Текст книги "Гротеск"

Автор книги: Нацуо Кирино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

Часть 6
Ферментация и разложение

1

Я пошла на первое заседание суда по делу о квартирных убийствах. Специально отпросилась с работы. Вас это удивляет? Зал, где проходило судебное слушание, был самый обыкновенный, ничем не отличался от других. Разве только размером – заседание устроили в самом большом помещении в здании суда. К моему удивлению, желающих попасть на него оказалось очень много – человек двести, и входные билеты пришлось разыгрывать. Все хотели узнать, что случилось с Юрико и Кадзуэ. Собралось много журналистов, но телевизионщиков с камерами вроде решили не пускать. Когда я отпрашивалась на суд у шефа, видно было, что его так и подмывает что-нибудь спросить.

Как я уже говорила, меня совершенно не интересовало, правда ли, что Юрико и Кадзуэ убил этот китаец, Чжан. Мне и сейчас нет до этого дела. Потому что обе – уличные шлюхи, имели дело с разными подонками и извращенцами, они должны были знать, что могут лишиться жизни, если не повезет. Наверняка им это было известно, именно поэтому, закончив с одним клиентом, они прыгали в постель к другому, не зная, с кем имеют дело, переживут ли этот день, вернутся ли домой. Ловили кайф от этого. Пронесло – значит, можно вздохнуть с облегчением, посчитать перед сном заработанные денежки, подумать, какая я умная, как ловко вывернулась на этот раз.

Встретив незнакомого мужчину, я начинаю воображать, какой ребенок мог бы у нас с ним получиться. Это доставляет мне своего рода удовольствие. Правда, в моем случае все происходит только в голове, а с убитыми Юрико и Кадзуэ дело обстояло совсем по-другому.

На суд я пошла из-за следователя Такахаси, который дал мне почитать показания Чжана. Нелепые, длинные и скучные, под названием «Плохие дела, которые я совершил». Бесконечная, не относящаяся к делу писанина: как тяжело ему жилось в Китае, чем занималась его любимая сестрица и прочая ерунда в том же духе. Я эти места по большей части пропускала.

Но этот Чжан в своем рассказе несколько раз называл себя симпатичным и умным, писал, что похож на Такаси Касивабару. Мне стало интересно, что это за парень. Если ему верить, Юрико в тот день, когда он убил ее, сказала ему: «Ты симпатичный парень!» Если Юрико, которую все называли красоткой, считала его симпатичным, я обязательно должна взглянуть на него.

У меня стояла перед глазами маленькая школьница Юрико, устроившаяся на коленях у Джонсона в том самом домике в горах. Самый видный и представительный мужчина в мире и самая красивая девочка. Неудивительно, что их так тянуло друг к другу и они не смогли расстаться до самого конца. Нет, я не завидовала. Красота обладает магнетизмом, притягивает другую красоту, и когда связь установлена, она оказывается очень прочной и не дает больше стрелке компаса вращаться. Я сама полукровка, но, к сожалению, судьба не наделила меня такой притягательной красотой. В жизни мне была отведена роль наблюдателя за теми, кто ею обладал.

Перед судебным заседанием я специально прочитала книжку «Физиогномика». Думала взглянуть на черты лица Чжана с точки зрения этой науки. Круглое лицо – это «плотский тип». Круглолицые – люди спокойные, они не углубляются в подробности, но им не хватает решительности, и они быстро теряют ко всему интерес. Квадратные лица – «квадратно-мускулистый тип» – бывают у людей, крепко скроенных. Они не любят проигрывать, упрямы, из-за чего им трудно ладить с другими. Человек с треугольным лицом, напротив, как правило, – натура тонкая, чувствительная. Таких людей отличает хрупкое телосложение, они нервны, артистичны от природы. Каждая из этих трех категорий подразделяется еще на три типа, если идти от верхней части лица к щекам, – верхний, средний и нижний. По всему этому можно определить судьбу человека. Например, я, видимо, отношусь к чувствительному типу. Тонкая натура с развитым эстетическим чувством, которой не хватает умения общаться с другими людьми.

Далее, у каждого человека на лице пять главных отличительных признаков – брови, глаза, нос, рот и уши. Обращает на себя внимание блеск глаз – чем глаза ярче, острее, тем человек жизнеспособнее, тем сильнее его дух. Нос с высокой переносицей – признак повышенного самолюбия; большой рот намекает на активность характера и твердую волю.

