Текст книги "Сын шевалье"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 47 страниц)

Глава 69
ЛЕОНОРА ТОРЖЕСТВУЕТ

Сен-Жюльен вышел из тюрьмы монмартрских монахинь часа в четыре пополудни и стал дожидаться шести вечера. В этот час он должен был явиться к Леоноре Галигаи: синьора знала, что мужа дома не будет.

К королевской камерфрау его проводили немедленно.

– Удалось? – спросила Леонора не без некоторого беспокойства. – Готово?

– Готово, сударыня!

– И он, и она?

– Точно так!

Леонора довольно улыбнулась, и при виде этой улыбки Сен-Жюльен, не сводивший с Леоноры глаз, просиял: он представил себе, что ждет его ненавистного врага…

Леонора удобно устроилась в кресле и спокойным голосом стала расспрашивать:

– Ну что ж, говорите. Сперва о девице.

Сен-Жюльен рассказал об аресте Бертиль и Перетты – все это мы с вами уже знаем.

– Так… А что он? Погиб?

– Нет, сударыня, – жив.

– Вот как! – рассеянно произнесла Леонора. – Но мне говорили – колодец глубокий, кто упадет – разобьется насмерть.

– Так и есть, сударыня, но на дне оказалась куча сухой листвы и веток, – они смягчили удар. Порядочный человек, может, и свернул бы себе шею, но этого негодяя всего лишь оглушило.

– И не ранило?

– Почти что нет – только разбил голову о камень. В тюрьме он опомнился. Должно быть, очень удивился, когда пришел в себя и увидел, что жив и находится за четырьмя крепкими стенами.

– Вы все сделали так, как я сказала?

Шпион расхохотался страшным смехом:

– Черт возьми, сударыня, неужели же нет? Видно, он потому и не сдох на месте, прямо в колодце, что сам счел для себя такую смерть слишком уж легкой! У него отобрали все – даже шпоры; он никак теперь не может покончить с собой и избежать уготованной ему казни.

– Значит, так тому и быть, – равнодушно произнесла Леонора. – Расскажите все подробно.

Сен-Жюльен во всех деталях рассказал, как поймал Жеана Храброго; Леонора внимательно слушала. По окончании доклада она поблагодарила своего агента и отпустила со словами:

– Теперь можете исполнять распоряжения монсеньора насчет молодых людей. Ступайте, господин де Сен-Жюльен, – я вами довольна.

Сен-Жюльен не позволил себе улыбнуться, потому что Леонора говорила слишком твердо и сурово. Он только низко поклонился и вышел.

Стояли сумерки – ни день, ни ночь; самое неприятное время. Сен-Жюльен повернул направо на улицу Сент-Оноре. Шел он неспешно, не таясь, погруженный в приятные, должно быть, мечты; с губ его не сходила радостная улыбка.

Негодяй подсчитывал, сколько пистолей принесет ему это грязное дело вдобавок к тем деньгам, что он беззастенчиво прикарманил из доверенных ему Леонорой и Кончини. В приятных мечтах двурушник уже видел себя богачом…

Когда он повернул на Орлеанскую улицу, чья-то рука легла ему на плечо. Сен-Жюльен подобрался, как хищный зверь, схватился за шпагу и резко отскочил в сторону…

Властный голос спросил его:

– Ну, что у тебя, Сен-Жюльен?

Это был не кто иной, как Кончини.

Сен-Жюльен горящим взором уставился в лицо хозяина, пытаясь угадать его мысли. Кончини был спокоен, улыбался, только немного удивился странному поведению молодого человека. Тот, успокоившись, машинально утер пот со лба:

– Простите, монсеньор. Я шел, задумавшись, и не мог ожидать…

– Черт возьми, дорогой мой! – засмеялся Кончини. – Закаляйте нервы! Нельзя быть таким пугливым – кто-нибудь скажет, что у вас совесть нечиста!

Сен-Жюльен неприметно оглянулся и вновь посмотрел прямо в глаза Кончини. Тот смеялся от всей души – ну конечно же, он просто пошутил! Он явно был в духе… Сен-Жюльен, окончательно успокоившись, тоже засмеялся, хотя и немного принужденно:

– Но, монсеньор, разве можно в такой час без предупреждения хватать людей за руку?

