Текст книги "Миллионы в пещере"

Автор книги: Мирра Лилина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава 33
КРУШЕНИЕ

Я обрадовался, когда узнал, что Стэк выезжает в Мидлшир. Я решил ехать вслед за ним. Присутствие Стэка, приход эскадры должны были помочь обуздать рабочих. К этому времени я окончательно убедился – если бы не рабочие, с остальными было бы легче справиться. Но как быть без рабочих?

Неразрешимая задача -как сделать так, чтоб совсем не было рабочих? Верьте мне, господа, если мы или наши потомки до этого не додумаемся, будет плохо, очень плохо!

В Мидлшире я заехал к Свентхэму, моему соотечественнику, недавно приехавшему в Айландию, где он собирался выгодно поместить свои капиталы. Свентхэм обосновался в Мидлшире и представлял там мои интересы.

У Свентхэма я застал генерала Стэка. На его обычно оживленном лице было несвойственное ему угрюмое выражение. В комнате стояло густое облако табачного дыма. Стэк и Свентхэм сидели за столом, на котором стояло и лежало множество бутылок.

Я сразу понял, что наши дела плохи. И не ошибся.

Конечно, я знал, что не все пройдет совершенно гладко. Например, выселение рабочих из домов. А тут еще задуманный Стэком УУЦ – Универсальный Увеселительный Центр, для него же потребуется много помещений!

Айландцы не хотели отдавать свои дома.

Наше командование пыталось разъяснить жителям, что их выселяют по стратегическим соображениям, против которых возражений быть не может. Но жители решительно отказались вдаваться в стратегию и не выезжали из своих квартир.

Я не мог понять Стэка:

– Айландцы не отдают свои дома? Почему вы с ними считаетесь? Ведь вы же стратег, что же, вы не можете сломить сопротивление лишенных даже понятия о стратегии горожан?

Стэк развел руками:

– Попробуйте. Они поставили у всех домов патрули…

– Это с белыми повязками? – перебил я генерала. Я вспомнил, что по дороге видел довольно много юношей, на рукавах у которых белели повязки. Они стояли у дверей домов, и я не мог понять, что они там делают. Оказывается, это и были патрули! – И вы испугались этих безоружных юнцов?

Стэк вяло отмахнулся.

– Ничего вы не знаете, Тук. Я послал вооруженный отряд. Тогда они у дверей каждого дома поставили детей и женщин. Впереди дети, стоят цепью, взявшись за руки, за ними женщины и множество детских колясок с грудными… И непременно у самого порога… Попробуйте тут что-нибудь сделать…

Я предложил заехать к мэру.

– Мэр болен. Его нет в городе,– сказал Свентхэм.– В мэрии распоряжается кто-то из его помощников.

– Питтмэн,– подсказал Стэк и пренебрежительно махнул рукой.– Он давно распорядился уступить дома, но его никто не слушает.

Все же я поехал к Питтмэну. В приемной среди множества возбужденных людей я узнал довольно известного писателя Эриксона, чье сочувствие красным не было секретом. Здесь был и некий журналист Мэррей, о котором трудно сказать что-либо хорошее: он утверждал в своих статьях, что Айландия, да и другие страны могут отлично обойтись без наших предпринимателей и наших войск.

Меня крайне удивило присутствие в этой неподходящей компании известного священнослужителя Гаррисона.

Я вошел как раз в тот момент, когда Эриксон яростно стучал по столу, за которым сидел бледный, съежившийся Питтмэн, и кричал:

– Вы предаете страну! Вы понимаете, что вы делаете? Вы должны заставить владельцев предприятий немедленно возобновить работу на фабриках и заводах

и запретите выселять людей из их домов!

Эриксон разрыдался. Я знал, что он жил в комфортабельном доме в Вэлтауне, и я не мог понять, почему он так близко принимает к сердцу выселение мидлширцев. Что ему до этого? Но когда заговорил священник, я возмутился. Разве не смирение должен проповедовать он своей пастве, сам показывая в этом пример? Но что там говорить о смирении! Этот священник забыл заповедь Христа: когда бьют тебя по правой щеке, подставляй левую. Зато он напомнил, как Христос выгнал торговцев из храма. С запальчивостью, которая совсем не пристала его сану, Гаррисон требовал,– страшно сказать, но это было именно так,– чтобы нас, гостей из Виспутии, выгнали из Айландии.

