Текст книги "Кто твой враг"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Что ты понимаешь?

– Что с тебя хватит. Игра проиграна. Когда ты вернешься, меня здесь не будет.

– Он понимает. – Она надела плащ. – Может, мне и повезло. Может, я даже еще не родилась… Может, ты во всем прав… Но я в западне. И никакая это не игра. Я не могу то любить, то не любить тебя. И послушай: не смей убегать. Я рассчитываю, что ты будешь здесь, когда я вернусь.

XIII

Чарли вернулся домой рано; на кухонном столе его ждала записка:

К обеду не приду. Извини. Позвонил Боб Л. и попросил срочно напечатать для него одну работу в порядке одолжения. Не забудь купить салат. В семь к ужину придет Норман. Вернусь не позже шести.

Д.

Он расположился в гостиной так, чтобы телефон был под рукой, налил себе пива. Эрнст, кончив работу, не подмел за собой, уж это-то он мог бы сделать. Надо будет поговорить с Норманом.

Чарли шел к Сонни, ожидая какой-нибудь неприятности, а вместо этого его ожидала рукопись «Все о Мэри» в синей обложке. Писака, которому поручили подредактировать сценарий, закончил работу. Сонни сказал, что ведет переговоры с одной английской студией, сценаристом будет значиться один Чарли, а когда картину запустят в производство, он получит деньги дополнительно и еще проценты от прибыли продюсера. Иду в гору, подумал Чарли. Откупорил еще бутылку пива и принялся читать отредактированный сценарий. Переделки его ошеломили.

XIV

Салли все шла и шла.

Стояла прекрасная осенняя погода. После обеда на Хаверсток-Хилл было по-воскресному людно и шумно. Передышка, отсрочка, свобода на два часа от убогих квартирок – вот что это такое. Завтра – снова в бой; а сегодня светит солнце, и как тут не радоваться. Сегодня можно прошвырнуться по Хиту [89]89
  Имеется в виду Хампстед-Хит – лесопарк на северной возвышенной окраине Лондона.


[Закрыть], почитать колонку Тайнана [90]90
  Кеннет Тайнан (1927–1980), английский театральный критик. В годы, когда происходит действие романа, влиятельный театральный обозреватель газеты «Обзервер».


[Закрыть], а там, глядишь, позовут покататься. Ну а снять комнату, куда разрешено приводить гостей после одиннадцати, успеется и через неделю. И как знать – вдруг вечером в «Герцоге Йоркском» Бизли отдаст пятерку, которую стрельнул черт знает когда. А попозже, может, пофартит залучить к себе на чай с шоколадным печеньем девчонку.

Салли влилась в толпу, поднимающуюся к Хампстед-Хит. В ней мелькали юнцы в вельвете и их аппетитные, как конфетки, подружки. Перед скобяным магазином бородач в красной феске на все корки ругал Христа. Молодые пары толкали коляски. Дородные, коренастые восточноевропейские евреи шествовали группами по пятеро, по трое. На каждом втором углу какой-нибудь сморчок предлагал обширный выбор воскресных газет. Гилберт Хардинг [91]91
  Гилберт Хардинг (1907–1960) – английский радио– и тележурналист, в эфире и на экране сочетал грубость с сентиментальностью.


[Закрыть]всего за три пенни рассказывал вам как на духу о самом постыдном событии в своей жизни. Лакей Гитлера за те же деньги открывал всю подноготную. Так же, как и Сабрина [92]92
  Сабрина (Норма Сикес, р. 1936) – английская гламурная модель, одна из первых позировавшая на подиуме и на экране обнаженной.


[Закрыть]. А на другом углу, под указателем, зазывающим «К дому Китса» [93]93
  Дом-музей английского поэта Джона Китса (1795–1821) в Хампстеде.


[Закрыть], вест-индец в продавленной шляпе, заботливо склоняясь над дочуркой, совал ей свой рожок ванильного мороженого – полизать.

Салли забрела в «Герцога Йоркского», заказала виски с содовой. Они с Эрнстом, как правило, обегали этот паб из-за здешних завсегдатаев, но сегодня их веселость подействовала на Салли взбадривающе. Ее заинтересовала одна компания, она даже присоседилась к ней. Верховодил в ней долговязый субъект с меловой бледности типично английским лицом и шелковым платочком вместо галстука. Хотя бы одну поэму в «Тайм энд тайд» [94]94
  «Тайм энд тайд» – независимый еженедельный журнал левого, феминистского толка. Среди его авторов такие знаменитые писатели, как Д.Г. Лоуренс, В.Вулф, Дж. Б.Шоу и др.


