Текст книги "Сын шевалье"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 47 страниц)

– Преступник уже найден, Ваше Величество! – торжествующе возвестил Неви.

Он подал знак жандармам. В тот же миг они обступили Жеана, и сам начальник полиции направился к юноше. Тот молча, скрестив на груди руки, ожидал его.

Кончини с д'Эпернон ом беспокойно переглянулись и нагнули головы. Д'Эпернон про себя клял на чем свет стоит этого чурбана из полиции, который никак ничего не может взять в толк…

А тот подошел к Жеану, стоявшему подобно мраморной статуе, низко поклонился королю и произнес:

– Я повинуюсь воле короля.

После чего сделал еще шаг вперед, вытянул руку и сурово сказал:

– Вы арестованы!

Но тут же громко вскрикнул от боли и отступил.

Жеан, до сих пор равнодушно смотревший на начальника полиции, не стерпел, когда тот опустил руку ему на плечо. Тут он вдруг отстранился, изо всей силы стукнул Неви кулаком по запястью и звонко прокричал:

– Прочь руки!

Сперва при столь неслыханном неповиновении властям в присутствии короля все пришли в замешательство. Затем толпа пуще прежнего завопила, требуя смерти злодею, и жандармы поспешили на помощь начальнику.

Жеан обратился к ним:

– Назад! Назад, я сказал!

Он был великолепен – подобен дикому зверю, готовому наброситься на добычу… Лучники чуть попятились – но Жеан все еще оставался недоволен. Он сам стал наступать на них с грозным криком:

– На место, кому говорят!

Тут юноша взмахнул «обеими руками – и два жандарма покатились по траве. Он хотел было замахнуться опять, но вдруг передумал, увидев, что рядом с ним стоит некий вояка колоссального роста. Жеан мгновенно сгреб великана в охапку, крепко стиснул, поднял, как перышко, и, раскрутив на вытянутых руках, вопросил:

– Ну, кого угостить такой дубинкой?

Жандармы торопливо разбежались…

Однако Неви опомнился, подскочил к Жеану со спины и закричал:

– Взять его живым или мертвым!

Но на пути у него встал Пардальян. Шевалье не произнес ни слова и улыбался весьма и весьма любезно. Он появился перед начальником полиции так неожиданно, что Неви сперва ничего не понял.

Он, как и всякий другой на его месте, проворно шагнул вправо. Пардальян, как бы случайно и с той же улыбкой – туда же. Неви ругнулся про себя, ступил влево – и опять почему-то наткнулся на Пардальяна.

На сей раз, впрочем, шевалье вдобавок наступил начальнику полиции на ногу.

– Что за черт, сударь! – взорвался тот. – Вы что, меня не пропускаете?

Улыбка исчезла с лица Пардальяна.

– Наконец-то догадались, сударь мой, – отвечал он ледяным голосом.

Неви схватился за Шпагу. Люди из свиты д'Эпернона встрепенулись. Толпа завопила еще яростней. Жеан по-прежнему держал колосса над головой; тот тщетно вырывался и пронзительным голосом звал на помощь. Жандармы, одолев страх, собрались вновь подступиться к Жеану. Еще секунда – и полиция, солдаты и народ все вместе ринулись бы на двух человек…

– Всем стоять! – повелительно возгласил Генрих IV.

И все тотчас остановились.

Пардальян опять насмешливо улыбнулся.

Жеан, когда жандармы отошли, осторожно поставил своего гиганта на землю и как ни в чем не бывало с легкой усмешкой сказал:

– Ступай, малыш, да смотри – держись от меня подальше. Сам видишь, что может выйти.

«Малыш» не заставил себя упрашивать и со всех ног кинулся наутек. Такой забавный ужас был написан на его лице, что король не мог удержаться от улыбки. Затем он посмотрел на Жеана и очередной раз восхитился им:

– Ну и силища, черт подери!

Дело, меж тем, требовало немедленного разъяснения. Начальник полиции должен был тотчас сказать, на чем основано его страшное обвинение.

Генрих повелительно махнул рукой – и все отступили, даже Бельгард с Лианкуром. С королем остались только Жеан, Пардальян и Неви. Генрих подошел к карете и подозвал их к себе.

