Текст книги "Покушение на Гейдриха"

Автор книги: Мирослав Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Поедем в эти самые Врды-Бучице и на месте сообразим, как поступить. Мы с Вендой будем наготове на улице, а ты, Бартош, войдешь и потребуешь, чтобы они уничтожили копию донесения, посланного в Усти, которое в тамошнем жандармском отделении тоже, мол, исчезло. Ну, а уж если они не согласятся, тогда…

Мы сели в машину Гладены и поехали. Водитель он был классный, еще бы – бывший мотогонщик. Почти всю дорогу мы молчали. Франта смотрел вперед на дорогу. Фреда проверил пистолеты и тоже уставился в окно.

Не знаю, сколько времени мы ехали до деревни, в котором часу приехали. Гладена остался в машине, готовый немедленно дать старт. Кажется, он даже не выключил мотор. Мы с Фредой вышли и определили свои задачи.

Насколько я помню, мы не привлекли ничьего внимания. Номер машины мы на всякий случай сняли еще перед въездом в деревню.

Я с пистолетом стоял чуть в стороне от входа в жандармский участок, чтобы прикрыть Фреду. Гладена наблюдал из машины. Бартош исчез за дверью. Когда кто-то проходил мимо, я делал вид, будто дожидаюсь автобуса. Ни на миг не выпускали из виду двери участка.

Время тянулось медленно: минуты казались бесконечными. Я смотрел на окна участка и чувствовал, что во мне растет напряжение. Это было невыносимо. Каждое мгновение казалось, что вот-вот грянет выстрел.

Я был уже на пределе, когда из участка спокойно вышел Бартош. Не спеша осмотревшись, он кивнул мне и направился к машине. В этот момент я ощутил невероятную усталость и разбитость. Пистолет казался пудовым, ноги – свинцовыми. Мы молча сели в машину, Франта дал газ. Только за деревней я спросил:

– Ну, что?

Бартош довольно улыбнулся:

– Он молчал и удивлялся. Я ему объяснил, кто я и почему пользуюсь фамилией покойного Мотычки. Для убедительности показал ему свой револьвер и предложил выбирать: или он уничтожит рапорт в Усти и заменит его другим, или я пущу в ход оружие. Вид у меня, наверное, был достаточно безумный, и он выбрал первое. Теперь Ота Мотычка может спокойно жить и дальше…

Итак, пока все кончилось благополучно. Но надо было принять меры предосторожности, и Бартош решил, что всем троим – ему, Вальчику и Потучеку – пора сменить документы. Мы сделали фотографии, собрали разные бумаги, и Бартош запросил Прагу, нельзя ли там раздобыть новые удостоверения.

После этого в марте приехала из Праги пани Моравцова; мы звали ее «тетя». Я знал ее, как-то Бартош посылал меня к ней в Жижков с каким-то письмом. Фреда договорился с «тетей», что мы приедем к Моравеку и передадим ему фотографии парашютистов для новых удостоверений. «Тетя» тогда же вернулась в Прагу.

Вскоре мы, Фреда и я, отправились в Прагу. Бартош вез в портфеле ценный материал – фотокарточки. У меня в кармане был пистолет. Ночевать нам предстояло у моего дяди в районе Виноградов, встреча с Моравеком была условлена на вечер в Хотковых садах.

НОЧЛЕГ В ДОМЕ НА ВИНОГРАДАХ

Во время войны я слушал заграничное радио. Радовался, когда гитлеровцы отступали; не прочь был услышать какой-нибудь анекдот про нацистов и сразу же передавал его дальше. В общем, вел себя так же, как и большинство чехов. Я ненавидел нацистов. Верил, что мы снова будем свободными. Жизнь протекала однообразно, изо дня в день то же самое: утром – на работу, вечером – с работы домой. В воскресенье прогулка. В хорошую погоду ездил на Сазаву, где у нас небольшая дачка. Там было спокойно, лес, река. Летом грибы и фрукты из сада. Мы с женой ходили по берегу реки и мечтали, что будем делать, когда кончится война…

И вот однажды – дело было, кажется, весной сорок второго – к нам в дверь кто-то позвонил.