Но если по лицу и телосложению можно понять характер человека и предсказать его судьбу, как получилось, что красавицу Юрико постиг такой трагический конец? Прекрасная и глупая Юрико! Значит, в ее лице был какой-то крупный изъян, подумала я и непроизвольно ахнула До меня дошло: этот изъян заключался в ее совершенстве.

– Вы в порядке? – Молодой детектив склонился, заглядывая мне в лицо.

В его глазах, смотревших на меня с жалостью из-за стекол очков в коричневой оправе, я была скорбящей сестрой несчастной жертвы.

– Да, – неуверенно кивнула я.

– Уже скоро начнут. Садитесь вон туда, справа, в первом ряду.

Ко мне с самого начала было особое отношение. Билетиков я никаких не тянула, первой вошла в зал заседаний. Хотя чему удивляться? Я здесь единственная имела отношение к Юрико. Деду о ее смерти я говорить не стала. Он жил под присмотром в доме престарелых «Мисосадзаи», в снах – или кошмарах – о прошлом. Настоящее полностью стерлось даже из самых дальних уголков его памяти. Простое счастливое время, что мы прожили с дедом, быстро кончилось. Я поступила в университет, и дед стал жить с матерью Мицуру. Если бы она взяла на себя опеку над выжившим из ума стариком, я бы ничего не имела против, но как только он начал впадать в детство, мать Мицуру тут же его бросила. Впрочем, это уже не имеет никакого значения.

Заседание должно было начаться с минуты на минуту. Зрители спешили занять свои места. Я пристроилась с края в самом первом ряду. Сидела, опустив голову, – вроде как родственница жертвы. Длинные волосы закрывали мне щеки, так что со зрительских мест вряд ли можно было разглядеть мое лицо.

Наконец открылась дверь и в зале появился человек, которого держали под руки два толстых охранника. Он был в наручниках, прикованных цепью к поясу. Чжан! Ну и чем же он похож на Такаси Касивабару? – подумала я, испуганно разглядывая стоявшего передо мной непромытого мужика. Коренастого, лысоватого, с круглым лицом, кустистыми бровями и вздернутым носом. Самым примечательным было выражение его глаз – раскосые, узкие щелки тускло поблескивали, поглядывая на собравшихся в зале, как бы в надежде увидеть знакомое лицо и попросить о помощи. Маленький рот был все время приоткрыт. Если бы меня спросили о характере Чжана с точки зрения физиогномики, я бы сказала, что это человек неглубокий, ему все быстро приедается. Упрямый, плохо сходится с людьми и при этом слабовольный. Я разочарованно вздохнула.

Похоже, мой вздох вызвал какую-то волну. Чжан, принявший почтительную позу на скамье подсудимых, быстро покосился на меня. Видимо, ему заранее сказали, что я родственница Юрико. Столкнувшись со мной взглядом, он робко отвел глаза. Ты убил Юрико!Я осуждающе смотрела на Чжана. Почувствовав это, он заерзал на стуле и громко сглотнул.

Так я смотрела на него, но в душе не осуждала. Как бы это объяснить?.. Моя младшая сестра-красавица Юрико… С самого детства я мучилась от того, что она все время торчит рядом. От нее некуда было деться. Совершенно чужой человек. Из-за Юрико вся моя жизнь пошла наперекосяк. Если сравнить нас с планетами, сестра была той, что всегда повернута к Солнцу, а на моей планете стояла вечная ночь. Стоило планете двинуться по орбите ближе к Солнцу, как оно отворачивалось, чтобы одарить своими лучами Юрико. Разве не так? Чтобы избавиться от Юрико, я поступила в женскую школу Q., но она и туда за мной потащилась, и мне снова выпала несчастная доля старшей сестры, которую все время сравнивали с младшей. И вот Юрико, которую я ненавидела до мозга костей, легко, как нечего делать, убивает этот замухрышка. Да! Я презирала Юрико всей душой.

Судебное заседание прошло быстро. На Чжана опять надели наручники и вывели из зала. У меня было ощущение, будто меня обвели вокруг пальца. Я никак не могла подняться со своего места.