– Сударь! – гневно обратился он к Неви. – Все мы знали, что я чуть было не погиб в результате покушения. Но к чему, скажите, кричать об этом вслух и при всех? Причем, заметьте, король ясно выразил свою волю, ибо намеренно произнес слова: несчастный случай. По-моему, милостивый государь, для начальника полиции вы слишком несообразительны!

– Но, Ваше Величество, – побледнев, пробормотал Неви, -поймите мое усердие…

– Чрезмерное усердие, сударь, ничуть не лучше небрежения! Запомните это!

Сокрушенный Неви. покорно склонился в низком поклоне, но при этом поглядел на Жеана Храброго с ненавистью. Стало ясно: отныне он ему непримиримый враг.

Немного успокоившись, король мрачно продолжал:

– Вы собирались арестовать этого молодого человека. В чем вы его обвиняете? Только без околичностей.

Генрих, сам того не замечая, явно выказывал расположение к Жеану – так, по крайней мере, показалось Неви. Как опытный царедворец, при других обстоятельствах он бы отделался какими-нибудь пустыми отговорками.

Однако начальник полиции стоял сейчас с Жеаном лицом к лицу, причем чистосердечно считал его опасным бандитом. Он не мог стерпеть перенесенного унижения и во что бы то ни стало хотел взять реванш. И вот твердым голосом и с гневом во взоре он объявил:

– Этот человек обвиняется в оскорблении величества и в умысле цареубийства! Он обвиняется в том, что посягнул на священную особу короля, подмешав в овес лошадям ядовитого зелья!

– Ложь! – прогремел Жеан.

– Молодой человек! – величаво произнес король. – В присутствии короля никому нельзя говорить без дозволения.

Жеан хотел было возразить – но красноречивый взгляд Пардальяна преуспел там, где был бессилен приказ короля: юноша ничего не сказал. Беарнец же, совершенно успокоившись, продолжал:

– Я здесь для того, чтобы воздать каждому по справедливости.

И вновь обернулся к начальнику полиции:

– Этот юноша только что, рискуя жизнью, схватил за узду взбесившихся лошадей и вместе с присутствующим здесь господином де Пардальяном укротил их. Стало быть, спасением жизни я обязан ему. Если бы, сударь, вы это знали, то не стали бы его обвинять. Вы также не знали, – продолжал он, потихоньку приходя в ярость, – что за полтора месяца меня еще дважды чуть не убили, и только благодаря тайному вмешательству этого юноши я оба раза избежал гибели. Вы также не знаете – а он знает, – что против меня зреет тайный заговор и что сегодняшнее покушение каким-то иным способом, но будет вскоре повторено… Право же, сударь, для начальника полиции вы не слишком-то осведомлены! Я уже начинаю подумывать, не поставить ли на ваше место этого юношу, раз он знает столько, сколько положено по долгу службы знать вам.

Пардальян с Жеаном переглянулись. Было понятно: король гневается не из-за обвинения Неви – да он о нем, собственно, и не думает. Просто хитрый Беарнец воспользовался этим случаем, чтобы выразить неудовольствие дурной охраной.

Погиб, решил Неви. Впереди – отставка, опала, ссылка в поместье, а то и Бастилия… Собравшись с духом, он все же решился отчаянно защищать себя.

– Ваше Величество! – сказал он. – Мне известно, что этот человек задержал лошадей Вашего Величества. Мне также известно, что это дьявольская уловка. Он знал, что уличен, и таким дерзким образом решил спасти себя. Что касается прошлых и будущих покушений, о которых известно ему, а не мне, начальнику полиции, у меня есть все основания полагать, что и они – его же рук дело.

Тут он вскинул голову и горделиво заявил:

– Арестуйте меня немедленно, государь! Если я виноват по службе – судите меня; я готов поплатиться головой. Но окажите мне милость – пусть вместе со мной судят и этого человека. Тогда все узнают, сколь обоснованны мои обвинения.

Генрих IV был отнюдь не так подозрителен, как позднее сын его, Людовик XIII, – напротив, он скорее грешил излишней доверчивостью. Но в тот миг им еще владел ужас – хорошо, впрочем, скрываемый – перед смертельной опасностью, от которой он только что избавился.