– Пойди открой, наверное, соседи, – сказал я жене. В передней я услышал незнакомые голоса, отложил газету и встал, чтобы посмотреть, кто пришел. Во время войны мы постоянно жили в страхе: ведь гестапо могло нагрянуть в любую минуту по любому поводу.

В передней оказался племянник Венда Крупка из Пардубице, а с ним еще кто-то.

– Дядюшка, – затараторил Венда, – я привел гостя. Это мой товарищ, страховой агент, мы приехали в Прагу по делу. Можно нам у вас переночевать?

Я поздоровался, подал руку и говорю:

– Само собой разумеется, можно.

– Моя фамилия – Мотычка, – сказал товарищ Венды.

Они сняли пальто.

– Подогрей чего-нибудь поесть, – сказал я жене и повел их в комнату. Мы сели к столу, но разговор что-то не клеился. Во время войны говорить с незнакомым человеком было непросто, того и гляди ляпнешь такое, за что придется расплачиваться.

– Дядя, мой друг – истинный чех, при нем можешь ничего не бояться, – сказал Венда, чувствуя мою неловкость.

Я пробормотал, что мне бояться нечего, но Венда тут же вышел на кухню.

Мотычка сел поудобнее и спросил, где я работаю. Я говорю:

– На заводе керамики.

Он сразу оживился:

– А что у вас делают?

– Все, что придется, например шамот – огнеупорную глину – для завода «Шкода» в Пльзени.

– А сколько тонн шамота в месяц вы туда поставляете?

Я сперва промолчал. Зачем ему это знать? А что, если он провокатор? Потом говорю про себя: «С ума ты сошел, разве Венда привел бы в дом плохого человека?» И Я назвал точную цифру.

Мотычка вынул записную книжку и сделал в ней пометку.

– Зря вы это делаете. А если кто-нибудь найдет ее? – несмело заметил я.

– Не бойтесь, никто не найдет.

И продолжал расспрашивать меня. Потом пришел из кухни племянник. Они поужинали и встали из-за стола.

– Вы куда? – спрашиваю я.

– Есть тут у нас одно дело, – ответил Мотычка и странно улыбнулся.

Я сразу понял, что тут что-то не так. Но Венда похлопал меня по плечу и сказал:

– Дядюшка, нам бы ключ от парадного. Может, мы немного задержимся в городе…

Я дал им ключ и напомнил, чтобы они вели себя поосторожнее. Они оделись, Мотычка взял портфель, и они ушли. В дверях я сказал:

– Сейчас уже поздно, я не буду заявлять о вас как о временных жильцах, правда, Венда?

– Вы что, дядюшка! – испугался он. – Это ни к чему. Мы завтра утром уедем.

Не знаю, в котором часу они вернулись. Утром Вашек вернул мне ключ и заговорщически улыбнулся.

– Ну, что нового? – спросил он.

Я понял, что друг его не простой гость, но не стал ни о чем спрашивать, сказал только:

– Делайте, Венда, что считаете нужным. На нас можете положиться. Если вам понадобится укрытие, у меня есть дача на Сазаве.

– Это не годится, – отозвался Мотычка. – В деревне все друг друга знают, и если объявится человек, который не отметится в полиции, он сразу же привлечет к себе внимание. В городе с этим проще…

Потом они ушли.

На лестнице они встретили соседку, и та сразу же спросила, что у нас были за гости. Жена не стала объяснять. Сказала: родственники из деревни – и все.

Через несколько дней я услыхал на работе, будто в районе Дейвице на Прашном мосту гестаповцы кого-то не то ранили, не то застрелили. Я испугался. Не того ли, который ночевал у нас? На нашей улице из дома в дом ходили полицейские, спрашивали, не потерял ли кто-нибудь ключи. Я опять струхнул, но потом немного успокоился, вспомнив, что Венда ключи вернул. Но места себе все же не находил и очень обрадовался, когда племянник снова приехал. Я рассказал ему обо всем.