Почему этот Чжан нагородил столько лжи? «Мы с сестрой были очень симпатичные… Я похож на Такаси Касивабару…» Поразительное вранье! Чжан утверждал, что не убивал Кадзуэ, но, раз он такой мастер врать, я была убеждена в обратном. Подумайте сами. Если человек не способен объективно посмотреть на себя и считает себя красавцем, значит, он наверняка отъявленный лжец.

– Извините, можно вас на минутку?

В коридоре суда меня остановила бледная молодая женщина. В книжке про физиогномику написано, что бледность лица – признак больных почек. Мне стало ее жалко. Женщина заявила, что она с телевидения. Было видно, что она очень гордится этим.

– Вы ведь старшая сестра госпожи Хираты? Позвольте спросить: что вы думаете о сегодняшнем заседании?

– Я не могла отвести глаз от подсудимого. – (Женщина с довольным видом стала черкать что-то в блокноте.) – Я ненавижу этого Чжана. Он убил мою единственную сестру…

Женщина оборвала меня, не дослушав:

– В убийстве госпожи Хираты он сознался. А вот как быть с делом Кадзуэ Сато? Образованная женщина, работала в хорошей компании – и вдруг проститутка. Как это может быть? Я слышала, вы с госпожой Сато в одном классе учились?

– Мне кажется, Кадзуэ… то есть госпожа Сато – искала острых ощущений. Она без этого жить не могла. Думаю, подсудимый был ее клиентом. Хотя он относится к «плотскому типу»… Или… я даже не знаю…

Я путалась в объяснениях, а журналистка, делая вид, что записывает мои слова, сочувственно кивала, пока ей это не надоело. Мне в очередной раз напомнили, что дело Юрико никого не интересует. Людям на него наплевать. Другое дело – Кадзуэ Сато. Она работала в респектабельной фирме. Это было в стиле Кадзуэ – привлекать к себе внимание.

Задумавшись, я не заметила, что журналистка уже испарилась. Я стояла одна в коридоре на блестящем полу, и тут передо мной возникла другая женщина – худая как спичка, с необыкновенно большими глазами. Она внимательно огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Похоже, специально дожидалась, пока я останусь одна. У женщины были длинные прямые волосы и необычный наряд – что-то вроде индийского сари, но не из шелка, а из грубого хлопка. Она пристально посмотрела на меня, и по ее лицу скользнула слабая улыбка.

Физиогномика позволяет судить о человеке по внешности и манерам. Лицо женщины говорило о натуре интеллигентной и тонкой. Но эта ненормальная худоба, чудная одежда… Как-то одно с другим не связывалось. Я стала лихорадочно вспоминать, есть ли что-нибудь о таких случаях в книжке по физиогномике, которую выучила почти наизусть.

– Что, не узнаешь? – Женщина подошла поближе. От нее пахло жевательной резинкой. – Это я, Мицуру.

Я застыла в изумлении. О Мицуру много писали в газетах. Она вступила в какую-то религиозную секту, высоко там поднялась. Потом секта устроила террористический акт и тех, кто в этом участвовал, посадили в тюрьму.

– Мицуру! Тебя уже выпустили?

Она вздрогнула и переменилась в лице.

– Выпустили. Я смотрю, все про меня все знают.

– Конечно знают.

Мицуру с раздражением оглядела коридор. Журналисты давно отправились восвояси, и перед залом суда не было ни души.

– Я этот суд никогда не забуду. Меня судили в зале номер четыреста шесть. Заседали раз двадцать, не меньше. И никто не пришел поддержать меня. Единственным моим союзником был адвокат, и тот в глубине души считал меня виновной. Он так ничего и не понял. Я думала только об одном – чтобы все это кончилось поскорее, – говорила она, будто жалуясь на прошлое. – Послушай, выпьем где-нибудь чаю, если у тебя есть минутка. Мне надо поговорить с тобой, – попросила затем Мицуру, легко коснувшись моей руки.

Я не хотела, чтобы меня с ней видели, – уж больно нелепо она выглядела в своем сари, поверх которого было надето черное полупальто. Однако на лице Мицуру была написана такая радость, что отказать ей я не могла.