Достоинство и уверенность в себе, с которыми говорил начальник полиции, сильно подействовали на короля и спутали его мысли. Он подозрительно посмотрел на Жеана (тот стоял невозмутимо) и беспокойно подумал: «Тыща чертей! Такое честное лицо – или я совсем ничего не понимаю в людях!»

Вслух он этих слов не сказал – только подумал. Но Пардальян прочел их в горящем взоре короля, понял, что происходит в его душе, понял, что ловкий ход Неви сейчас погубит Жеана… И с хладнокровием, не изменявшим ему в критических обстоятельствах, шевалье ответил тайным мыслям короля Генриха:

– Вы правы, государь. Этого юношу выдают за убийцу, но он не убийца. Господин де Неви заблуждается – надеюсь, искренне. Я утверждаю это вслух, а Ваше Величество знает, что я никогда не лгу.

Генрих IV вперил лукавый взгляд в ясные глаза Пардальяна и тихо сказал:

– Друг мой, я знаю, что вы никогда не лжете… но ведь вы можете ошибиться.

– Тут я не ошибаюсь, – спокойно сказал Пардальян.

Король еще какое-то время смотрел на него, а затем вновь обернулся к начальнику полиции и вполне дружелюбно спросил: – Ну хорошо, Неви! Если вам все известно, скажите мне – почему он хочет меня убить?

Неви вздохнул с облегчением. Раз король с ним еще говорит – значит, не все пропало. А у него есть замечательная версия…

– Разве Ваше Величество позабыли, – сказал он, – при каких обстоятельствах вы впервые встретили этого человека у некоего дома на улице Арбр-Сек?

– Ну так и что?

– А то, государь, что этот человек безумно влюблен в особу… в ту даму, что живет в этом месте. Его ревность, обратившись в лютую ненависть, и вложила ему в руки оружие.

Генрих лукаво улыбнулся – ему все стало ясно. Что же это, скажите на милость, за резон? Только что Жеан говорил: он знает, что Бертиль де Сожи – дочь короля…

– Вы так думаете? – спросил Генрих IV начальника полиции.

– Да, – был ответ.

Генрих повернулся в другую сторону и улыбнулся Жеану. С тех пор, как Пардальян вступил в разговор, юноша беззаботно стоял, скрестив руки. Глядя, как он спокоен и беспечен, никто бы не подумал, что на кону его голова и что его всеми силами пытаются отправить на эшафот… Затем, переведя взор на Пардальяна, король так же безмолвно и лукаво посмотрел на него.

Пардальян улыбнулся в ответ, пожал плечами и сказал:

– Извольте видеть! Говорю вам, государь, – любые улики против нашего юноши стоят не больше. А правда, как я уже имел честь говорить Вашему Величеству, в том, что от него очень хотят избавиться.

Генрих бросил на Неви угрожающий взгляд. Тот все понял без слов… Но Пардальян, также заметивший взгляд короля, сказал шепотом ему на ухо:

– Я думаю, говорил он чистосердечно. Он сам не знает, кто его использует.

– Почему вы так думаете? – так же тихо ответил король.

– Да потому, что он так смело держится. Истинным виновникам, государь, сейчас незачем показывать себя.

Генрих задумался:

– Пожалуй, вы правы.

Он еще раз посмотрел с улыбкой на Пардальяна и на Жеана и вдруг, взяв шевалье под руку, повел его к карете – просто, по-свойски, как всегда держал себя с близкими людьми.

– Друг мой, мне кажется, нам надо поговорить наедине.

– Я тоже так думаю, государь.

– Тогда пройдемте в карету.

Если король произнес такие слова – значит, он велит всем остальным отойти от кареты. Кучер с Неви, все сразу поняв, поспешно удалились, Жеан же не сдвинулся с места. Пардальян обернулся к нему и ласково сказал:

– Подождите меня, дружок, пока мы поговорим с королем. Мы ненадолго.

Это было уж слишком по-свойски – другому Генрих IV, при всей своей простоте, такой дерзости не спустил бы. Но юноша был не просто прощен – Генрих сам, обернувшись к Жеану, помахал ему рукой: потерпите, дескать, немного… Жеан ответил почтительным поклоном. Пардальян опять довольно улыбнулся: с виду поклон был обращен королю, но глазами Жеан ясно показал – он кланяется шевалье.