– Наша страна – наш храм! Этот храм воздвиг наш великий народ, и народ не потерпит этих безбожных торгашей и хищников! – так он говорил о нас.

В это время меня заметили. Что тут поднялось! Они потребовали (не знаю, стоит ли об этом писать, но уж все равно) …они потребовали, чтоб я удалился!

– Выгоните его,– сказал очень спокойно Мэррей и указал на меня пальцем.– Убирайтесь отсюда вон, вы! – повторил он, не повышая голоса.

Но я сам ушел. Тогда я еще не знал, что это было не самое неприятное, что мне предстояло пережить.

Разъяренный, вернулся я к Свентхэму. Здесь ничего не изменилось, только лицо Стэка побагровело и бутылки теперь стояли под столом.

Я рассказал о том, что произошло у Питтмэна. Разумеется, я упустил некоторые подробности, было совершенно излишне сообщать, как меня выгнали.

Кое-какой интерес к тому, о чем я рассказал, проявил Свентхэм. Стэк был погружен в беспросветное безразли-чие, которое у него наступало после большой порции виски.

– Почему вы возмущаетесь? – очнулся от оцепенения Стэк.– Вы сидите в вашей конторе и ни о чем не знаете… Ведь их много, таких. Я недавно был в церкви. Там пастор так долго и подробно объяснял, как случилось, что Давид побил Голиафа, и так внушал прихожанам, что бог помогает чистым сердцем и правым, особенно, когда они борются за угодное богу дело, что мне пришлось вмешаться.

– Больше всего меня удивляет, что все эти безрассудства поддерживают вполне почтенные люди,– сказал Свентхэм.– В комитет защиты Мидлшира входят не одни рабочие, там два коммерсанта и Гаррисон. Удивительный народ эти айландцы, их только тронь – и у них сразу же появляется какой-нибудь комитет защиты.

Я впервые услышал о существовании комитетов.

Во главе мидлширского был – кто бы вы думали? – Картрайт!

Я сразу вспомнил домик в застывшем порту, комитет забастовщиков и насмеявшегося надо мною человека непомерно высокого роста, Картрайта! «Опять этот гигант на моем пути!» -с досадой и страхом подумал я и сказал:

– Картрайт! Я его знаю, этот не уступит!

– Тук, вы втравили меня в проигранное дело! – неожиданно закричал Свентхэм.– Вы должны были сразу сказать, что тут творится, а теперь я не знаю – удастся ли мне увезти отсюда то, что я сюда привез. Хотя бы это…

– Это я вас втравил? – вскочил я со своего места.

– Эй, вы, не ссорьтесь! Нам нужно поддерживать друг друга, мы во враждебной стране, среди врагов…-

Эти отрезвляющие слова произнес Стэк.– Вы поедете со мной, Свентхэм, встречать наши суда? Вы же собирались,– круто переменил он разговор.

– И не подумаю,– буркнул Свентхэм. Он был раздражен или выпил лишнее.

Эскадра должна была прийти ночью. А утром к нам явился Стэк.

Он ругался так, будто только что проиграл сражение.

Только спустя некоторое время нам удалось выяснить, что произошло. Оказывается, когда эскадра стала на рейд, в порту собралось множество горожан.

Вместе с катером Стэка к флагману подошел еще один катер. Там сидели представители комитета защиты Мидлшира.

– Получился конфуз.– Рассказывал нам Стэк.– Я перед офицерами говорил о высокой миссии наших войск, прибывших охранять Айландию от красной опасности, а после меня говорил какой-то Картрайт – докер. «А теперь,– сказал он,– выслушайте нас. Пусть эскадра уходит не только из Мидлшира,– из Айландии! Чтоб духу ее не было! Не допустим,– говорит,– и все». И не допустили! – орал Стэк.– О том, чтобы разгрузить суда, не могло быть и речи! Картрайт мне так и сказал: «День и ночь будем сторожить берег».

Я был подавлен.

