355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мор Йокаи » Сыновья человека с каменным сердцем » Текст книги (страница 36)
Сыновья человека с каменным сердцем
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:17

Текст книги "Сыновья человека с каменным сердцем"


Автор книги: Мор Йокаи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

Конец кинжала отломан

Нельзя сказать, что паровоз мчался слишком быстро, А между тем Альфонсине хотелось лететь со скоростью молнии. За то время, что поезд совершил путь один раз, крылья вампира успели проделать его не менее десяти.

Альфонсину мучило нетерпение. Она жаждала поскорее очутиться дома, всей душой рвалась туда.

Ей было приятно, что в купе не оказалось ни одного спутника, – она ехала в первом классе. Никто не отвлекал ее праздными разговорами, можно было без помехи наслаждаться собственными мыслями. В Вене ее уже ждал возле вокзала экипаж, она поспешила протиснуться сквозь толпу, чтобы выбраться на улицу первой. дорогой то и дело понукала кучера.

Приехав домой, Альфонсина стремительно поднялась вверх по лестнице, пробежала по анфиладе комнат, пока не наткнулась на Эдит. Девушка шила себе траурное платье.

Подлетев к ней и хохоча от чувства удовлетворенной мести, Альфонсина бросила в лицо Эдит страшные слова: – Я сжила его со свету!

Получив этот смертельный удар в сердце, девушка подняла к небу затуманенный взор, и ее одухотворенное лицо, казалось, озарилось нимбом, который окружает непорочную деву, когда та обращает глаза к распятию.

Потом, глубоко вздохнув, она опустила голову на грудь, уронила руки на колени. Но не заплакала, не разразилась проклятиями.

– Я умертвила твоего милого!

Узнав о приезде дочери, в комнату поспешно явилась госпожа Планкенхорст.

Альфонсина обстоятельно рассказала ей обо всем: где побывала, что делала, о чем говорила. Не упустила ни одной подробности, ни единого слова. Она сообщила о том, какая поднялась спешка, с какой быстротой был одержан успех. Полный успех! Чаша мщения была теперь полна до краев.

Обе дамы без умолку хохотали и ликовали по этому поводу, обнимались, целовались, обменивались комплиментами. Так поступают только люди, добившиеся великих и радостных побед, так поступают мать и дочь, радующиеся удаче и счастью друг друга.

Захлебываясь от избытка счастья, они, казалось, забыли о той, третьей.

Но разве их жертва не корчилась в судорогах?

– Чего ж ты не плачешь?

Черепаха продолжает жить, даже если у нее удаляют мозг. Неужели девичье сердце еще живучее? Или она ничего не поняла?

– Твой Рихард покинул этот мир!

Девушка не ответила ни словом. Сложив руки на груди, она молча смотрела на свое траурное платье, но не плакала. Боль была слишком остра для слез. Охваченная невыразимым ужасом, она не была в силах даже шелохнуться.

– До чего же ты бестолкова! Неужели не понимаешь? Твой возлюбленный убит. Убит, как и мой. Теперь ты – вдова. Дошла ли наконец до тебя боль утраты? Знаешь, кто каждую ночь делит со мною ложе? На моей подушке покоится голова окровавленного призрака. Теперь такая голова будет мерещиться и тебе.

Эдит не дрогнула от этих слов, ее уже приучили к этим страшным картинам. Ведь одно и то же наваждение преследовало ее каждый вечер и каждое утро.

Такое упорное молчание привело Альфонсину в бешенство. Ей казалось, что это бессловесное страдание лишает ее самого сладостного наслаждения своим торжеством. Разве не затем она так спешила домой, чтобы полюбоваться, как Эдит будет биться в истерике на полу, проклинать бога и людей, искать отточенный нож, чтобы вонзить его себе в грудь. Ведь именно так вела себя сама Альфонсина у нее на глазах!

А попранная ею девушка не корчится в судорогах, не беснуется, не рыдает. Это выводило из себя бестию с крылами вампира.

