Текст книги "Сыновья человека с каменным сердцем"
Автор книги: Мор Йокаи
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)
Надо сказать, родовой замок Таллероши – барский дом не хуже всякого другого. Со стороны большака он выглядит двухэтажным. Правда, задняя его стена прилепилась к склону холма, и поэтому сторона, обращенная к саду, имеет только один этаж, а первый этаж по фасаду – всего лишь полуподвальное помещение. То, что дом построен из самана, никого не смущает, – таков строительный материал мелкопоместного дворянства. Да и штукатурка надежно хранит эту тайну. Крыша несколько пестра: ее ежегодно приходится латать разноцветной новой черепицей; создается впечатление, будто серые, желтые и коричневые узоры нанесены на черный туф нарочно, по последнему крику моды. По этой же причине у барского дома имеется веранда с полукруглыми выступами, которую барышни именуют ротондой. А внутри здания – и вовсе полный комфорт. Там есть и гостиная с камином, и курительная комната, и фортепьянный зал. И даже библиотека со старинными книгами, которым дивятся все гости. Эдену Барадлаи хватит здесь развлечений на целую неделю.
Однако, несмотря на все эти пышные приготовления, милейший Зебулон не только обманулся в своих собственных ожиданиях, но и обманул окружающих.
Эден Барадлаи действительно появился точно в одиннадцать часов утра, как он сообщил накануне в своем письме. Но прибыл он в простой крестьянской телеге, без какого-либо намека на мягкое сиденье; на нём была короткая бекеша и охотничьи сапоги с высокими голенищами и шпорами, а на телеге лежала небрежно брошенная расшитая овечья шуба, какие обычно носят чабаны.
Больше всего удивило Зебулона, что на спине пристяжной, поверх упряжи, было прикреплено и седло.
Ах, как обрадовался Зебулон приезду дорогого гостя! С каким рвением отдавал он приказание челяди – куда сносить с подводы багаж его высокоблагородия, где привязать лошадей, какой им задать корм. А сам Эден пытался между тем втолковать ему, что все должно оставаться на месте, ибо им немедля предстоит двигаться дальше.
– Ехать тотчас же? – вопрошал ошеломленный Зебулон. – Куда же?
– Войдём в дом, там расскажу.
Зебулон все еще продолжал тешить себя мыслью, что Эден, по всей вероятности, шутит.
– Ты что ж это, милый друг? Хочешь так, сразу тронуться в путь? – спросил он, когда оба вошли в курительную. (Депутаты Государственного собрания обычно обращаются друг к другу ни «ты».)
– Вот именно. И ты тоже поедешь со мной. Ночью я получил извещение от главнокомандующего: все отряды, располагающие экипировкой и вооружением, должны в спешном порядке двинуться по направлению к Кошице. Провиант для войск нужно направлять по тому же маршруту. Дело не терпит отлагательства, Я еще ночью отдал распоряжение остальным правительственным комиссарам относительно места, где они должны к нам присоединиться. Твой же дом оказался по дороге, вот я к завернул к тебе лично.
– Так ты пожаловал сюда только за этим?
– Только за этим?… Друг мой, Зебулон, у меня еще не бывало более важной причины для поездки! Армию стягивают в один район, и нам следует позаботиться, чтобы в каждом населенном пункте для нее было приготовлено все необходимое. А то ее побьет не противник, а плохое снабжение. Так что собирайся немедленно. Находящаяся в твоем ведении бригада нынче же вечером должна расположиться лагерем в центре комитата, и нам к тому времени надо уже быть на месте.
– Ведь это же добрых шесть миль!
– Потому-то я и тороплю тебя.
– Да, но пообедай с нами.
– Тогда нам к вечеру не добраться до места.
– Как же так! Жена и дочери так тебя ждали, думали, ты у нас погостишь.
– Надеюсь воспользоваться этой честью в другой раз. А сейчас нельзя терять ни минуты.
– Ах, до чего ты суровый человек, мой милый друг.
– Пойми же наконец, мы ведь отправляемся не на охоту, а выступаем в поход.
Признаться, эта мысль только теперь пришла в голову Зебулону. До сих пор он надеялся, что дальше небольшой военной демонстрации дело не зайдет. И он сможет взирать на все происходящее издали. Лишь сейчас он задумался над тем, к каким неприятным последствиям может привести человека то, что он взял да и нацепил саблю на свою венгерку василькового цвета.
