Текст книги "Кто твой враг"

Автор книги: Мордехай Рихлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Уходите, что так скоро? – спросил он.

– Мистер Сонни Винкельман, – сказал Карп, – ваши гости – это верх непристойности.

Норман и Салли тоже вышли в холл за пальто. Белла Винкельман вышла за ними следом. Это была смуглая, изящно сложенная брюнетка.

– Салли, туда, – сказала Белла. – Вторая дверь налево.

Карп отвел Нормана в сторону.

– Салли тебе подойдет, – сказал Карп.

Лицо его сморщилось, глаза зажмурились. Эта его улыбочка неизменно пугала Нормана: он опасался, что однажды Карп распустит морщины, а глаза не раскроются, и не без тревоги следил за ним, но глаза наконец раскрылись и смотрели как всегда с подвохом.

– Я поселю тебя рядом с ней, – сказал Карп.

Норман оцепенел. Грустно смотрел, как Карп идет по холлу – в раскачке его спины было что-то женское, он семенил быстрыми, дробными, злыми, как укусы, шажками.

– Жуткий тип, – сказала Белла.

– Не надо, – сказал Норман. – Не говори так.

Они удивленно посмотрели друг на друга. Белла улыбнулась. Винкельман оставил их и возвратился к гостям.

– Сонни на тринадцать лет старше меня, – сказала Белла, – мы женаты двадцать лет с гаком и вполне счастливы.

– Спасибо. – Норман смутился. – Но правда же, я только сегодня познакомился с ней.

– Приводи ее к нам, когда захочешь, в любое время.

– Спасибо, Белла, но…

– А я присмотрю, чтобы Боб Ландис держался на расстоянии.

– Правда же, Белла, я только что с ней познакомился.

В холл вышли Чарли и Джои. Они тоже собрались уходить.

– Эй, – окликнул Нормана Чарли, – мы тебя сегодня еще увидим? – И подмигнул.

VI

Салли жила в гостинице неподалеку от Пикадилли-Сёркус, в номере на пятом этаже. Норман смотрел, как она, склонившись над чемоданом, ищет бутылку виски.

– Я купила виски на пароходе, – сказала Салли. – Там цены без налога.

Норман налил себе виски, устроился в кресле около окна. Салли свернулась клубочком на кровати.

– Мистер Карп сказал, что, если бы не вы, он и по сей день работал бы санитаром в госпитале. Он вам так благодарен.

Норману не хотелось разговаривать. Хотелось смотреть на нее – и больше ничего.

– До войны Карп врачевал в одном польском городишке. Он… он выжил в лагере – такое вот невезенье.

– Почему невезенье?

– Карп дорого заплатил за это. – Норман растерянно повертел в руках стакан. – Но не будем об этом.

– Почему вы улыбаетесь?

– А я улыбаюсь?

– С тех пор как мы ушли от мистера Винкельмана, вы не перестаете улыбаться.

Норман отставил стакан в сторону, двинулся к ней.

– Нет, – сказала она, – прошу вас, не надо. В гостиничных номерах есть что-то гадкое.

Он вернулся в кресло.

– С тех пор как мы пришли сюда, вы пожираете меня глазами, – сказала Салли.

Она встала подлить ему виски, Норман обвил рукой ее талию. Обвил как бы в рассеянности – так, чтобы она могла, словно невзначай, отстраниться. Она строго посмотрела на него.

– Ваши друзья злые насмешники, – сказала она, – и я не хочу дать им повод грязно говорить о нас.

– Причем тут мои друзья, – голос у Нормана сел, – они не имеют к нам никакого отношения.

– Неужели вы не понимаете, что ради этого не стоило уезжать из дома. То есть ради того, чтобы с кем-то переспать. Я же в Европе. И я хочу здесь жить так, как не могла бы жить дома.

Норман заметил, что ее светлые волосы не отливают таким ненатуральным блеском, как у стервозных киноблондинок. В ее густых здоровых волосах белокурые пряди перемежались русыми. Спокойное, тонкое лицо, однако, еще не вполне сформировалось. В нем пока не было четкости линий, так красившей Джои.

Салли – взгляд Нормана ее смущал – переменила положение.

– Вы были летчиком? – спросила она.

В этом вопросе, кто бы его ни задавал, Норману чудилось удивление, крайне ему неприятное. Он носит очки – вот, наверное, чем оно вызвано. Да нет, подумал он, не одни очки тому причиной. Считают, что мне скорее подошла бы какая-нибудь тыловая работенка. Скажем, переводчика.

– Я был летчиком-истребителем. И тогда еще не носил очков.