Кончини и д'Эпернон вели беседу с Бельгардом и Лианкуром, не сводя меж тем глаз с короля. Слов они не слышали, но по движениями было ясно, о чем идет разговор. Им было не по себе: король явно благоволил к тому, кого они так опасались…

Глава 58
КТО ОН ТАКОЙ НА САМОМ ДЕЛЕ?

Генрих IV и Пардальян уселись в карете лицом к лицу.

– Друг мой, – начал король. – Вы знаете: я целиком и полностью доверяю вам. А значит, раз вы меня уверяете в добрых намерениях вашего Жеана Храброго, раз ручаетесь за него…

Он сделал паузу. Шевалье произнес:

– Ручаюсь, Ваше Величество!

– Раз так, я даю вам слово – юношу оставят в покое. Но скажите: вы и впрямь хорошо знаете его?

– Разумеется, Ваше Величество! Иначе я и не мог бы за него так ручаться.

– Вот что я хотел бы выяснить, – сказал король, глядя прямо в глаза Пардальяну. – Я хотел бы выяснить – и вы, полагаю, можете мне в этом помочь: кто же он такой на самом деле? Жеан Храбрый – это же не имя! А отзывы о нем самые неблагоприятные.

Пардальян тоже посмотрел королю в глаза и спокойно сказал:

– Он мой сын.

– Ну конечно! – радостно хлопнул себя по ляжкам Генрих. – Теперь я совсем спокоен. Так вы отыскали сына? – продолжал он с живым участием. – Ведь вы его искали с тех пор, как вернулись из Испании – лет двадцать, иными словами? Я рад за вас, друг мой! Быть может, мне удастся сделать для сына то, чего я не смог сделать для отца.

Пардальян поклонился, но губы его искривила скептическая усмешка.

– Однако, – говорил далее Генрих, – он, кажется, не знает, что вы его отец.

– Не знает, Ваше Величество, и еще какое-то время не узнает.

– Отчего же?

– Есть причины, Ваше Величество.

– Хорошо, хорошо – не стану мешаться в ваши семейные тайны. Так это ваш сын? И он, говорите вы, знает, кто замышляет мое убийство?

– Кое-кого знает, сир, – невозмутимо ответил Пардальян.

Лицо короля омрачилось; он протянул как бы в нерешительности:

– А если я вас… или вашего сына… попрошу назвать мне имена этих врагов?

Пардальян поднял голову и твердо ответил:

– Что касается меня – король может потребовать мою жизнь… я готов жертвовать ею и, кажется, доказал это…

– Но король не может требовать от вас доноса? – не без сожаления договорил Генрих IV.

– Это слова Вашего Величества, – кратко отвечал Пардальян.

– А ваш сын? – живо спросил король.

– Едва ли… Впрочем, Ваше Величество может попытаться.

Генрих увидел, с какой улыбкой произнес Пардальян эти слова, и ему все стало ясно.

– Сын весь в отца! – тяжко вздохнул он. – Что ж – на нет и суда нет!

Пардальян промолчал… Но не было сомнений: королю ничего не оставалось, как смириться.

Впрочем, у Генриха IV было еще кое-что на уме. У Пардальяна тоже. Пардальян отлично понимал затаенную мысль государя и спокойно ждал, пока король выложит все начистоту.

Король прервал молчание:

– Быть может, ваш сын захочет зачем-нибудь встретиться со мной… Все может быть с этими темными делами.

– Может быть, – рассеянно отвечал Пардальян.

– Тогда ему или вам достаточно будет назвать ваше имя – и я вас тотчас приму, в любое время дня и ночи. Вы поняли меня, Пардальян?

– Прекрасно понял, Ваше Величество. Вы рассуждаете так: чем с риском для жизни спешить выручать вас из всяких… неприятностей, лучше предупреждать о них заранее.

– Именно, – улыбнулся король. – Ну, а теперь, друг мой, положа руку на сердце, по секрету – что там натворил ваш сынок на землях аббатисы Монмартрской?

Пардальян не без труда сохранил серьезный и простодушный вид.

– Он отправился в аббатство вызволить некую девицу, в которую влюблен. Ее туда заманили обманным путем и держали насильно.