– Успокойся, дядюшка, там, на мосту, был не Мотычка, с ним все в порядке. А ключи… Хорошо, что вы напомнили. Их надо уничтожить, – сказал Венда.

– Как? Ты же мне их вернул.

– Не бойтесь. К вам это не имеет отношения. Ведь у Мотычки ключи от квартиры человека, которого убили.

Я ничегошеньки не понял, кроме одного: Венда с Мотычкой идут против немцев.

Прошло немало времени, и племянник рассказал, что в ту ночь они встретились в Хотковых садах с каким-то Моравеком, передали ему фотографии парашютистов. И Мотычка тоже был парашютист. Фамилия у него была Бартош. Им нужно было, чтобы Моравек с помощью своих нелегальных связей сделал для них удостоверения личности. И Венда наблюдал за тем, чтобы на Мотычку и Моравека никто не напал.

Больше Мотычка-Бартош у нас не появлялся.

Что в действительности произошло С Моравеком и фотографиями, я не имею понятия.

ВТОРОЙ МОНОЛОГ ИСТОРИКА

Осенью 1941 года связь между Англией и внутренним Сопротивлением была нарушена, и обе стороны пытались ее восстановить.

С этой целью (но она была не единственной) накануне нового, 1942 года у Подебрад были сброшены с парашютами Бартош, Вальчик и Потучек.

Тем временем Моравек собирал разведывательные данные, умело ускользая от гестапо. Он располагал несколькими квартирами в Праге в разных районах: Нусле, Смихов, Бржевнов, на Зейеровой аллее, дом 1450. Были явки, куда он приходил за информацией, например на Староместской площади, дом 26, или на Национальном проспекте, дом 15, а также поддерживал связь с Паулем Тюммелем. О встречах с ним он уславливался посредством тайника на старом военном кладбище в Праге.

Кто такой был Пауль Тюммель?

16 мая 1942 г. Рейнхард Гейдрих сообщает Мартину Борману в ставку фюрера, что Тюммель – немец из Германии, 1902 года рождения, по профессии пекарь, с 1928 года начал работать в разведке. Членский билет национал-социалистской партии Германии номер 61574, награжден почетным знаком этой партии. Первоначально входил в число добровольных сотрудников нацистской разведки того времени, а с 1933 года служил в разведке вермахта. В 1934 году Тюммель был назначен руководителем управления абвера в Дрездене. После оккупации Чехословакии и создания протектората шеф Абвера – разведывательной службы верховного командования вооруженных сил, то есть вермахта, – адмирал Канарис посылает своего подчиненного Тюммеля в Прагу и дает ему широкие полномочия не только в чешских землях, но и на Балканах.

Гейдрих квалифицировал Тюммеля как, «вероятно, как самого лучшего» агента чешской разведывательной службы, которая выплатила ему десятки тысяч марок. Гейдрих называет сумму одного из платежей – 40 000 рейхсмарок. Уже это свидетельствует о том, что Тюммель действовал не бескорыстно, не как антифашист, а за вознаграждение, и притом немалое. Поэтому и не следует превозносить его деятельность, а такие попытки имели, к сожалению, место. Следует подчеркнуть, что Тюммель, сотрудник абвера, был двойным агентом, который работал на этот и на другой лагерь. Кому он помогал больше? Пусть об этом беспристрастно судят историки. Нам известно, что арестованный гестапо весной 1942 года (несмотря на то, что Гейдрих назвал его, «вероятно, самым лучшим» чехословацким агентом) Тюммель не был казнен… Видимо, доводы, приведенные им в свою защиту на допросах в гестапо, были настолько убедительными, что гестапо не смогло разобраться, кто он в действительности. Когда же Тюммеля арестовали вторично, он сознался, что, помогая чехословацкой разведслужбе, скрывался под кличкой Рене и с 1940 года сотрудничал со штабс-капитаном Моравеком. В отчете гестапо указывается: «…С Главным имперским управлением безопасности и с отделом абвера достигнута договоренность о задержании Моравека при участии Тюммеля и при соблюдении всех мер предосторожности. С этой целью 2 марта 1942 г. Тюммель временно выпущен на свободу…»

Однако начнем все по порядку. С чехословацкой разведкой Пауль Тюммель установил связь зимой 1936 года. Под именем Ворал он передавал чехословацкой разведке – в документах которой он значился как агент А-54 – материалы разного характера. Весной 1938 года он предупредил об опасности, которая непосредственно угрожала стране: фашистская Германия готовила нападение на Чехословакию (чтобы это предупредить, чехословацкое правительство объявило тогда частичную мобилизацию). Ворал помог и при ликвидации заговора Генлейна, когда на X слете «Сокола» в 1938 году планировался взрыв трибун стадиона.