Тут Салли заметила какую-то странность в нижнем веке его левого глаза. Это – аутотрансплантат, объяснил Норман. Чтобы восстановить веко, с его левой руки взяли слой кожи не толще папиросной бумаги. Ему повезло: лицо не слишком поранило. Повезло, потому что, сказал он, когда его самолет упал, ожоги уже перестали лечить таннином. А потом – голос у него прерывался – рассказал ей о Хорнстейне.

– Такой экспансивный брюнет, – рассказывал Норман, – со всеми неприятными чертами, присущими, по мнению антисемитов, евреям. Где бы он ни был – в женском обществе, в баре, пусть даже просто в нашей столовке, – он всегда держался одинаково: корчил из себя этакого аса из голливудских фильмов. И если канадский журналист искал материал для статьи, кто, как не Хорнстейн, кидался ему наперехват.

Пилотом Хорнстейн был неплохим, отрицать не приходится. Три «мессершмитта» он сбил точно и два предположительно. Но ловчила был тот еще. На что только ни шел, чтобы заполучить разрешение на самую долгую отлучку, лучших девчонок. Что бы тебе ни понадобилось – выпивка, увольнение на уик-энд, номер телефона, деньги, – хочешь не хочешь, а приходилось обращаться к Хорнстейну, ну, а раз так, его терпеть не могли. Я чурался его, как чумы. Но Хорнстейн лез в душу без мыла – на все был готов, лишь бы войти в дружбу. Однажды вечером он зачитал нам в столовке брошюрку, изданную Бнай брит [42]42
  «Бнай брит интернэшнл» – религиозная иудаистская организация со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Поддержиает программы, предназначенные улучшать жизнь евреев и общества в целом, как в сфере социальной, так и в сфере просвещения и культуры.


[Закрыть], – в ней доказывалось, что, исходя из численности населения, в канадской армии евреев в процентном отношении больше, чем неевреев. Нам, по правде говоря, было плевать, кого в армии больше, кого меньше, тем не менее мы один за другим встали, вышли из-за стола, и он остался со своей брошюркой в одиночестве.

– Я таких встречала, – сказала Салли.

– На следующий день – в то время немцы, как известно, все силы бросили на то, чтобы выбить нас из наших передовых баз, – мы на высоте шести километров столкнулись с соединением из примерно двадцати «мессершмиттов». Все преимущества: высота, солнце – все до единого – были на их стороне. Мало того, ниже нас летела дюжина ночных истребителей. Хорнстейн шел рядом со мной. Перед тем как вступить в бой, он подмигнул мне и растопырил два пальца: мол, победа будет за нами. Меня чуть не стошнило. – Норман налил себе еще. – Бой был короткий, жестокий, яростный. Хорнстейна подбили. На высоте в шестьсот метров он изготовился выброситься из горящего самолета с парашютом. Но он летел над густо населенным районом. И он вернулся в самолет – я это видел сам – и рухнул в Темзу.

А на такой шаг способен лишь отчаянный смельчак, безумец или еврей, который опасается сплоховать. В ту минуту я ненавидел Хорнстейна так, как никого и никогда.

Я бы выбросился, вот какая штука. Как пить дать.

– Это вы зря, – сказала Салли, – откуда вам знать, как бы вы поступили?

– Да потому что я не раз рисовал себе, как попадаю в такой переплет.

– Откуда в вас такая уверенность?

– Я рассудил, что моя жизнь, в общем и целом, дороже жизни тех, кого убил бы при падении мой «спитфайр». Что ни говори, я же опытный летчик-истребитель. Так что сверх всего Хорнстейна я ненавидел еще и потому, что он храбрее меня.

Норман замолчал – можно было подумать, что он дал Салли таблетку и не хочет продолжать, пока она не подействует.

– После того как Хорнстейн разбился, у меня помутилось в голове. Боеприпасы у меня еще оставались, и на аэродром вместе со всеми я не вернулся. Поднялся повыше и тут увидел, что четыре «мессершмитта» направляются восвояси. Я погнался за ними, готов был гнать их до самой Франции, но на полпути по моему крылу забарабанили пули. Два «мессершмитта» летели еще выше меня. Я взмыл, попытался оторваться, но из двигателя повалил черный дым. Огонь проник в кабину – так я разбился.

Рассказывая Салли о Хорнстейне – этим он еще ни с кем не делился, – Норман почувствовал, да и Салли, по-видимому, поняла, что теперь они вправе рассчитывать друг на друга. И она перед ним в долгу.

– Я, пожалуй, пойду.

Салли подошла к Норману, поцеловала в губы. Всего лишь дружески. Норман, похоже, был уязвлен. И Салли, несколько озадаченная, спросила:

– Вы позвоните мне завтра утром?

– Конечно.

– Нет, правда. Вы не просто так это говорите?

– Позвоню с утра пораньше. Обещаю.