– К черту, к черту! Ты прав, я повел себя как мальчишка.

Последние подозрения Сен-Жюльена рассеялись при этом простодушном ответе.

«Нет, – подумал шпион Леоноры, – он ничего не знает. Да и откуда ему знать? Хитрее госпожи Кончини в целом свете не сыщешь; она всегда все предусмотрит. Ну, а я и вправду должен следить за собой, чтобы самому себя не выдать по глупости. «

– Я иду в Лувр, – все так же любезно сказал Кончини. – Пойдем вместе?

– Как прикажете, монсеньор!

Сен-Жюльену все равно некуда было деваться, так как Кончини панибратски взял его под руку и повел за собой.

– А по дороге, – говорил он, – расскажешь, как ты приготовил завтрашнее, дельце. Имей в виду: я больше терпеть не в силах. Завтра непременно – слышишь? непременно! – бандит и его девчонка должны быть в моих руках.

– Не тревожьтесь, монсеньор, – все будет в порядке. Осмелюсь заметить вам: если бы вы сами не велели подождать, я бы давно все сделал.

– Ах, черт! Опять твоя правда! А я и позабыл от нетерпения…

Сен-Жюльен еле сдержал улыбку. Он был совершенно спокоен: все идет хорошо.

– Монсеньор, – сказал он, – я уже приступил к делу. Два его приятеля, что сторожили дом, находятся в моих руках. Мы отпустим их завтра вечером, когда все будет уже кончено.

– Их, кажется, было трое? – словно невзначай спросил Кончини.

– Точно так, монсеньор, но дежурили только двое – один отдыхал. Мне, во-первых, показалось неосторожным являться к нему домой. Во-вторых, если Жеан Храбрый не встретит хотя бы одного из своих друзей, он отправится их спасать – и начинай все сначала.

– И опять ты правильно рассудил, – кивнул Кончини.

Он отпустил руку Сен-Жюльена, достал из бархатного чехольчика маленький кинжал и стал машинально чистить им ногти.

– Я нанял дюжину головорезов, – продолжал весело рассказывать Сен-Жюльен. – Мы врываемся в дом и хватаем девицу; ваши люди везут ее туда, куда вам будет угодно. Мы же остаемся в засаде. Когда бандит явится, мы приставляем служанке нож к горлу и заставляв ее впустить его, как ни в чем не бывало. А сами у порога протягиваем веревку; он падает, и мы его вяжем…

За таким разговором они неприметно дошли до улицы Сен-Тома, что находилась неподалеку от городского вала. Можно было идти по ней дальше – она вела к галерее Лувра, почти к самой калитке, а можно было свернуть налево, на улицу Бове, и подойти к дворцу сзади.

Кончини повернул налево. Не было ничего удивительного в том, что он направляется в Лувр таким путем, поэтому Сен-Жюльен нимало не насторожился.

Они остановились в глухом безлюдном месте на задворках Лувра. Тут Сен-Жюльену впору было бы заподозрить неладное. Но Кончини так улыбался, был так дружелюбен, так ласков! Как было не поверить в его искренность?

– Ты все устроил прекрасно, – с довольным видом сказал флорентиец, – и заслужил награду. Получай!

Он замахнулся рукой с кинжальчиком и молниеносным движением вонзил его Сен-Жюльену в грудь. Тот рухнул как подкошенный, даже не вскрикнув. Кончини склонился над ним и свирепо прошептал:

– Что, Сен-Жюльен, слышишь меня? Вижу, ты еще живой… Итак, ты меня предал! Ты предпочел Леонору, и вы с ней задумали меня провести! Ты отправил Бертиль и Жеана в Фор-о-Дам! А завтра я явился бы в пустой дом – и прощай любовь и месть! Но теперь ты понял, как я поступаю с предателями?

Он выпрямился, пнул тело ногой и с невыразимой злобой сказал:

– Подыхай тут, собака!

Глава 70
ОРДЕР МАТЕРИ АББАТИСЫ

Не оборачиваясь, Кончини пошел дальше, но отнюдь не в Лувр: он постучал условленным стуком в дверь дома на Писцовой улице.