– Речь идет о Бертиль де Сожи? – спросил Генрих. Ему стало не по себе.

– Именно о ней, Ваше Величество.

– Значит, ее насильно заключили в Монмартрском аббатстве? Почему? Кто посмел?

– Кто – не знаю, – преспокойно отвечал Пардальян. – Почему? Да потому, что у этой девушки хранятся очень нужные кое-кому бумаги.

– Что же вы мне раньше не сказали? Вы думаете, я настолько забыл о своем ребенке, что не вызволю его из беды, не накажу виновных, кто бы они ни были?

– Ваше Величество сами сказали: сын весь в отца. Мой сын привык со всем справляться сам… и я с ним согласен. Причем, как известно Вашему Величеству, у него хватает силы защитить тех, кого он любит.

Король немного помолчал и тревожно спросил:

– А что это за опасные бумаги?

Пардальян понял, о чем тревожится король.

– Не беспокойтесь, сир, – это бумаги семейные. Государственных дел они не касаются даже отдаленно.

Король облегченно вздохнул и спросил:

– Но теперь, надеюсь, Бертиль ничто не грозит?

– Гм! По совести говоря, в полной безопасности она будет еще только через несколько недель… а то и месяцев. Но, – кивнул Пардальян на Жеана, бродившего по лугу близ кареты, – у нее есть защитник, причем такой, который не привык звать на помощь даже в исключительных обстоятельствах.

– Нет, нет! – вскричал Генрих. – Знайте, Пардальян: только потому она сейчас не занимает высокого положения при дворе, что сама отвергла его – я же со своей стороны настойчиво предлагал ей это. Если кто-то угрожает моей дочери, я должен знать об этом и я сам, не колеблясь, приду на помощь. Ведь это же моя кровь, в конце концов!

Пардальян кивнул головой – но усмешка вновь мелькнула у него на губах. Король еще немного помолчал.

– С делом вашего сына теперь все ясно, – сказал он. – Но скажите ему, чтобы он какое-то время не появлялся у Монмартрского аббатства. Чтобы не было каких-нибудь новых недоразумений… в прежнем роде.

Пардальян лукаво улыбнулся – вот он и дождался своего часа. Не отвечая на слова Генриха, он спокойно сказал:

– Ваше Величество соизволили принять участие в нас с сыном, но вы не спросили, кто его мать.

– Правда! – с любопытством ответил король. – И кто же?

– Принцесса Фауста, – сказал Пардальян, заглядывая королю в глаза.

Сначала Генрих не обратил внимания на это имя – вернее, не вспомнил о том, что имел в виду Пардальян: о сокровищах Фаусты, которые министр его, Сюлли, хотел беззастенчиво присовокупить к королевской казне. Нет – в короле-повесе заговорила только страсть к женскому полу.

Глаза его разгорелись; он так и присвистнул от восхищения:

– Черт возьми, надо же! Такая красавица… говорили мне: я, к несчастью, никогда ее не видел. Поздравляю, друг мой!

Не шевельнув бровью, Пардальян ответил:

– Да, Ваше Величество, красавица… и большое счастье для вас, что вы ее никогда не видели. Баснословно богатая, – добавил он как бы невзначай.

Генрих вздрогнул, голова у него пошла кругом. Теперь он вспомнил о кладе. А ведь история эта, черт побери, ему не делает чести – совсем не делает… Он поглядел на Пардальяна и на сына его не без тревоги.

Пардальян, словно не замечая внезапного смущения короля, продолжал:

– До того богата, что зарыла в окрестностях Парижа десять миллионов для сына и нисколько от этого не обеднела.

При этих словах шевалье все время смотрел Генриху прямо в глаза. Король думал – и думы его были невеселы. Пардальян, ясное дело, знает, что ищут в часовне Святого Мученика, и вот, напомнив, что никакой король не имеет прав на эти миллионы, он со всем почтением вынуждает его отступиться.

Трудно, ужасно трудно было на это решиться, когда до клада осталось рукой подать… но что делать? Пардальян с Жеаном тут в своем праве – с этим никоим образом не поспоришь. А хоть бы и можно было спорить – неужели после всех великих услуг, оказанных ему с величайшим бескорыстием, король унизится до того, чтобы вести с Ними тяжбу о наследстве? Да ни за что!

