Текст книги "Сын шевалье"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 47 страниц)

Глава 48
САЭТТА ПЛАЧЕТ О НЕУДАВШЕЙСЯ МЕСТИ

Саэтта оставался на холме – посмотреть, чем кончится дело. Старого бретера одолевали мрачные предчувствия: что он прежде ни затевал против сына Пардальяна – все срывалось. От суеверия итальянец уже начал подозревать, не некая ли сила защищает юношу, не проклят ли небом он сам и его мщение?

Теперь, сидя за забором, Саэтта наблюдал, как Жеан героически обороняется, и бесился от ярости:

– Адская сила! Опять уйдет! Я знал, что он силен, но чтобы настолько!

Когда юноша скрылся под эшафотом, Саэтта чуть не заплясал от восторга:

– Ну нет, теперь не уйдет!

Но тут же снова огорчился:

– Однако они не возьмут его живым, они убьют его! О небо! Так ты против меня? Я же двадцать лет ждал этого часа – и вот… Пропади я пропадом!

Наконец прогрохотал взрыв, старый эшафот взлетел на воздух… Саэтта оцепенел. Две горячих слезы – слезы бешенства – скатились по его щекам: он плакал о неудавшейся мести…

Итальянец вышел из-за укрытия. Крестьяне из деревни, во время схватки благоразумно сидевшие по домам, после взрыва сбежались на площадь: солдаты отнесли раненых в ближайшие дома, и жители поняли, что все кончилось, – можно высунуться, не рискуя попасть под шальную пулю…

Саэтта смешался с толпой и пробрался как можно ближе к месту действия. От эшафота остались лишь обгорелые стены и груда развалин. Жеан Храбрый с товарищами погиб в неравном бою. Вероятно, их иссеченные, разорванные на части, превратившиеся в месиво тела валялись теперь в какой-нибудь из бесчисленных кровавых груд. Солдаты были заняты благочестивым делом: они старались сгрести эти груды к краю площади…

Саэтте пришлось смириться, и он попытался утешиться:

– Я хотел, чтоб он сложил голову на эшафоте – а он погиб под эшафотом. Вот и вся разница!

Начинало темнеть. Итальянец решил вернуться в город и поспешным, неровным шагом двинулся в путь. Как ни старался он найти утешение, удар оказался слишком чувствителен – вытерпеть такое невозможно! Саэтта спускался с крутого холма и ворчал про себя:

– Ну, попадись мне теперь кто-нибудь! Кажется, зарезал бы первого встречного! Как хочется драться… Прямо невтерпеж! Только это мне и поможет снять камень с души.

К несчастью или к счастью, встречались ему только солдаты да крестьяне, искавшие оторванные руки и ноги, – на Саэтту никто даже не поглядел. Повода для ссоры не находилось; ярость душила итальянца по-прежнему.

Саэтта подошел к кресту у подножия холма и повернул направо к замку Поршерон. Когда он проходил мимо дома Перетты-милашки, калитка открылась.

Пардальян явился на пороге, убедился, что калитка имеет надежные замки и засовы, и по привычке огляделся – старый бродяга никогда не забывал осмотреть дорогу… Он заметил Саэтту – тот быстро шел прочь.

«Черт возьми! – подумал Пардальян. – Я как раз хотел потолковать с этим мерзавцем! Время очень удобное. «

В несколько прыжков он догнал Саэтту и насмешливо крикнул:

– Эй, синьор Гвидо Лупини! Куда вы так бежите?

Вот уж чего никак не ожидал Саэтта – ни с того ни с сего услышать здесь это имя! Он разом оглянулся – взор горит, усы торчком – и взревел:

– Это вы мне?

– А кому же? Здесь больше никого нет!

– И как вы меня назвали? – угрожающе переспросил Саэтта.

Он вглядывался в незнакомца, изо всех сил стараясь припомнить, где же и когда они виделись.

– Я назвал вас Гвидо Лупини, – невозмутимо, как всегда, ответил Пардальян,

Он слегка улыбнулся и продолжал как ни в чем не бывало:

– Разве это не ваше имя? Во всяком случае, вы носили его, участвуя в кое-каких… ну, скажем, не самых приглядных делах.