[Закрыть], решила Салли, он уж наверняка опубликовал. Он разговаривал с девицей, собравшей волосы в конский хвост. Девицу звали Венди, и вчера она так выступила по Ай-ти-ви [95]95
  Ай-ти-ви – Независимое телевидение, одна из самых крупных телевизионных компаний Великобритании.


[Закрыть]– закачаешься. Входили в эту компанию еще трое. Приземистого зануду с кирпичным лицом в Канаде сочли бы страховым агентом, но он был англичанином, а раз так, вполне мог оказаться организатором партизанских отрядов в албанских предгорьях и кавалером «Военного креста» [96]96
  «Военный крест» – этим орденом награждают за храбрость лейтенантов и капитанов сухопутных войск.


[Закрыть]. Третий из мужчин откровенно, что твой сад, холил свой оксфордский выговор. Другая девица в этой компании, сухопарая блондинка в тореадорских штанишках, не раз предупреждала Дилана [97]97
  Имеется в виду английский поэт Дилан Томас (1914–1953).


[Закрыть], что пьянство его до добра не доведет. Все пятеро делали вид, что и паб, и его завсегдатаи им осточертели. А торчат они здесь лишь для того, чтобы потешаться, наблюдая за остальными.

Салли выбралась из паба, пошла дальше к Хампстед-Хит. Она отупела. Что-то в ней умирало. По всей вероятности, надежда или детская вера, что невозможное возможно. Она битый час смотрела, как некий господин, невзирая на ветер и рыскавшие вокруг суденышки помельче, гонял по хэмпстедскому пруду точную копию «Куин Мэри» [98]98
  «Куин Мэри» – пассажирский лайнер.


[Закрыть], его тем временем ждал, привалясь к «роллс-ройсу», шофер. Господин вел свое судно со складного стула на берегу пруда при помощи дистанционного управления. Когда «Куин Мэри» только что не врезалась в забранные в бетон берега, он под охи и ахи замерших в испуге зевак резко разворачивал ее. Вскоре совершеннолетние владельцы судов помельче сконфузились и ретировались. Так что, когда Салли собралась уходить, с «Куин Мэри» соперничали лишь лодчонки детишек.

Она спустилась к Хит, пересчитала там всех юнцов в шарфах и девчонок в очках. Вычла одно число из другого, помножила на три, результат разделила на два, после чего упала на траву и долго, горько плакала. Проснулась она, когда на небе уже загорелась первая вечерняя звезда. Она спускалась по Хаверсток-Хилл вниз, и нередко прохожие, в особенности те, что постарше, смотрели на нее с сочувствием и тревогой: глаза у нее, хоть она того и не сознавала, были красные. Взять и вот так вот убежать от него – это трусость, подумала она. И убыстрила шаг.

Но на подходе к дому ее пронзило предощущение беды. До нее донесся стрекот машинки – Норман работал. Салли опустила голову и на цыпочках прокралась мимо его двери. Ее комната была пуста. Черный чемоданчик исчез.

– Эрнст!

Салли выбежала в холл.

Из своей комнаты вышел Норман.

– Эрнст! Нет. Нет, Эрнст!

Она зашаталась, Норман подхватил ее, втащил в комнату, уложил на постель. Постепенно она пришла в себя.

– Как ты? – спросил он.

– Все в порядке, – сказала она. – Не трепыхайся.

Он отвел ее волосы со лба. Рядом с ней он с трудом сдерживался, чтобы не схватить ее в объятья, и ему вспомнился тот вечер, когда он рассказал ей о Хорнстейне. «Я же в Европе, – сказала она тогда. – И здесь хочу жить так, как не могла бы жить дома». И снова телефон вырывал ее из его объятий. «Тебе пришла телеграмма», – сказала тогда Джои. Ники, подумал он, Ники.

– Я поссорилась с Эрнстом, – сказала Салли, – только и всего… Он вспылил и убежал.

– Я обещал пойти на ужин к Лоусонам. Но если хочешь, могу остаться с тобой.

Он привез подарки, вспоминала Салли, и за тот месяц в Испании очень постарел. А с тех пор поседел еще сильнее. Смерть Ники, подумала она, вот что его состарило. И я, наверное, и я.

– Норман, я… я не…

Он нежно – утешая – поцеловал ее, ну а потом перестал владеть собой, и жалость перешла в страсть. Одной рукой лаская ее грудь, другой крепко обхватив за талию, Норман впился в ее губы долгим, жгучим поцелуем. Салли, не устояв перед его напором, пылко ответила ему, но тут же опомнилась, заволновалась, занервничала – и высвободилась.

