с этим делом.

На другой день, принявшись за работу, он с досадой думал о напрасно потерянном времени и дал себе слово больше не отвлекаться. «Все равно она больше не придет!» – повторял Сергей. И вдруг... Стучат знакомые каблучки за дверью! Через секунду в мастерскую влетели веселье, смех, радость и оживление.

– Я думал, вам наскучила моя однообразная работа, – сознался Сергей.

– Что вы, мне все здесь очень интересно! Я просто забыла вам сказать, что по четвергам у меня уроки верховой езды в манеже.

Заняв свою любимую позицию на лесенке и чинно расправив пышные юбки, Ольга принялась рассказывать о том, какое это увлекательное занятие – верховая езда, какое чудо ее серая в яблоках кобылка, как она слушается всадника. Сергей слушал, не перебивая, и стараясь не отвлекаться от работы. Но, увлеченно рассказывая, девушка раскачивала ножкой в ажурном чулке, невольно демонстрируя узкую щиколотку.

Вдруг она замолчала и слегка задумалась.

– Знаете, я вчера получила известие о том, что мой жених приезжает. Я вам говорила, что у меня есть жених? Я ужасно горжусь, что у меня такой жених. Он очень умный, красивый – такой видный мужчина. Очень богатый. Но знаете... я вам скажу по секрету: я очень его уважаю, люблю и горжусь им, когда он далеко. А когда он рядом – я его побаиваюсь, и он меня даже раздражает. Впрочем, меня не торопят пока со свадьбой, видимо, ждут, когда я немного остепенюсь. – Она задумалась, слегка покачивая ножкой. И тут произошла беда: туфелька задела бутыль с растворителем, и едкая жидкость хлынула прямо на холст. Сергей инстинктивно бросился всем телом на полотно, пытаясь задержать струю.

– Оля! Ради бога, скорей! Полотенце! – кричал он.

Перепуганная, Ольга буквально скатилась с лестницы, упала, не удержавшись, на колени, с трудом дотянулась до полотенца. Горе и ужас застыли в ее глазах. Сергею удалось зафиксировать портрет, так что растворитель попал только на край полотна. Лишь тогда он обратил внимание на все еще стоящую на коленях девушку. Пытаясь успокоить её какими-то обрывочными словами утешения, Сергей мог наблюдать, как горе и отчаяние на лице Ольги сменяются надеждой и доверием. И вдруг его осенило.

Еще в Академии он вынашивал мысль написать картину «Христос и девственница». По его замыслу Христос – воплощение добра и блага – проповедуя, изливает свет истины в нетронутую чистую душу, как в чистый прозрачный сосуд, вместилище добродетели.

Вглядываясь в лицо княжны, он увидел в ней свою «девственницу». «Какая прекрасная модель для моей картины!» – подумал Сергей.

– Вы теперь не пустите меня в свою мастерскую? – чуть не плача спросила Ольга.

– О нет, напротив. Я за ваше прегрешение накладываю на вас кару. Извольте являться сюда ежедневно, кроме ваших четвергов, и сидеть смирно в этом кресле целых два часа! Я хочу написать ваш портрет. Вернее, это будет не портрет, а эскиз к моей будущей картине. Если вы согласны, вам придется добиться для меня у вашего батюшки разрешения работать в мастерской дополнительные два часа. Ну, а теперь давайте-ка посмотрим, что мы натворили.

Поврежденный участок размером примерно пятьдесят квадратных сантиметров охватывал нижний левый угол картины. Из-за быстро принятых мер растворитель смыл почерневший слой, не повредив находившуюся под ним краску. На полотне обнаружился узорчато вышитый рукав нарядного платья. Вмешательство реставратора потребуется здесь всего в нескольких небольших участках.

– Ну вот, почти что все в порядке. Я думаю, не стоит рассказывать князю об этой аварии. Пусть это будет нашим маленьким секретом. А сейчас, сударыня, прошу вас удалиться, так как мне надо переодеться – я весь пропитан бензином.

Так неожиданно Сергей начал работу над эскизом к давно задуманной картине. Дни шли за днями. Реставрацию портрета Пелагеи Осиповны он закончил успешно и получил разрешение продолжить работу над другими портретами. Князь щедро расплатился с ним за первый портрет; кроме того, купил три студенческие работы – «Рассвет в горах», «Натюрморт с фруктами» и «Посиделки». Это значительно поправило материальное положение молодого художника. Работа над эскизом новой картины тоже продвигалась успешно. Еще в студенческие годы Сергей много экспериментировал, пытаясь добиться эффекта мастеров раннего Возрождения, добавлявших в краску молотое стекло, в результате чего изображение начинало мерцать мягким слабым светом. Ему удалось добиться сходного эффекта. За счет применения этого рецепта голова и плечи «девственницы» слабо светились на темном фоне заднего плана. Во время сеансов молодой художник и княжна много общались друг с другом. Сначала это была просто пустая болтовня, потом – рассказы о событиях прошедшего дня, потом – задушевные беседы обо всем, что их встревожило, взволновало или удивило. Иногда, для того чтобы Ольга могла размяться после долгого сидения в одной позе, они играли в зимнем саду в пятнашки. То-то было веселья, хохота и суеты!