– Ты только пойми, жалкое создание! Ведь он погиб позорной смертью, о которой стыдно даже упоминать. Сейчас там уже роют яму, куда его бесславно бросят. Даже землю притопчут над его головой, даже молитвы никто не произнесет над его прахом. Тебе и могилы его никогда не найти!

Девушка лишь тихо вздохнула, мысленно ответив на эту злую речь: «Господь взял его к себе, а я буду вечно о нем скорбеть». Произнести эту фразу вслух она была не в состоянии. Ее безмерная боль не вмещалась в слова.

– Плачь же! – в злобном исступлении, сжав кулаки, орала обольстительная мегера, топая ногами. Локоны разметались вокруг ее пылавшего злобой лица.

– Ну, плачь же! Плачь!..

В это мгновение дверь приоткрылась, и лакей доложил:

– Пожаловал господин Рихард Барадлаи!

Дверь широко распахнулась. На пороге стоял одетый в штатское Рихард.

Не будь это исторически достоверным фактом, читатель мог бы сказать, что автор допустил неуклюжее преувеличение. А между тем события действительно происходили именно так.

Человек, страдавший мигренью, использовал последние двенадцать часов своей власти на то, чтобы дать ход делам ста двадцати главных обвиняемых и приказал вынести по ним решение. Все, подсудимые были приговорены к смертной казни. Но он неожиданно всех помиловал, использовав свою неограниченную власть. И не то, чтобы он уменьшил меру наказания или смягчил их участь! Нет, он просто взял и отменил наказание, амнистировал всех осужденных, отпустил их на свободу.

В этот мучительный для него час человек, терзаемый головной болью, действительно мстил. Но не потерпевшим поражение, которых он попирал ногой, а министру, который собирался наступить на его собственную голову.

Он пачками подписывал указы о полной амнистии осужденным, над которыми тяготели наиболее тяжкие обвинения. И пусть теперь господин министр сам соблаговолит продолжать игру дальше!

Таков был его ответ на полученное от мадемуазель Планкенхорст известие.

Альфонсина недостаточно разбиралась в психологии, плохо знала людей и, самое главное, не изучила до конца действие различных ядов!

После того как Рихарду сообщили о совершенно неожиданном для него помиловании, главный судья вызвал его к себе.

– Хотя вы амнистированы и вновь обрели свободу, – сказал он Рихарду, – все же вам некоторое время нельзя будет проживать на территории Венгрии. Вам определят местом жительства какой-нибудь другой, входящий в состав империи город. Скажем, Вену.

– Все равно. Готов ехать, куда угодно.

– Итак, условимся: вы поселитесь в Вене. Помиловавший вас сегодня господин фельдмаршал велел вам передать, чтобы вы по прибытии туда первым долгом посетили госпожу Альфонсину Планкенхорст и поблагодарили ее за любезное ходатайство о вашем освобождении. Без содействия этой дамы вам никогда бы не удалось получить свободу. Следовательно, поблагодарите ее!

– Почту своим долгом.

– Еще одно. Ваш брат Эуген, он же Эден, казнен.

– Я уже слышал об этом. Не знаю только, совпадают ли немецкое и венгерское имя…

Судья резко прервал его:

– Во-первых, слышать что-либо в тюрьме вам не полагалось. Вы были заключенным, сообщать же арестантам какие бы то ни было сведения – запрещено. Далее: я вовсе не прошу вас обучать меня филологии, а предлагаю выслушать меня.

С этими словами он вытащил из ящика стола небольшой бумажный футляр.

– Ваш брат оставил вам отрезанный им у себя локон. Держите.

Рихард открыл футляр и изумленно воскликнул:

– Но ведь это…

Судья снова прервал его:

– Наш разговор окончен. До свидания.

И вытолкал его за дверь.

Рихард едва не проговорился, что врученный ему локон – белокурый, тогда как волосы Эдена были черные.