– Норман, – прошептала она, – Норман, прошу тебя. Не надо.

Норман в смятении отстранился.

– Прости, – сказал он. – Я не хотел… Прости.

– Норман, – начала она, – если… если ты любил меня, почему тогда… – Голос ее пресекся. – Не важно.

– Нет. Продолжай, раз начала, – глухо сказал он.

– Почему ты не написал мне из Испании? Мне было так одиноко в Лондоне. Так одиноко. Норман, и я понятия не имела, что ты так…

– Я писал, – сказал он, – но все письма рвал.

– Почему?

– Я гораздо старше тебя. Мне казалось, это тебя свяжет.

– Норман, я должна тебе сказать… – Норман, подумала она, только Норман может дать ей совет, и только к нему она не может обратиться за… – Не важно. Не беспокойся за меня. А тебе пора идти. Не то опоздаешь на обед.

На пороге он замешкался.

– У меня для тебя хорошие новости, – сказал он. – Не хотелось говорить раньше времени, но… послушай, я тут наведался в «Канадский дом» к одному старому приятелю. Он обещал подумать, как помочь Эрнсту уехать в Канаду.

Салли постаралась не выдать своего волнения.

– А его для этого будут проверять? – спросила она.

– Я сказал Аткинсону, что Эрнст здесь нелегально. Пока он никаких официальных шагов не предпринимал. Аткинсон – свой парень. Он был со мной в ККВВС.

– Но проверка потребуется?

– Такая же, как для всех, я полагаю. Тебя это не беспокоит, нет?

– Нет, конечно.

– Хочешь, чтобы я побыл с тобой, пока Эрнст не вернется?

– Нет, спасибо. Я, пожалуй, постараюсь поспать.

XV

Эрнст начал паковать вещи, как только Салли ушла. Пусть у него всего четыре фунта с мелочью, зато одет он прилично, кашель у него, можно сказать, прошел, а английский стал гораздо лучше. Он решил, что сядет на поезд до Ливерпуля, там подцепит какого-нибудь моряка, украдет у него документы и наймется на первое же судно, которое держит курс на Монреаль. Ну а потом, глядишь, переберется через границу в Штаты.

Стоило Эрнсту переступить порог, и всё, кроме издавна знакомого чувства цели, отступило в сторону. Он снова смотрел в оба. Снова ни перед кем не держал ответ. Минуя «Коллетс», он вспомнил, что забыл упаковать англо-немецкий словарь. Пусть остается ей, подумал он, я не сентиментальный. Однако на подходе к станции поймал себя на том, что все еще надеется – вдруг Салли увидит его, остановит, вернет домой. И вырвал эту мысль, как занозу. Такая жизнь, подумал он, не для меня. Еще раз он вспомнил свою передышку с Салли, когда вышел на Ливерпул-стрит-стейшн, и на этот раз сумел посмотреть на нее, как на приключение, случившееся не с ним.

В темном здании станции кучковались потертые субъекты. Высматривая подходящую жертву, Эрнст смекнул, что в карманах этой публики не сыщешь ничего, кроме смятых беговых билетов да десяти шиллингов в бумажнике, сложенных в несколько раз и спрятанных между заплесневелыми фотографиями. И поехал на Лестер-сквер. В Вест-Энде, решил он, пожива пожирней, но и там в глаза ему первым делом бросились озверелые лица прохвостов и проституток, промышлявших каждый на своем углу. В Берлине, Лондоне, Париже везде одно и то же: наверху огни неона, внизу – убожество. Эти люди были ему сродни. Ночью они выступали на лице города, точно угри. Хотя одет он был хорошо, никто не подступался к нему с предложениями. Он с первого взгляда распознавал их, они – его. Неделя, от силы две, и его снова будет бить кашель. А однажды удача отвернется от него, и он, как и все они, сядет в тюрьму. И как знать, подумал он, в недолгом времени на моей совести будет еще одно убийство. На моей совести, подумал он, да что это со мной? Будь она неладна.

Эрнст присел на скамью в Сохо-сквер, засунул руки в карманы – вспоминал, глаза у него повлажнели.

XVI

Норман пришел в тот самый момент, когда Чарли собрался позвонить Сонни – сказать, что он думает о сценарии.

– Извини, – сказал Норман. – Похоже, вы не ждали меня так рано.

– Входи, – сказал Чарли. – Джои давно пора вернуться. – Он все еще держал сценарий. – Я зарекся иметь дело с Винкельманом. – Чарли налил Норману пива. Его округлое лицо пылало от возмущения. – Да такой увлекательной комедии у него бог знает сколько лет не было. А он пропускает ее через мясорубку, и в итоге из мясорубки выходит куча дерьма. Я сию же минуту звоню ему и всё выкладываю.

