Текст книги "Сын шевалье"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 47 страниц)

– Так и есть! – признал Неви, закусив губу.

– Сир, – продолжал Жеан, – этот человек не может дать никаких сведений по той простой причине, что ничего не знает. Этот человек принадлежит мне. У нас с ним старые счеты, и я прошу Ваше Величество оставить его мне.

Генрих IV, посмотрев на Жеана и на Саэтту, равнодушно бросил:

– Быть по сему. Раз он принадлежит вам, забирайте его!

И он поднялся в карету, сев рядом с Бертиль.

Жеан, подойдя к Саэтте, собственноручно разрезал путы, стягивающие пленнику ноги и руки, а затем в сопровождении Пардальяна, Гренгая, Карканя и Эскаргаса повлек итальянца в дом. Тот, впрочем, не оказал никакого сопротивления.

Подобрав шпагу старого браво, Жеан встал перед ним и долго смотрел на него с задумчивым видом. Пардальян с любопытством ожидал, какое решение примет сын. Трое храбрецов не сомневались, что Саэтта будет убит на месте.

Сам Саэтта думал так же. Вся предыдущая сцена прошла в его присутствии, и после дружеских слов короля, адресованных Жеану, он понял, что все его мечты о мести рассыпались в прах. Свирепое отчаяние овладело его душой, и он страстно желал удара, которым прервалось бы ставшее бесцельным существование. Видя, что Жеан молчит, он выпрямился во весь рост и, устремив на юношу пылающий, как огонь, взор, с вызовом произнес:

– Чего же ты ждешь, малыш? Убей меня. Неужели не смеешь? Или полагаешь, что я боюсь смерти? Надеешься, что я стану умолять тебя о пощаде? Так слушай же: я хотел сделать из тебя вора и убийцу. Мне это не удалось. Я хотел, чтобы ты погиб на эшафоте, и сделал для этого все. Именно я послал начальника полиции на улицу Арбр-Сек, я натравил на тебя людей министра Сюлли, я вызвал сюда сегодня господина де Неви. Но и здесь мне ничего не удалось. Я вел с тобой безжалостную борьбу, однако я проиграл. Теперь мне надо платить: рази!

Жеан слушал, мягко покачивая головой. Когда бывший учитель фехтования умолк, он взглянул на своего отца, словно пытаясь прочесть на его лице, какое решение следует принять. Переведя взгляд на Саэтту, он тихо сказал:

– Все, что ты говорил, верно, и я об этом знал. Возражать тебе не стану, ты вряд ли меня поймешь. Но я, Саэтта, хочу помнить только об одном: ты кормил и поил меня, когда я был маленьким; ты ухаживал за мной, словно мать, когда я болел. Вот твоя шпага, Саэтта! Ступай, я не трону тебя… и кошелек мой будет, как прежде, к твоим услугам.

И, отвернувшись от фехтмейстера, неподвижно стоявшего с рапирой в руке, в полном оцепенении от охватившего его глубочайшего удивления, он взял под руку Пардальяна и увлек в сторону, спрашивая:

– Вы так же поступили бы на моем месте, отец?

Пардальян не ответил, а только многозначительно улыбнулся сыну. Жеан, кивнув, прошептал:

– Я рад, что вы одобряете мое решение, сударь.

Они вернулись к карете. Король, высунув голову в окно, весело скомандовал:

– Господа де Пардальяны, вы поедете со мной.

И добавил с хитрой улыбкой:

– Нам нужно уладить одно семейное дельце.

Пока Пардальян с сыном садились в карету, Генрих внимательно наблюдал за тремя храбрецами, застывшими, будто на параде, а потом распорядился:

– А вы будете сопровождать нас… Кажется, вы никогда не расстаетесь со своим вожаком?

Эскаргас, Гренгай и Каркань, на глазах раздувшись от радости и не зная, как выразить распиравшие их чувства, приложили руку к сердцу и грянули дружно:

– Да здравствует король!

Генрих, от души расхохотавшись, заметил одобрительно:

– Клянусь Святой пятницей! У этих молодцов отменные легкие!

– Не только легкие, сир, – серьезно отозвался Жеан, – руки и сердца ничуть не хуже!

– В Лувр, господа! – крикнул король.