Дело-то и впрямь поворачивается всерьез…
Ему вдруг показалось, что в курительной комнате стало нестерпимо холодно. Даже зубы застучали.
– Ты не печь заставляй топить, – заметил ему Эден, – а быстро собери отчетность. Да захвати с собой кассу. Положи в торбу пару белья, – брать большую поклажу мы не можем. Нацепи саблю, сунь в карман пистолет и возьми добротную овчинную шубу. Может статься, нам не раз придется кочевать прямо в поле, на траве.
Эти речи не показались Зебулону ободряющими и не переполнили его душу восторгом. Он подыскивал различные предлоги, как бы продлить минуты сладостного пребывания дома.
– Раз уж надо отправляться в поход, пойду позабочусь хотя бы о самом скромном запасе провизии. Надо сказать моим девицам…
– Ты же продовольственный комиссар! На тебе лежит ответственность за пропитание четырех тысяч человек. О них-то ты позаботился?
– А как же иначе!
– В таком случае, где будут есть солдаты, там будем есть и мы.
– Так-то оно так. Но им же дадут солдатский хлеб да водку.
– Значит, и у нас будет то же самое. Ведь не можем мы есть белый хлеб, когда наши люди довольствуются черным!
Однако подобные доводы никак не умещались в голове Зебулона. Да и как быть с женой?
– Вроде не мешало бы попрощаться с семьей?
– Что ж, прощайся. Только побыстрее.
– Легко сказать «прощайся»! А что им сказать? Просто не знаю, что делать.
– Что делать? Скажи родным, что отправляешься на войну и тебя там, чего доброго, застрелят или зарубят. А то и вовсе ничего не говори, поедем, и все тут. Можно выбрать и что-нибудь среднее. Поступай как знаешь, но через пять минут мы должны быть уже в пути!
Зебулон только горестно вздохнул. Ему, видно, вовсе не хотелось идти прощаться. Он все прикидывал в уме и никак не мог решить, что страшнее: попасть в руки неприятеля или предстать пред грозные очи госпожи Анны и объявить ей, что званый обед пропал и надо идти на войну. В конце концов он все-таки предпочел Шлика[65]65
Генерал австрийской императорской армии.
[Закрыть] и решил без всякого напутствия двинуться в дорогу вместе со своим непреклонным другом – гостем, которого так и не сумел уговорить отведать хотя бы стаканчик сливянки.
Уже ступив одной ногой на подножку подводы, он все же не утерпел и спросил служанку, несшую за ним саквояж, в который он кое-как запихал свои вещи:
– Послушай, Бориш, где сейчас барышни?
– Одна стряпает на кухне. Вторая наряжает третью, А четвертая горячими щипцами завивает пятую.
– А что делает матушка-барыня?
– Ее затягивают в новомодный корсет.
– Ну, ладно. Скажи ей, чтобы нас не ждали ни к обеду, ни к ужину. Когда вернусь, тогда и буду дома.
Зебулон так и не рискнул ни разу оглянуться, когда подвода, грохоча, выкатила со двора усадьбы.
Не евши, не пивши, по горам и долам, чуть ли не до самого вечера ехали Зебулон и Эден Барадлаи. Попадавшиеся по пути трактиры были уже начисто опустошены шедшими впереди войсками. Лишь в какой-то корчме удалось раздобыть чашку скверного кофе.
Каждый раз, проезжая какой-нибудь деревней, Зебулон настойчиво уговаривал своего любезного друга наведаться к местному священнику: «У попа наверняка что-либо найдется». Однако Эден считал, что времени у них слишком мало, уклоняться с дороги ради столь «благочестивой» цели не стоит, и приказывал погонять лошадей.
Жестоко пожалел Зебулон, что послушался своего спутника и не захватил с собой сумку с едой. Как гласит поговорка: «Не выходи из дому зимой без хлеба, а летом – без теплой одежды».
Но Эден все же оказался прав. После полудня они наткнулись на целый обоз с хлебом для войсковых частей.
– Можешь теперь запастись едой, – сказал Барадлаи.
Господин правительственный вице-комиссар распорядился, чтобы ему отпустили одну буханку, говоря попросту – обычный солдатский хлеб; но при первой же попытке отрезать от него ломоть, Зебулон сломал лезвие перочинного кожа.