Выполняя полученный приказ, он поспешил в Вену, Он прибыл на вокзал как раз к утреннему поезду и ехал одновременно с Альфонсиной. Только она ехала в первом классе, а он, бедный, только что выпущенный из заключения узник, – в третьем.

И пока, упоенная мщением, Альфонсина наслаждалась своим торжеством, уцелевший объект ее мести находился всего в нескольких саженях от нее и ломал голову над тремя загадками.

Первая: «Что означает этот белокурый локон? Как понять отождествление имен Эуген и Эден?»

Вторая: «Как могло получиться, что он обязан своим освобождением Альфонсине Планкенхорст?»

Третья: «Где найдет он Эдит? И что будет после того, как он ее отыщет?»

Ни одной из этих загадок он так и не разрешил,

Человек с каменным сердцем отвечает

Проходит день за днем, а убитая горем, потерявшая сына вдова падает ниц перед портретом человека с каменным сердцем. Каждый день снова и снова осаждает она его одной вечной мольбой:

– Не забирай у меня другого сына!

Эта борьба с портретом стала ее навязчивой идеей. А лицо на портрете все так же бессердечно, так же безмолвно. И газеты все еще полны раздирающими сердце строками. В них слышится и траурный колокольный звон, и барабанная дробь, – словно нисходят с хмурого неба все новые и новые вести.

Однажды вечером, после прохладного и дождливого летнего дня, вся семья вновь собралась вместе. Необычные для июля холода наступили на венгерской равнине, и г. комнате затопили камин. Вдруг в передней снова послышались размеренные шаги, какими ходят военные, заставившие Джаянта вскочить со своей подстилки. В комнате, как и в первый раз. появился гость, который не стучит в дверь и не спрашивает разрешения войти.

Это был тот же самый жандарм, что принес им недавно письма Енё.

У него – все то же деревянное, ничего не выражающее лицо солдафона, и не видно на нем ни следа каких-либо эмоций.

– Вот письмо для госпожи Казимир Барадлаи. Новое здание, второй корпус.

Все вздрогнули и встали. Этот жандарм – зловещий вестник смерти.

Женщина, к которой он обращался, пошатнулась и, почти обезумев, приблизилась к нему, протянула трясущиеся руки за письмом. Потом подняла их к лицу, словно желая прикрыть его, чтобы не видеть то, что он ей протягивал.

– Прочти! – обратилась она к Аранке, подавая ей письмо, а сама бессильно упала в кресло.

Аранка словно приобрела печальную привилегию на оглашение страшных писем.

Она взломала сургучную печать, вскрыла конверт, вытащила из него письмо. И наконец прочитала:

«Мать, я свободен!

Рихард».

Мать не поверила услышанному. Ей надо было самой увидеть эти строки.

Выхватив листок из рук невестки, она поднесла его к глазам.

Да, это его почерк! Его письмо!.. Он жив, жив! Он пишет! Он свободен! Явь это или сон?

И, не выпуская из рук письма, она кинулась в свои покои. Присев на кушетку, над которой висел портрет мужа, она, рыдая, вновь и вновь перечитывала лаконические строки. Потом подняла письмо к портрету, всегда смотревшему на нее в упор, как бы требуя, чтобы и он прочитал послание Рихарда. И в заключение поцеловала руку на портрете. Ту, что простила, ту, что больше не карала.

Ходатай, который еще ребенком столько раз ходил от отца к матери, когда между ними возникали споры, и умолял их примириться, теперь там, наверху. И он вновь примирил их!.

Жених

Совершенно спокойно, с веселым видом человека, пришедшего навестить старых знакомых, вошел Рихард в гостиную дворца Планкенхорст.

Он не заметил появившегося на лицах обеих дам выражения величайшего испуга, словно перед ними предстало привидение. Он видел лишь радость, с какой кинулась к нему доведенная до отчаяния Эдит. Самозабвенно, с неземным упоением упала она к нему на грудь, обхватила руками шею Рихарда, изо всех сил порывисто прижала к себе его голову, повторяя задыхающимся от счастья голосом:

– Рихард, милый Рихард!