Данные Тюммель либо переправлял нелегально на территорию Чехословакии лично (в определенном месте его ждали офицеры чехословацкой разведки), либо высылал по нескольким адресам. Например, в район Смихова, на улицу Сметаны. Там жил журналист Ортлик, жена которого была родом из Дрездена. Работая в Дрездене, Тюммель установил, что Ортлику можно доверять. Тесть журналиста сотрудничал в чешском землячестве Дрездена и был старостой местного отделения «Сокола».

Агент А-54 также заранее информировал чехословацкую разведку о том, что Гитлер 15 марта 1939 г. собирается занять всю остальную территорию страны. Агент продолжал работать и после 15 марта. Он передавал сведения в Лондон из оккупированной Праги, куда был переведен из Дрездена. Делал он это через подставных лиц, находившихся в Гааге, Цюрихе и Стокгольме. Наиболее важной была, пожалуй, связь через Гаагу. Ее обеспечивал торговец Елинек, чех по происхождению. У него агент А-54 встречался с офицерами чехословацкой разведслужбы, приезжавшими туда из Лондоне за свежими сведениями.

Весной 1940 года, когда нацисты захватили Голландию, гаагский «опорный пункт» прекратил свое существование, и Лондон нащупывал иные каналы связи. Уже 29 июня Лондон запрашивал Прагу относительно Франтишека – такова была новая кличка Пауля Тюммеля.

Прага, то есть группа Балабана, Машина и Моравека, не ответила. 1 июля 1940 г. Лондон требует: «Снова просим сообщить, встретились ли вы с Франтишеком. Для нашей деятельности, а следовательно, для всех нас в Англии как никогда важно своевременно и умело использовать этот источник. От его данных зависит очень многое. Просим обратить на это все ваше внимание. МОРА».

Прага продолжает хранить молчание. У группы затруднения с передатчиком.

11 июля 1940 г. Лондон вновь вызывает Прагу: «Установили ли вы связь с Франтишеком? Сведения от него нам крайне необходимы. Именно сейчас, в свете предстоящих событий, они имеют принципиальное значение для всех нас. Соблюдая осторожность, ускорьте, пожалуйста, восстановление связи – задача первоочередной важности. Спасибо».

Почему Лондон проявляет такое нетерпение?

Просачиваются слухи о том, что нацисты готовят вторжение в Англию. Понятно, как необходима была в этот момент информация Тюммеля. В Прагу летят все новые радиограммы. В них инструкции, адреса, пароли, настойчивые требования связаться с Тюммелем-Воралом, рекомендации: «В свои дела его не посвящайте. Обращайтесь по-дружески и удовлетворяйте его потребности в деньгах. Это наш давний и исключительно ценный сотрудник, который во многом может помочь и непосредственно вам. Мы весьма заинтересованы в поддержании с ним связей – при соблюдении осторожности… Круг наших людей, посвященных в это дело, должен быть крайне ограниченным».