– Что, хорош хлеб? – осведомился Эден, глядя, как его спутник, тяжко вздыхая, тщетно старается разгрызть и разжевать хотя бы кусочек.
Вице-комиссар не отважился даже заикнуться, что хлеб совершенно несъедобен – ведь выпечен-то он был по его собственному наряду. Ему оставалось только одно – проглотить неразжеванный кусок и невнятно пробормотать: да, очень, мол, хорош.
Эден чуть не покатился со смеху, глядя на незадачливого вице-комиссара.
А Зебулон, в сбою очередь, злился на Эдена, который совершенно не испытывал голода и решил, видно, дотянуть до позднего вечера.
К вечеру им повстречалось даже жаркое. Только оно еще ходило на собственных ногах: мимо гнали гурт крупного рогатого скота для армии.
Эдену показалось, что лицо ехавшего верхом старшего гуртовщика ему знакомо; он где-то уже видел этого человека.
Чем ближе подъезжали путники к комитатскому центру, тем гуще становились толпы сновавших взад и вперед людей и вереницы медленно двигавшихся обозов, груженных сеном» соломой, овсом и обмундированием. Проходили отряды различных родов войск, и сквозь них трудно было пробиться. Эден то и дело вступал в разговор с офицерами, что немало смущало Зебулона. И чего ради он все время задерживается, беседует с каждым встречным и поперечным!
В город они прибыли довольно поздно. Устроились на постой в доме исправника. «Ну, хоть тут-то угомонимся, – подумал Зебулон. – Здесь нас, кажется, и к ужину ждут».
Однако его постигло сильное разочарование. Не успели они приехать, как откуда ни возьмись появились каптенармусы прибывших отовсюду частей. Они осаждали Зебулона тысячей вопросов и требований – одни вели себя спокойно, другие – грубо. Тот требовал хлеба, этот – обмундирования, третий – сапог, четвертый – фуража. А Зебулон только твердил в ответ:
– Дайте срок, все прибудет. Все прибудет!
– Да, но когда? Когда именно прибудет?
Видя, какая гроза нависла над Зебулоном, Эден сжалился над ним.
– Вот что, Bruder[66]66
Брат (нем.).
[Закрыть]… Возможно, все довольствие уже прибыло, только еще никто об этом не знает. Бери-ка мою верховую лошадь и поезжай, наведи порядок на складах. Отдай распоряжения у застав, а потом представь мне обо всем точное донесение.
Только этого еще недоставало: сесть в такой час на коня! Выдавать наряды на сено и солому! Распределять казенный, хлеб! Ублажать свирепых солдат, браниться с заносчивыми офицерами! Как раз самое подходящее занятие для Зебулона! А он-то воображал, что со всем этим можно управляться, сидя дома в своей барской усадьбе да покуривая трубку с длинным чубуком! Ко. всему прочему еще и конь может оказаться норовистый.
Таллероши возвратился часа через два. За это время ему пришлось пережить нечто ужасное, и он собрался подробно поведать Эдену о своих злоключениях.
– Любезный Bruder, меня чуть не разорвали на тысячу кусков. Удивляюсь, что не сожрали со всеми потрохами.
Но Эден перебил его:
– Ладно, ладно. Теперь пойдем ужинать. А потом подашь письменный рапорт: что уладил и как.
Письменный рапорт! Это слово отравило Зебулону весь ужин.
Он никогда не любил заниматься писаниной. Именно этого он всячески старался избегать. Тем более после ужина. Писать после ужина! Это же противно всем божеским и человеческим законам.
А между тем рапорт необходимо было непременно представить. Эден ждет не дождется, пока уберут со стола, унесут тарелки и стаканы, снимут скатерть. Не успел закончиться ужин, как он гут же приказал расстелить на этом же столе бумагу, принести чернильницу с пером и заставил Зебулона сесть за составление подробного отчета.
А у Зебулона не было даже отдаленного понятия о том, как приступить к такому делу. Он даже не мог догадаться, для какой надобности предназначена линейка, положенная на стол рядом с бумагой.
Пришлось Эдену самому вводить его в курс дела, собственноручно написать заголовок и вступительную часть отчета, а также озаглавить рубрики.
– Тебе остается лишь заполнить эти графы. Сел Зебулон и начал ломать голову, а какой последовательности это делать. Тем временем весь дом до отказа заполнили люди:
одни приходили, другие уходили. Как работать в таком адском шуме!