– Вы собираетесь что-нибудь делать, генерал?

– Что?! – неожиданно фальцетом закричал Стэк.

– Вы должны пустить в ход все средства, вот что! Вы же прославленный генерал!

Стэк ничего не ответил, он налил себе полный стакан вина, залпом выпил и сказал:

– Что касается меня, то я сегодня выезжаю в Вэлтаун. Здесь мне больше делать нечего.

Стэк был выдающимся стратегом, я уже говорил об этом, и если он решил отступить, ничего не оставалось, как последовать его примеру.

После ухода Стэка позвонил Питтмэн. Жалкий и растерянный, он просил нас приехать в мэрию. Он бы приехал к мистеру Свентхэму, но если это станет известно, можно ждать новых осложнений… Питтмэн долго говорил нам о том, как трудно в это неспокойное время стоять у руля. Я думал, что он оправдывается, но оказалось, что он готовит нас к новым неприятностям.

Рабочие и этот их комитет требовали, чтоб им было выплачено жалованье за то время, что они не работали… Питтмэну очень неприятно сообщать об этом, но его обязали…

– Такая должность! – вздыхал Питтмэн.

– Но за что же платить, если они не работали? – возмутился я.

– Они говорят, что это не по их вине,– развел руками Питтмэн.

Но и это было еще не все. Рабочие требовали возобновления работы на закрытых мною предприятиях.

– Комитет готов договориться с предпринимателями… Они беспокоятся за сырье,– заглядывал мне в глаза Питтмэн.

– Больше ваш комитет ни о чем не беспокоится? – ударил я кулаком по столу.

Питтмэн шумно вздохнул и, вынув большой клетчатый платок, стал долго и обстоятельно сморкаться.

Я вспомнил Стэка. Такой выдающийся стратег, и то отступил. Я сказал Питтмэну, что переговоры с комитетом поручаю вести Свентхэму, и поднялся. Но тут Питтмэн посмотрел на часы и с глупейшей улыбкой сказал, что, пожалуй, не стоит сейчас уезжать, так как, вероятно, уже началась назначенная комитетом демонстрация и все равно не проехать.

Надо было пережить и это.

Я стал так, чтоб меня не видели с улицы. Но я видел все. Я видел все, господа!

Сначала появились полицейские. Они выстроились вдоль тротуаров, и сразу за их спинами затолпились горожане. Улицу заполнили мальчишки. Во все века мальчишки любопытны! Вот и теперь они прыгали и кричали, мимоходом награждая друг друга тумаками и всячески выражая свой восторг.

Но вот показались большие группы рабочих. Над их головами плыл флаг Айландии. А за флагом шел Картрайт. Я сразу узнал его мощную фигуру. Он шел спокойно и уверенно, с непокрытой головой, и ветер развевал его светлые волосы. Рядом с Картрайтом шли Эриксон и Меррей. Потом я увидел Гаррисона в его длинной черной одежде священнослужителя. А за ними шли и шли пожилые, опрятно одетые люди, некоторые несли на руках детей. Шли, опираясь на палки, старики. Шли, тесно взявшись за руки, женщины, шли юноши, девушки,..

Вдруг кто-то громко, на всю улицу, крикнул в невидимый рупор:

– Слава докерам!

– Докеры! Они не разгружают оружие! Это они заставили уйти иностранные корабли с их грузом смерти!

«Та-ак,– подумал я.– А ведь Стэк не сказал о том, что корабли уже ушли!»

Громкими криками ответила улица. Только теперь я увидел, как много народу теснилось на тротуарах.

На улицу медленно въехал грузовик. На нем стояло какое-то нелепое сооружение. Когда грузовик приблизился, я в этом сооружении узнал… себя. Да, это был я. Я стоял, попирая короткими ногами большую карту мира, в руках я держал атомную бомбу.

– Вот он перед вами, чужеземец с его дьявольской бомбой! А вот что с ним будет! – раздалось из рупора. И тотчас же, взметнувшись высоко в воздух, я рухнул вниз головой прямо на мостовую. Это было так неожиданно, что в первую секунду я ощутил боль от падения с высоты…

Сквозь закрытые рамы доносился громкий, ликующий хохот.