Партия проиграна, понял Генрих. Он был хороший игрок и умел проигрывать достойно. Пилюля, конечно, горькая, но надо ее проглотить, не особенно морщась. Король решился на это не без душевной борьбы, но надобно было все же попытаться избежать унижения.

Он смело взял на себя инициативу.

– Друг мой! – сказал он, изобразив веселье и величайшую развязность. – Вам известно, что я вас как раз собирался ограбить?

Быть может, он ждал, что Пардальян что-нибудь возразит, разыграет минутное удивление… для того он и выбрал слово «ограбить». Ничего подобного. Шевалье лишь подумал: «Ну вот, наконец-то!»

А вслух сказал так же весело:

– Да, известно. Господин де Сюлли раздобыл бумагу на итальянском языке с подробными пояснениями и ведет теперь раскопки под капеллой Святого Мученика.

– Откуда вы все знаете? – изумленно воскликнул король.

– Господин де Сюлли получил эту бумагу на моих глазах.

– Но он ничего не сказал «мне!

– Он и не мог сказать, потому что не знает, что я наблюдал его встречу с человеком, передавшим бумагу.

Пардальян говорил все это с невиннейшим видом… Генрих, не веря ушам своим, поглядел на него и прошептал не без тайного восхищения:

– Дьявол, не человек!

А вслух произнес:

– Что же, вы с самого первого дня знали, что Сюлли хочет завладеть состоянием вашего сына, – и молчали? Не вмешивались?

– Ни в коем случае, Ваше Величество.

– Скажите пожалуйста! А почему?

– Потому что, – с неподражаемым спокойствием отвечал Пардальян, – что миллионы зарыты совсем не там, где их ищут. Пояснения в той бумаге – фальшивые. Сами судите, сир: ведь ваши люди искали миллионы под часовней и были совершенно уверены, что найдут, а искать в другом месте никому и в голову не пришло. Вот я и был спокоен.

– Тыща чертей! – огорченно буркнул король. – В хорошенькое дельце втянул меня Сюлли! Сколько денег-то даром ухлопали!

– Утешьтесь, Ваше Величество, – улыбнулся Пардальян. – Лежи миллионы действительно в том самом месте – вам бы все равно ничего не досталось. Да вы ничего и не нашли бы.

– Что это значит?

– А то, что другие люди перебежали бы господину де Сюлли дорогу и утянули бы клад у него из-под носа.

– Проклятье! Какое нахальство!

– Мой сын, Ваше Величество, – учтиво объяснил Пардальян, – явился на свет в карцере дворца Сан-Анжело в Риме. И отпустили его оттуда лишь потому, что папа Сикст V знал про этот клад. Он подарил свободу младенцу и женщине, заменившей ему мать, но натравил на них всю монашескую братию Франции и Италии, чтобы через них выйти на след миллионов и забрать их себе.

– Вот оно что!

– С тех пор прошло двадцать лет, но церковники не расстались с надеждой получить вожделенные миллионы… Они бы опередили вас. Это одна из причин, по которым юношу стараются очернить в глазах Вашего Величества.

– Да-да, теперь понимаю, – мрачно прошептал король. – Монахи – племя ненасытное; всюду пролезут, на все готовы, лишь бы добиться своего…

Генрих дал волю своему тайному ужасу. С горькой усмешкой он прибавил:

– Они убьют меня, друг мой! Именно они – я уверен!

Он так побледнел и перепугался, что Пардальяну стало его жалко. Чтобы избавить короля от мрачных мыслей, он бодро ответил, хотя в глубине души вовсе не был так беззаботен:

– Ну что вы, они до вас еще не добрались! У вас есть преданные друзья; они тайно охраняют вас… тайно, потому что и злоумышленники действуют втайне. Я о другом, государь: вы понимаете теперь, почему сыну моему необходимо бывать на землях госпожи аббатисы и в самой деревне Монмартр. Он стережет свое добро -это его полное право.

– Конечно, черт возьми! – воскликнул Генрих (зловещие мысли оставили его). – Я бы на его месте поступал так же!