Всех посетителей, одного за другим, принимал Эден. Он брал от них донесения, выслушивал жалобы, улаживал конфликты и недоразумения. И делал все это деликатно, благородно, с достоинством, как с изумлением отметил про себя Зебулон.
Составление сводки подвигалось туго. Внезапно среди посетителей появилась знакомая фигура. Из-за нее Зебулону пришлось отложить перо. Пришелец ворвался в комнату с воплем:
– Где тут соломенный комиссар?
Зебулон, естественно, отнес этот вопрос к себе и откликнулся:
– Ну, что там еще?
Облик такого рода людей знаком нам еще со времен былых предвыборных кампаний: вечный заводила, вербовщик голосов избирателей, который так и лезет в драку. Разве мог такой человек оставаться в стороне, когда разгорелась война?… Одет он был, правда, не по-военному: в доломан с красными отворотами и рейтузы с медными пуговицами. Но на боку у него висела сабля с медным эфесом, а за поясом торчали пистолеты. Через плечо был перекинут кнут, в кончик которого вплетен кусок острой проволоки. Вид у этого человека – весьма и весьма воинственный!
– Почему эта немчура развалилась на моей соломе? – завопил до неузнаваемости преображенный вербовщик голосов.
Услыхав такие слова, Зебулон положил на стол перо и широко развел руками: что все-таки нужно этому дуралею?
– Расскажите все по порядку, – спокойно и добродушно сказал Эден. – Кто вы? Военачальник?
– Так точно, воинский начальник. Командир «двухштыкового батальона».
– А, погонщик волов?
– Так точно.
– Ну, и чем вам насолили немцы?
– Здесь, видите ли, околачивается дружина немецких школяров. Из Вены, что ли, сбежали сюда, сучьи дети! На шляпах у них изображен череп, и называют они себя легионом «Мертвая голова».
– В чем же тут беда?
– А вот в чем! Целый день я их в глаза не вижу, но приходит вечер, и они тут как тут. Устраиваются на привал непременно там, где я располагаюсь со своим стадом. Им отлично известно, что здесь всегда найдется солома, вот они первыми на ней и устраиваются.
– Не вижу в этом пока ничего дурного.
– Так ведь они горланят всю ночь напролет! Голодны ли, жажда ли их мучит – знай себе песни распевают. Другой на их месте чертыхался бы, а они поют. К тому же и солому приминают, а мне ею утром волов кормить.
Эден решил поговорить с этим человеком по душам.
– Видишь ли, друг… К лицу ли нам жалеть солому для этих иноземных парней? Ведь они приехали за тридевять земель, чтобы пролить свою кровь за свободу нашей родины!
– Эх! Ни к чему нам вся эта компания без роду без племени! – все больше распалялся бывший вербовщик. – Со своими противниками и сами справимся. Случалось мне участвовать в потасовках почище нынешней, к примеру, когда переизбирали Папсаса. Следовало бы вам тогда на меня поглядеть! Я один, без чьей-либо помощи, разогнал тысячу супостатов. Они девять дыр пробили в моей башке, до сих пор еще следы остались. Уж я-то сумел бы показать, как нужно разделываться с вражеской конницей. Стоит мне размахнуться вот этой хлопушкой с проволочным' концом, и я выбью им всем подряд глаза. Зачем только затесалась к нам вся эта немчура да поляки? Не поганьте ими, ради бога, наше войско, ваше высокоблагородие, господин верховный комиссар!
Но тут уже не вытерпел вошедший в раж Зебулон:
– Вон отсюда, висельник! Убирайся, пропойца, или я запущу в твою башку чернильницей! Коли ты явился от лица воловьего стада, толковать тебе со мной не о чем. Ишь вздумал тут лясы точить! Марш отсюда!
Столь решительно изгнав посетителя, Зебулон почувствовал, что он не в состоянии снова углубиться в текст донесения. Ох, как он жалел, что и в самом деле не швырнул чернильницу в голову старшего гуртовщика. Тогда хотя бы чернил больше не осталось!
Тем не менее пришлось опять приниматься за сводку – безжалостный верховный комиссар не давал пощады! Зебулон старательно подпирал пальцем бровь, как бы выжимая из лба мысли. Но на самом деле он прибегал к этому для того, чтобы не слипались веки. Он все норовил, приоткрыв один глаз, хоть немного подремать – попытка, к которой нередко прибегают все люди, тщетно борющиеся со сном.