Связь наконец установлена. Женщина, у которой должен был появиться Моравек и которая, в свою очередь, должна была ему устроить встречу с Тюммелем, в радиограмме значится под инициалами Л. Г. Сегодня о том времени она рассказывает следующее:

«Ко мне домой пришли два чеха. Я их не знала. Они хотели поговорить с Паулем, назвав его Франтой. Я обещала им устроить встречу. Она состоялась через несколько дней на Староместской площади. В тот день ко мне пришел один из тех двух чехов, и я отвела его к Паулю, который ждал нас а машине перед сберегательной кассой. Втроем мы поехали в ресторан «Губертус» в Иловиште. Потом Пауль с незнакомцем ушли в лес. Они вернулись через час, оба были в прекрасном настроении. Недоверие, которое Пауль первоначально испытывал к незнакомому чеху, – он даже надел темные очки – исчезло. Кажется, они нашли общий язык…»

Итак, контакты возобновлены. В Лондон отправляются депеши о готовящемся нападении немцев на Великобританию. 29 июля Лондон требует: «Спросите у Франтишека, не может ли он заранее сообщить нам дату начала акции против Англии…»

В течение августа 1940 года связь стала прочной. Тюммель, выступающий под именами Эва, Рене и др., сообщает настолько ценные сведения (действительно ценные или отвлекающие внимание?), что Лондон считает необходимым 2 августа отметить следующее: «В момент, когда мы передаем вам эту радиограмму, в студии находятся президент доктор Бенеш с военными и политическими деятелями, а также наши английские друзья. Президент лично поздравляет вас и благодарит вас и ваших сотрудников за четкое и самоотверженное выполнение опасной работы…»

Доктор Бенеш хорошо знал, за что благодарить. Ведь Тюммель сообщил об окончании подготовки операции «Морской лев».

Перед этим он передал, что нападение на Британию состоится 15 сентября. Позже оно было отложено: значительные потери бомбардировочной авиации гитлеровских ВВС над Британией были одной из причин, но главной – необходимость сберечь максимум сил для готовившегося нападения на Советский Союз. Тюммель через своего посредника снова сообщает в Лондон о том, что нападение на Англию откладывается.

Зимой 1941 года должна была состояться встреча «Франты» с представителем чехословацкой разведки из Лондона. Местом встречи был избран Белград, улица Негеша, 4, третий этаж, канцелярия фирмы «Косовка». Пароль: «Карл Ворал»; ответ: «Либуше». Дата – 4 или 5 февраля… Фирма «Косовка» была отделением чехословацкой разведки.

В первой половине 1941 года становилось все яснее, что фашисты готовят нападение на Советский Союз. Радиограммы из Лондона требовали от Тюммеля точной информации.

О том, что положение и возможности Тюммеля были большими, свидетельствует и тот факт, что ему удалось установить дату нападения на СССР: в соответствии с первоначальным замыслом осуществление плана «Барбаросса» должно было быть начато в мае 1941 года. Однако в связи с тем, что бои в Югославии и Греции продолжались дольше, чем предполагали нацисты, нападение на Советский Союз состоялось только в июне 1941 года. Некоторые военные историки считают, что Тюммель намеренно передал недействительный вариант плана нападения на СССР: ведь он работал как агент оперативной дезинформации, и поэтому службе Канариса якобы было необходимо, чтобы именно эта версия плана попала в руки советской разведки. Может быть, Тюммель действительно «разыграл» все так, как того хотело его руководство в лице Канариса, возможно, к окончательному варианту плана его уже не допустили… Как это было на самом деле?

А его информация имела исключительно важное значение… Например, он передал точную дату нападении на Польшу уже 23 августа 1939 г., в то время как Гитлер сообщил ее Кейтелю только 25 августа 1939 г., то есть на два дня позднее. Впрочем, сообщения Тюммеля бывали ошибочными… (Намеренно или случайно?)

Сообщение о готовящемся нападении на СССР Тюммель передал Моравеку. Тот переслал его чехословацкому правительству в Лондоне. Параллельно Моравек сумел передать его и в генеральное консульство Советского Союза в Праге. Бенеш в Лондоне вручил это сообщение У. Черчиллю, а тот отослал его в Москву. Той же информацией уже располагало и советское консульство в Праге. Однако в Лондоне не желали, чтобы Моравек передавал сведения, полученные от Тюммеля, кому бы ни было без контроля со стороны Англии. Еще раньше, 15 июля 1940 г., в Прагу было отправлено распоряжение: «В интересах дела и из тактических соображений не передавайте сообщения, полученные от Франтишека, никому, кроме нас…»

19 августа 1940 г. Бенеш в радиограмме настаивает на том же. Следует отметить, что штабс-капитан Вацлав Моравек не подчинился этому требованию…

Но рано или поздно нацисты должны были понять, что из аппарата их разведки происходит утечка информации. Это не могло не вызвать у них подозрений. Было арестовано и допрошено несколько высших офицеров. Однако эти меры не дали результатов.