– Тут в нижнем этаже кафетерий. Знаешь, какой это кайф – свободно зайти в кафетерий в здании суда! – с воодушевлением проговорила Мицуру, при этом беспокойно оглядываясь. – За мной следят эти… из службы безопасности.

– Ужас!

– Да что ты! Вот у тебя – настоящий ужас! – посочувствовала Мицуру и сжала мою руку, когда мы заходили в лифт.

Мне это не понравилось – ее ладонь оказалась теплой и влажной, и я тихонько убрала свою руку.

– Почему?

– Я имею в виду Юрико. Мне так жаль! Такое горе! Я поверить не могу. И еще Кадзуэ! Я просто в шоке!

Лифт остановился, я сделала шаг вперед и столкнулась с Мицуру, которая тоже хотела поскорее выйти из кабины. Она принялась виновато извиняться:

– Ой, прости! Никак не могу привыкнуть с людьми.

– Когда тебя освободили?

– Пару месяцев назад. Я пробыла там шесть лет, – прошептала мне на ухо Мицуру, будто открывая большой секрет.

Я посмотрела на нее сзади. От прежней Мицуру – той, что была в школе, отличницы, – не осталось ничего. Куда подевалась сметливая и сообразительная белка? Передо мной стояла тощая особа, плоская и шершавая, как пилка для ногтей. Теперь она очень походила на свою мамашу, такую откровенную и в чем-то жалкую. Мамашу, предавшую моего деда. Я слышала, что именно она посоветовала Мицуру вступить в секту. Мамаша да муженек-врач. Интересно, правда это или нет?

– Как твой муж?

– Он еще там. У меня два сына. Их сдали в семью мужа, меня беспокоит, как они учатся.

Мицуру сделала глоток кофе. Несколько капель сорвались с ее губ и расплылись пятном на груди, запачкав сари, но она даже не заметила.

– Там – это где?

– В камере предварительного заключения. Ему, скорее всего, назначат максимальное наказание. Впрочем, так и должно быть. – Мицуру подняла на меня взгляд, ей будто стало стыдно, что она невольно высказала то, о чем думала. – Но хватит об этом. Ты ведь тоже такого натерпелась! Юрико… Просто не верится! И Кадзуэ… Не могу представить. Она была такая упорная, старательная. Может, устала от всего…

Мицуру достала из матерчатой сумки пачку сигарет и закурила.

Как мне показалось, привычки к этому занятию у нее не было. Сигарету она держала неловко, и дым втягивала без удовольствия. Во всяком случае, выражения наивысшего блаженства, которое бывает написано на лице моего шефа, когда он сидит у нас на работе в курилке, я у Мицуру не заметила. У меня сложилось впечатление, что она курит против воли. Может, это для нее что-то вроде медитации.

– А твоя религия курить позволяет? – спросила я и осеклась. Сообразила, что мое тупое замечание для Мицуру должно было звучать как издевка. Все-таки человек недавно из тюрьмы. Хорошо, у меня соображения хватило.

Мицуру, как и следовало ожидать, горько усмехнулась, выпустив сквозь зубы сигаретный дым. Я обратила внимание, что щель между передними зубами Мицуру стала больше.

– Да, годы, годы… Твои зубы… мне кажется, спереди еще разъехались.

Мицуру, сидевшая с непроницаемым лицом, кивнула и, постучав ногтем по передним зубам, заявила:

– Ты тоже постарела. И лицо стало недоброе. Словно задумала что-то нехорошее, злое. Прямо на лице написано.

Злое лицо… В книге про физиогномику об этом ничего не сказано. По книжной классификации похоже на «квадратно-мускулистый тип». Но я же отношусь к «чувствительному типу». Значит, не то. А может, это какая-то религиозная классификация. Слова Мицуру задели меня за живое, и я вспомнила Чжана, которого только что видела на суде. Вот чье лицо – воплощение злодейства. Лицо негодяя и лгуна, каких свет не видел. Эти его липовые показания… сплошная ложь. Наверняка у себя в Китае он отправил на тот свет кучу людей, присвоил их деньги. Изнасиловал и убил свою сестру, а потом Юрико и Кадзуэ.

Поймав вдруг на себе растерянный взгляд Мицуру, я обратилась к ней:

– Послушай! Если у человека злое лицо, это значит – плохая карма? Интересно, а какая у меня карма? Ты ведь должна знать.