Его принял брат Парфе Гулар – Аквавивы, по словам монаха, не было дома. Кончини с братом Гуларом долго о чем-то говорили, и флорентиец ушел от него окрыленный.

Монах же, проводив его, немного нахмурился:

– Я забыл сказать, что там не только все видно, но еще и слышно!

Однако, поразмыслив, решил:

– Какая разница, что он там скажет? И Жеану от этого тоже не будет ни лучше, ни хуже.

И Парфе Гулар вышел из дома, миновал тот тупичок, где находился вход в тюрьму, и направился на улицу Сен-Дени.

Не успел он пройти мимо тупика, как из ниши в стене появился человек, закутанный в плащ до самых глаз, и последовал за монахом. Не будем долго томить нашего читателя – это был Пардальян.

Глаза его радостно сверкали.

– Клянусь Пилатом и Вараввой! Я же сам видел, как монах входил в тюрьму! Каким же образом он теперь появился со стороны Писцовой? А дело, как я понимаю, – весело рассмеялся Пардальян, – вот в чем: меня провели, как дурачка! От тюрьмы в дом на Писцовой есть подземный ход! Вот и получалось: он заходил с Писцовой, я там его ждал под дверью черт знает сколько времени, а он спокойно закрывал за собой тюремные ворота! Но теперь, кажется, все проясняется! Горячо-горячо! Завтра я пойду познакомлюсь с тюрьмой поближе. А пока надобно не спускать с монаха глаз. Правда, я изучил все его повадки и уверен, что теперь он просто идет спать. Надо, однако, знать, где брать след завтра.

Парфе Гулар тем временем кружными путями добрался до ворот Сент-Оноре перед самым их закрытием.

– Понятно! – прошептал Пардальян. – Идет ночевать к капуцинам. Иначе говоря, господин Аквавива по-прежнему поддерживает с ними отношения.

Он дождался, пока закроют ворота, и пошел назад по улице Сент-Оноре. Было уже совсем темно.

– И мне уже пора спать… – решил Пардальян.

На углу улицы Сен-Тома шевалье увидел, что на мостовой валяется какая-то бумага. Быть может, он и прошел бы мимо, но бумага была ярко освещена серебристыми лучами луны, сиявшей а безоблачном небе, а Пардальян всегда отличался острым зрением.

Он бросил на бумагу беглый взор и изумленно воскликнул:

– Черт возьми! Герб и печать аббатисы Монмартрской! Уж не монах ли обронил? Ну-ка, подберу… вдруг пригодится?

Так он и сделал: подобрал бумагу и сунул за пазуху. Дома, в гостинице «Паспарту», Пардальян разглядел свою находку повнимательнее и прошептал:

– Ордер матери аббатисы! «Предъявителя сего впускать в здание тюрьмы и оказывать ему всяческое содействие!» Вот дьявол! Ну и удача! Находка-то просто бесценна!

И Пардальян улегся спать с мыслью, что день прошел не зря.

Это был тот самый документ, что показывал в «Дамском Башмаке» Сен-Жюльен. Как он попал на мостовую? Об этом-то мы и расскажем. Сен-Жюльен при смерти, но мы с ним еще не расстались…

С самой Орлеанской улицы следом за Кончини и Сен-Жюльеном крался человек. Когда Кончини, расправившись с предателем, удалился, незнакомец направился на улицу Сен-Тома. Это был Саэтта. Он склонился над телом Сен-Жюльена и осмотрел рану глазом знатока.

– Славный удар! – промолвил он спокойно. – Бедняга долго не протянет. Прожил бы он только еще один часок да шепнул бы словечко синьоре, – а больше мне и не надо.

Могучими руками он подхватил раненого и понес его во дворец Кончини. По дороге ордер аббатисы выпал у Сен-Жюльена из кармана и остался лежать там, где его подобрал Пардальян.

Саэтта принес умирающего в покои Леоноры и безмолвно положил на постель – только кивком указал на него хозяйке. Увидев шпиона, та чуть нахмурилась, но не проявила ни жалости, ни сострадания. И Сен-Жюльен, и все остальные были для нее лишь орудиями. Одно сломалось – заменим другим, только и всего.

– Убит? – равнодушно спросила она.

– Еще дышит, сударыня.