Салли стояла у окна, прижавшись рукой и щекой к холодному стеклу: смотрела, как Норман садится в такси. А тут еще небо усыпали звезды и – черт их подери – «мерцали» прямо как в душещипательных романах, а внизу на все лады шумела ночь.

Дома, в Монреале, ее отец сейчас наверняка сидит за письменным столом, строгий, прямой, – у одного локтя «Лузиады» [43]43
  «Лузиады» – поэма португальского поэта Луиша ди Камоэнса (1524–1580), своего рода национальная эпопея.


[Закрыть], у другого учебник. Мать в гостиной, вяжет и слушает Моцарта, внизу погромыхивает трамвай, их сосед мистер О’Миэрс зовет: «Рос, да поторопись ты. Эд Салливан [44]44
  Эд Салливан (1901–1974) – журналист и актер, автор вошедшей в историю американского телевидения программы «Шоу Эда Салливана», в которой он знакомил зрителей с разными знаменитостями.


[Закрыть]уже начинает…», в парке парни в спортивных куртках кричат «Эй, красуля», и копчености, и Фрэнки Лейн [45]45
  Фрэнки Лейн – американский поп-певец. Писал песни и сам. Наибольшей известностью пользовался в 1940–1950 гг.


[Закрыть]у Мамаши Хеллер, и зубрежка перед экзаменами, и Шелдон говорит ей: «Раз ты во что бы то ни стало решила уехать в Лондон, видно, тебя не удержать…»

Но ей их недоставало. Ей их уже недоставало.

Салли потушила свет и закурила. Сегодня мне не уснуть, подумала она.

VII

– Хочешь сценарий покруче, – пел Чарли, – обратись к Лоусону лучше. У Лоусона товар штучный.

– Не так громко, – крикнула из спальни Джои.

Как же, как же, подумал Чарли. Не так громко. Интересно, как теперь заговорит эта Суперстервоза. Чарли высунул язык.

– В двадцать два ты поимел мильоны баб, – пел он sotto voce [46]46
  Вполголоса ( ит.).


[Закрыть], – почему же деньги заработать слаб? Почему б тебе не выкроить полдня и сценарий не сварганить для меня?

Чарли светила работа. Он произвел хорошее впечатление. На него, того и гляди, посыплются приглашения на вечера к Винкельману, Ландису, Джереми и Грейвсу. То-то Джои обрадуется. А Чарли, когда разбогатеет, не станет сквалыжничать, не то что кое-кто из его знакомых.

Деньги, думал Чарли. Чарли нужны были деньги, много денег. Деньги, чтобы содержать родичей Джои, Уоллесов, деньги, чтобы оплачивать учебу Сельмы в театральной школе. Сельма, сестра Джои, была бойка, но с чудинкой. На нем еще висел долг за Сельмину операцию по укорачиванию носа. А что, если Уоллесам в их законопаченные насморком головы взбредет, что им и следующую зиму необходимо провести в Аризоне? (Боже упаси, подумал он.)

– Пусть из Торонто я, – пел Чарли, – но Лондон люблю больше себя. – И он запел во весь голос: – В Лондоне к нам привалит успех. Нос всем утрем, обскачем всех.

– Заработай хотя бы столько, чтобы хватало на жизнь, – сказала, входя в комнату, Джои, – больше мне ничего не надо. Помнишь, что ты говорил, когда впервые приехал в Нью-Йорк?

– Нью-Йорк – дело другое.

– Может, и так, тем не менее… Что это у тебя?

– Письмо, а ну-ка угадай от кого?

– На твоем месте, – сказала Джои, – я не стала бы его читать.

– Я искал карандаш. Уж наверное, я подождал бы, пока Норман уедет, прежде чем копаться в его бумагах.

Джои унесла письмо в кухню, подожгла, пепел бросила в раковину.

– Ты это зачем? – спросил Чарли.

– Чарли, помнишь, как Норман месяцами что ни вечер ходил к нам, а потом надолго исчез? Ты знаешь почему, знаешь же?

Чарли не ответил.

– Знаешь?

– Знаю, Джои, знаю. То есть я знаю, что ты могла бы…

– Ты бы посмотрел, какие безумные письма он мне писал. Но я написала ему, что не могу быть с ним. Никак не могу. Вот какое письмо я сожгла.

– Я люблю тебя, – сказал Чарли. – И полностью тебе доверяю. – Он сгреб ее в охапку, оторвал от пола. – Знаешь, кем я вот-вот стану? Не меньшей фигурой, чем ирландский Шон О’Кейси [47]47
  Шон О’Кейси (1880–1964) – знаменитый в 1920-1950-е гг. ирландский драматург.


[Закрыть].

Джои рассмеялась. Расцеловала его.