Мицуру тут же затушила сигарету в пепельнице и помрачнела. Быстро оглянулась по сторонам – не следит ли кто – и проговорила шепотом:

– Не надо об этих вещах. Я вышла из секты. И курить стала. Ты неверно понимаешь религию, в которую я верила. Нельзя принимать за чистую монету все, что понаписали журналисты. Они искренне верящих дураками выставляют.

– Ага! Вот теперь ты злишься.

Неожиданная реакция Мицуру меня озадачила. Ведь я говорила всего лишь об общих понятиях, связанных с физиогномикой. Мицуру торопливо махнула худой рукой:

– Извини! Я не права. Это со мной после тюрьмы такое. Нет уверенности, никак не могу разобраться, как себя вести. То есть я забыла. Мне нужна реабилитация. Я пришла сюда, думая повидаться с тобой. Мне этот суд был нужен, чтобы мы снова встретились. Встречи одноклассников я терпеть не могу, а где еще я могла тебя увидеть?

Мицуру выпалила это разом, потом глубоко вздохнула, переводя дух, и, опустив голову, стала рассматривать ногти. Руки у нее были маленькие, сухая кожа, заусенцы. Как же она чулки надевает с такими руками? Впрочем, в ее наряде можно и без чулок ходить, думала я, глядя на Мицуру. Под сари у нее оказались синие гольфы, какие носят школьницы. Она была в поношенных парусиновых туфлях.

Мицуру резко подняла голову, будто что-то вспомнила:

– Я посылала письма из тюрьмы. Ты получила?

– Да. Четыре штуки. Открытки на Новый год и с наступлением лета.

– А ты знаешь, как это – посылать оттуда новогодние открытки? Тридцать первого декабря по радио передают «Красных и белых», [36]36
  «Песенный конкурс красных и белых» («Кохаку ута гассэн») – популярная новогодняя передача, транслируемая телерадиовещательной корпорацией Эн-эйч-кей уже более 60 лет подряд. Впервые вышла в радиоэфир 31 декабря 1945 г.


[Закрыть]а я сижу, слушаю и плачу. За что мне такая жизнь? Но ты мне не ответила. Ни разу. Радовалась, что я, отличница, оказалась в тюрьме? Достукалась! Так ей и надо! Многие так думают.

– Что значит – достукалась?

– То и значит! – Тон Мицуру сделался откровенно грубым. – Стоило мне споткнуться, и все чуть с ума не сошли от радости.

В школе Мицуру не доходила до такого – никому не говорила обидных слов. Всегда обдумывала, что хотела сказать. Постучит пальцем по передним зубам, подумает и только потом скажет. Осторожная была девушка.

– Мицуру! Ты стала похожа на мать, – сказала я.

Ее мамаша могла такое сказать… Хоть стой, хоть падай. Стоило ей рот открыть – и пошло-поехало, наговорит всякого, не думая о последствиях. А у этого наглого лгуна Чжана все наоборот, думала я, вспоминая его хитрую физиономию.

– Неужели? – растерянно проговорила Мицуру.

– Помнишь, вы подвезли меня на машине? В то утро я узнала, что моя мать покончила с собой. А твоя сказала, что это, наверное, из-за климакса.

Мицуру прищурилась, будто просила прощения.

– Да-да, помню. Как бы я хотела вернуться в то время! Когда жила, ничего не зная о том, что меня ждет. Знай я, как получится, ни за что не стала бы корпеть над учебниками как проклятая. Валяла бы дурака, как другие девчонки, покупала бы модные тряпки. В группу поддержки бы записалась, или в гольф, или в коньки. Жила бы в свое удовольствие, как нормальная девчонка, встречалась бы с парнями. А ты как думаешь? Хотела бы так?

Нет, у меня и в мыслях такого не было. Возвращаться в прошлое мне совершенно не хотелось. Было только жаль того спокойного времени, что мы прожили с дедом. Однако дед под разлагающим влиянием Юрико сдвинулся, связался с мамашей Мицуру. Поэтому меня совсем не тянет в прошлое. А Мицуру, видно, забыла, как мы с ней убеждали друг друга, что сумеем выжить в этом мире. Она уже начинала раздражать меня – прямо как Юрико с ее глупостью. Давно у меня не было такого чувства.