Когда нацисты начали подозревать Тюммеля?

В сообщении, направленном Гейдрихом Борману в мае 1942 года, говорится: «Парашютист (Павелка) через несколько дней был арестован…

После расшифровки обнаруженных радиограмм установлено, что существует крупный британско-чешский агент, действующий под именем Рене… 27 февраля 1942 г. было установлено, что им является руководитель пражской резидентуры абвера Пауль Тюммель».

Это письмо Гейдриха.

Парашютист Павелка был схвачен 25 октября 1941 г., и, значит, у нового протектора с того времени были доказательства того, что в протекторате действует шпион Рене.

Письмо Гейдриха Борману имеет гораздо большую ценность, чем это кажется на первый взгляд. Можно, пожалуй, сказать, что имеет едва ли не решающее значение для ответа на вопрос, не стоял ли за покушением адмирал Канарис, шеф германской военной разведки – абвера. А ведь именно таким образом вся эта проблема преподносилась западными публицистами. Они исходили из факта, что Гейдрих и Канарис ненавидели друг друга. Поскольку Канарис был связан с английской разведслужбой, то якобы он и «заказал» у нее покушение на Гейдриха, чтобы избавиться от опасного соперника. Выглядит эта версия заманчиво, однако процитированный выше отрывок из письма Гейдриха указывает тем не менее на нечто совсем иное. Из содержания письма совершенно однозначно следует, что только после того, как гестапо 25 октября 1941 г. арестовало Павелку, выяснилось, что существует британско-чешский агент, работающий под именем Рене… Поскольку Рене, он же А-54, он же Тюммель, был прямым подчиненным адмирала Канариса, то, только начиная с этого дня, Канарису угрожало расследование, которое вел Гейдрих и которое закончилось арестом Тюммеля 27 февраля 1942 г… Если бы комиссия, которая в Лондоне поставила перед двумя парашютистами задачу устранить Гейдриха, заседала в начале марта 1942 года, то тогда можно было бы предположить, что Канарис использовал все свои связи, чтобы избавиться от соперника. Однако мы знаем, что комиссия заседала уже 3 октября 1941 г., то есть в то время, когда позиции Канариса еще не были ослаблены установлением существования агента Рене. Поэтому все спекуляции западных публицистов (и некоторых чехословацких журналистов), строившиеся на том, что за покушением стоял Канарис, не подтверждаются фактами. Эти факты, напротив, показывают, что косвенная опасность угрожала Канарису лишь с 25 октября 1941 г., непосредственная – только с 27 февраля 1942 г. Однако приказ осуществить покушение был дан уже 3 октября 1941 г.

Сведения, доставляемые Тюммелем, представляли огромную ценность для чешского Сопротивления: так он сообщал, кто сотрудничал с гестапо, кто попал под подозрение, каким подпольным явкам грозит опасность… В день, когда нацисты (судя по письму Гейдриха) раскрыли Пауля Тюммеля, чехословацкой разведке в Лондоне был нанесен тяжелый удар. А вскоре произошло роковое событие: в ночь с 3 на 4 октября 1941 г. гестапо с помощью подвижных пеленгаторов установило, где работает подпольная радиостанция, и нацистам удалось захватить радистов Индржиха Клечека и Антонина Немечка. Это произошло в Инонице, на квартире служащего управления финансов Карела Прокопа.

Связь с Лондоном опять была прервана…

Моравек продолжал получать от Пауля Тюммеля сведения, но уже не имел возможности передавать их. И вот в протекторат прибыла группа «Сильвер А» во главе с Бартошем. У группы была рация «Либуша». Ради заброски этой группы и был совершен полет в ночь с 28 на 29 декабря 1941 г. Бартошу предстояло установить связь с Моравеком, а через него и с Тюммелем. И уже 19 января 1942 г. Бартош получает радиограмму из Лондона с адресами, где он может встретиться с Моравеком-Отой.