Дверь открылась.

– Здравствуйте, – весело приветствовал их Норман. – Не легли еще?

Джои высвободилась из рук Чарли.

– Ой-ей-ей, – сказал Чарли, – вернулся сатир с Черч-стрит. Наконец-то оторвался от своей soubrette [48]48
  Субретка ( фр.) – персонаж старинных комедий и водевилей, бойкая служанка.


[Закрыть].

Норман усмехнулся.

– Мы думали, ты не вернешься до утра… – сказала Джои. – Погоди, я налью тебе.

– Спасибо, – сказал Норман.

– Не стесняйся. – Чарли налил ему виски. – Чувствуй себя как дома.

– Как вы думаете, вам здесь понравится? – спросил Норман.

– Не то слово, – сказала Джои.

– Я еще не рассказал, что мне предложил Винкельман, наш Старикан из Могикан. Мы в Лондоне без году неделя, а у меня контракт, можно сказать, в кармане. Недурно, а?

– Милый, прошу тебя. Он же еще не приобрел опцион.

– Назначил или не назначил он мне встречу завтра с утра пораньше?

– Чистая правда. Сценарий Сонни очень понравился. Он мне сам так сказал.

– Увижу чек, тогда и поверю. Не раньше.

– Спасибо, мадам Дефарж [49]49
  Персонаж романа Ч.Диккенса «Повесть о двух городах» – злобная фанатичка.


[Закрыть]. А ты, старик, – обратился он к Норману, – чего ради ты пошел к ней в гостиницу? Вполне мог бы привести ее сюда. Мы не какие-нибудь филистеры.

Норман лежал на диване в своем тесном кабинете, вспоминал Салли, ее запах – запах свежести. Ее непокорные волосы, ее светлую улыбку – и подумал, что свалял дурака. Он приударил – притом без особого успеха – за девушкой какого-то студиоза. Пора с этим кончать. Для Ники, вот для кого это было бы в самый раз, а я для таких дел уже стар.

Напрасно я рассказал ей о Хорнстейне, подумал он и заснул.

VIII

Тем не менее наутро, в половине десятого, Норман, конфузясь, как студент, ждал Салли в вестибюле гостиницы. Они позавтракали вместе.

Салли оказалась маленькой, в ней было от силы сто шестьдесят сантиметров, полноватой, с большими не по росту ногами. Достоинствами ее – а Салли считала, что их у нее немного, – были белокуро-русые волосы и изящные лодыжки. Норману же в ней больше всего нравились голубые глаза, смотревшие одновременно и ласково, и насмешливо, и то, что в ней начисто отсутствовала жесткость. Они были друг с другом крайне предупредительны. Салли робела перед Норманом. Лицо его, продолговатое и узкое, было замкнутым, держался он сурово. У нее было такое чувство, что он изучает ее – возможно, как женщину, которую хочет покорить, и это будоражило.

После завтрака они через Сохо дошли до Чаринг-кросс-роуд, оттуда до Стрэнда. Плотно пообедали в «Симпсонз» [50]50
  «Симпсонз» – фешенебельный ресторан.


[Закрыть]. Потом, так как Салли внезапно устала от незнакомой обстановки: улиц, по которым мчались маленькие черные автомобильчики, черных бесполых мужчин, почерневших старых домов, поспешили вернуться на Лестер-сквер, сходили на американский фильм. В кино Салли представилось, что она в Монреале, Норман посреди фильма заснул, и это, как ни странно, еще больше расположило Салли к нему.

Оттуда они отправились в бар «Артса» [51]51
  «Артс» – театральный клуб.


[Закрыть], там выпили, и Салли отошла, развеселилась. Они рассказывали друг другу старые, проверенные временем анекдоты, но для обоих они имели прелесть новизны. Смеясь, Салли – а смеялась она непринужденно и охотно – роняла голову на плечо Нормана. Им было хорошо вместе, и они не замечали, что ведут себя шумно и привлекают внимание. К тому времени, когда в баре стало людно, они уже сблизились настолько, что стоило одному кивнуть, увидев дурацкую физиономию, или другому толкануть локтем, перехватив обрывок фанфаронской фразы, и оба разражались смехом. За ужином Норман сжал ее колено, и Салли подалась к нему и поцеловала.

Потом они отправились в Восточный Стрэтфорд, на новую постановку прогрессивной театральной труппы [52]52
  Имеется в виду театральная труппа, основанная известным английским режиссером Джоан Литтлвуд. Играла в «Сиэтр Ройал» с 1953 по 1964 г.