– Погоди звонить, – сказал Норман.

– Как же, как же. Может, надо подождать, пока эта мерзость появится под моим именем. И тогда мне здесь – каюк.

– Что, сценарий так плох?

– Да я даже имя Ландиса постыдился бы на нем поставить. Этим все сказано.

– Получишь хорошие деньги. А деньги пригодятся.

– Как же, как же. Пригодятся, как не пригодиться.

– Не хочешь, чтобы на сценарии стояло твое имя, почему бы не взять псевдоним?

– Это дело принципа. Я-то буду знать, кто его написал. – Чарли отошел от телефона. – Знаю, что ты думаешь. До сих пор мое имя в титрах не ставили. По-твоему, надо рехнуться, чтобы отказаться от такого. Послушай, дорогуша, тут многие считают меня неудачником, но у меня своя гордость есть, понял? Если на сценарии будет стоять мое имя, это должен быть мой сценарий. Тот из винкельмановских молодчиков, кто потрудился над моим сценарием, переиначил его так, что не узнать.

– Но твой сценарий никто не читал. Так что никому невдомек.

Чарли прикрыл один глаз, замолотил по ладони кулаком.

– Конечно, я могу подождать, пока картина выйдет на экран. Если она будет иметь успех, я мог бы… но я не такое ничтожество. Мне очень жаль. – Чарли вперил полузакрытый глаз в Нормана. – Помимо всего, ты бы знал… Как же, как же, понимаю. Норман – могила. – Чарли в раздумье полистал сценарий. – Знаешь, не так уж он и плох. Вполне приемлем. Я вот о чем: тот, кто его кромсал, знал свое дело. Но придумать он ничего не придумал – всё я. – Чарли свернул сценарий в трубочку, похлопал им Нормана по плечу. – Ты знаешь, энергии у меня хоть отбавляй – вот в чем моя беда. Фантазия у меня перехлестывает через край. Парни меньшего калибра вроде тебя и Арти Миллера [99]99
  Арти Миллер – имеется в виду знаменитый американский драматург Артур Миллер (1915–2005).


[Закрыть]– Чарли прыснул и подмигнул, – умеют держать себя в рамках. – Он развернул сценарий, прочел страницу про себя. – Этот писака, кто бы он ни был, профессионал. Может, он и сократил лишку там-сям, но… – Чарли помрачнел. – Ну а что, если картина произведет фурор, он что – не захочет свою долю успеха? Я вот о чем: если будет считаться, что сценарий написал я один, а так, как тебе известно, и есть, я попаду в переплет, если этот писака объявится и…

– Сценарий твой, – сказал Норман. – Ты только что сам так сказал.

Чарли снова замолотил по ладони кулаком.

– Что бы ты сделал? На моем месте, я вот о чем.

– Тебе нужны деньги.

Чарли в унынии застыл у окна.

– Гордость гордостью, но есть кое-что еще, помимо гордости. Джои, к примеру. Наверное, на этот раз мне в порядке исключения придется поступить практично.

– Думаю, да.

– Если бы ты не вошел тогда, я бы сейчас говорил с Винкельманом. Верно?

– Да.

– Ладно. Так я и сделаю. И тебе спасибо – навел на ум.

– Перестань дергаться, – сказал Норман. – И где Джои? Я умираю с голоду.

Чарли тем временем накидал два сюжета и замысел комедийного сериала.

– Вот черт, – сказал он. – Все недостатки гениев у меня есть. Я беден, как О’Кейси. Куда неряшливее Бальзака. Охоч до женщин не хуже Байрона. О чем говорить – у меня и геморрой почище, чем у Маркса, так почему, спрашивается, я терплю одну неудачу за другой?

Норман не успел ответить, как явилась Джои.

– Приветик. – Она помахивала бутылкой виски. – Приветик.

– Похоже, вы с Бобом поработали на славу. – Чарли был холоден. – Ты, должно быть, устала.

Джои плюхнулась в кресло, скинула туфли.

– Налей-ка мне, да побольше, красавец, – бросила она Норману. – И себе за компанию. – Затем обратилась к Чарли: – Давай пойдем куда-нибудь поесть. Боб заплатил мне сверхурочные. Денег навалом.

– Я купил салат, – сказал Чарли. – Ты оставила записку, просила купить салат.

– Салат можно съесть утром, – сказала Джои. – На завтрак.

– Очень остроумно.

– Отличная мысль, я поддерживаю Джои, – сказал Норман. – Давай поедим в ресторане.

– Есть будем дома.