– И кто же его так?

Саэтта пожал плечами, развел руками.

– Что ж, – сказала Леонора, подумав. – Надо узнать – это важно.

Как только раненый стал представлять для Галигаи интерес, она начала заботиться о нем. Вдвоем с Саэттой они поспешно привели Сен-Жюльена в чувство.

Вскоре тот открыл глаза, уже подернутые пеленой смерти.

– Кто вас ранил? – сочувственно спросила Леонора.

Умирающий насилу смог прохрипеть:

– Кончини!

Лицо Леоноры еле заметно напряглось. Она пристально, словно желая пронзить клеврета взглядом, посмотрела на него и сердито спросила:

– Как? Он все узнал? Вас выследили?

Сен-Жюльен был уже не в силах ответить, но в глазах его мелькнуло: «да». Он в последний раз дернулся, откинувшись на подушки, и застыл с широко открытыми глазами.

– Болван! – тихонько сказала Леонора.

Она повернулась к мертвому спиной, села в кресло, обхватила голову руками и, вперив взор в пространство, погрузилась в мрачные раздумья.

– Где ты нашел его? – вдруг с подозрением поглядела она на Саэтту.

Тот на всякий случай покосился в сторону кровати – точно ли Сен-Жюльен мертв – и преспокойно ответил, не смутившись под взглядом своей грозной хозяйки:

– Валялся на улице Сент-Оноре.

Леонора вновь отвернулась, Саэтта усмехнулся про себя: отвел подозрение!

Галигаи позвонила; явился лакей. Она молча кивнула на труп человека, погибшего на ее службе. Лакей ничуть не удивился, кликнул товарища, и вдвоем они вынесли тело.

Леонора вновь задумалась, а потом зловеще улыбнулась:

– Как ты сказал, Саэтта? Если мы отвезем эту девицу в укромное место, нам удастся убить сразу двух зайцев? Избавиться и от короля, и от Жеана?

«Ну, наконец-то! – подумал Саэтта. – Я знал, что добьюсь своего! Пришлось, правда, поработать…»

А вслух изложил тот же план, что накануне, – но гораздо полнее, во всех подробностях… Он окончил, и Леонора кивнула:

– Да, решительно – прекрасная идея. Так и сделаем. Приходи завтра в десять утра – я дам тебе все инструкции. Теперь ступай.

Саэтта ушел. Сердце его бешено колотилось от радости.

Кончини в тот вечер, как мы знаем, был на Писцовой улице, и принимал его брат Парфе Гулар – правая рука Аквавивы.

Леоноре больше доверяли, и знала она куда больше своего супруга. На другое утро она вошла в ворота тюрьмы Фор-о-Дам, поднялась в таинственную мансарду маленького домика прямо к страшному генералу ордена Иисуса и провела с ним долгую беседу.

Из Фор-о-Дам Леонора направилась в Лувр. Там она говорила с Марией Медичи – столь же долго, столь же тайно и, несомненно, о столь же ужасных вещах.

К одиннадцати синьора вернулась домой. Саэтта ждал ее с нетерпением.

Глава 71
В ТАИНСТВЕННОМ ДОМИКЕ КЛОДА АКВАВИВЫ

Вернемся, наконец, к Жеану Храброму. Из доклада Сен-Жюльена мы уже знаем: страшное падение не убило его, и рана на голове была несерьезная. Мы знаем также, что у него отняли все, что могло служить оружием, и бездыханного перенесли в тюрьму к монахиням.

Из тюрьмы Жеана доставили в таинственный домик Клода Аквавивы,

Когда он пришел в себя, кругом царила полнейшая темнота. Сначала Жеан, как и предсказывал Сен-Жюльен, очень удивился тому, что жив. В первый момент, еще в полуобмороке, юноша лежал и не решался пошевелиться; голова болела, все тело ломило.

Но вот силы стали понемногу возвращаться к нему. Жеан, ощупав себе руки и ноги, с радостью убедился, что кости целы.

– Но как же я летел, провались все к дьяволу! До сих пор в себя не приду! Говорил же мне господин де Пардальян: осторожно, проверяйте, что у вас под ногами. Вот что значит ослушаться его! Так что наказан я по заслугам. Но как бы мне выбраться из этой чертовой дыры?