Саэтта шумно выдохнул воздух – отчаяние и раздражение разом свалились с него. Он хотел драки? Так какая еще нужна причина?! Теперь он сбросит тяжесть с души, а заодно избавится от незнакомца, который его, Саэтту, что-то слишком хорошо знает.

Спокойствие вернулось к флорентийцу. Он огляделся, убедился, что дорога безлюдна, и с грозной усмешкой сказал:

– Я вас не знаю, сударь, но вам, кажется, известны обо мне такие вещи, какие никому знать не положено. Так что прошу вас немедля достать шпагу и – помолиться, потому что я вас сейчас убью.

В тот же миг Саэтта выхватил шпагу и стал в позицию – спокойный и вежливый, словно на паркете фехтовального зала.

– Ай, как же мне быть? – простонал Пардальян. – Кто бы мог подумать, синьор Гвидо Лупини: я погнался за вами, а нагнал саму смерть!

Он тоже встал в позицию – столь же уверенно и элегантно, как экс-учитель фехтования.

Саэтта решительно бросился вперед, искренне желая убить противника, как и предупреждал. Раз за разом он наносил свои лучшие удары, но все они парировались с мастерством, которым не мог про себя не восхищаться Саэтта – большой знаток фехтовального искусства.

И не только знаток, но и мастер, уверенный в своем мастерстве. К чему беспокоиться, зачем торопиться? Саэтте даже нравилась такая игра; чувство, что напротив находится достойный противник, доставляло ему удовольствие, щекотало самолюбие… Флорентиец старался изо всех сил, нанося самые секретные, самые изощренные удары, однако все парировалось с той же легкостью.

– Поздравляю, сударь! – произнес Саэтта после одного из выпадов. – Вы отбили удар, который доныне всегда достигал цели.

– Я недурно фехтую, – скромно ответил Пардальян.

– Но вы почему-то не атакуете, как я заметил.

– Видите ли, мой козырь – защита. В атаке я не так силен, тем более против такого мастера, как вы, – с самым непроницаемым видом сказал шевалье.

Ту особенную пардальяновскую иронию, что сквозила за этими словами, мог заметить лишь самый внимательный слух – и Саэтта ее не заметил. Но он понял: перед ним гораздо более грозная шпага, чем казалось вначале.

Тогда флорентийцу вдруг стало не по себе. Не то чтобы он боялся быть ранен или убит – он был храбр, да и жить ему не так уж и хотелось после того, как погиб Жеан и разрушился план страшной мести… Нет, вот что его беспокоило:

– Муки Христовы! Я-то думал, кроме Пардальяна, никто в свете не может устоять против меня! Так кто же это такой? И он примерно одних лет с тем… нет, не может быть! Пардальян всегда атакует – а этот все защищается, хотя, право же, превосходно! Кто бы он ни был, пора с ним кончать.

Подумав так, Саэтта принялся серией изумительно ловких финтов готовить свой знаменитый удар-молнию. Он его еще усовершенствовал и теперь считал неотразимым. Мало того – ни одной живой душе этот удар заведомо не мог быть известен: ведь в новом виде флорентиец еще никому его не показывал.

Он сделал глубокий выпад и громогласно вскричал по-итальянски:

– Ессо la saetta! [33]33
  Ессо la saetta! (итал.) – Вот моя молния!


[Закрыть]

– La paro! [34]34
  La paro! (итал.) – Отбил!


[Закрыть] – с обескураживающим спокойствием ответил Пардальян также по-итальянски.

Саэтта отпрянул далеко назад. Он был. перепуган, потрясен, ошеломлен! В уме его все помутилось.

– Cosa e? Cosa e? [35]35
  Cosa e? Cosa e? (итал.) – Что такое? Что такое?


[Закрыть] – мучительно соображал он.

Но долго думать ему не дали. Пардальян устремился вперед и в свою очередь обрушил на флорентийца град молниеносных ударов. Чтобы отбить их, Саэтта должен был призвать на помощь всю свою науку. Он видел теперь, что жизнь его висит на волоске; -но не пугался. Несравненный виртуоз клинка, он трепетал от восторга под этими вихревыми атаками. Он забыл о Пардальяне, забыл, что незнакомец знал его тайны и должен быть непременно убит, – он забыл все. Перед ним находился необыкновенный фехтовальщик, и за честь хотя бы ранить его Саэтта отдал бы не задумываясь пинту собственной крови.