– Что такое дом – место, где тебя тянет повеситься, – сказала Джои. – Это острота Боба. Я напечатала ее трижды.

– Ха-ха-ха, – сказал Чарли.

– Чарли, милый, – Джои удивилась, судя по всему, искренне, – что случилось?

– Винкельман принял сценарий. Он пойдет в производство. Сверх того, я сегодня продал «Камео» получасовку.

– Смотри, какой успех! – сказала Джои как-то двусмысленно.

– Я лечу домой – обрадовать тебя, а тебя нет. Я собирался сегодня сесть за пьесу. И что же – вместо этого бегал за покупками.

– Ни слова больше. Я готовлю обед.

– А я не против куда-нибудь пойти, – сказал Чарли. – Не против отпраздновать.

– Отпраздновать? Ну нет, – сказала она, – есть мы будем здесь, – и, обратившись к Норману, добавила: – С нашим благодетелем.

За обедом Чарли налег на виски. Превосходный рассказчик, сегодня он превзошел себя. Перед Норманом и Джои сидел уже не лысый толстячок с хитрыми карими глазками. Они снова были в Нью-Йорке. И снова квартира без горячей воды и халтура были, как тогда говорил Чарли, всего лишь материалом для сенсационной автобиографии на манер О’Кейси, которую он когда-нибудь напишет. И в те дни они верили ему – ведь он и сам смеялся над собой, нумеруя свои письма для архива. Но когда парни помоложе начали один за другим завоевывать признание, шутки кончились, и, когда пьеса одного из них прогремела, Чарли не стал шутить, а спросил: «Сколько же ему лет?» Но сегодня Чарли был в ударе, радовался успеху.

Норман – он и сам подвыпил – вспомнил Чарли, каким он был в старые добрые времена. Ему виделся сердитый молодой человек, потряхивающий пустой банкой из-под кофе с корявой надписью «Испания» перед носом зрителей, явившихся на наделавшую шуму бродвейскую премьеру драматурга моложе его.

– Чарли, ты хороший, – сказал Норман. – Очень хороший.

Чарли пригладил подковку волос, окаймляющую лысину.

– Я только что принял решение, – сказал он. – С халтурой покончено. Утром первым делом сажусь за пьесу.

– Вот и отлично, – сказал Норман.

– Отлично. Как же, как же. Ты ведь уверен, что мне никогда ее не написать. Так же, как и ты, Джои. По-вашему, у меня нет таланта. По-твоему, Норман умнее меня.

Норман сконфуженно почесал в затылке.

– Мы знаем друг друга без малого двадцать лет, – сказал Чарли, – и, наверное, настало время сесть и поговорить начистоту. Ты писал моей жене любовные письма, но она предпочла меня. И ты мне этого не простил. А ты, – обратился он к Джои, – не исключено, что ты об этом жалеешь. Вот, к примеру, сегодня. Я знаю, для тебя это, может, и мелочь, меж тем мелочь эта очень знаменательна. Бифштекс Нормана был вдвое больше моего. Валяй, смейся. Но так бывает каждый раз, когда он к нам приходит.

– Прошу тебя, – Джои посуровела, – давай в порядке исключения не будем выставлять себя на посмешище. Если тебе…

– Все лучше, чем дуться в скрэббл, – сказал Чарли.

– …если тебе, Чарли, так уж невтерпеж выяснять отношения, подожди, пока мы останемся одни.

– Слушай сюда, Королева благотворительного базара «Дейли уоркера» [100]100
  «Дейли уоркер» – ежедневная газета, орган Компартии Великобритании.


[Закрыть]тысяча девятьсот тридцать второго года, раз Норман не гнушается благодетельствовать нацистскому гаденышу ради девчонки, его невинность, я уверен, не понесет урона, если он будет присутствовать при ссоре, его непосредственно касающейся.

– Чарли, если ты не прекратишь, – Норман был подчеркнуто вежлив, – я встану и уйду. И больше ты меня не увидишь.

– Вы, вы оба, боитесь правды, – сказал Чарли, – вот в чем дело.

– Милый, прошу тебя. Ты даже не знаешь, скольким мы обязаны Норману.

– О чем это ты, хотел бы я знать?

Норман бросил на Джои острый взгляд.

– Ни о чем, – сказала она.

Чарли зыркал, перхал, потом – чего они никак не ожидали – широко улыбнулся и подмигнул.

– Я тот еще сукин сын, – сказал он, – верно? Беда в том, что я был рожден великим художником. Великим, первозданным и мощным, как Агата Кристи. А вместо этого… – он встал, наполнил их бокалы, – «Все о Мэри», – сказал он, – самый фантастический материал, на который Винкельман когда-либо приобретал опцион. Ландис тут, Ландис там. Я тот парень, благодаря которому наш Старикан из Могикан вновь восстанет из пепла как продюсер.