К сожалению, встреча не состоялась. В начале февраля Бартош сообщает в Лондон: «Обменялись паролями, но они клянутся, что им ничего не известно…»

О задании Бартоша говорится в радиограмме от 30 января:

«…Помимо вашей главной задачи, то есть установления прямой связи с военной организацией, помните, что сбор информации – составная часть вашего задания и в современной обстановке это также очень важно…»

О том, как была наконец установлена связь между Бартошем, находившимся в то время в Пардубице, и Моравеком, уже рассказал свидетель из Пардубице, жена которого Ганка ездила в Прагу к пани Бочковой.

16 февраля 1942 г. Бартош сообщает в Лондон: «…Группы, которые будут направлены сюда, снабжайте как следует деньгами и одеждой. Очень удобен небольшой пистолет, может оказаться полезным портфель, который здесь купить трудно. Яд необходимо помещать в более удобную (меньших размеров) ампулу. Группы выбрасывайте по возможности не в районе их будущего действия. Это затруднит немецким органам безопасности их обнаружение… Наибольшие сложности здесь возникают с получением работы. Без трудовой книжки никого на работу не принимают. Направляет на работу биржа труда. Особенно опасна трудовая повинность в весенние месяцы. Обеспечивая работой и трудовыми книжками большое число лиц (из нелегальных сотрудников. – Ред.), мы подвергаем опасности провала всю систему. Поэтому считаю целесообразным использование возможно большего числа лиц из местного населения и сокращение до минимума появления новых людей. ИЦЕ» (курсив мой. – М. И.).

Лондонское руководство не прислушалось к мнению Бартоша. Подпись ИЦЕ – сокращение слова «ПардубИЦЕ».

Небезинтересна радиограмма от 24 февраля 1942 г. о настроениях в протекторате (на эти настроения влияли и неудачи американцев и англичан на Тихом океане, и успех контрнаступления Краской Армии под Москвой):

«Последние события вызвали во всем народе новую волну недоверия как к Англии и Америке, так и к вам. Россия и ее армия – единственная надежда для всех. Если люди еще и верят в близкий конец войны в Европе, то лишь потому, что судьба ее решится в России, поскольку события на Западе воспринимаются с определенной долей злорадства…

Россия, разумеется, вызывает самые большие симпатии у рабочих, но ей также симпатизируют и другие классы…»

Другая депеша от 15 и 16 апреля 1942 г.:

«…Неподготовленность Англии к войне, а к ней Гитлер шел открыто, доказывает и ее (Англии) неспособность вести за собой Европу и после того, как война закончится. И наоборот, акции России значительно выросли, и вообще все верят, что Советы победят Германию. Это подталкивает аграрников, особенно богатых, опасающихся за свое имущество, на сотрудничество с немцами. На этом направлении разверните пропагандистскую кампанию. Если у России сейчас начнутся неудачи, то люди будут прежде всего думать о военной мощи Англии, которая не оказала достаточную помощь».

В начале марта 1942 года Бартош сообщил в Лондон, что нащупал нити, ведущие к Оте, то есть к Моравеку, и, чтобы завоевать доверие знавших Моравека людей, он просил передать по Лондонскому радио условный текст: «Мир хорошо знает, что такое немецкие концентрационные лагеря, и особенно – что такое Маутхаузен н Освенцим, где томятся и погибают многие чехи. Ответственность за эти чудовищные преступления несут Гитлер и его сообщники».

5 марта 1942 г. текст был передан в эфир, и 14 марта Бартош ответил: «После субботней передачи и при помощи Б. установлен личный контакт с Отой…»

Итак, сведения Тюммеля опять через Моравека могли поступать в Великобританию, и руководство Бартоша в Англии ответило:

«Установив связь с Отой, вы выполнили одну из главных своих задач, то есть осуществили контакты и начали сотрудничество с внутренними организациями. Наши действия были осторожными, искусными и планомерными. Благодарю вас и выражаю вам свою признательность…»

Казалось, все было в порядке. Тюммель продолжал действовать. Однако же… Нам известно, что Моравек получил от Бартоша (Мотычки) фотографии парашютистов и надо было изготовить фальшивые удостоверения личности. Это могли сделать только его сотрудники, и Моравек назначил на 21 марта 1942 г. встречу, на которой собирался передать фотографии. И тут произошла трагедия.