Но что вышло из его стараний? Едва Эден покинул на минуту комнату, как Зебулон в то же мгновенье впал в забытье и тут же услышал гнусавый и резкий надтреснутый голос госпожи Анны. «Когда же придет обещанный гость?» – вопрошала она. Очнулся Зебулон, только когда вернулся Эден, которому понадобились какие-то дополнительные сведения.
Наконец беспощадный повелитель сжалился над вице-комиссаром.
– Послушай, старина, ты же спишь. Ступай ложись. В четыре утра я тебя разбужу, тогда и закончишь.
Как обрадовали Зебулона эти слова! Хорошо, когда человек может уподобиться на старости лег школяру, который с трепетом ожидает от своего наставника дозволения отправиться в постель!
Однако лечь и заснуть – вещи совершенно разные.
Есть древняя, весьма жестокая китайская пытка: два приставленных к осужденному стража встряхивают его всякий раз, когда он начинает засыпать. Зебулону пришлось претерпеть нечто похожее. Только он забудется, как тотчас же кто-нибудь является и требует, чтобы ему позволили немедленно переговорить с его благородием. Бессердечные, нетерпеливые люди докучали ему сотнями всевозможных вопросов, орали их в самое ухо. Вконец рассерженный Зебулон накрепко запер дверь: барабаньте, мол, сколько хотите, мне до вас нет дела!
На стене в комнате тикали большие часы с кукушкой… Птица каждые четверть часа громким кукованьем предупреждала вице-комиссара, что близится утро. Пусть он спешит выспаться.
Когда кукушка после полуночи прокричала второй раз, сладчайший сон Зебулона был внезапно прерван каким-то страшным шумом. Спросонок ему почудилось, будто началось светопреставление.
Между тем это всего-навсего маршировал по улице отряд революционной студенческой молодежи из Вены, и прямо под окном громко гремела Füchslied:[67]67
Шуточная студенческая песня (нем.)
[Закрыть]
– Ну и ну! Благослови их за это, боже.
Ни о каком сне уже не могло быть и речи.
Прошел еще один отряд, за ним третий. Кто бы мог сказать, сколько их продефилировало под окнами с барабанным боем, от которого звенели все стекла. Затем потянулись тяжело груженные ломовые телеги, сотрясавшие дом. Вот и попробуй поспать!
Зебулон, правда, обольщался смутной надеждой, что сам Эден проспит и не придет в четыре часа утра. Но, увы! Надежды его рухнули. Не успела кукушка на стенных часах прокуковать четыре часа, как послышался стук в дверь и короткий призыв:
– Вставай, друг, отправляемся!
Эден всячески торопил Зебулона. Неприятель продвинулся значительно дальше, чем предполагали.
Выбивая дробь зубами, Зебулон стал поспешно одеваться; он уже горько жалел, что ввязался в эту кутерьму.
Только сейчас бедняге открылась истина: для того чтобы плавать, неминуемо приходится лезть в воду! Как раз об этом-то он и не подумал.
Зебулон все глубже погружался в гущу военных событий. Окруженный со всех сторон войсками, он чувствовал, что они увлекают его за собой и нет ни малейшей возможности повернуть вспять. Хочешь не хочешь, а придется докатиться до самого поля брани и помимо воли близко познакомиться с грохотом орудий. А этого он желал меньше всего на свете.
Поездка, длившаяся с утра до позднего вечера, была для него сущим мучением. На его обязанности лежало водворять порядок, когда сталкивались встречные обозы. Ему пришлось так много шуметь и кричать, что к исходу дня он почти уверовал в свое умение отлично справляться со служебными обязанностями.
Дом, где они остановились на ночлег, оказался штаб-квартирой армии. Зебулон ужинал в одном зале со старшими офицерами генерального штаба. Он не только слышал, но воочию наблюдал как обсуждают они план военных действии, помечая на карте пункты, где наступает враг, стараясь угадать, в каком направлении намерен он продвинуться, какую высоту следует занять, чтобы преградить ему путь, какие мосты следует разрушить. и в каком месте ожидается решающее сражение.
Сердце Зебулона билось все тревожнее.