[Закрыть]там присоединились к Винкельманам и Лоусонам. У Нормана постепенно выветривался хмель. Рядом с ним сидела курчавая еврейка с большим красным ртом. Ее приятель, тощий паренек с бугристой кожей, без устали грыз ногти. Пьесу, политическую комедию, уснащали плоские шутки в адрес Идена, Ли Сын Мана, Даллеса [53]53
  Антони Иден – в 1955–1957 гг. премьер-министр Великобритании, консерватор.
  Ли Сын Ман – в 1948–1960 гг. президент Южной Кореи. Был вынужден уйти в отставку в результате народного восстания.
  Джон Фостер Даллес – в 1953–1959 гг. государственный секретарь США, проводник политики «с позиции силы».


[Закрыть]и прочих политиков, зрители, однако, так и покатывались со смеху. Взбудораженные, тупые лица. Поборники. Чудной вест-индец, с мелькающим во рту розовым языком. Горбун в вельветовой кепке с агрессивной, как сжатый кулак, улыбкой. Девчонки в мятых платьях, держащиеся за руки с парнями, которым также жизнь не в жизнь без бороды, как мужчинам постарше и поблагополучнее без письменного стола. Доблестные неудачники. Пожилая тетка из Бетнал-Грин – продукт газетных шапок, вареной капусты и воспоминаний без смысла и толка. Они смеялись, они аплодировали, но смеялись так уныло, так дико, что, когда спектакль окончился, Норман испытал облегчение.

Салли держала его за руку – все равно как если бы была его подругой, и это все скрашивало. К ним подошли Винкельманы, Чарли с Джои, они набились в машину Винкельмана и поехали к нему в Хампстед. Винкельман бурлил еще пуще обычного. Он рассказывал, как дал прикурить Министерству внутренних дел.

Норман – а он далеко не в первый раз слышал эту историю, – когда Салли засмеялась, тем не менее присоединился к ней, не замечая, в отличие от остальных, что не выпускает ее руки из своей. Они с Салли не сознавали, что стоило Винкельманам и Чарли поглядеть на них, и они толкали друг друга в бок. Одна Джои не разделяла общего веселья.

Наконец настало время уходить. И тут – Норман и рта раскрыть не успел – Джои объявила, что вызвала такси, а по дороге они подбросят Салли в гостиницу.

Винкельманы поднялись в спальню.

– Я рада за Нормана, – сказала Белла. – Сдается мне, она милая девчушка.

– Хочется надеяться, что Норму наконец повезет. Он такой одинокий, просто больно на него смотреть.

Чарли был до того взбудоражен, что не мог заснуть.

– Они прямо как детишки, – сказал он Джои.

– Норману это ничего хорошего не сулит.

– Почему же?

– Слишком молода она для него.

– Что до меня, – сказал Чарли, – я люблю их совсем молоденьких, моложе пятнадцати. Шестнадцать – мой предел. М-м-м.

Назавтра, в половине десятого, Норман снова явился к Салли в гостиницу. На этот раз она его ждала. Они жадно поцеловались, и после завтрака Норман помог ей перевезти вещи к Карпу. В ее комнате имелось что-то вроде кухоньки, имелась даже отводная телефонная трубка на столике, а вот газовый обогреватель, похоже, работал плохо. Кухонька помещалась за дверками, в неком подобии шкафа. Стены, первоначально ярко-желтые, со временем потемнели, приобрели грязно-коричневый оттенок. Там, где у последнего жильца висели картины, со стен сердито пялились ярко-желтые квадраты. На каминной полке валялся забытый томик «Балета» Арнольда Хаскелла [54]54
  Арнольд Хаскелл (1903–1980) – английский балетный критик, автор книги «Танцуем вокруг света» (1937), писал о выступлениях русских и австралийских балетных трупп.


[Закрыть]пингвиновского издания. В таких комнатах, представлялось Норману, пару раз в год устраивают вечеринки вскладчину. Тепловатый пунш из липких стаканов. Порозовевший ломтик лимона, накрепко приклеившийся ко дну стакана. И почти наверняка бородач с гитарой.

Салли была на седьмом небе. Она возбужденно рассказывала Норману, как преобразит комнату, чтобы она стала «поуютнее». Какая же между ними пропасть в возрасте, мельком подумал Норман. Для нее снять комнату – это приключение. А ему такого рода комнаты помнятся, как место, где ты одинок. Страшно одинок.

Карп сказал Норману, что его комната будет готова лишь к понедельнику, после чего Норман отправился обедать с Чарли.

– Поверить не могу, что ты нашел время для меня, – сказал Чарли.

– Ты это о чем?

– Ну, – сказал Чарли. – Ну-ну.

Норман глупо ухмыльнулся.

– Тебе нравится Салли? – спросил он.

– Ты что, подбиваешь меня приударить за ней на пару с тобой? – засмеялся Чарли. – Она же без ума от тебя.