– О чем ты думаешь? – Мицуру кинула на меня беспокойный взгляд.

– О прошлом, конечно. О давнем прошлом, в которое ты так хочешь вернуться. О времени, когда Юрико была цветущей представительницей класса покрытосеменных, а я – лишь невзрачным голосеменным кустом. Правда, Юрико почему-то взяла и засохла.

Мицуру с подозрением посмотрела на меня, но дальше распространяться на эту тему я не стала. Поняв, что продолжения не будет, она смущенно отвернулась, и я сразу узнала ту прежнюю Мицуру, из школьных лет.

– Прости. Я сама не знаю, что говорю. – Мицуру помяла в руках свою матерчатую сумку. – У меня ощущение, что все пошло прахом – мои старания, все, во что я верила. Это невыносимо. В тюрьме я старалась об этом не думать, но теперь, когда я на свободе, эта мысль не оставляет меня. Я в панике! Конечно, мы совершили огромную, ужасную ошибку. Как можно было убивать невинных людей? Но мы ничего не могли сделать. Нам промывали мозги. Гуру читал наши мысли, и убежать было невозможно. Я думаю, со мной все кончено. Мужа наверняка приговорят к смертной казни. У меня дети на руках, а что делать? Кроме них, у меня никого нет. Их надо воспитать сильными, но я не уверена, что у меня получится. Училась как проклятая, поступила в Тодай, стала врачом, и… шесть лет впустую. Разве их вернешь? Кто меня теперь возьмет на работу?

– Может, «Врачи без границ»? – спросила я, лишь бы что-то сказать.

– Ну понятно. Чужие проблемы… – мрачно проворчала Мицуру. – Кстати, о чужих проблемах. Все в шоке от того, что Юрико и Кадзуэ стали проститутками, а я сразу поверила. Они обе все время плыли против течения. Особенно Кадзуэ.

Мицуру говорила то же самое, что журналистка с плохими почками. В этом деле Юрико никого не интересовала, «звездой» выступала только Кадзуэ. В глазах Мицуру уже не было того блеска ума и независимости, который я знала, – в них стояла лишь пустота, ничему не оставлявшая места.

Подошла официантка, убрала кофейные чашки и налила воды в стаканы. У нее было квадратное лицо с тяжелым подбородком – классический «квадратно-мускулистый тип» – и большая родинка между бровями, формой напоминавшая статую Будды. Интересно, что бы это значило? – подумала я, допивая воду. Кафетерий опустел, остались только мы с Мицуру.

– А где сейчас твои дети?

Мицуру закурила другую сигарету и скривилась от дыма, попавшего в глаз.

– У родителей мужа. Старший сын учится в школе высшей ступени, уже второй год. У младшего скоро экзамены, переходит в седьмой класс. Я слышала, он хочет перейти в школу Q., но это бесполезно. Дело не в способностях и не в оценках. На них всю жизнь будет клеймо из-за таких родителей.

Клеймо… Хорошее слово. Подходящее. Я сама жила с клеймом сестры Юрико. Чудовищно красивой Юрико. Мне страшно захотелось поглядеть на детей Мицуру. Какие они? На кого похожи? На смышленых белок, запасающих орехи и ягоды? Или на лисят, шныряющих по горам и полям? Как они будут бороться с той жестокой судьбой, которую пророчит им мать? За счет каких талантов? Я уже думала не о Мицуру, а об этих ребятах. Живые существа проходят эволюцию. Меня всегда интересовало, как передаются гены, какие мутации в них происходят.

– Ты осуждаешь мою мать, я знаю, – вторгаясь в мои мысли, вдруг прозвучал голос Мицуру.

– С чего ты взяла?

– Она же бросила твоего деда.

– Бросила деда? – повторила я за ней, делая удивленное лицо.

– Да! – подтвердила Мицуру и на какое-то время погрузилась в молчание.

Впрочем, мне было совершенно все равно, бросила ее мать деда или подобрала. Просто дед нашел для себя замену бонсаю и был счастлив, когда обнаружил в матери Мицуру «исступление» и «вдохновение».

– Может, ты не знаешь, но мать вступила в секту из-за твоего деда. И она не ушла. Говорит, что будет стоять до конца. Сейчас помогает тем, кто остался. Вроде советницы по медитации.