Пардальян, как и флорентиец минуту назад, вел серии ложных атак, готовя решительный удар. Но Саэтта не достиг цели, а Пардальян словно играючи добился своего.

Шпага Саэтты, выбитая с неудержимой мощью, взмыла в воздух, описала внушительный полукруг и упала у Пардальяна за спиной. Саэтта вновь отскочил назад. Истина открылась ему во всем своем ослепительном свете.

– Вы – Пардальян! – прохрипел он.

– Пардальян, – сказал шевалье.

Саэтта наклонился вперед; глаза его чуть не выскакивали из орбит; он не отрываясь глядел на противника. Бешенство, слепое бешенство вновь овладело им. Неужели судьбе еще не довольно, что сорвалась его месть? Неужели мало досталось ему несчастий, что четверть часа спустя после гибели Жеана он встречается лицом к лицу с отцом своей несостоявшейся жертвы? И тот обезоруживает его, Саэтту, который считал себя непревзойденным мастером фехтования! Какое невыносимое унижение!

«Бог меня проклял! Проклял!» – думал он в гневе.

В другое время эта мысль устрашила бы его, но теперь лишь разбередила рану пуще прежнего. Им овладело дикое желание – покончить с бесславным и бесцельным существованием. Что в нем? Отныне оно будет плачевно, будет отравлено тоской и отчаянием…

Саэтта решительно вскинул голову, скрестил руки на груди и с вызовом посмотрел Пардальяну прямо в лицо:

– Что ж! Убейте меня!

Шевалье, спокойно вложив шпагу в ножны, пожал плечами:

– Я убил бы вас, если бы хотел, пока вы могли защищаться. У меня к вам другое дело – нам надобно поговорить.

Саэтта визгливо захохотал:

– Правда, правда! Я и забыл! Вы хотите знать, что с вашим сыном? А у меня как раз о нем самые свежие новости! Теперь я могу все сказать.

Пардальян изумился. Он давно раскусил старого фехтмейстера, он знал, что запугать его невозможно, и размышлял не без тревоги, как же заставить его говорить – и вот Саэтта сам, без всяких расспросов, готов все рассказать! Немного труда стоило Пардальяну понять: флорентиец во власти какого-то безумного порыва. Стоит самому Пардальяну проронить случайно лишнее слово – и он ничего не узнает. Сообразив это, он молча и невозмутимо приготовился слушать.

Саэтта же бешено кричал, словно желая вывести из себя Пардальяна, заставить его нанести вожделенный смертельный удар:

– Что с вашим сыном, спрашиваете вы?! Это я подобрал его восемнадцать лет назад – подобрал и воспитал! Я сделал из него разбойника – да какого! Его называют Жеаном Храбрым! Но я хотел, чтобы он погиб на эшафоте, от рук палача, как погибла по милости его матери моя дочь Паолина. Вы поняли? А теперь, если вы хотите видеть своего сына – ступайте к Монмартрскому эшафоту, поройтесь в дымящихся кучах мяса, поищите среди обугленных скелетов – может быть, найдете там своего…

Он не договорил. Стальная рука Пардальяна схватила Саэтту за горло; страшный голос потряс флорентийца – он задрожал с головы до пят:

– Что ты сделал, мерзавец? Отвечай! Где, ты сказал, мой сын?

Саэтта сделал последнее усилие и усмехнулся:

– Сын ваш погребен под руинами Монмартрского эшафота!

Пардальян вдруг одной рукой поднял его в воздух и раскрутил. Саэтта понял – последний час его пробил.

«Оно и лучше – сразу со всем покончить! Что толку жить дальше?» – подумал он и закрыл глаза.

Еще более неожиданно Пардальян с силой поставил его на землю.

– Убирайся! – прокричал шевалье, не помня себя от ярости. – Ты не стоишь даже того, чтобы тебя прикончить! Убирайся!