– Хотелось бы и мне так думать.

– Ты что, шутишь?

– Нет.

– Да она глаз с тебя не сводит. Вы прямо как новобрачные. Вот уж не ожидал – такая ледышка, как ты. Вы вгоняете меня в краску. Совсем стыд потеряли.

Норман сконфуженно засмеялся и поспешил переменить тему. Чарли нервничал. Он жаловался Норману, что Винкельман канителит. Аванс за сценарий Винкельман еще не выплатил. Так что после обеда Норман позвонил Винкельману, попросил заплатить Чарли какие-то деньги и обещал приступить к работе над сценарием в понедельник.

– Славную девочку ты завел, – сказал Винкельман.

Норман и Салли стали неразлучны. В среду Норман одолжил машину Боба Ландиса и повез Салли в Кембридж. Они взяли напрокат каноэ, устроили пикник на берегу Кема, а за полночь на обратном пути в Лондон Салли спала, положив голову ему на плечо. На следующий день они съездили в Хэмптон-Корт [55]55
  Хэмптон-Корт – грандиозный дворец XVI века с парком на берегу Темзы, близ Лондона.


[Закрыть]. И вплоть до субботы – на этот вечер Норман позвал Салли к себе домой на ужин – они ухитрялись избегать Винкельманов и Лоусонов. В это короткое бурное время, хотя все считали их любовниками, между ними не было близости. Норман, потерпев неудачу в первый вечер, не предпринимал никаких попыток. Его не отпускал страх, что Салли его оттолкнет. Страх страхом, мечтать он ему тем не менее не мешал. Они с Салли женаты, у них трое детей, они немыслимо счастливы. Они не вешают на стены эстампы импрессионистов. Салли, как и ему, нравится заниматься любовью поутру. Правда, после появления детей это удается редко. Каждое утро их будят дети, они прыгают на их никак не модерновой двуспальной кровати отнюдь не шведского производства.

В субботу, после ужина с Чарли и Джои, Салли, хоть и было довольно поздно, позвала его подняться к ней в номер – выпить.

Салли устроилась на полу – ноги подобрала под широкую зеленую юбку, верхние пуговицы на блузке расстегнула, так что открылась ложбинка между грудей. Норман рассказал, как воевал с отцом в Испании, Салли рассказала о своих родителях. Разговор не клеился. В Нормане напрочь, что было даже несколько досадно, отсутствовала тривиальность, и оттого Салли опасалась выставить себя дурочкой. Она то и дело вставала – закрутить капающий кран, задернуть шторы, вернуть книгу на полку: казалось, ей не сидится на месте.

– Что ж, – сказала она. – Вот так-то.

– Вот так-то. – Норман откашлялся. – Боб говорит, мы можем и завтра взять его машину. Можем поехать в Брайтон.

Салли видела, что Норман гордится своими друзьми. Они, и правда не раздумывая, ссужали друг друга деньгами, машинами и даже – в случае Нормана – квартирой. Разве это не похвально, если люди, которым по роду занятий положено конкурировать, завидовать успехам друг друга, при всем при том, когда им перепадает работа, щедро ею делятся. И вместе с тем Салли поражало, что эти «просвещенные» левые ведут себя точно так же, как презираемые ими члены куда менее интеллектуальных содружеств. Их преданность и щедрость, как и у ротарианцев [56]56
  Ротарианцы – члены Ротари-клуба, элитарной общественной организации, объединяющей влиятельных представителей деловых кругов.


[Закрыть], распространялись исключительно на своих, и оттого они не казались такими уж благородными. Ты не обязан был нацеплять значок с твоим именем, тебя не спрашивали, где твоя «малая родина», но от тебя требовалось вносить «конкретный» вклад, придерживаться «прогрессивных» взглядов и считать своих врагов «реакционерами». Место «Ручья у старой мельницы» занимал «Джо Хилл» [57]57
  «Ручей у старой мельницы» – популярная лирическая песня. «Джо Хилл не умрет никогда» – баллада о профсоюзном деятеле, авторе и исполнителе песен, казненном в 1915 г. по недоказанному обвинению в убийстве.


[Закрыть], и, хотя речь шла о материях, куда более высоких, их отличала та же зашоренность, та же нетерпимость. Салли казалось, что Норман и его друзья были вовсе не нонконформистами, как полагали сами, а конформистами, лишь другого толка.

– Хорошо, – сказала она, – решайте вы.

На этот раз, когда она встала налить ему виски, Норман обвил ее талию, и она не отстранилась, не укорила его взглядом. А придвинулась к нему.

– Пожалуйста, – сказала она. – Быстрее. Я так хочу.