Гестапо раскрыло Тюммеля в конце февраля, а Моравек, судя по всему, не знал этого и не подозревал об опасности.

Первый арест Тюммеля произошел 13 октября 1941 г., ему была устроена очная ставка с Волком – арестованным чехословацким офицером Хуравым. Тот отрицал тождество Тюммеля и Рене, и в конце ноября 1941 года Тюммель за недостатком улик был освобожден. Гестаповец Абендшен, однако, продолжал его подозревать. Тюммель признался, что знаком с Моравеком, но объяснил, что получает от Моравека важные сведения для рейха и поэтому того необходимо оставить на свободе. Абендшен не поверил Тюммелю, и тот сообщил гестапо адрес Моравека, успев все же предупредить его. Облава на Моравека опять успеха не имела.

Вторично Тюммель был арестован в феврале 1942 года. По данным Абендшена, Тюммель утаивал какие-то важные сведения и от гестапо, и от своего начальства в абвере. Абендшен утверждал, что Тюммель работает на Лондон.

Тюммель оправдывал свои действия тем, что якобы рассчитывал получить для нацистской службы необходимую информацию и скрывал свои связи с Моравеком с целью выявить всю его подпольную сеть.

Доводы Тюммеля, казалось, убедили гестаповцев, которые предложили ему договориться о встрече с Моравеком в одном из пассажей на Вацлавской площади, где они смогли бы задержать Моравека, не подвергая опасности разоблачения его агентуру.

Тюммель согласился, однако Моравек не явился в пассаж.

Обстановка накалялась. Тюммель получил приказ устроить новую встречу с Моравеком. Однако, чтобы у Тюммеля не было возможности предупредить Моравека, в квартире Тюммеля остался ночевать гестаповец Шарф. Он спал у самых дверей, но Франта-Тюммель вылез через окно и дал знать Моравеку об угрожающей ему опасности.

Теперь уже и те гестаповцы, которые было сначала поверили Тюммелю, пришли к выводу, что он работает на чехословацкую разведку. Тюммелю приказали завлечь Моравека к себе на квартиру, чтобы там арестовать. Тюммель возразил, что Моравек пойдет к нему только в том случае, если Тюммель сам встретит его на остановке трамвая. Вернувшись без Моравека, Тюммвль заявил удивленным гестаповцам, что Моравеку сегодня некогда и он придет завтра…

Терпению Абендшена пришел конец, и 20 марта Тюммель снова был арестован. На следующий день произошла трагедия.

Гейдрих доложил Борману: после допросов нескольких человек, связанных с Моравеком, выяснилось, что 21 марта 1941 г. в 19 часов в одном из пражских парков – над трамвайным депо в Стршешовицах – состоится встреча Моравека со связным. Гейдрих приказал заблаговременно оцепить весь парк и ждать. Придет ли связной?

В 19 час. 10 мин. связной пришел и после отчаянного сопротивления был арестован. Он не успел даже воспользоваться оружием. У него вырвали признание, что он должен был с кем-то договориться о встрече на 22 часа, поскольку в 19 часов Моравек прийти не смог.

Далее Гейдрих сообщает: «Около 19.15, когда мои люди уводили арестованного, на одной из боковых дорожек неожиданно появился Моравек и, увидев, что связной арестован, открыл стрельбу, что сразу же вызвало ответный огонь с нашей стороны…»

Леон-Моравек хотел помочь товарищу и сделал около пятидесяти выстрелов, однако, по словам Гейдриха, ни в кого не попал, сам же был ранен в голень и бедро. Всего он как будто получил десять ран. Поняв, что он окружен и выхода нет, Моравек застрелился.