Потом старшие офицеры стали подсчитывать, какими силами располагает неприятель, сколько у него пушек и двенадцатифунтовых ядер, не считая батарей для стрельбы зажигательными ракетами.
Известие о батарее больше всего ошарашило Зебулона.
Когда-то ему довелось прочитать в одном старом энциклопедическом словаре, какую опасность таит в себе эта пресловутая ракета. Достаточно одной ее искры, чтобы не только опалить кожу человека, но и прожечь его мясо до костей. От этого ядовитого огня человек не просто погибает, но может еще и в ад угодить. Если такая ракета попадет в толпу из сотни людей, все они обречены на верную смерть!
Чего только ни придумывал Зебулон, призвав на помощь всю свою богатую фантазию, лишь бы как-нибудь отвертеться от дальнейшего участия в таком чересчур рискованном походе. Как завидовал он судьбе молодого человека, которого послали гонцом в Пешт! Под конец он со всей откровенностью излил душу Эдену:
– Милый мой дружочек! Я уже старик, да и прихварываю частенько. Никакой я не солдат, драться я не мастак. У меня пять дочерей, и я себе не принадлежу. Не могу я лезть в такие места, где того и гляди свалится на тебя какая-нибудь непредвиденная беда. Оставьте лучше меня где-либо в тылу, при резервном обозе!
Эден уважил его просьбу.
– Ладно, старина. Так и быть, выбери место, где будешь считать себя в безопасности. Часть провианта мы оставим здесь. Если хочешь, находись при нем. Но должен предупредить: в военное время трудно заранее предсказать, где всего скорее напорешься на неприятеля.
Зебулон почувствовал, что обязан ему вечной благодарностью. Теперь можно управляться со всеми делами, находясь вдалеке от огня. Пускай себе лезет в пекло сам Эден Барадлаи, благо он еще человек молодой.
Эден так именно и поступил. Они остановились на привал в густонаселенной венгерской деревне. Крестьяне сами вызвались нести вооруженную охрану склада с провиантом.
Эден собирался оставить тут и Гергё Бокшу с его двурогим батальоном, но тот в сильнейшем негодовании воспротивился этому.
– Разве может происходить сражение без меня?
Люди будут драться, а Гергё Бокша – нет? Я хочу захватить у вражеской конницы полдюжины добрых коней. Да не меньше, чем полдюжины!
Эден не стал возражать. Так и быть, пусть Бокша двигается вместе с войсками дальше. Но гнать с собой он должен не больше полусотни быков. Остальных нужно оставить здесь, в тылу.
Поутру венгерские войска снялись с бивуака и двинулись дальше. Передовые части выступили в поход еще раньше, ночью. Зебулон был несказанно рад, что не слышит больше барабанной дроби. Уж и поспал он всласть в тот день после обеда! К вечеру он даже почувствовал себя настолько отдохнувшим, что стащил сапоги и, сунув ноги в шлепанцы, которые он неизменно брал с собой в дорогу, засел за отчет с намерением его кончить.
До самой полуночи он аккуратно заполнял графы и уже собирался бросить на стол перо, как вдруг его вспугнула неожиданная ружейная пальба. Вот те раз! Неприятель нагрянул и сюда! Именно это и предсказывал ему Эден Барадлаи!
Решив, что дело затевается нешуточное, Зебулон схватил в одну руку сумку с деньгами, в другую – сапоги, выскочил в окно и стремглав кинулся к лесу. Пока до него доносилась стрельба, он все бежал и бежал в одних чулках, держа сапоги в руке, ни разу даже не оглянувшись. Наконец он домчался до соседней деревни; там он нанял подводу, посулив целое сокровище тому, кто довезет его до родного дома.
Армию он больше так и не видел. Кассу Зебулон сдал старосте, а отчет пропал. Что сталось с вверенным его попечению добром, он ни у кого и не справлялся. Только спустя много времени, когда он уже находился в чужих краях, ему попался в руки номер выходившей в Венгрии газеты, и он получил возможность осмыслить события того грозного дня. С превеликим изумлением он прочитал среди сообщений о различных событиях военную сводку, где говорилось, что некий Зебулон Таллероши с помощью крестьян задержал на несколько часов целую вражескую дивизию и успел за это время спасти весь вверенный ему провиант и армейскую казну.
Но до этого времени достопочтенному господину Талллероши пришлось пережить немало испытаний. Речь о них пойдет впереди,