Пламя блистало в глазах Пардальяна; он был величав и грозен. Саэтта увидал в его фигуре воплощенное небесное правосудие. И флорентиец, который не устрашился, попав в руки грозного своего противника, и который только что желал умереть – вдруг задрожал от суеверного страха. С диким воплем ужаса он согнулся в три погибели и спотыкаясь, постанывая, бормоча про себя обрывки молитв, бросился бежать прочь.

Пардальян и взглядом его не проводил. Он повернулся и быстро зашагал в сторону эшафота.

«Но может быть, старый мерзавец соврал? – думал шевалье. – Или вот еще что…»

Глава 49
ЛЕОНОРА ГАЛИГАИ УЗНАЕТ О СОБЫТИЯХ НА МОНМАРТРСКОМ ХОЛМЕ

Из сорока головорезов, что привел за собой Кончини на Монмартр, не осталось ни одного. Десятка полтора погибло; пять-шесть человек, чудом уцелевших после взрыва, в ужасе разбежались и запрятались где-то так, что нипочем не найти. Все остальные были ранены – кто легче, кто тяжелее – и обречены на более или менее продолжительный отдых.

При флорентийце теперь находились только трое дворян – все они отделались легкой контузией. Жеан Храбрый остался погребен под развалинами – сомневаться в этом не приходилось. Тем не менее Кончини лишь к вечеру решился покинуть площадь. Он пошел по дороге направо – в то самое время, когда Пардальян поднимался слева.

Мрачный, озабоченный, Кончини медленно шагал впереди своих спутников. У придорожного креста им встретился человек с перевязанной головой – тот самый, кого мы видели за изгородью напротив дома Перетты-милашки, когда Пардальян и Бертиль входили туда.

– А, Сен-Жюльен! – окликнул его кто-то из спутников Кончини. – Опоздал, опоздал!

Сен-Жюльен (это был он) вскричал с какой-то непонятной тревогой:

– Что, не поймали разбойника?

– Он погиб! – ответил Кончини не столько радостно, сколько раздраженно.

– Как! – разъярился Сен-Жюльен. – Вас было сорок человек, даже больше – и вы не смогли взять его живым?

– Хорошо тебе говорить, – огрызнулся Лонваль. – Сорок! Да, было сорок – а сколько теперь? Посчитай-ка!

– Мы и сами-то не знаем, как живы остались, – подхватил Роктай. – Не правда ли, монсеньор?

Кончини кивнул.

– Вот как? – воскликнул пораженный Сен-Жюльен. – Так это дьявол, а не человек!

Кончини и три телохранителя разразились в ответ проклятиями и ругательствами.

– А я-то хотел своими руками растерзать его! – с невыразимым отчаянием в голосе продолжал Сен-Жюльен.

– Да, бедный мой Сен-Жюльен, – ответил Кончини с какой-то нежностью в голосе, – ты и впрямь его ненавидел…

– Еще бы, ваше сиятельство! Я был хорош собой – так говорили, – а ваш бандит сделал меня уродом на всю жизнь! Кто бы от такого не взбесился, скажите на милость?!

– Ну, – заметил Эйно, – нас он хоть и не изуродовал, но отделал лучше некуда, и мы его ненавидим не меньше твоего!

– А почему ты здесь? – спросил Кончини. – Ведь ты должен был сидеть дома, пока не излечишься от раны?

– Точно так, монсеньор, но я с ума сходил, что не могу быть ничем полезен! Вот я и решил: драться мне нельзя – а выйти все-таки можно… не особо утомляясь. Мне пришла в голову одна идея. Она мне понравилась – и я ее осуществил. Так что теперь, монсеньор, ничто не препятствует вашей великолепной мести!

– О чем ты?

– Стойте! – сказал Сен-Жюльен (они находились как раз против двери Перетты). – Узнаете вы эту дверь?

– Черт возьми! – ответил Роктай. – Ведь это сюда скрылся разбойник, когда я думал, что продырявил его насквозь.

– Именно. А видите вон ту изгородь, ваше сиятельство? Мне вздумалось спрятаться за ней – и я не прогадал!

– Что все это значит?

– Скажите, монсеньор, ведь ту девушку, что мы разыскивали для вас, зовут Бертиль?

– Да! – прошептал Кончини, весь задрожав. – Ты что, нашел ее?