Он положил руку ей на грудь. Салли закрыла глаза, что-то пробормотала, прильнула к нему. Они сели на кровать, он стал расстегивать ее блузку. Салли сорвалась с кровати, комбинашка черной волной скользнула к ее ногам, и вот уже она – голая – стояла перед ним.

– Какая ты красивая, – сказал он.

Они обнялись, и тут зазвонил телефон. Оба вздрогнули. Норман вскочил, его прошиб пот. Телефон звонил и звонил. Салли потянула Нормана к себе, сказала – голос у нее сел:

– Пусть его звонит. Нам-то что?

Звонила Джои. Он это знал. И вскипел.

– Скорее всего, это не мне. – Салли снова протянула Норману приоткрытый рот, но едва он обнял ее, как телефон опять зазвонил. И звонил, не переставая. Звонили явно ей.

– Ничего не поделаешь, – бросила она. – Я подойду.

Но стоило ей взяться за трубку, как звонки прекратились. Салли стояла на холодном полу голая, с замолчавшей трубкой в руке, ее колотило от злости, но она не плакала.

– Не понимаю, – сказал Норман, – в такой поздний час… кто бы это?..

Норман натянул брюки. Салли накинула комбинашку через голову, качнула бедрами, помогая ей соскользнуть, и устало опустилась на кровать. Но тут же поднялась, налила Норману виски.

– Я вдруг почувствовала себя персонажем скабрезного рассказа. Ну, ты же понимаешь, училка едет в Европу и…

– Извини.

– Тебе не за что извиняться.

Норман встал, положил трубку на рычаг.

– Скажи что-нибудь, – попросила она. – Ну, пожалуйста.

– Я мог бы сказать, что ты значишь для меня, но боюсь…

– …Джои?

– С какой стати мне бояться Джои?

– Я пошутила, – сказала Салли.

– Неудачно.

– Ладно. Пусть неудачно. Извини. Но ты зря сердишься.

– Я не сержусь.

Он снова привлек ее к себе. Они поцеловались, он ласкал ее грудь. Но все напрасно. Время было упущено. Они уронили руки.

– Ох, – сказала она. – Ощущение такое, точно у меня внутри все саднит. Ужасное ощущение.

Норман потемнел – что он мог поделать. Он так возбудился, так хотел ее, что перегорел, пока они обнимались. И теперь, когда возбуждение отступило, ему было не по себе. Он мучительно, до боли любил ее, но опасался, что окажется не на высоте, поэтому и стеснялся Салли, и сердился на нее, самому же себе был противен. Он потянулся за пиджаком.

– Не уходи, – сказала она. – Останься, выпей еще.

– Надо идти. Это, по-видимому, Джои.

– Ну и что. Мне плевать, пусть знает, что ты провел ночь здесь.

Он понял: ему подали знак. Но не сел, а надел пиджак.

– Я тебя обидела? – спросила она.

– Нет.

Она подошла к нему вплотную.

– Ты мне так нравишься, Норман Прайс. – Она потерлась головой о его плечо. – Ты не сердишься?

– Нет, – сказал он. – Нет, милая, – и ушел.

«Милая». Салли встрепенулась. В устах Нормана «милая» звучало слишком серьезно. Он никогда еще так ее не называл.

IX

Когда Норман пришел, Чарли и Джои уже собирались лечь.

– А вот и он, – сказал Чарли.

Норман напустился на Джои:

– Ты звонила Салли с полчаса назад?

– Да. – Джои не стушевалась. – Ты почему не взял трубку?

– Сдается, ты позвонила Салли в час ночи, только чтобы узнать – у нее ли я.

– Тебе пришла телеграмма. Я подумала: вдруг в ней что-то важное.

– Я говорил, что телеграмма может подождать до твоего прихода.

– Телеграмма?

– Телеграмма, должно быть, пришла еще днем, – сказал Чарли. – Я выходил в кафе и обнаружил ее в почтовом ящике. Слышь, а что, если ты выиграл приз в телевикторине…

Норман тем не менее побледнел.

– Что-нибудь случилось? – спросила Джои.

– Норман, в чем дело?

– Телеграмма от моей тетки Дороти из Бостона.

– Ну и что?

– Ники умер.

– Кто?

– Его брат.

– Никаких подробностей там нет, – сказал Норман. – Абсолютно никаких.

– Норман, мне так жаль, – сказала Джои.

Норман ушел в свой тесный, захламленный кабинет, закрыл за собой дверь. Сел на обшарпанный диван, читал и перечитывал телеграмму. Снял очки, вытер глаза, лег на диван и лежал так, пока тихий стук в дверь не вывел его из забытья.

– Тебе ничего не нужно? – спросила Джои.

– Нет.

– Выпей – может, станет полегче, – робко посоветовал Чарльз.