Жеан, как он сам не раз говорил, не любил долго рассуждать: он был человеком действия. Раз надо выбираться, следует побыстрее отыскать выход.

– Слезы и жалобы тут не помогут – это уж наверняка! Работать надо, провались все к дьяволу! В Писании же сказано, черт побери: «Ищите и обрящете!» Вот и надо искать!

Жеан встал. Ноги его дрожали. Он напряг всю свою волю и сумел унять дрожь… Телесную слабость удалось победить! На радостях Жеан весело засмеялся и тихонько прошептал:

– Ничего! Слава Богу, малый я крепкий! Ну-ка, что тут у нас?

Он ощупью стал пробираться вдоль стенки.

– Гляди-ка! – удивился Жеан, сделав полный круг. – Я не думал, что колодец такой большой! И потом – он должен быть круглый, а не квадратный. Что за черт!

Подумав, он нашел правдоподобное объяснение:

– Так ведь колодец-то рядом с пещерой, провались все к дьяволу! Вот и хорошо, что он такой широкий: должно быть, тут есть подземный ход! Ну-ка, посмотрим…

Он начал более тщательно ощупывать стену и опять изумился:

– Какая ровная! Сложена вроде как из плит, и за ней, кажется, пусто… А где же тот выступ, о который я расшибся?

Держась за стену, Жеан осторожно двинулся вдоль нее, считая шаги.

– Восемь! – сказал он, подойдя к углу.

Повернул налево и насчитал шесть шагов. Стена меж тем всюду гладкая. Жеан опять повернул налево – и тут восемь шагов. Еще поворот… что-то попалось под ноги.

– Что такое? Хлеб и кувшин с водой?!

Еще шаг…

– Дверь! Крепкая дверь на засове! Да я в тюрьме! А что же колодец? Меня оттуда вытащили? Кто? Когда? И куда принесли?

Тут Жеану пришла в голову новая мысль. Он ощупал весь пол – ни шпаги, ни кинжала, ни даже шпор. Юноша присвистнул – не от испуга, а от удивления – и вновь задумался:

– Чую иезуитский дух – не иначе, тут поработал Клод Аквавива! Что же он хочет сделать со мной? Пока, во всяком случае, не уморить голодом – и то хорошо.

Жеан снова ощупал дверь, потряс ее, постучал по ней… Увы! Изнутри сделать ничего нельзя.

Затем юноша вновь исследовал свой застенок: ни мебели, ничего – только кувшин с водой и краюха хлеба. Голо, холодно, темно, таинственно… Что потолок? Жеан подпрыгнул – роста он был высокого, но достать до потолка рукой не смог. А пол? Странный пол: весь гладкий, железный – огромная железная плита. Почему? Зачем? Загадка…

Жеан простучал стены – нигде никаких пустот, – устал и решил ничего более не искать. Он сел, накрылся плащом (плащ ему оставили), съел кусок хлеба, запил водой из кувшина. Вода, по счастью, оказалась довольно холодной и взбодрила юношу. Он сообразил намочить платок и кое-как перевязать рану. После этого Жеан почувствовал себя значительно лучше, завернулся в плащ и лег на железную плиту, рассуждая так:

– Там видно будет, что дальше, а покуда лучше вздремнуть. Скорее всего, мне очень скоро понадобятся силы.

Долго ли он проспал – Жеан сказать не мог, да и вообще не знал, сколько времени находился в этом карцере-склепе.

Проголодавшись, он направился к двери – там оставались недоеденный хлеб и кувшин с водой – и заметил, что в прошлый раз умял добрую половину краюшки.

– Черт! – буркнул он. – Хлеба ведь мало – и кто сказал, что принесут еще? Надо быть экономным!

Он нашел в себе силы не притронуться к хлебу – только отхлебнул глоток воды. Но голод допекал Жеана. Чтобы заглушить неприятное чувство в желудке, а заодно и размяться немного, он стал расхаживать по камере, на всякий случай держась ближе к стене: центр необыкновенного железного пола почему-то казался ему подозрительным.

Раз сто или больше обошел он свою камеру – и вдруг обо что-то споткнулся.