Кавалькада тронулась рысью: впереди Витри со своими гвардейцами, затем Бельгард, Лианкур, Бассомпьер и Монбазон – перед королевской каретой, Каркань, Эскаргас и Гренгай – возле окошек, согласно распоряжению монарха, а замыкающие сзади – Неви и его лучники.

Между тем трое храбрецов, опьянев от восторга, не нашли лучшего средства для выражения радостных чувств, как поминутно восклицать: «Да здравствует король!» Естественно, каждый раз к этому возгласу присоединялась свита. А у Сент-Антуанских ворот клич был подхвачен толпой, всегда склонной к подражанию. Но поскольку любому событию требуется объяснение, мгновенно распространился слух, что король избегнул какой-то опасности и что трое храбрецов устрашающего вида, гордо гарцевавшие возле кареты, спасли доброго государя от неминуемой смерти.

Поэтому от городских ворот до Лувра королевскую карету встречали оглушительной овацией и исступленными ликующими воплями, отчего монарх, никогда не слышавший ничего подобного, пришел в великолепное настроение.

Глава 77
ОТЕЦ И СЫН ПАРДАЛЬЯНЫ

В карете король, вложив руку Бертиль в ладонь оглушенного счастьем Жеана, сказал:

– Полагаю, что я могу частично загладить причиненное вам зло, вручив вас вашему избраннику, который вполне достоин обладать подобным сокровищем.

И, поскольку он не умел держаться в рамках этикета в кругу верных друзей, ибо гасконская натура всегда брала в нем верх над благопристойностью, добавил игриво:

– Когда и где свадьба?

Ему ответил Пардальян:

– В Сожи, сир, через месяц. Без пышных церемоний и как можно скромнее.

– Потому что счастливцам никто не нужен! – воскликнул король, смеясь от всего сердца. – Будь по-вашему! Только я, может быть, приглашу себя сам.

– Мы сохраним незабываемое воспоминание об этой неслыханной чести! – возгласил Пардальян, и было невозможно понять, шутит он или говорит серьезно.

– При одном условии: мое присутствие не должно нарушить родственной атмосферы этого торжества. Черт возьми, я ведь тоже некоторым образом член семьи!

И, обратившись к Жеану, который ничего не замечал, с восторгом глядя на Бертиль, отвечавшую ему нежной улыбкой, Генрих добавил:

– Пусть вас не удивляет, что я не даю за девочкой приданого. Из объяснений вашего отца вы поймете, что в сравнении с вами я просто нищий.

Из Лувра Бертиль проводили к герцогу и герцогине д'Андильи, которые только теперь узнали, кто такой Жеан Храбрый. Они приняли влюбленных, как своих собственных детей.

Пардальян, оставив молодых людей в доме друзей, отправился на улицу Сент-Оноре к Кончини. Встретила его Леонора Галигаи. Беседа продлилась не более четверти часа. Пардальян вышел с довольной улыбкой, говоря себе:

– Теперь Кончини укрощены. У меня есть все основания полагать, что этот урок пойдет им впрок. Мои дети могут не опасаться более этих итальянских интриганов. Остается уладить дело с сокровищем.

На следующий день Пардальян привел своего сына к Монмартрскому эшафоту. Жеан побледнел, оказавшись здесь вместе с отцом, но мужественно приступил к рассказу об ужасном искушении, которому едва не поддался. Пардальян прервал его с первых же слов, говоря:

– Я знаю. Я был тут. Я все видел и слышал.

Они откопали клад, и на сей раз дело обошлось без тех страшных переживаний, что выпали на долю Жеана во время его одиноких поисков. Когда перед ними предстал сундук с баснословным богатством, Пардальян сказал, пристально глядя на сына:

– Сокровище, которое ты едва не похитил, принадлежит тебе… Что ты намерен делать с этой грудой золота?

Жеану показалось, что голос отца при этих словах как-то странно дрогнул. Какое-то время он смотрел на груду золота, как назвал ее Пардальян, а затем, подняв свое тонкое лицо, произнес:

– Говорят, сударь, что вы, получив великолепное имение Маржанси, отдали все доходы от него беднякам округи, и те пользуются им, словно своим достоянием, что не вызывает у вас никаких возражений?

– Это правда, – холодно ответил Пардальян.