– Рад слышать это от Вашего Величества. А злосчастное дело у Монмартрского эшафота объясняется совсем просто… Да, я знаю – Вашему Величеству представили все в дурном свете. В действительности же, государь, там замышлялось самое обыкновенное убийство по самому подлому из поводов – с целью грабежа. Мой сын защищал жизнь и достояние по тому же праву, по какому прохожий ночью отбивается от вооруженных разбойников.

– Если так, то он был прав! – ответил Генрих, даже не подумав, что оскорбительные слова, употребленные Пардальяном, относились к войскам его министра, а, значит, отчасти, и к нему самому.

На самом-то деле Пардальян имел в виду только Кончини, король же решил, что речь идет о церковниках. Про солдат он даже не вспомнил – это были покорные и безответные машины.

– Я велю Сюлли прекратить поиски, – сказал король.

– Нет-нет, Ваше Величество! Очень прошу вас – мне нужно, чтобы они продолжались! Велите только ему с начальником полиции не трогать Жеана Храброго. Пока он не совершит ничего противного закону и справедливости, это должно само собой разуметься.

– Как вам будет угодно, – равнодушно, но твердо ответил Генрих IV. – Только объясните мне, Пардальян, раз вы все знаете: откуда ваш сын взял под эшафотом порох и как ему удалось спастись от страшного взрыва, погубившего столько жизней?

– Все очень просто, – с улыбкой сказал Пардальян. – Под эшафотом есть подземелье, о котором никто не знает. Там-то принцесса Фауста и зарыла пресловутые миллионы, которых все кругом домогаются.

– Надо же! – изумленно воскликнул Генрих. – Так вот почему ваш сын оказался там! Ну, а порох?

– Принцесса, – ответил Пардальян, – знала, что клад попытаются похитить, и заранее приняла все меры. Прежде всего – внесла залог аббатисе, чтобы все решили, что клад в аббатстве.

– А клад меж тем лежал посреди площади, где ходят все, кто угодно! – воскликнул Генрих, все более разгораясь любопытством. – Недурно придумано!

– Да-а… – с протяжным вздохом согласился Пардальян. – Воображения принцессе хватало – уж я-то знаю…

Он помолчал, глядя в пространство. Мысли шевалье витали в том времени, когда он вел ожесточенную борьбу с гением зла по имени Фауста.

– Продолжайте, друг мой, – взволнованно проговорил король, желая отвлечь его от черных дум.

Пардальян встрепенулся:

– В подземелье есть пещерка, в которой Фауста оставила целый арсенал с порохом и пулями, так что можно выдержать настоящую осаду. Позднее, в Севилье, она раскрыла мне секрет и рассказала, как незаметно проникнуть туда. Я там побывал и увидел: в пещере нет съестных припасов.

– Но это же неправильно! – воскликнул король. – При осаде мало иметь оружие для защиты – нужны еще средства для поддержания жизни!

– Совершенно верно, Ваше Величество. Продовольствие туда я приносил сам, а когда оно портилось, заменял… Кроме, конечно, вина: оно там состарилось и стало настоящим нектаром. Как видите, государь, мой сын получил возможность сражаться оружием принцессы Фаусты.

– И питаться отцовским провиантом, – засмеялся король. – Ну, теперь все понятно! Ваш сын взорвал эшафот, а сам спрятался в пещере. Правда, надо было еще поджечь порох и добежать до пещеры, пока не прогремел взрыв… Тыща чертей! Славный, однако, парень ваш сынишка! С ним надо держать ухо востро! -

Пардальян благодарно поклонился. Такой комплимент дорогого стоил.

Генрих, разумеется, заметил, что Пардальян добровольно открыл ему, где зарыты миллионы, и он был весьма признателен за такое доверие, хотя и словом об этом не обмолвился.

Аудиенция закончилась; Пардальян добился своего – нейтралитета короля. Он прекрасно понимал: милость Беарнца к его сыну зиждется на эгоизме и страхе. Ну и что же? Главное – он не будет мешать. Что касается Кончини, д'Эпернона, монахов, Леоноры Галигаи с Марией Медичи – то все они в глазах Пардальяна были мелкой сошкой. Уж с ними он как-нибудь справится.

Итак, он попросил дозволения выйти из кареты и подозвал сына к себе.