Теперь она уже была в состоянии заплакать.

Понадобилось некоторое время, пока все присутствующие пришли в себя от столь бурного взрыва чувств, пока руки Эдит освободили шею возлюбленного, а Альфонсина окончательно убедилась, что стоящий перед ней человек – не призрак, а живое существо из плоти и крови.

Но даже перестав прижиматься к груди Рихарда, Эдит уже не отходила от него и крепко держала обеими руками его правую руку, казалось, преисполненная решимости никогда ее больше не выпускать.

Рихард находил это совершенно естественным. Девушка – его невеста, а он, ее жених, как бы воскрес из мертвых. Вполне законная причина для необыкновенной радости и самого бурного ее проявления.

Рихард полагал, что ему известно, отчего так побледнела Альфонсина. Но, право же, совесть его была чиста, ее не отягощала гибель Палвица: ведь между ними произошел честный поединок. Кроме того, Палвиц уже давно не имел никакого отношения к этому дому – корабль и якорь оторвались друг от друга.

Баронесса Планкенхорст раньше других обрела дар речи и поспешила сделать замечание молодой девушке:

– Мадемуазель Эдит! Мне непонятно, как вы могли до такой степени забыться и проявить столь бурный восторг в отношении постороннего мужчины!

Затем она надменно обратилась к Рихарду:

– Что вам угодно, сударь?

Эдит покраснела, села на свое место и с непередаваемым выражением уставилась на сшитое ею траурное платье. А Рихард сделал шаг вперед и с искренней, непритворной сердечностью обратился к Альфонсине:

– Прежде всего меня привел сюда долг благодарности. Сегодня на рассвете меня приговорили к смерти, и в тот же час я получил помилование. Даровавший мне свободу наместник просил меня выразить благодарность за это освобождение в первую очередь вам. Если бы не ваше заступничество, мне грозило по меньшей мере заключение на пятнадцать лет. Примите же мою искреннюю признательность!

Его слова были подобны удару каблука по голове гадюки!

Он благодарит за свое освобождение ее, Альфонсину Планкенхост! Ей приходится выслушивать слова признательности от. человека, чьей гибели, она так жаждала, мы позволили бы ей ожидать вас в течение пятнадцати лет? Нет, о ней уже позаботились, а вас предали забвению. К счастью, Эдит повезло: она обещана другому.

Пораженный Рихард устремил вопрошающий взгляд на Эдит. В ответ на его немой вопрос лицо девушки выразило удивление и растерянность.

– Кто же тот, другой, кому она обещана?

– Вы слишком любопытны. Но я не стану делать из этого тайны. Вы, конечно, помните молодого секретаря, с которым довольно часто встречались на наших прошлогодних вечерах. Теперь он важная персона, губернатор комитата. Для Эдит – это прекрасная партия.

– И Эдит дала свое согласие?

– Не кажется ли вам, сударь, что вы допускаете вольность, называя ее по имени! Для вас она – мадемуазель Лиденвалл! Мадемуазель Лиденвалл отдаст свою руку тому, кого рекомендую ей я.

Тут наконец Эдит потеряла терпение и, вскочив с места, воскликнула:

– Эдит Лиденвалл отдаст свою руку только тому человеку, которого она любит!

Госпожа Планкенхорст прилагала все усилия, чтобы сохранить хладнокровие.

– Оставьте театральные эффекты, мадемуазель Эдит! Ваша запальчивость неуместна. Вы – моя приемная дочь, и закон предоставляет мне право опекать вас.

Но Эдит не хотела больше молчать. Она решилась дать отпор, бороться за свое счастье.

– Я больше не желаю находиться под вашей опекой! Лучше уйти в прислуги, тем более, что в вашем доме меня приучили к этому! Но, как работница, как служанка, я вправе сама располагать собою и выйду замуж за того, за кого хочу.