– Говорят еще, что вы, унаследовав от жены двести тысяч ливров, раздали их неимущим квартала Сен-Дени?

– И это правда.

– Говорят наконец, что вы не позволили королю, обязанному вам своей короной, отблагодарить вас ни титулом, ни должностью, ни состоянием?

– Тоже правда.

– Я думаю, сударь, что богатств этого сундука не хватит, чтобы облагодетельствовать тысячи несчастных… А для одного человека это много… Слишком много!

– Ах, вот что! – промолвил Пардальян, и глаза его заискрились. – Посмотрим, к чему ты клонишь?

– Вот к чему, сударь: мне, всегда прозябавшему в нищете, сто тысяч экю представляется вполне приличной суммой!

– Дьявольщина! Сто тысяч экю! Еще бы!

– Сожи и Вобрен принадлежат Бертиль. Мне не хотелось бы запускать руку в карман жены. Поэтому я возьму себе сто тысяч экю из этого сокровища. Вам это кажется разумным?

– Действительно* это вполне разумно.

– Кроме того, я возьму четыреста тысяч ливров… для моих друзей, которых вы хорошо знаете.

– Каждому по сто тысяч ливров. Этого достаточно.

– Остальное я раздам беднякам.

– Им достанется хороший куш, мой сын.

– Но есть еще вы, сударь.

– Ах, черт возьми! Правда, есть еще я. Посмотрим, что же ты собираешься уделить мне?

Жеан покачал головой и, взяв своего отца за руки, сказал с волнением, идущим от сердца:

– Вы, отец, стоите больше любого сокровища, будь оно даже в тысячу раз драгоценнее этого. Вам, отец, я не дам ничего… потому что все, чем я владею, ваше. Хорошо ли я рассудил, сударь?

Пардальян раскрыл объятия и шепнул Жеану, припавшему к его груди:

– Дьявольщина! Ты воистину мой сын!

Свадьбу сына Пардальяна с Бертиль де Сожи отпраздновали месяц спустя в узком семейном кругу в Сожи. Король не приехал, что чрезвычайно обрадовало молодых супругов и шевалье. Девушка не получила приданого, как и предупреждал монарх. Но он прислал ей корону маркизы, инкрустированную драгоценными камнями.

В тот же день обвенчались и Каркань с Переттой-милашкой. Каждый из них получил от Жеана де Пардальяна свадебный дар в сто тысяч ливров.

Такая же сумма досталась и Гренгаю с Эскаргасом. Нечего и говорить, что все четверо категорически отказались разлучаться с тем, кого по-прежнему именовали вожаком. Они купили небольшие поместья неподалеку от Сожи и перебрались туда жить.

Нам остается рассказать, что случилось с прочими нашими персонажами.

Аквавива вернулся в Рим. Разоблаченный брат Парфе Гулар исчез из Парижа. По всей видимости, он отправился вслед за своим генералом в Италию.

Саэтта впал в мрачное отчаяние после ухода Жеана. От него ускользнула месть, вынашиваемая в течение двадцати лет, и он пронзил себя шпагой в той же королевской усадьбе Рюйи.

Всем известно, как кончил свои дни Равальяк, вернувшийся из Ангулемы, что и предвидел Пардальян.

Госпожу Колин Коль в один прекрасный день посетил королевский офицер. Мегера решила, что ей собираются выплатить ту кругленькую сумму, которую она ожидала с нетерпением после того, как известила короля о месте заключения Бертиль. Увы! Госпожа Колин Коль сама оказалась в темнице, откуда ее вынесли уже ногами вперед.

Само собой разумеется, ни Кончини, ни отцу Котону не удалось отыскать знаменитых миллионов в том месте, где они надеялись их найти. Одна лишь аббатиса Монмартрская извлекла выгоду из этих раскопок, ибо часовня Мученика превратилась в объект паломничества, приносивший большой доход достойным сестрам. Через несколько лет им удалось даже учредить новый монастырь на этом месте.

Что до Пардальяна, то он целый месяц прожил со своими детьми, но затем в нем пробудился искатель приключений и странствующий рыцарь, каковым он всегда был, и ни просьбы, ни слезы, ни мольбы не смогли удержать его. Он уехал со словами:

– Вернусь через десять месяцев! На крестины внука!