– Нет. Нет, спасибо.

– Точно?

– Прошу вас, уйдите.

Перед тем как выключить свет, Норман написал на листке бумаги свое имя, адрес и прикрепил к руке резинкой. Спустя некоторое время он встал, разделся, но заснуть так и не заснул.

Рассвело. По Черч-стрит загромыхали автобусы.

Рослый, думал он. Ники был рослый, с отцовскими глазами и улыбкой, обаяние доктора Макса Прайса унаследовал он. И отцовская даровитость перешла к Ники, не ко мне.

Около десяти Норман наконец встал, прошел в кухню – Чарли и Джои уже сидели там.

– Спал? – спросила Джои.

– Да.

– Похоже, тут ничего не скажешь.

– Чарли, все в порядке.

Джои налила ему кофе.

– Ты был очень привязан к нему?

– Мне не хотелось бы об этом говорить.

Тем не менее он был благодарен им обоим – просто за то, что они здесь. Старые друзья. При них можно было не крепиться и не распускаться. А оставаться самим собой, Чарли и Джои принимали его и таким.

На Сент Мэри Эбботс ударили в колокола.

– Салли звонила, – радостно сообщил Чарли. – Ей показалось, ты на нее сердишься, словом, что-то в этом роде…

– Чарли, пожалуйста, помоги мне в одном деле. Позвони в «Эр Франс», узнай, нельзя ли купить билет на следующий рейс в Париж.

Чарли умоляюще посмотрел на Джои.

– Действуй, – сказала Джои. – Сейчас Норману лучше всего уехать.

Чарли ушел в гостиную – звонить.

– Что случилось? – спросила Джои. – Это из-за девчонки?

– Ее зовут Салли, – обрезал ее Норман. Стал что-то выговаривать ей, и тут понял, что ему следовало бы благодарить Джои: ее звонок пришелся как нельзя кстати. Прошлой ночью близость с Салли его пугала.

– Значит, ты пользуешься смертью брата, чтобы удрать?

Обсуждать Салли Норман не хотел. Не в это утро.

– Господи, – сказал он, – да не так это серьезно. Я…

– Точно?

– Точно. Я хотел переспать с ней, только и всего…

– А ты точно не бежишь?..

– Не бегу.

И снова зазвонили колокола Сент Мэри Эбботс.

– Что ей сказать, если она еще позвонит?

– Что хочешь.

– Все в порядке, – сказал Чарли. – Ты улетаешь через два часа. Не слишком ли скоро?

– Нет. Большое спасибо, Чарли.

– Ты надолго уезжаешь? – спросила Джои.

– На два месяца, по меньшей мере.

– Послушай, – сказал Чарли, – сейчас я на мели, но…

– Чарли, мне не нужны деньги.

– …но через полчаса я встречаюсь с Винкельманом, он только что звонил, получу большой аванс за сценарий, и это только для начала, так что…

Лицо Нормана омрачилось.

– Не говори ему, что я уезжаю.

– Почему? – тут же последовал вопрос Джои.

– Никакой особой причины нет, – сказал Норман. – Я ему напишу.

Пиши не пиши, ничего это не изменит, подумал Норман. Пока я не вернусь, второй части гонорара Чарли не видать. Надо надеяться, он не очень рассчитывает на эти деньги.

И снова в Сент Мэри Эбботс ударили в колокола.

– Пойду пройдусь, – сказал Норман. – Я ненадолго.

Джои налила Чарли еще кофе.

– Бедняга, – помолчав, сказал Чарли.

– Он струсил, – сказала Джои.

– Струсил? Ему, понимаешь ли, нелегко. Он обожал брата.

– Нормана всю жизнь пугали трудности. Он всегда бежал от них.

– Все ты знаешь, – сказал Чарли. – Все-то ты знаешь.

X

От Сены поднимался туман. Эрнст зевнул. Кости ныли. Бродяга, пристроившийся рядом на булыжной набережной, снова закашлялся, захаркал. Эрнст испугался, как бы он не испустил дух. Помчался сквозь кромешную тьму к ближайшему кафе, вернулся с мерзавчиком коньяка. Бродяга с благодарностью выпил, но не успел Эрнст заснуть, как он еще сильнее зашелся кашлем. Эрнст приподнял его, поил коньяком, пока тот то ли обмер – Эрнст так и не понял, – то ли заснул. Но уже начинало светать, было без малого пять утра. Бродяги закопошились, их будило солнце. Вот один старик поднялся, потянулся. А вот и другой бродяга, даже не расправив затекшие руки-ноги, взвалил на спину мешок и справил под мостом малую нужду. Эрнст встал, попрыгал на одной ноге, потом на другой. Согревшись, поднялся по бетонным ступенькам на улицу.