– Поздно, мы уже позаботились, моя милая, чтобы у вас не было возможности предпринять подобный шаг. Поверьте, вы состоите под весьма надежным попечительством. Все произойдет своим чередом и вполне коррект но, вплоть до момента, когда вам придется опуститься на колени перед алтарем. Даже, если вы вздумаете плакать, когда священник будет произносить брачные обеты, – ваши слезы воспримут как обычное состояние невесты во время свадебного обряда.

– Но я не собираюсь плакать! – воскликнула девушка, порывисто выступая вперед. – Я сделаю нечто другое! Если и в самом деле сыщется человек, который вопреки влечению моего сердца, наперекор моей воле, захочет жениться на мне по вашему приказу, я еще накануне свадьбы расскажу ему, что однажды тайком покинула монастырь, темной ночью убежала в военный лагерь к своему милому и половину ночи провела в палатке моего возлюбленного! Меня видели и солдаты на биваке, и маркитантка с улицы Зингер. О моем бегстве к Рихарду знают все монашки обители святой Бригитты, знает и сестра Ремигия. Меня подвергли за это жестокому избиению. Вот они, следы плетей на моем плече!

И, отдернув ворот платья, она обнажила плечо. На белоснежной бархатной коже явственно выделялись две розовых полосы – следы ударов плетью.

– Уж не хотите ли вы, сударыня, чтобы эти следы истязаний увидел еще кто-нибудь, кроме человека, из-за которого меня истязали?

Госпожа Планкенхорст онемела от ужаса.

А Эдит продолжала:

– И если после такого открытия все-таки найдется дрянной ничтожный человек, который согласится повести меня к алтарю, я громогласно заявлю всем присутствующим: «Взгляните на этого труса! Ему известно, что, будучи послушницей, его невеста провела целую ночь в палатке своего любовника, и тем не менее он намерен на ней жениться!» А потом, тут же перед алтарем, награжу его такой пощечиной, что он навсегда потеряет охоту лгать в глаза господу богу и его святым.

В своем страстном порыве девушка была необыкновенно хороша. Каждая ее черта дышала негодованием, молнии вспыхивали в ее глазах при каждом слове и жесте. Рихард с восхищением смотрел на это дивное существо.

Как самоотверженно возводит она хулу на себя, навлекает на свою голову позор! Но ведь Рихард отлично знает, что это одни лишь выдумки. И хоть тут есть крохи истины, в целом – все это вымысел. Да, девушка и в самом деле была у него в лагере, но не одна, а с его матерью, и не ради любовных утех, а движимая отчаянием, желая спасти ему жизнь. За это ее и били, хлестали плетью! Истязали родное хрупкое тело! Кто же на всем мы позволили бы ей ожидать вас в течение пятнадцати лет? Нет, о ней уже позаботились, а вас предали забвению. К счастью, Эдит повезло: она обещана другому.

Пораженный Рихард устремил вопрошающий взгляд на Эдит. В ответ на его немой вопрос лицо девушки выразило удивление и растерянность.

– Кто же тот, другой, кому она обещана?

– Вы слишком любопытны. Но я не стану делать из этого тайны. Вы, конечно, помните молодого секретаря, с которым довольно часто встречались на наших прошлогодвих вечерах. Теперь он важная персона, губернатор комитата. Для Эдит – это прекрасная партия.

– И Эдит дала свое согласие?

– Не кажется ли вам, сударь, что вы допускаете вольность, называя ее по имени! Для вас она – мадемуазель Лиденвалл! Мадемуазель Лиденвалл отдаст свою руку тому, кого рекомендую ей я.

Тут наконец Эдит потеряла терпение и, вскочив с места, воскликнула:

– Эдит Лиденвалл отдаст свою руку только тому человеку, которого она любит!

Госпожа Планкенхорст прилагала все усилия, чтобы сохранить хладнокровие.