Воображаю, как бы изумился дед, это услышав. Членами секты были и мать, и отец Мицуру, известный врач. Их использовали как рекламный щит для заманивания новых душ. А сама Мицуру даже баллотировалась на выборах в палату советников. [37]37
  Палата советников – верхняя палата парламента Японии.


[Закрыть]Как я слышала, отец и дочь связались с сектой потому, что так хотела мать. А теперь что получается? Ее саму дед мой туда заманил? Это что, знак судьбы? Я и представить себе такого не могла.

– Мать говорила, что будет всю жизнь раскаиваться: она разрушила жизнь твоего деда, довела его до такого состояния. Но не только в нем дело. Твоя жизнь изменилась тоже.

Когда я поступила в университет Q., дед съехал с нашей муниципальной квартиры, объявив, что будет теперь жить с матерью Мицуру. Та купила неподалеку неплохой особнячок и предложила деду перебраться к ней. Я была у них один раз. Особняк был оборудован автоматическим замком с домофоном. Редкость по тем временам. Дед страшно гордился этой системой, но, по иронии судьбы, именно благодаря ей мы поняли, что у деда начались отклонения. Он стал забывать ключи, выходя из дома. А бывало, начинал ломиться в чужой дом, нажимая кнопку домофона и крича: «Это я! Это я!»

– Из-за их романа и тебе, и мне досталось. Пришлось как-то самим устраиваться. А потом мать вернулась. Разрушила все, что было вокруг нее, и прибежала обратно. Простить себе этого не могла и решила удариться в религию.

– Надеялась так заслужить прощения?

– Не в этом дело, – с вызовом тряхнула головой Мицуру. – Она выбрала путь духовного раскрепощения. Ей захотелось понять, по каким законам живут люди, почему они поддаются мирской суете, эгоистичным помыслам и страстям. В то время меня и мужа очень мучила загадка жизни и смерти. Куда попадает человек после смерти? Существует ли реинкарнация? Смерти избежать нельзя. Для нас, врачей, это было очевидно. Однако нам приходилось сталкиваться со случаями, не поддающимися рациональному объяснению. И тогда мать посоветовала нам поговорить с гуру. Так мы оказались в секте.

Все это мне уже порядком надоело, я отводила глаза, стараясь не встречаться с Мицуру взглядом. Создавалось впечатление, что люди идут в религию только ради собственного счастья.

– Ну, деду сейчас не до этого. Он совсем из ума выжил, спит все время.

Мицуру удивленно посмотрела на меня:

– Так он еще жив?

– Жив. Хотя ему уже больше девяноста.

– А я думала, он уже давно умер.

– Мать, наверное, тоже так считает?

– Нам с ней трудно найти общий язык, – ушла от ответа Мицуру и наклонила голову так низко, что я даже испугалась, вдруг шея сломается. – Наверное, из-за того, что я еще полностью не освоилась на свободе.

Я изучала черную родинку на лбу официантки.

– После тюрьмы я ни с кем не вижусь. Адвокат не советует. Из дома почти не выхожу, но поговорить-то хочется! Ничего, что я так разболталась?

Я кивнула, хотя уже была сыта разговором. Мицуру затушила сигарету, выкуренную почти до фильтра, и повела речь дальше:

– Ты и без меня знаешь, как я старалась в школе быть первой в учебе. Верила, что отметки – самое главное, они могут решить все проблемы. После выступления матери на попечительском совете в школе надо мной стали издеваться. Это было жестокое испытание. Пойти некуда, поговорить не с кем. Прямо жить не хотелось. Когда к тебе так относятся, конечно, мечтаешь утереть всем нос. Я занималась как проклятая. Надо было учиться лучше всех и не расслабляться ни в коем случае. Когда в школе высшей ступени в класс пришли новенькие – ты и другие девчонки, – я ночи не спала, все боялась, как бы кто меня не обошел. Тогда мы с тобой и познакомились. Я поняла, что в учебе ты мне не конкурент, и очень радовалась, что мы подружились. А ты знаешь такого бейсболиста… Отиай [38]38
  На самом деле Хироси Отиай (р. 1946) – футболист, член национальной сборной Японии, выступал за нее в 1974–1979 гг.


[Закрыть]его фамилия?