Питтмэн кусал губы. Может быть, ему хотелось смеяться?

С меня было довольно. В ярости отошел я от окна. «Вот как айландцы отблагодарили меня за все то доброе, что я для них сделал»,– с горечью думалось мне.

Вечером я уехал в Вэлтаун.

* * *

В отеле меня поджидал Гент.

– А, Гиль! – встретил меня веселым возгласом мой друг.– Я уже слышал о вашем блистательном поражении в Мидлшире. Что касается меня, то я предпочитаю большое поражение мелкому успеху, на первом лежит отсвет величия.

– Гарри, вы не находите, что ваши шутки не всегда уместны?

– Не нахожу,– ответил Гент.– Только чувство юмора спасает человечество от полного вырождения. Вам это чувство теперь особенно нужно, Гиль.

Тон, которым были произнесены последние слова, заставил меня насторожиться. Дурное предчувствие сжало мое сердце.

– Что-нибудь случилось, Гарри?

– Ничего особенного,– Гарри повернулся на каблуках.– У вас есть что-нибудь выпить?

– Нет,– отрезал я.

– Жаль,– вздохнул Гарри Гент и вдруг спросил: -

Откуда вы взялись, Гиль? Где вы были до того, как появились в Айландии?

– Не понимаю…– я почувствовал, как кровь отлила от моего лица.– Я вас не понимаю, Гарри.

– Отлично понимаете и отвечайте мне, пожалуйста^ это в ваших интересах. Так откуда же вы?

Я уже справился со своим волнением.

– Перестаньте паясничать, Гент, вы же отлично* знаете, что я из Эллса, из Виспутии.

– Вы говорите неправду.– Гарри, прищурившись,, пускал кольца сигарного дыма.– В Эллсе никакого Гиля Тука не существовало.

– Существовал!-ударил я ладонью по столу-Теперь я говорил правду, и это придавало мне уверенность.

Но Гент не сдавался.

– В Эллсе никто не знает о Гиле Туке…

– Ну и что! – не дал я ему договорить.– Меня могли там забыть.

– Вас, миллионера, и забыть? – Гент рассмеялся.– Не смешите меня, Гиль.

Надо было переходить в наступление.

– Гарри, вы, кажется, собираетесь меня шантажировать. Правильно я вас понял?

Он посмотрел на меня с нескрываемой насмешкой.

– Тук, вы лишены воображения, я это всегда подозревал. Друг мой Тук, вас предала ваша жена. Ситуация, достойная античной трагедии…

– Гент!..– я уже не скрывал, как я потрясен.– Что вы такое говорите! И не паясничайте, ради бога!.. Что натворила Элиз?

– Спокойнее, Тук. Вы совершили величайшую глупость, которую только может совершить мужчина, нет, нет, я говорю не о вашей женитьбе,– остановил меня Гент.– Вы доверились женщине… И теперь поплатитесь за это.

– Я ей не доверялся! – вырвались у меня неосторожные слова.

Я выболтал мою тайну во сне. Во сне говорил о том, как прибыл из прошлого века, разбогател… Элиз прислушивалась и запоминала. Утром она пристала ко мне с расспросами.

Моя жена не скрыла своих подозрений.

«Странный у тебя бред, Гиль,– говорила Элиз.– Ты .когда болел, бредил тем же – прошлым веком, миллионами в пещере, я знаю об этом от Перси. Очень странный у тебя бред, за ним что-то кроется…»

– Зачем Элиз интригует, что ей от меня надо, вот чего я не могу понять!

– Вы наивны, Тук,– усмехнулся Гент.– Элиз хочет получить ваши деньги и избавиться от вас. Это устроит и Уоджера. Он уже дознался, что в Эллсе никакого Гиля Тука, миллионера, не существовало. Остается предположить, что вы нечистыми и весьма таинственными путями нажили свои капиталы.

– Это ложь, ложь! – закричал я.

– Не шумите, Тук. Уоджер не собирается обвинять вас в мошенничестве. Если деньги нажиты нечестным путем, вас отправят в тюрьму, а деньги могут и уплыть… Уоджер заинтересован, чтоб деньги перешли к вашей жене. Тогда он легко приберет их к рукам. Вот он и посоветовал Элиз объявить вас безумным и требовать установления опеки.