– Предлагаю переменить тему, – сказала Джои.

– С какой стати? Разве ты не рада?

– Я вне себя от восторга, – отрезала Джои. – Ей-ей, милый.

– Отчего тогда такой тон?

– Спроси Нормана.

Норман потемнел в лице.

– Ну же. Спроси его.

– Джои шутит, – сказал Норман, – и не слишком удачно.

– Что ж, Джои и д о лжно быть вне себя от восторга, – миролюбиво начал Чарли. – Я, Норман, еще когда мы плыли сюда, предрек, что так и будет. В Лондоне к нам привалит успех, сказал я. Мое предчувствие меня не обманет.

Они выпили еще. Джои пересела на ручку кресла Нормана и мало-помалу как бы нечаянно соскользнула к нему на колени.

– Так гораздо удобнее…

– Действуй, – с напускной бесшабашностью подначивал ее Чарли, – не тушуйся.

– Джои, довольно, – сказал Норман. – Не так уж ты пьяна. Встань.

– Однажды я проснусь и обнаружу, что Чарли интересуют лишь сопливые девчонки. Как и тебя.

– Джои!

– Не очень-то меня окрикивай, приятель!

В смехе Чарли звучало отчаянье.

– Вот это сюжет так сюжет, – сказал он. – В самый раз для получасовки. Друг дома наставляет рога…

– Слишком избитый, – обрезал его Норман.

– Избитые сюжеты, – сказала Джои, – отлично продаются. Спроси Чарли.

Джои обняла Нормана.

– Эй! – крикнул Чарли. – Прекрати. Это унизительно.

Джои обхватила Нормана с пугающей силой.

– Я понимаю, ты это не всерьез, – начал Чарли, – и все же…

Норман пытался высвободиться. Но Джои вцепилась в него мертвой хваткой.

– Эй! – крикнул Чарли. – Эй…

Он взял Джои за руку и оторвал от Нормана. Джои пошатнулась.

– Извини, – сказал Чарли.

Джои стукнулась о стену и сползла на пол.

– Извини.

У Чарли было потерянное лицо.

– Ну-ка спроси Нормана о своем сценарии.

– Что здесь происходит? – завопил Чарли. – Кто-нибудь наконец объяснит мне, что здесь происходит?

– Над твоим сценарием для Винкельмана работал я, – сказал Норман.

– В разговоре с Бобом Ландисом Винкельман обронил, что никогда не купил бы твой сценарий, если бы Норман не согласился над ним поработать. Он заплатил тебе лишку – это слова Винкельмана – благодаря Норману.

Их бандерильи вонзались в Чарли одна за другой, он мотал головой, зыркал, перхал – они уже приготовились услышать страшный, предсмертный рев, но он лишь глубоко вздохнул.

– Норман, уйди, – голос у Чарли был жалкий, – и никогда больше не приходи.

Гордость для Чарли, подумала Джои, – ее страх прорвался, как назревший нарыв, – значит больше, чем я. Из-за меня он Нормана никогда бы не выгнал.

– Я хочу умереть, – сказала она. – Умереть.

Чарли не совладал с искушением.

– Хочешь умереть – умирай, – сказал он.

Норман встал. Спину там, куда впивались ногти Джои, саднило.

– Теперь я знаю, почему ты уговаривал меня не звонить Винкельману, – сказал Чарли. Ты меня предал.

– Твоя жена поранила лоб. Почему бы тебе не заняться ей?

Смех Чарли был тяжелый, как камень.

– Я должен бы догадаться, что ты за тип, – сказал он, – когда ты стал обхаживать Джои за моей спиной.

– Должен бы, но не догадался.

– Разве я не сказал, что мой сценарий безнадежно испорчен еще до того, как узнал, что над ним потрудился ты?

– Джои сейчас будет дурно. Уложи ее в постель.

– Норман, мой друг.

Джои отключилась.

– Если ты так нуждался в деньгах, – сказал Чарли, – почему ты не обратился ко мне, а строил за моей спиной козни с Винкельманом?

– У Джои обморок.

– Не трогай ее своими грязными руками.

Норман надел пиджак.

– И еще одно, Яго, перед тем, как уйдешь. Ты хотя бы понимаешь, что побудило тебя так поступить?

– Нет. Объясни мне.

– Ты хотел унизить меня перед женой. – Чарли положил руку на лоб, точно припарку. – Утром я отошлю деньги Винкельману. Это твой сценарий. Так что подписывай его сам и деньги бери себе.