Однажды Ольга сообщила о том, что ее жених барон фон Крюгер приехал из Швеции, где служил в дипломатическом корпусе. Барон долго и подробно расспрашивал князя об обстановке в Петрограде и был явно расстроен и встревожен. Наконец он уступил настойчивым просьбам Ольги познакомиться с художником, который пишет ее портрет. Барон появился в зимнем саду – высокий, прямой, подтянутый, мельком оглядел мастерскую, едва взглянув на портрет. На приветствие Мурадова ответил даже не кивком, а неким намеком на кивок и, повернувшись на каблуках, стремительно удалился. Через минуту он появился в кабинете князя. Задыхаясь от бешенства, барон прошипел:

– Ну и уютное гнездышко вы свили для этой парочки! И даже кушетку не забыли поставить! Неужели вы не понимаете, что это неприлично, невозможно, это скандал! И потом, как я должен отнестись к тому, что моя невеста, княжна Запрудская, позирует для картины этого молокососа! Воображаю, как он будет похваляться, что княжна Запрудская была его натурщицей! Хорошо еще, что не в жанре ню. Хотя я не знаю, в каком виде она предстанет на его картине. Я требую, чтобы этот тип без роду, без племени немедленно покинул ваш дом. Я требую, чтобы моя невеста перестала с ним общаться. И я прошу вас, князь, чтобы вы были осмотрительнее в выборе знакомых для вашей дочери.

Князь некоторое время молчал, как бы взвешивая аргументы. Наконец он сказал:

– Сожалею, барон, что своими действиями вызвал ваше неудовольствие. Дело в том, что господин Муралов, как мастер-реставратор, приглашен мной для реставрации нескольких ценных портретов. Он с этой работой справляется, и я бы хотел, чтобы он эту работу закончил. Что касается частых встреч моей дочери с господином Мураловым, то приходится согласиться с вами, что они носят несколько двусмысленный характер, и их надо бы возможно скорее прекратить. Но тут есть некоторые сложности. Вы знаете мою дочь – она ведь выросла, не зная запретов, и может просто не послушать меня.

Фон Крюгер холодно заметил:

– Это ваши проблемы, князь. Я категорически настаиваю на прекращении этих свиданий.

Князь еще помолчал немного и тихо сказал:

– Увольнять реставратора, пока он не закончил дело, мне не хотелось бы. Мне нравится его работа. Кроме того, внезапное увольнение художника и отчаянные протесты княжны вызовут слухи и сплетни, что чревато скандалом. Но вы правы, считая ситуацию несколько двусмысленной. Поэтому я отправлю дочку к матери в Финляндию, где та гостит у старшей дочери. Мать в каждом письме просила прислать Ольгу, поскольку плохо себя чувствует. У старшей дочери семья, дети малые, так что она не может всецело уделить внимание больной матери. Кстати, будет безопаснее, если они с матерью в это тревожное время будут подальше от столицы. Я сам хочу туда поскорее убраться, как только улажу кое-какие дела.

Крюгер слегка усмехнулся. Он знал (так как это ни для кого не было тайной), что «кое-какими делами» была некая мадам Вольская, дама полусвета, которая дарила своим вниманием кроме князя еще нескольких аристократов, впрочем, никому не отдавая предпочтения.

– Через два дня я возвращаюсь в Швецию. Я могу, несколько удлинив маршрут, проводить княжну к ее матери и сестре в Гельсингфорс. Так будет надежнее и безопаснее, – предложил барон.

Так они и договорились.

Сообщение о необходимости отъезда явно опечалило княжну. Она пыталась спорить. «Но мой портрет еще не закончен», – протестовала Ольга. Однако отец настоял на своем, ссылаясь на просьбу матери и ее болезнь.

На следующее утро, взглянув на девушку, Сергей понял: что-то случилось, – глаза грустные, вид расстроенный. Ольга рассказала ему, что ее отсылают в Финляндию к заболевшей матери.

– Моя мама была некоторое время фрейлиной Ее Величества вдовствующей императрицы Марии Федоровны. После того как царская семья полюбила проводить конец лета – начало осени в шхерах и на островах Финляндии, в аристократических семьях стало модным проводить там часть сезона. Кроме того, морской климат оказался полезен для здоровья моей матери, и она отказалась от поездок на юг в пользу Финляндии. Однако в этом году из-за болезни она не смогла вернуться до окончания теплых дней и осталась у моей старшей сестры. Отец настоял, чтобы на время тревожных событий она не возвращалась в Петроград. Она очень просит меня приехать, и я не могу ей отказать. Но я не хочу думать, что мы с вами больше не встретимся. Да и портрет надо же закончить. Обещайте мне, что, когда я вернусь, вы будете еще работать в своей мастерской!

– Увы, княжна, я не могу это обещать, это не в моей власти. Я здесь человек подневольный. У меня ведь даже контракт не оформлен. Единственное, что я могу вам твердо обещать, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы задержаться здесь до вашего возвращения. Когда вы уезжаете?

– Послезавтра. Но я не смогу больше прийти сюда, так как барон требует, чтобы я оказывала ему внимание и постоянно сопровождала его. Так что, до встречи, Сережа!

Вот и кончилась эта волшебная сказка, эта несбыточная мечта, которую он и осознать толком не смел. Сергей пытался взять себя в руки, убеждая себя: все правильно, она невеста другого, человека неизмеримо более достойного, чем он. И все-таки ему было больно и горько. «Прощай, моя „девственница“! – увижу ли тебя еще раз?»

* * *

В назначенный час карета была подана, вокруг неё хлопотали слуги с чемоданами, узлами и баулами. Сергей вышел из мастерской, хоть издали проводить Ольгу, и стоял поодаль, наблюдая за происходящим. Княжна в сопровождении своей горничной, расцеловавшись с отцом, спустилась с крыльца и направилась к карете. Сергей увидел, как из-за полуопущенных ресниц радостно и озорно блеснули в его сторону ее глаза, а рука в лайковой перчатке слегка поднялась, посылая ему привет. Барон, который в это время в чем-то горячо убеждал князя, наконец, тоже сел в карету, лошади тронулись – и все исчезло в дорожной пыли.