Но вот обо что? Он же столько раз прошел по этому месту и мог поклясться, что здесь ничего не было! Странно, подозрительно! Жеан осторожно склонился и пощупал дол.

– Еще кувшин с водой! И еще хлеб… да свежий, ей-богу! И мясо! А это что? Бутылка? Вон как обо мне заботятся – прямо как гусака откармливают!

Жеан поискал, нет ли где еще чего-нибудь, но ничего не нашел. Он уже хотел откусить хлеб, но вдруг его осенило:

– А как же все это здесь оказалось, если я ничего не видел и. не слыхал?

Позабыв о голоде, он положил хлеб на место и вслух сказал:

– Тут должна быть дыра, и не маленькая, раз пролез кувшин. Ну-ка, провались все к дьяволу, поищем – может, и я в нее пролезу!

Он долго и с остервенением искал, обшарил каждый дюйм пола и стены, но так ничего и не нашел. Тягостный, неотвязный голод вновь овладел Жеаном, Он уселся на пол рядом с провизией.

Хлеб был огромный, большие куски сочного мяса хорошо прожарены, вино превосходно. Жеан выпил его до последней капли – жаль, что дали всего одну бутылку. Он вполне наелся, а еды осталось на добрую трапезу,

Время тянулось бесконечно. День, видимо, был в самом разгаре: в карцере постепенно становилось все жарче и жарче… наконец жара стала невыносимой.

– Да тут живьем сгореть можно! – воскликнул Жеан. -

Он опять сел на пол и почувствовал: железная плита тоже постепенно накаляется, так что сидеть уже нельзя. Жеан встал; жар донимал его и через подошвы сапог.

Юноша поглядел на плиту и заметил, что кое-где железо раскалилось докрасна… Жеан решил, что он все понял.

– Значит, они хотят поджарить меня на этой раскаленной железяке?! – взревел он в исступлении, отпрыгнул к стене и принялся носиться по камере, чтобы в движении меньше чувствовать прибывавший с каждой секундой жар…

Тут Жеан заметил, что возле самой двери было еще более или менее сносно, а у противоположной стены – совершенно невыносимо.

«Под этой стеной горит огромная жаровня», – подумал он.

И в самом деле: из-за дикого жара туда и подойти было нельзя – там железная плита раскалилась уже добела. И это раскаленное пространство все разрасталось, придвигалось все ближе и ближе к двери – скоро уже и ступить будет некуда…

Жеан держался почти у выхода, яростно прыгая от стены к стене и пытаясь сообразить, как же ему выпутаться из этого ужасного положения. Притом он все время глядел на противоположную стену и на пол, чтобы знать, далеко ли простирается обжигающий участок.

Вдруг он воскликнул:

– Что это? Что такое? Я что, с ума сошел? О! Это она! Громы небесные! И Кончини, провались он в ад!

Вот что послужило причиной этих восклицаний, выражавших то сомнение, то скорбь, то ужас, то безумный гнев.

За раскаленной стеной Жеану внезапно привиделся образ Бертиль – поначалу неясный и смутный. Откуда-то он был виден, откуда-то – нет.

Затем на мгновение показался Кончини. Наконец стали видны Бертиль и Кончини вдвоем. Где они? Неизвестно.

Жеан застыл на месте, пораженный ужасом и яростью. Тогда видение стало яснее.

Стена исчезла – вместо нее замерцал неверный багровый свет. Он исходил из рва шириной в несколько туазов.

За этим рвом Жеан видел освещенную дневным светом комнатку. В ней – некрашеный столик, табуретка, узкая кушетка. Заметьте хорошенько: охватить взглядом все сразу он не мог. Смотря прямо перед собой, Жеан видел стол – ровно посередине загадочной комнаты. Когда наклонялся налево, справа от стола возникала Бертиль – неподвижная, бледная как смерть, она, казалось, смотрела на некоего незримого врага. Девушка стояла возле кушетки, перед ней находилась табуретка. А наклонившись вправо, Жеан видел Кончини. Тот тоже стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и глаза его горели, как у ястреба, настигшего добычу. За ним располагалась дверь – Жеан ясно различал замочную скважину.

Очевидно, они были вдвоем, причем Бертиль находилась во власти Кончини. Их разделял только стол.