– Это дурной сон, – сказал Норман. – Я проснусь, и окажется, что ничего этого не было.

– Рыдают скрипки. Давай. Вали вину на меня.

Джои застонала.

– Бог ты мой, – сказал Норман. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи и прощай.

XVII

Эрнст вернулся домой около одиннадцати, но Салли еще не спала – сидела в кровати. Глаза сухие, выплаканные, в лице – ни кровинки. Эрнст поцеловал ее волосы, положил голову ей на колени. Она покрыла поцелуями шрам на его затылке. Прислонилась горящей щекой к его голове. Эрнст перецеловал – один за другим – ее пальцы.

– Миссис Буллер звонила. Хочет, чтобы ты сделал ей книжные полки. Спросила – можешь ли ты прийти к ней в понедельник с утра пораньше.

– Что ты сказала?

– Сказала, что, насколько мне известно, ты свободен.

– Она славная.

– Это миссис-то Буллер? Ты же говорил, что она задергала тебя придирками.

– Нет. То миссис Хелман.

Несмотря на поздний час, Норман еще работал. Слышался стрекот его машинки.

– Устал?

– Угу. Устал.

– Я тоже.

Он подошел к окну, снял занавески.

– Они запылились, – сказал он. – Я, пожалуй, постираю их.

Шум льющейся воды заглушил доносящийся снизу стук машинки, но вскоре она застрекотала снова. Эрнст развесил занавески на спинке стула – сушиться.

– Проголодался?

– Нет, – сказал он. – Я поел.

Скрипнула дверь – Норман прошел в уборную. И снова застучала машинка.

– Возьми гитару, сыграй что-нибудь, – сказала Салли.

– А чем мы будем заглушать его машинку завтра? – спросил Эрнст. – Проигрывателем? – И сел с гитарой на подушку. – Я не собирался вернуться.

– Ты здесь. Я рада, что ты здесь.

– Ты – красавица. Я тебя люблю.

– Мир вокруг нас, – сказала она. – Их мир. В нем мало хорошего. – И рассказала ему про старика и его «Куин Мэри» с дистанционным управлением. – Я ходила на Хит, – сообщила она.

– Я был в Сохо. Пересмотрел там все киноафиши.

– Милый, любимый мой. Любимый.

– Я нехорошо с тобой поступил. Я не должен был возвращаться.

Машинка затихла, затихла на целых пять минут, потом снова застрекотала.

– Постучи в пол, – сказала она.

– Нет.

– Норман сказал, чтоб мы стучали, если он будет мешать.

– Нет.

– Ну же. Он не против.

– НЕТ.

– Я бы умерла, если бы ты не вернулся.

– Я хотел бы все тебе рассказать. Чтобы ты знала, как это случилось.

– Нет, – сказала она. – В другой раз.

Он рассказал, что удрал из Сандбостельского лагеря для беженцев, рассчитывая украсть документы у американского солдата и добраться до Парижа. В каком-то мюнхенском баре он свел знакомство с тремя солдатами. Один из них, еврей, сразу невзлюбил его. Второй ему не запомнился. Третий был Ники. Нелады, сказал он, начались, когда они вчетвером забрели в джазовый погребок.

– Ники мне понравился, – рассказывал Эрнст, – и мне хотелось показать, как я к нему отношусь. Когда одного из солдат – не еврея – стало мутить, я повел его в туалет. И забрал его бумажник. Но бумажник я не крал. Решил: позже возвращу бумажник Ники и скажу, что его свистнула какая-то шлюха в погребке. Я думал, это расположит Ники ко мне. Но еврей…

– Что ты все еврей да еврей. Его же как-то звали.

– Я забыл как.

– Пусть он будет Гарри.

– Нет. Пусть будет Лестер. Лестер ему больше подходит.

– Называй, как угодно, лишь бы не еврей.

– Ладно. Но Лестер обнаружил пропажу, прежде чем я вернул бумажник. Так что, когда я передал Ники бумажник, он мне не поверил и настроился против меня.

Эрнст рассказал Салли и о вечеринке, и о Нэнси, и о комнате наверху.

– Я не хотел драться с Ники. Клянусь. Хотел одного – удрать, пока не прибыла военная полиция. Но он не дал мне уйти. Пошел на меня с отбитым бутылочным горлом. Он бы меня изуродовал. Я хорош собой – это козырь, а у меня не так много козырей, и я не мог его лишиться. – Эрнст отвел глаза. – Вот я и вытащил нож. Он налетел на меня, как бешеный и…

– Опусти подробности.