– Оставьте театральные эффекты, мадемуазель Эдит! Ваша запальчивость неуместна. Вы – моя приемная дочь, и закон предоставляет мне право опекать вас.

Но Эдит не хотела больше молчать. Она решилась дать отпор, бороться за свое счастье.

– Я больше не желаю находиться под вашей опекой! Лучше уйти в прислуги, тем более, что в вашем доме меня приучили к этому! Но, как работница, как служанка, я вправе сама располагать собою и выйду замуж за того, за кого хочу.

– Поздно, мы уже позаботились, моя милая, чтобы у вас не было возможности предпринять подобный шаг. Поверьте, вы состоите под весьма надежным попечительством. Все произойдет своим чередом и вполне корректно, вплоть до момента, когда вам придется опуститься на колени перед алтарем. Даже, если вы вздумаете плакать, когда священник будет произносить брачные обеты, – ваши слезы воспримут как обычное состояние невесты во время свадебного обряда.

– Но я не собираюсь плакать! – воскликнула девушка, порывисто выступая вперед. – Я сделаю нечто другое! Если и в самом деле сыщется человек, который вопреки влечению моего сердца, наперекор моей воле, захочет жениться на мне по вашему приказу, я еще накануне свадьбы расскажу ему, что однажды тайком покинула монастырь, темной ночью убежала в военный лагерь к своему милому и половину ночи провела в палатке моего возлюбленного! Меня видели и солдаты на биваке, и маркитантка с улицы Зингер. О моем бегстве к Рихарду знают все монашки обители святой Бригитты, знает и сестра Ремигия. Меня подвергли за это жестокому избиению. Вот они, следы плетей на моем плече!

И, отдернув ворот платья, она обнажила плечо. На белоснежной бархатной коже явственно выделялись две розовых полосы – следы ударов плетью.

– Уж не хотите ли вы, сударыня, чтобы эти следы истязаний увидел еще кто-нибудь, кроме человека, из-за которого меня истязали?

Госпожа Планкенхорст онемела от ужаса.

А Эдит продолжала:

– И если после такого открытия все-таки найдется дрянной ничтожный человек, который согласится повести меня к алтарю, я громогласно заявлю всем присутствующим: «Взгляните на этого труса! Ему известно, что, будучи послушницей, его невеста провела целую ночь в палатке своего любовника, и тем не менее он намерен на ней жениться!» А потом, тут же перед алтарем, награжу его такой пощечиной, что он навсегда потеряет охоту лгать в глаза господу богу и его святым.

В своем страстном порыве девушка была необыкновенно хороша. Каждая ее черта дышала негодованием, молнии вспыхивали в ее глазах при каждом слове и жесте. Рихард с восхищением смотрел на это дивное существо.

Как самоотверженно возводит она хулу на себя, навлекает на свою голову позор! Но ведь Рихард отлично знает, что это одни лишь выдумки. И хоть тут есть крохи истины, в целом – все это вымысел. Да, девушка и в самом деле была у него в лагере, но не одна, а с его матерью, и не ради любовных утех, а движимая отчаянием, желая спасти ему жизнь. За это ее и били, хлестали плетью! Истязали родное хрупкое тело! Кто же на всем свете имеет больше прав разгладить поцелуями эти шрамы, как не тот, из-за кого они получены?

У баронессы Планкенхорст от испуга перехватило дыхание, она буквально окаменела, охваченная неистовой злобой. Все это было так неожиданно, так неслыханно, что казалось непостижимым, превосходило всякое воображение, обрушилось на нее невероятной тяжестью, Которая вконец надломила ее душевные силы, гордыню и волю.

Она поняла, что сладить с этой девушкой ей не удастся, Эдит сильнее всех их вместе взятых. Они – лишь демоны, тогда как она воплощение сонма ангелов!

И все же баронесса предприняла еще одну попытку повернуть вспять неотвратимую судьбу. Теперь она напала уже не на Рихарда, а на Эдит.