Вдруг губы флорентийца зашевелились. Жеан услышал его голос – тихо, словно издалека, но очень ясно. И вот что говорил Кончини:

– Не ожидала, верно, меня увидеть? Думала убежать от меня? Нет, я поймал тебя, и теперь ты уже не уйдешь, будь я проклят!

– Подлец! Гнусный подлец! – простонала Бертиль.

Жеан Храбрый застыл, как статуя, весь в холодном поту, потеряв дар речи от ужаса и со вставшими дыбом волосами… «Что это? – думал он. – Безумие? Страшный кошмар? Адское наваждение?»

И не диво, что он так ужаснулся. Жеан был человек здравомыслящий, не разделявший большинства предрассудков своего времени – проще говоря, не слишком религиозный, но тут и он поддался суеверию.

И все же это был не заядлый мечтатель, всегда готовый сам разбередить свою фантазию, как Равальяк, а проницательный и пытливый наблюдатель; он унаследовал от отца умение мыслить рационально, и это было сильной стороной его натуры. Через недолгое время он заметил множество мелких деталей, совершенно ускользнувших от Равальяка (впрочем, у того рассудок был еще притуплен снадобьями, неприметно подмешанными в питье). Заметив же эти детали, Жеан Храбрый немедленно опомнился.

– Комната с секретом, – понял он. – Здесь устроены всякие хитрости: зеркала, специальные слуховые трубки… Потому я и могу видеть и слышать то, что происходит где-то далеко отсюда.

И словно затем, чтобы подтвердить его догадку, Кончини заговорил хриплым, срывающимся от страсти голосом:

– Ну, а сказать тебе, где сейчас твой ухажер?

– Будь он поблизости, вы бы тут же сбежали!

Кончини плотоядно улыбнулся и продолжал, словно не расслышав слова Бертиль:

– Он вон там, замурован в камере и жарится на медленном огне! Неплохо, правда? Но это еще пустяки. Слушай: он далеко от нас, за огненной пропастью – но он нас видит. Видит, поняла? И вот что сейчас случится: я тобой овладею – волей или неволей, – а твой Жеан будет на нас смотреть. Ты слышишь? Он ничего не сможет сделать, не сможет прийти к тебе на помощь – он будет только свидетелем твоего позора. И не забывай: твой женишок поджаривается сейчас на медленном огне! Рассудка он лишится наверняка. Ну что – умею я мстить?

При этих гнусных словах Жеану показалось, что голова его раскалывается на куски. Он обвел комнату взглядом, в котором уже ощущалось столь желанное для Кончини безумие, и, царапая в кровь себе грудь, бессознательно, отчаянно завопил:

– Нет! Нет! Это ужасно! Пощади ее! Бертиль! Бертиль!

Но слышал Жеана только он сам – Бертиль с Кончини даже не обернулись на звуки его голоса.

– Что делать?! – простонал Жеан. – Как спасти ее от злодея?

– Ну вот и все… – проговорил Кончини.

И Жеан увидел, как Кончини схватил столик, отшвырнул его в сторону и направился к ней…

Бертиль сперва устремила на флорентийца негодующий взор, словно надеясь укротить хищника, сорвавшегося с цепи, а потом занесла у него над головой табурет…

Но Кончини как будто ждал этого – он с силой вырвал у девушки табурет и тоже отбросил его в сторону… Вот его руки уже легли на плечи Бертиль. Под такой тяжестью бедняжка опустилась наземь. Кончини торжествующе прогремел:

– Ты моя! А он нас видит, видит!

Бертиль собрала последние силы, выпрямилась, и с губ ее сорвался призыв:

– Жеан! Жеан! Помоги!

– Я здесь! – закричал Жеан.

Забыв обо всем на свете, он прыгнул вперед… Перед ним разверзся огненный ров – непроходимая пылающая бездна. Каким-то чудом он остановился на ее краю.

Стоять там было невозможно: Жеан задыхался, одежда его начала тлеть… Он инстинктивно отскочил назад и, хватая ртом горячий воздух, в отчаянии прислонился к двери.

Вновь перед ним явилась комната, где был Кончини. Жеан увидел ее – и упал на колени с криком:

– Спасена! Она спасена!