Обхватив голову руками, я весь согнулся под тяжестью обрушившегося на меня несчастья. Я знал – это конец, гибель моя, гибель Гиля Тука. Если я раскрою правду, меня признают безумным. Если солгу, легко изо-бличат. Как во сне, доносился до меня голос Гента.

– Не отчаивайтесь, Гиль. Вы не первый терпите поражение от женщины. Женщины сокрушали троны и империи. Когда пала Троя…

Нет, Гент не годился в утешители.

– Уходите, Гарри, ради бога уходите, мне надо собраться с мыслями, побыть одному! – закричал я вне себя от охватившего меня возбуждения.

– Никуда я не пойду,– твердо сказал Гент.– Вам надо сегодня выпить, Гиль.

В этот день я много пил. И в вине нашел утешение.

Я присматривался к окружавшим меня людям. Мне казалось – все уже знают о том, что на меня надвигается. Мучительно искал я выхода. Но выход был только один – покинуть век, где мне отовсюду угрожали разорение, гибель, конец. Надо было переселиться в другой век. Но как это сделать? И каким способом захватить с собой мои капиталы? Не мог же я появиться в новом веке нищим! Но что, если мне и удастся сохранить мои миллионы, а они не будут в новом неведомом веке иметь никакой ценности?.. Предшествующие века не внушали мне сомнений, в них я с моими деньгами занял бы выдающееся положение. Но будущее… Будущее меня пугало, мысль о нем леденила мне мозг и сердце. Я представлял себе грустную картину – я попадаю в новый век, иду в свою контору, но ее нет на месте. Я хожу по Вэлтауну и не нахожу ни одной конторы! Ни одного банка! И что было страшнее всего – по улицам катятся автомобили, ярко сверкают витрины магазинов, как будто ничего не произошло… А контор нет…

Я об этом думал по ночам и кричал. Я кричал теперь каждую ночь и однажды проснулся связанным. У моей постели сидел человек в белом халате и белой шапочке. Меня развязали. В тот же день я был у себя в конторе,

Я заглядывал в глаза моим служащим, кажется, они что-то знали, но никто не посмел и намекнуть мне на то, что со мной было.

Только на бесстрастном лице Гиппорта я уловил легкую гримасу снисходительного сочувствия. Он думал, что я безумец!

Но если я и кажусь безумным, в этом повинен век, где меня подстерегает гибель, конец. Где мое будущее? Я человек иного века, может быть, и будущее мое теряется в едва уже различимой дали прошлого?.. Кто ответит мне на это?

ПОСЛЕСЛОВИЕ ГАРРИ ГЕНТА

Друг мой Тук исчез так же внезапно, как и появился. Эго произошло в тот самый день, когда стало известно о судебном процессе, который возбудила Элиз Тук против своего мужа. Розыски Тука ни к чему не привели. Когда был вскрыт сейф Тука, обнаружили завещание, в котором упоминалось лишь о его записках. Тук завещал свои записки мне. О капиталах, о миллионах в завещании не было ни слова. Вскоре это объяснилось. Дело в том, что вместе с Гилем Туком исчезло все, что ему принадлежало,– деньги, акции, даже текущие счета в банках – все исчезло!

Записки Гиля Тука приподнимают завесу тайны над его жизнью. Трудно поверить, что он появился из другого века. Но я хорошо знал Гиля Тука, это был человек трезвого ума и притом лишенный какого бы то ни было воображения – ничего выдумать он не мог.

Писать Тук не умел. Чтя память моего исчезнувшего друга, я постарался придать его разрозненным записям литературную форму, причем удержался от соблазна – я ничего не прибавил и не убавил.

Не мне, да и никому другому не дано судить человека столь необычайной судьбы. Гиль Тук предназначал свои записки для потомков. Наверное, оп рассчитывал на их снисходительность, в конце концов потомкам все равно, чем занимались их предшественники. И если уж моему другу так хотелось, пусть потомки и судят о нем, о Гиле Туке.

Гарри Гент.