– Погодите немного, монсеньор, – улыбнулся Сен-Жюльен. – Высокая, тоненькая девушка лет шестнадцати, с пшеничными волосами, голубоглазая…

– Да, да! Ты видел ее? Где? Когда? Говори же!

– Она, монсеньор, сейчас за этой дверью!

Кончини испустил громкий вздох и, ни слова не говоря, стремительно направился к двери. Сен-Жюльен бросился ему наперерез.

– Что вы делаете, монсеньор? – произнес он весьма почтительно, однако не давая хозяину пройти. – Подумайте! Ведь девушку охраняют, и хорошо охраняют – могу поручиться! Как только ваше сиятельство ступит через порог, вы тут же ее упустите… и Бог один знает, найдете ли снова.

Кончини поспешно воротился.

– Правда, правда, – недовольно сказал он. – Ты прав, разрази тебя гром! Что же делать?

– Подождите несколько дней, – преспокойно ответил Сен-Жюльен, – поручите это дело мне – и птичка будет ваша, клянусь вам. Мне нужно дня два-три, не больше. Одно только жалко: разбойник погиб! – продолжал он с дикой кровожадной злобой. – Как бы он мучился, зная, что мы заполучили его подружку!

– Три дня? Я не вынесу столько! Не доживу! – произнес Кончини, весь дрожа от нетерпения.

– Помилуйте, монсеньор! Вы целый месяц даже не знали, что с ней – а живы покамест. Что вам стоит подождать еще денек-другой?

– Так и быть, – сказал Кончини, взяв себя в руки. – Делай что хочешь. Но ты обещаешь…

– Я обещаю, что через два дня девица будет в ваших руках. Все будет сделано – только при условии, что сами вы близ этого дома не появитесь.

– Много же ты хочешь! – недовольно пробурчал Кончили.

– В ваших интересах, монсеньор. Вас непременно здесь узнают. Потом мы явимся с сетью – глядь, а птичка уже улетела.

– Да, твоя правда! Я сдержусь и не появлюсь здесь… только и ты не мешкай.

– Будьте, покойны, – усмехнулся Сен-Жюльен. – Мой интерес здесь не меньше вашего. Ведь все, что я сделаю для вас, послужит и моей мести.

Так оно и было – Кончини знал это. Он кивнул Сен-Жюльену в знак согласия.

Дальше они возвращались молча. Кончини пошел к себе во дворец. Роктай, Эйно и Лонваль, немного завидуя фавору, в который попадал их товарищ, втроем куда-то отправились. Сам Сен-Жюльен распрощался с ними недалеко от хозяйского жилища, имея, как он сказал, много дел.

В тот вечер Кончини нес караул в Лувре. Часов в восемь вечера он вышел из дому и не спеша направился к королевскому дворцу.

За ним на почтительном расстоянии, но не теряя из виду, следовала, прижимаясь к стенам домов, какая-то тень. Это опять был человек с обвязанной головой – проще сказать, Сен-Жюльен.

Убедившись, что Кончини вошел в Лувр, Сен-Жюльен, уже не таясь, пошел назад по улице Сснт-Оноре к дворцу своего хозяина. Через две минуты он стоял, склонившись в глубоком поклоне, перед Леонорой Галигаи.

Леонора встретила его немым вопросом. Сен-Жюльен кратко отрапортовал:

– Монсеньор ни на секунду не оставлял своих людей. Из Монмартрского аббатства отправился прямо домой. Оттуда пошел в Лувр и только что вошел туда. Бретер Жеан Храбрый…

– Знаю, знаю, – перебила его Леонора. – Он, кажется, взорвал себя порохом. И это все ваши новости, сударь?

– Никак нет, ваше сиятельство. Я случайно обнаружил ту девушку, что целый месяц тщетно разыскивал монсеньор, – мадемуазель Бертиль.

На лице Леоноры не дрогнул ни один мускул, но известие было пренеприятное! Когда епископ Люсонский приходил к жене Кончини благодарить за назначение уполномоченным по раздаче милостыни при королеве, он сказал, где находится девушка. Леонора не поленилась сама отправиться на Монмартр, повидалась там с аббатисой и велела ей именем королевы как можно строже наблюдать за Бертиль. Вернулась она оттуда в полном убеждении: никто никогда не узнает, что узница в монастыре – разве только чудом. И это чудо произошло… Мысленно Леонора прокляла все на свете, но с виду сохранила спокойствие – только подняла на своего шпиона большие черные глаза и произнесла:

– Вот как? Расскажите.