Генрих же, не выходя наружу, пригласил к себе всех сановников. Те поспешно подошли. За ними в отдалении сгрудилась толпа любопытных. Генрих высунулся из окошка и громко, так что было слышно даже в задних рядах затаившей дыхание публики, объявил:

– Вас ввели в заблуждение, Неви. Господин Жеан Храбрый -дворянин, честь и мужество которого достойны всеобщего уважения. Он спас мне жизнь, рискуя собственной.

Слова короля встретила гробовая тишина. Д'Эпернон, ни жив, ни мертв, проклинал в душе все на свете.

Кончини был вне себя; рот его кривила злая усмешка.

«Если бы не этот чертов разбойник, – думал он, – король бы уже погиб и я бы властвовал королевством. Нет, сын Пардальяна, ты от меня не уйдешь! Я тебя раздавлю, как мерзкую гадину!»

От ярости и отчаяния он позабыл всякую осторожность. Хотя итальянец отнюдь не принадлежал к числу друзей короля, он выступил вперед и громогласно произнес:

– Ваше Величество! Этот мужественный и честный дворянин был у меня на службе. Я мог бы вам о нем немало рассказать.

Генрих IV свысока, по-королевски, поглядел на него и сухо ответил:

– Не стоит, сударь, – я и так все знаю.

Но сын Пардальяна был из тех, кто всегда и немедленно поднимает брошенную перчатку. Он тоже выступил вперед и звонким голосом сказал:

– Нижайше прошу Ваше Величество: пусть господин Кончини говорит. Это мой враг, государь, – смертельный и лютый, его свидетельство будет драгоценно. Я обращаюсь также к другому моему врагу, герцогу д'Эпернону. Если будет нужно, я вызову также некоего монаха – третьего смертельного врага. Кончини, д'Эпернон, стоит ли посылать за этим достойным служителем церкви?

Весь он являл собой вызов. Королю показалось: в словах Жеана таится угроза. Что за угроза? Чего ожидать от этого дьявола во плоти, так похожего во всем на отца? Генрих подозрительно посмотрел на Кончини и герцога.

Кончини побледнел, задрожал и попятился назад, словно над ним уже навис топор палача… Д'Эпернон, напротив, выступил вперед.

– Вы с ума сошли? – еле слышным шепотом сказал он Кончини. – Осторожнее! Вы же погубите всех нас.

И поспешно объявил:

– Ваше Величество, я отдаю должное мужеству этого дворянина. Но объявляю при всех: он заблуждается, причисляя меня к своим врагам. Я никогда не забуду, что обязан ему жизнью моего сына Кандаля.

Пока герцог говорил, Кончини пришел в себя. Король ждал и его слов… К тому же флорентиец видел горящие глаза Жеана.

– Говори! – ясно читалось в этих глазах. – Только думай, что говоришь, – ведь я могу тебе и ответить.

Выбора у Кончини не было…

– Ваше Величество, – сказал он глухим от сдержанной ярости голосом. – Мы с этим господином действительно не любим друг друга, но я считаю своим долгом публично объявить, что признаю его честным человеком.

Жеан кивком показал, что удовлетворен. Глаза Пардальяна заблестели; он лукаво улыбнулся в седеющую бородку. Король хотел было спросить, о каком монахе говорил сейчас Жеан, но передумал: все равно, решил он, тот ничего не скажет. Генрих только громко произнес, обведя взглядом склонившихся в поклоне дворян:

– Господа! Объявляю вам, что господин Жеан – мой друг, а своих друзей, как вам известно, я в случае чего защищать умею. Не забывайте об этом.

Все головы склонились еще ниже, а затем вновь, как по команде, раздался дружный клич:

– Да здравствует король!

И толпа подхватила его, по обыкновению приняв все на веру. Минутой раньше она собиралась разорвать Жеана на клочки – теперь же готова была носить его на руках. И только потому, что король вслух назвал его своим другом…

Обернувшись к Жеану, Генрих IV милостиво произнес:

– Я велел господину де Пардальяну кое-что передать вам. Смотрите, не пропустите мимо ушей – это чрезвычайно важно.

– Ваше Величество, – с низким поклоном ответил Жеан, – повеления короля для меня закон.

– Да уж, – от души рассмеялся король, – если только они вам по сердцу… а так вы, кажется, не всегда обращаете на них внимание.