– …ну а потом я забрал его документы. Вот и все. Вот как это было.

Салли молчала.

– Пожалуй, мне лучше уйти, – сказал он устало.

– Нет, – сказала она. – Я…

– Я пойму. Прошу, не уговаривай меня остаться, если…

– Как я могу тебя отпустить?

Норман перестал печатать. Они услышали, как грохнула входная дверь.

– Сегодня я буду спать на полу.

Салли воспротивилась.

– Прошу, – сказал он, – не возражай. Я чувствую – так надо.

– Но…

– На полу будет в самый раз. Я подстелю куртку.

– Хорошо. Если ты настаиваешь.

Часом позже, когда Норман вернулся, оба еще не спали. Норман шел тихо – уж не на цыпочках ли, – тем не менее они услышали его шаги.

– Эрнст, я только что вспомнила – случилось нечто ужасное.

И рассказала, что Норман ходил в «Канадский дом». Эрнста наверняка будут проверять.

– Нам надо съехать отсюда, – сказал Эрнст.

– Завтра, как только вернусь с работы, предупрежу Карпа, что мы съедем, – сказала Салли.

– Какой длинный сегодня день, – сказал Эрнст.

Нам придется бежать в другую страну, подумала Салли. Придется скрываться.

– Что? – переспросила она.

– Какое сегодня длинное воскресенье.

Беглецами – вот кем мы станем, подумала Салли.

– Эрнст, – спросила Салли, – ты помнишь наш первый день?

– Конечно, – сказал он. – Тогда я тоже спал на полу.

– Знаешь, почему я разрешила тебе остаться?

– Нет.

– Ты подошел сзади – я стирала блузку – и поцеловал в шею, вот почему. Меня никто еще так не целовал.

– Спокойной ночи, – сказал он. – Я тебя люблю.

– Спокойной ночи, милый.

XVIII

Карп, мастерски орудуя шприцем, пропитал окорок коньяком, натер его медом, натыкал в него гвоздики и задвинул противень в духовку. Он проголодался – не ел с утра. Карп положил начать ужин с артишоков, продолжить окороком с бататами, затем подать кукурузные оладьи. Ну а завершить, пожалуй что, китайским салатом под лимонным соусом и кофе с ватрушкой. Карп помыл руки, смазал их кольдкремом. Надел халат, расположился в гостиной со стаканом хереса. И тут в дверь громко постучали.

– Я вас ожидал, – сказал Карп.

Эрнст кивнул. Салли выдавила кислую улыбку.

– Входите же, – сказал Карп, – каждый жилец может наведаться к домохозяину в любое время.

Они, явно робея, сели, Карп тем временем налил им херес.

– Что бы вам навещать меня почаще. А вам, – с улыбкой адресовался Карп к Эрнсту, – следовало бы лучше заботиться о ней. Салли просто прелесть, я на днях это отметил.

– Спасибо.

– Надеюсь, – сказал Карп, – вчерашний обморок не повторялся.

Эрнст заметно удивился.

– Я чувствую себя вполне хорошо, – сказала Салли. – Правда. – Она опустила глаза, разглядывала затянутый ворсистым ковром пол. – Мы пришли сказать, что съезжаем.

– Подыскали небольшую квартирку.

– Как так получилось, что у вас оказался военный билет Николаса Синглтона?

Эрнст укоризненно посмотрел на Салли.

– Вчера утром, когда тебя не было дома, он зашел выпить чаю. Я выбежала за молоком, вот тогда, наверное, он и…

– Видите ли, – сказал Карп, – Нормана поставили в известность о смерти брата, но никаких подробностей не сообщили. Мы предполагали, что он погиб на маневрах. Несчастный случай, так мы решили… Минуточку, я сейчас вернусь.

На кухне Карп открыл духовку, провел по окороку пальцем, слизал с пальца мед. Перед тем как вернуться в гостиную, чуть прикрутил газ.

– Вы сглупили: если вы убили его, военный билет следовало сжечь, – сказал Карп.

– Билет я купил у одного барыги в Мюнхене. Вот как он у меня оказался.

– И по этой причине вы надумали сбежать?

– Мы подыскали квартиру.

– Вы конечно же знаете, что здоровье Нормана оставляет желать лучшего. – Карп откинулся на спинку стула, вздохнул. – Болезнь эта коварная. И хотя приступов амнезии давно не было, тем не менее он должен избегать потрясений. – Карп встал. – Извините.

Он снова смазал окорок медом. Окорок начал потрескивать. Эрнст, как он заметил, вернувшись в гостиную, придвинул свой стул поближе к Салли. Они держались за руки.