Тогда Сен-Жюльен рассказал, как ему пришло в голову последить за «приютом бандита» (так он назвал это место) и как там появился благороднейшего вида дворянин, провожавший двух девушек. Одна из них назвала другую «госпожа Бертиль».

В надежде, что произошло простое совпадение, Леонора попросила Сен-Жюльена описать девицу. Ответ убедил ее: да, сомнений нет. Это действительно была Бертиль де Сожи.

Она напряженно размышляла, пытаясь понять, как удалось узнице ускользнуть из-под такой надежной охраны в монастыре.

– А кто была вторая девушка, вам известно?

– Нет, ваше сиятельство. Очень молоденькая, очень хорошенькая; по одежде – зажиточная работница. Больше я ничего не знаю.

– А дворянин?

– Про дворянина могу сказать больше, Имя его мне известно: его зовут Пардальян. Лет ему за пятьдесят. Он поссорился с Саэттой, который как раз проходил мимо, они дрались. Саэтта превосходно владеет шпагой – превосходно, сударыня! Однако этот Пардальян так легко его обезоружил, что скажу: я такого фехтовальщика не видал. Кроме того, он невероятно силен: поднял противника одной рукой на воздух, как пушинку. Я думал, он его разобьет насмерть о землю, но он его простил, и Саэтта кинулся бежать прочь, словно его черт в спину толкал.

– А из-за чего вышла ссора? – задумчиво спросила Леонора,

– Не знаю, сударыня. Я был далеко и ничего не слышал,

– Как же вы узнали, что дворянина зовут Пардальян?

– А это имя Саэтта вопил на всю округу…

– Понятно… Вы еще не сказали монсеньору, что нашли ту, кого он (пауза)… ищет?

– Сказал, сударыня, и показал дом, где она укрывается.

Леонора еле приметно нахмурилась:

– К чему такая поспешность?

– Чистый случай. Я повстречал монсеньора, и мы пошли как раз мимо этого дома. Я счел нелишним рассказать о своем открытии, поскольку точных указаний на сей счет у меня не было. Но на всякий случай я принял меры. Монсеньор хотел войти в дом – я уверил его, что дом охраняется. Это неправда – после ухода господина де Пардальяна девушки остались одни. Далее, я взял подготовку похищения на себя и попросил на то, чтобы все уладить, два или три дня. Так что, сударыня, все по-прежнему в вашей власти.

Леонору эти объяснения удовлетворили.

– Вы умный слуга, – сказала она. – Я позабочусь о вас, господин де Сен-Жюльен.

Шпион чуть не до полу склонился в поклоне.

Леонора глубоко задумалась, подперев голову рукой. Сен-Жюльен молча ждал ее распоряжений. Наконец она спокойно сказала:

– Сделайте вот что…

И шепотом отдала свои приказания. Она говорила около четверти часа. Затем Сен-Жюльен вышел.

Приоткрыв дверь на улицу, он огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, неспешно зашагал к Круа-дю-Траур.

При этом Сен-Жюльен повернулся спиной к маленькой. харчевне, что стояла почти напротив дома Кончини. Не прошел он и нескольких шагов, как дверь харчевни отворилась. На порог вышли Эйно, Лонваль и Роктай. Они узнали товарища со спины.

– Вот тебе на! – воскликнул Эйно. – Сен-Жюльен! Какого дьявола он делал у Кончини в такой час, если хозяина нет дома?

– Не будь госпожа Леонора так дурна собой, – ухмыльнулся Лонваль, – а главное, не будь она влюблена в своего сиятельного мужа, я бы подумал: наш друг поступает с Кончини так же, как тот, по сплетням судя, с королем.

– А недурно, право, было бы! – хихикнул Роктай.

Все трое расхохотались, взяли друг друга под руки и нарочно, чтобы не встречаться с Сен-Жюльеном (они все еще дулись на него), направились в другую сторону.