При чем здесь бейсболист? Я не знала, что и думать. У нее с головой вообще все в порядке? Может, у нее там что-нибудь замкнуло? Заучилась или от этих медитаций…

– Что-то вроде слышала, – сказала я, пытаясь отделаться от Мицуру, хотя эта фамилия мне ни о чем не говорила Из спортсменов меня интересовали только симпатичные, и по именам я мало кого помнила.

– Ну Хироси Отиай!

– Это такой симпатичный?

– Да нет же! – с раздражением воскликнула Мицуру, как бы давая понять, что хотела сказать что-то очень важное, а я ей помешала. – Что ты такое говоришь? Симпатичный, не симпатичный… Какое это имеет значение?

Ого! Я не знала, что подумать. В школе Мицуру была очень осторожная и сдержанная. Никто никогда не видел, чтобы она на кого-то сердилась. Надо сказать, мать ее тоже не была вспыльчивой. Да, Мицуру изменилась, я это чувствовала. Вот что с человеком делает возраст. Мицуру достала из сумки пакетик салфеток с рекламкой какой-то ростовщической конторы. Такие салфетки бесплатно раздают у вокзалов прохожим. Нервным движением промокнула выступивший на лбу пот.

– У-у, черт! Приливы одолели! У меня месячные в тюрьме кончились. Еще сорока нет, а уже климакс. Ты не замужем? Как у тебя с этим?

«Эк куда тебя понесло!» – подумала я и хмыкнула:

– Что ты все «в тюрьме, в тюрьме…»? Нравится это слово?

Мицуру скользнула по мне взглядом, в котором чувствовалась едва уловимая неприязнь.

– А ты все-таки злюка!

Недовольные друг другом, мы молчали, разглядывая крышку стола. Я уже выпила и кофе, и воду. Хотелось поскорее закончить эту встречу, но Мицуру, похоже, взяла себя в руки и, переведя дух, заговорила снова:

– Извини, я не то хотела сказать. Мне хотелось, чтобы никто не замечал, сколько сил я трачу, чтобы быть первой. А про Отиая – это я для сравнения. Про него говорили: он такой талант, что ему и тренировки не нужны. А на самом деле он тайком тренировался по ночам, чтобы никто не видел. Тренировался как черт. Представляешь? Вот и я просиживала за учебниками ночами, а потом закапывала в глаза капли, чтобы скрыть красноту, пила «Липовитан-Д», [39]39
  «Липовитан-Д» – популярный в Японии тонизирующий энергетический напиток.


[Закрыть]делала вид, что учеба меня не сильно волнует. Столько сил ушло на эту ерунду! Так или иначе, учеба была для меня в школе вроде хобби. Плюс особый талант заниматься так, что посторонние не замечали, какого труда мне это стоит. Вот так я и добилась, чего хотела: до конца оставалась лучшей в школе и в конце концов преодолела главный барьер – поступила в Тодай на медицинский. Это был триумф, но я уже не могла остановиться. Появилась новая цель – стать первой в своей группе на факультете. Потом на ЛОР-кафедре, где я специализировалась. Потом в университетской больнице, потом еще в одной больнице, где стажировалась. Но постепенно это как-то стало незаметно. – Мицуру подняла на меня отсутствующий взгляд. – То есть люди перестали замечать, что я лучшая. Да-да. Ведь работа врача оценивается не по отметкам на экзаменах. Для врача главное – спасти жизнь человека, но ухо-горло-нос – проза жизни, от этого жизнь не зависит. Каждый день одно и то же – аллергический насморк. Только раз попался пациент со злокачественной опухолью нижней челюсти. Это был тяжелый случай, конечно. Так что все ушло впустую. А вот в религии чем больше молишься, медитируешь, тем выше поднимаешься. Мне это как раз и надо.

Я тяжело вздохнула. «Зачем я трачу время на эту ерунду?» – крутилось в голове. Я не находила себе места, разбирало то ли нетерпение, то ли раздражение. Я очень хорошо относилась к Мицуру, даже любила ее, можно сказать. Но она сама признавалась, что изображала из себя талант, потому что хотела утереть всем нос. А я-то думала, мы с ней оттачиваем свое оружие: я – злую волю, Мицуру – ум, – не для утирания носов, а для выживания в женской школе Q.