– Несчастное создание! – завопила она, складывая руки и возводя сверкающие очи горе. – Как могла ты до такой степени забыться! Да известно ли тебе, какому ветреному соблазнителю отдаешь ты себя в жертву? Ты воображаешь, что этот человек принадлежит лишь тебе, а у него имеется дама сердца, которой он обязан отдать свое имя у нее перед тобой есть законное преимущество, и она прогонит тебя, посмеется над тобой.

– Вы говорите обо мне, сударыня? – спросил пораженный Рихард.

– Да! Неужели вы посмеете отрицать, что содержите в Пеште ребенка, заботитесь о нем, ухаживаете за ним, любите и лечите его? Вы постоянно о нем справляетесь и опекаете его. Попробуйте отрицать это, если у вас хватит смелости!

Госпоже Планкенхорст казалось, что этим ударом она уничтожила, наголову разбила Рихарда. Она торжествовала победу, как трус, одержавший верх над противником, благодаря своему коварству.

– И вы хотите, сударыня, вмешать в наш тяжкий спор даже невинное дитя? – незлобиво и горестно промолвил Рихард.

– Дитя-то невинно, но его родители виновны, – изрекла баронесса, указывая пальцем на Рихарда.

– Хорошо, сударыня, – заговорил он, – я расскажу вам печальную историю этого несчастного ребенка. Однажды в бою я смертельно ранил доблестного противника. Воин, которого постигла роковая судьба от удара моей сабли, призвал меня в свой смертный час и поведал, что у него есть сын, которого он давно разыскивал и наконец напал на след. Мальчика бросила его собственная мать. Воин завещал мне разыскать ребенка. Я дал ему клятву, что сделаю это и позабочусь о мальчике, как если бы он был сыном моего родного брата. Я долго искал его и нашел в крайней нужде, среди ужасающей нищеты. Участь его была горше, чем участь бездомной собаки. О, если бы его мать видеда в каких условиях находился ее ребенок, как он там мучится!

Альфонсина Планкенхорст остановившимся взором смотрела на говорившего.

– Я нашел ребенка в темной конуре без окон, почти ослепшим, смертельно больным. Он лежал совершенно голый, на грязном ложе, прикрытый каким-то рубищем.

Альфонсина вся дрожала как в лихорадке.

– Я забрал несчастного сироту с собой и заменил ему родного отца, чье имя – Отто Палвиц.

Альфонсина кинулась на софу и зарылась лицом в подушки. Обезумев от страха, госпожа Планкенхорст попятилась назад, к дочери, стараясь прикрыть ее собой.

Она побледнела и не отрывала от Рихарда полных ужаса глаз.

А он, не меняя тона, продолжал:

– Все бумаги, удостоверяющие происхождение ребенка, находятся в моих руках. У меня же – метрическое свидетельство и все письма его матери. Я могу немедленно предъявить эти документы тому, кто ими заинтересуется.

Госпожа Планкенхорст дрожала с ног до головы, у нее подгибались колени, словно под тяжестью непосильной ноши.

– …Но, – и Рихард гордо вскинул голову, – я обещал своему погибшему противнику, что, став отцом для ребенка, никогда и никому не открою имени его матери. Я дал слово дворянина. А так как продолжаю им быть в собственных глазах и поныне, то не назову этого имени и вам.

Вздох облегчения вырвался из груди госпожи Планкенхорст: сдавившая ее горло рука разжалась.

А Эдит подошла к Рихарду и с ангельской кротостью – Чей бы ни был этот ребенок, раз вы дали слово стать для него отцом, я буду ему матерью!

С этими словами она склонила голову на плечо Рихарда и крепко прижалась к его груди.

Потерпевшая крушение, поверженная во прах, баронесса высоко подняла над головой руки, как бы предавая их обоих проклятию, и дрожащим от негодования голосом прохрипела:

– Так забирай же ее с собой во имя владыки ада – сатаны и всех его присных!

………………………………………………

А Эдит и Рихард испытывали между тем райское блаженство.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю