Текст книги "Покушение на Гейдриха"

Автор книги: Мирослав Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

О ЧЕМ ЕЩЕ НЕ ГОВОРИЛОСЬ

Напрашивается вопрос: удастся ли когда-нибудь уточнить все неясности, связанные с покушением? Ведь показания свидетелей зачастую слишком субъективны, каждому из них известны лишь какие-то частности. К тому же свидетели не беспристрастны.

Мы в своем повествовании еще не касались некоторых деталей и не назвали ряд лиц: не упоминалась, например, фамилия Войтеховского из Страшниц, хотя Кубиш с Габчиком жили у него некоторое время. Не говорили мы ничего и о событиях в Сланом, откуда был родом парашютист Карел Свобода – тот самый, который первоначально вместе с Габчиком должен был осуществить покушение на К.Г. Франка или Гейдриха. (Вспомним первый монолог историка, где цитируется запись совещания в Лондоне 3.10.41.) Не говорили мы и о связи со Споржнловом, куда Вальчик просил передать письмо; не упоминали также фамилию пани Бауцовой (где жил Чурда), семей Сватошовых и Гошковых… У Вожены Кропачковой, а позднее у Терезы Каспровой укрывался Опалка, у Славомиры Чеховой – двое: Бублик и Грубый… (На квартире С. Чеховой по просьбе Зеленки их сфотографировали для новых удостоверений личности.)

Действительность оказалась значительно сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Поэтому нельзя просто сказать: Кубиш и Габчик жили у Кодловых, потом в районе Подоли и на Жижкове, после этого у Фафеков, куда их привела Йогановская из Противотуберкулезной лиги (а Йогановская о молодых людях знала от пани Шрамковой из Чехословацкого Красного Креста) и, наконец, у подпольщика из Дейвице преподавателя И. Огоуна. Людей, предоставлявших жилье и укрывавших парашютистов, вероятно, было значительно больше. Однако эти факты, как и многие другие, мы никогда ни узнаем, и проверить уже не сможем.

Возьмем хотя бы воспоминания такого важного свидетеля, как преподаватель химии Индра. Точны ли они? В чем-то, безусловно, они верны, но многое в них ошибочно.

Так, в своем третьем монологе он сообщает, что встретился с Бартошем «на квартире Прохазки примерно в середине февраля 1942 года». Но это невозможно, поскольку Бартош лишь 5 марта сообщил в Лондон, что связался с Габчиком и Кубишем. Только после этого, связавшись с ними через пльзеньского адресата, Бартош мог встретиться с одним из тех, которые заботились об обоих парашютистах.

Любопытно и другое: в архиве сохранилась радиограмма, переданная «Либушей» в Англию 21 апреля 1942 г., где говорится о том, что выясняются обстоятельства несчастья, случившегося с Отой (Ота – то есть Моравек), заодно сообщается о контакте с группой «Индра».

Через два дня Бартош передает продолжение сообщения о группе «Индра»: «…У нее во всех министерствах и учреждениях имеются ячейки. С группой сотрудничают все ступени организации… без ведома, естественно, бывших ее руководителей. По соображениям конспирации глубже она не проникает, однако имеет списки всех своих членов как на территории оккупированной Чехии, так частично и в Словакии. По сведениям, полученным от Индры, у группы были большие возможности получать разведывательные данные. Группа просит, чтобы ее сообщения отмечались сокращением СРР (сокольская революционная разведка). Члены группы держатся весьма уверенно, сознавая, что являются самым сильным звеном в Сопротивлении, которого почти не коснулись осенние репрессии».

В тот же день Лондон ответил, что одобряет сотрудничество с группой.

Есть расхождения в отдельных датах: например, в одном месте говорится, что организация «Индра» вошла в контакт с Кубишем в январе 1942 года, в другом – в апреле, и т. п.

Связь с «Индрой» для Лондона была, безусловно, весьма полезной и крайне важной. Об этом свидетельствует и радиограмма от 18 мая 1942 г. от Свободы, в которой Свобода (как известно, это был президент Бенеш) приветствует сотрудничество парашютистов с «Индрой». Об одной из сторон этого сотрудничества рассказывает житель Подоли в Праге Карел Риес:

«Председатель «Сокола» на Подоли получил задание, кажется, от Пехачека устроить на ночлег двух парней. Он обратился ко мне…

– Когда они пришли?

– Кажется, 10 февраля 1942 г. Я думал, что они тоже из «Сокола», и сразу же начал говорить им «ты». Но они стеснялись обращаться ко мне на «ты», а тот, что повыше ростом, – теперь я знаю, что это был Кубиш, – в первый вечер заявил:

– Вы, пожалуй, не за тех нас принимаете…

– А вы сказали им, что являетесь членом группы «Индра»?

– Нет, конечно. Какая это была бы в таком случае конспирация? К тому же название «Индра» я сам узнал случайно и значительно позднее.

– Выходит, Кубиш и Габчик даже понятия не имели кто о них заботится…

– Наверное, тогда еще не знали…»

Теперь для нас кое-что проясняется: оба парашютиста сменили много квартир, им помогали работники Чехословацкого Красного Креста, «Сокола», Противотуберкулезной лиги и других организаций. Никто не знал о парашютистах никаких подробностей, но и они сами зачастую не знали, по какому принципу выбрана для них та или иная квартира или отобран хозяин, предоставляющий им кров.

Далее. Интересно было бы выяснить судьбу радиограммы преподавателя химии Индры, где он добивался отмены покушения.

Дошла ли вообще эта радиограмма до лондонского адресата? Этот вопрос мы задали Франтишеку Фричу, который был ответственным за расшифровку радиограмм из протектората. О Фриче, во время войны капитане, в своих мемуарах упоминал шеф чехословацкой разведки в Лондоне Франтишек Моравец.

На наш вопрос, помнит ли он эти радиограммы, Франтишек Фрич ответил, что ничего подобного не помнит… (Он и не предполагал, что его бывший шеф Моравец раскроет в своих мемуарах, например, такие факты, что при планировании покушения участвовал доктор Бенеш. По словам Моравца ясно, что покушение было проведено по прямому указанию президента. Возможно, правда, что Моравец, писавший свои мемуары уже после смерти Бенеша, умышленно пытался снять с себя ответственность за покушение – а значит, и за Лидице – и переложить ее на президента. Но, с другой стороны, мы не имеем права забывать, что Бенеш в своем послании от 15 марта 1942 г. – оно еще будет цитироваться – прямо говорит о неизбежности какой-то акции насилия.)

Тем не менее, хотя Фрич и не вспомнил о радиограмме преподавателя, где тот просит отменить покушение, у нас есть ее «официально» подтвержденный текст. Его приводит К.Г. Франк а рапорте, посланном 12 июня 1942 г. в Берлин. Он сообщает, что на этот текст он наткнулся в Пардубице а материалах Бартоша и что эта радиограмма была послана в Лондон 4 мая.

К этому времени К.Г. Франк уже знал фамилии парашютистов и самоуверенно заявлял, что Ота – это подпольная кличка Кубиша, а Зденек – Габчика. Но кое-что Франк путает: например, он считал название группы «Сильвер» подпольной кличкой штабс-капитана Шустра – начальника чехословацких парашютистов в Лондоне.

Инициалы «Э. М.» Франк принял за инициалы Эмануэля Моравца – министра правительства протектората. Между тем далее Франк приводит весь текст радиограммы, в которой Индра просит отмены покушения… Франк подчеркивает, что ответа на нее не было. А ведь преподаватель химии вспоминает, что ответ был получен, но радиограмма якобы была зашифрована кодом, который знали только Кубиш и Габчик. Ганка, жена свидетеля из Пардубице, по этому поводу говорит: «Я помню эту радиограмму, Фреда не мог ее расшифровать. Я отвезла ее в Прагу и передала Вальчику. Фреда потом уже решил, что это был приказ провести покушение…».

Поскольку эта шифровка не осталась в Пардубице, в архиве Бартоша, значит, и после его смерти она не попала в руки К.Г. Франка. Ее нигде не обнаружили после войны. Может быть, Кубиш и Габчик уничтожили ее? Об этом нам остается лишь гадать. Но вот что действительно достоверно: 15 апреля 1942 г. Бартош отправил в Лондон информацию для президента Бенеша:

«Пражские биржевые круги получили из своего международного источника сообщение о том, что некоторые представители британского правительства по собственному почину обсуждали недавно с немцами в Лиссабоне вопрос о сепаратном мире. Происшедшие затем перемены в составе британского правительства были вызваны якобы разоблачением именно этого факта».

Связано ли это с покушением? Наверняка. На основании процитированной выше радиограммы Бенеш обратился к участникам внутреннего Сопротивления в Чехии с посланием, в котором, давая оценку обстановке, предупреждал:

«Предполагаю, что в предстоящем наступлении немцы напрягут последние силы и добьются каких-то успехов, будьте к этому готовы, но не давайте себя ни поколебать, ни деморализовать. Если им удастся продвинуться, допустим, до Кавказа, это серьезно осложнит положение и прежде всего будет означать затягивание войны. В таком случае со стороны Германии можно было бы ожидать предложения компромиссного мира. Возникла бы кризисная ситуация, которая могла бы способствовать осложнению отношений между союзниками. Полагаю, что в такой ситуации у каждой стороны появилось бы желание воевать до победного конца. Если столь опасная ситуация возникнет, то сегодняшняя обстановка в протекторате и в Словакии, то есть имеющее место сотрудничество с немцами, Гаха в качестве президента, правительство протектората, Э. Моравец, а также Тисо и Тука – в Словакии – все это может поставить нас в весьма затруднительное, если не критическое, положение. Мы не можем закрывать на это глаза.

В такой ситуации может оказаться желательной или даже необходимой какая-то насильственная акция, бунты, диверсии, саботаж, манифестации. С международной точки зрения такие действия явились бы для судьбы нации спасительными, даже если бы и стоили больших жертв. Я повторяю: в настоящей обстановке наличие этих двух так называемых правительств[31]31
  То есть чешского коллаборационистского правительства во главе с Гахой и квислинговского правительства марионеточного Словацкого государства во главе с Тисо.


[Закрыть] наносит огромный ущерб и народу, и государству. Я констатирую это без каких бы то ни было оговорок, принимая во внимание и Мюнхен, и то, почему он стал возможен. Даже если соглашательство является более или менее вынужденным, для него существуют определенные моральные пределы. Попытки оправдать его тем, что все это делалось во имя народа, будут оценены после войны историей, и, вероятно, эти доводы могут быть приняты только в определенной степени, а может быть, и вообще не будут приняты во внимание. Вплоть до появления (в Чехии. – Ред.) Гейдриха мы не трогали Гаху, иногда даже вступались за него. Но с этого момента наступил перелом. То, что случилось после ухода Элиаша, оправдать нельзя».

Этот примечательный по своей откровенности пассаж из выступления Бенеша (чего стоит хотя бы фраза о «более или менее вынужденном соглашательстве»!) нас интересует прежде всего потому, что в нем говорится об обстановке, в которой определенная «насильственная акция» могла бы «с международной точки зрения» стать спасением для нации.

Не требуется особой сообразительности, чтобы понять (учитывая, что текст Бенеша датирован 15 мая), что в этих словах по сути содержится отрицательный ответ президента на радиограмму с просьбой отмены покушения.

Бенеш не внял этой просьбе. Мало того, после осуществления покушения он от своего имени поздравил парашютистов. Послание датировано 3 июля 1942 г.:

«Отрадно, что связь с вами не прервалась, и я вас искренне благодарю. Я вижу, что вы и все ваши друзья полны решимости. Я вижу в этом доказательство того, что народ стоит непоколебимо на своих позициях. Я уверен, что нас ждет успех. События на родине нашли здесь широкий отклик, заслуги чешского народа и его сопротивление – глубокое признание. Ваш С».

К сожалению, в таких документах, как шифровки «Либуши», нет точных данных о проведении самого покушения. Бартош передавал 29 мая:

«На некоторое время вынужден сократить число сеансов связи до двух раз в неделю. Подробности о покушении не получил, поскольку на дорогах сразу же было прекращено пассажирское сообщение. ИЦЕ».

Информацию в Пардубице привезла поздно вечером 28 мая Гана Крупкова, и, видимо, ее сообщение не успели зашифровать… И в следующей депеше в Лондон – от 4 июня 1942 г. – не приводится никаких новых данных.

Бартош сообщает, что потерял связь и с Индрой, и с ЦРВС; во время передачи перегорела лампа, и «Либуша» снова отозвалась лишь 18 июня, уже после похорон Гейдриха и Лидицкой трагедии.

Многое остается неясным в событиях, предшествовавших покушению и связанных с его осуществлением. Попробуем же воссоздать весь день 27 мая 1942 г. Тогда было совершено покушение. Что мы знаем о нем?

Известно точное время и место покушения. Известно, кто его совершил.

Мы знаем, что на повороте стояли Габчик (его автомат дал осечку) и Кубиш (он бросил бомбу). А кто им помогал?

Вот тут мнения расходятся. Совсем рядом проехал трамвай, окна которого были выбиты взрывной волной. Каждый из пассажиров запомнил событие по-своему. В суматохе они даже толком не разобрались, что именно произошло: один из них видел нападавшего слева, другой, наоборот, – справа. И потому трудно опираться на эти в общем непредвзятые свидетельства, за исключением, пожалуй, тех случаев, когда показания двух лиц, данные независимо одно от другого, совпадают. Как, например, сведения о ранении Вальчика.

Но и с его ранением тоже не все ясно. По словам пани Вольфовой, женщины, жившей на Жижкове в одном доме с учителем Зеленкой, Кубиш подтвердил, что знак о приближении машины им подал Вальчик. Он стоял наверху, над перекрестком, и держал в руке зеркальце. Но если вы побываете на месте действия, то поймете: Вальчик должен был стоять довольно далеко. Тем не менее он тоже был ранен.

Сулькова, хозяйка дома, где ночевал Вальчик в день покушения, вспоминала, что простыня и подушка, на которых он спал, были в крови. И привратник из Жижкова, нумизмат Франтишек Шпинка, к которому Вальчик переехал на следующий день, говорил, что на брюках парашютиста виднелись пятна крови.

О ранении Вальчика сообщала и жена Вацлава Крупки, свидетеля из Пардубице: «На следующий день, 28 мая, я уезжала из Праги уже с сообщениями для «Либуши» о покушении, которые Вальчик передал мне на квартире Моравцовых. Он сидел на кушетке в кухне но не вставал, должно быть, не хотел, чтобы я заметила, что он ранен. Сказал только, что подвернул ногу. По дороге на вокзал я увидела расклеенные плакаты с его фотографией, о чем ни он, ни Моравцовы еще не знали. Я позвонила им с вокзала и как бы между прочим сказала, чтобы вышли на улицу посмотреть, что там делается».

Поскольку объявление с фотографией Вальчика появилось на улицах Праги 28 мая, то мы знаем точную дату отъезда из Праги связной – жены свидетеля из Пардубице В. Крупки. Таким образом, ее сообщение о ранении Вальчика – уже третье, однако до сих пор в опубликованных материалах нигде не говорится о том, по Вальчик попал под обстрел. Как это могло произойти? Предположим, он находился выше поворота. Он подал знак зеркальцем и поспешил к месту действия, оказавшись там вскоре после взрыва бомбы. В этот момент Кубиш и Габчик уже начали уходить. Кубиш, лицо которого было поранено осколками, бросился к стоявшему неподалеку велосипеду, вскочил на него и помчался вниз в Либень. Габчик, по-видимому, не смог добежать до велосипеда из-за толпы – здесь сгрудились пассажиры, выскочившие из трамвая. И тогда он устремился вверх, за поворот, откуда приехал Гейдрих, а потом свернул в первую улицу налево… В таком случае Габчик, которого преследовал шофер Клейн, должен был бы бежать навстречу Вальчику. Габчик иногда оборачивался и стрелял в гнавшегося за ним Клейна. Тут Вальчик мог подоспеть на помощь Габчику. В перестрелке Клейн был ранен…

Но это – лишь гипотеза, и сегодня ее трудно подтвердить доказательствами.

Любопытно, что сообщение нацистских властей о покушении говорит лишь об одном террористе, которого преследовал Клейн. Возможно, шофер в волнении не заметил второго стрелявшего в него человека, который сбежал потом вниз к повороту, то есть Вальчика.

Между тем нацисты считали, что покушавшихся было по крайней мере трое. Во время следствия был разработан план покушения, где были обозначены три заштрихованные фигуры: человек с бомбой, человек с автоматом и человек с зеркальцем.

План этот в гестапо изготовили во время следствия. Это подтверждается и тем, что гестапо тогда еще не называло имен парашютистов, оно их еще не знало… Парашютистов выдал гестаповцам предатель Чурда, но это произошло несколько позднее. А вот что касается сигнала с зеркальцем – это не результат послевоенных изысканий; о нем знало и гестапо.

Но кто стоял на повороте выше того места, где находился Вальчик? Был ли это брат Эмы Кодловой Ярослав Смрж или Атя Моравец? Преподаватель химии вспоминает, что там был и Опалка…

Жена свидетеля из Пардубице утверждает: «Насколько я помню, помощь Вальчика в покушении отвергли из-за его очень приметных крашеных волос. Определенно, там был Атя Моравец, но лишь для подстраховки. Кубиш с Габчиком намерены были провести эту операцию вдвоем…»

С другой стороны, сестра Эмы Кодловой сообщает, что в тот день утром к Эме заходили Габчик, Вальчик и Кубиш. Они якобы пришли за велосипедами, спрятанными где-то здесь. Но мы знаем, что женский велосипед пани Моравцовой стоял в гараже Янечка на Жижкове. Откуда же они в то утро выезжали? Где встречались? Да и кто, собственно, встречался?

Жена привратника в доме, где жила семья Кодловых, вспоминает, что утром она видела из окна мужчину, который, сев на велосипед, сразу уехал. Ярослав Смрж как будто бы собирался ехать с Вальчиком в Кобылисы кружным путем – через Летняны, вокруг стрельбища, тогда как Габчик с Кубишем направлялись прямиком к повороту. С утра было прохладно, и Эма Кодлова будто бы приготовила для них пальто, которое достала у знакомых. Вашек Кодл дружил с Иркой Гофманом, его отец дал Габчику плащ, они были одного роста. Плащ остался на месте действия.

И все-таки кто же еще в ту роковую минуту находился на повороте? К уже названным именам: Вальчик, Ярослав Смрж, Атя Моравец или Опалка – добавляется еще одно: Франтишек Пехачек. Кто это?

Давайте вспомним первый монолог преподавателя химии, где Индра рассказывает о первой встрече с Кубишем в квартире Пехачека в районе Смихова. Дело, вероятно, не ограничилось одной встречей, оба парашютиста и впоследствии поддерживали контакты с Франтишеком Пехачеком, который некогда был участником международных соревнований спортивного общества «Сокол».

20 июня Пехачека вместе с братьями Алоисом и Яном и племянником Ярославом арестовали. Ян, вернувшись из тюрьмы, написал воспоминания. В тюрьме он сидел в одной камере с Моравцем из Жижкова. У того какое-то время жили Кубиш, Габчик и Вальчик. Моравец знал Франтишека Пехачека! Он же рассказал Яну, что случилось:

«…У каждого из нас были свои четко определенные обязанности. В руках моей жены были сосредоточены все нити. Когда в два часа ночи к нам стали ломиться гестаповцы, она приняла яд и, сидя в кресле, умерла у меня на глазах как раз в тот момент, когда гитлеровцы, выломав дверь, ворвались в спальню. Они кричали на нее, чтобы она все рассказала, а когда я ответил, что она умирает, они схватили ее и бросили к дверям. Меня взяли в одной ночной сорочке и сразу же привезли сюда, а сына отправили в Панкрац. Франтик (Пехачек. – М.И.) отвечал за нападение, которое он готовил, и прикрывал участников операции… Мы получили приказ, долг свой исполнили, Гейдриха предстояло отравить, но не получилось: яд он не принял. Поэтому надо было его застрелить…»

Ценное свидетельство. Примечательно упоминание о том, что первоначально Гейдриха хотели отравить. Моравец был, видимо, хорошо осведомлен об организации покушения. Уж если он говорит о, Франтишеке Мехачеке как о человеке, который «отвечал за нападение», то это сообщение нельзя сбрасывать со счетов. Выходит, и Пехачек был на повороте? Но вот мы уже упоминали жену Вацлава Крупки из Пардубице, которая была связной. Она утверждает, что будто бы в день покушения видела Вальчика у Моравцовых. Они якобы, разговаривали, и вдруг в квартиру ворвался Атя Моравец и взволнованно объявил, что произошло покушение…

Кто же ошибается? Как все происходило на самом деле? Действительно ли Вальчик был в это время у Моравцовых?

Нам думается, воспоминание Ганки Крупковой неточно. Скорее всего, она встретилась с Вальчиком на другой день, и Вальчик участвовал в покушении и там же – где же еще? – был ранен в бедро. Иначе было бы непонятно и утверждение Сулека из Ганспаулки, что Вальчик появился у них часа в четыре дня страшно усталый и попросил разрешения принять ванну… Это логично: с места покушения он долго добирался пешком и сделал большой крюк, прежде чем попасть в Дейвице, где в то время жил.

Итак, сведем воедино все факты. Вниз по шоссе уехал на велосипеде Кубиш, на середине улицы стоял с пистолетом в руке раненый Гейдрих, и по боковой улице бежал Габчик. Подоспевший Вальчик, вероятно, прикрыл Габчика огнем и остался на противоположной стороне улицы. Шофер Клейн, тяжело дыша, пытался догнать Габчика. У Вальчика оставался только один путь – между виллами на окраине… Пехачек и другие, если они там были, могли незаметно затеряться в толпе.

Показания второго шофера, отвозившего Гейдриха в больницу, имеют продолжение. Оставив протектора в больнице, шофер с фургоном вернулся назад на перекресток. Вернулся, чтобы просто посмотреть. Здесь его остановил местный житель, садовод, приятель шофера. Рядом с его забором перед покушением поставили велосипед. Садовод попросил об услуге.

– У меня тут люди, которых надо отправить отсюда, они связаны с покушением, – объяснил садовод.

Шофер согласился, хотя еще не всю мастику развез по адресам. Из сада вышли несколько мужчин, садовод дал им в руки венки, – как будто бы они едут на похороны, – и они поехали. Внизу их остановил патруль, но они заявили, что спешат на Ольшанское кладбище… Они в самом деле направились туда. Шофер подвез их к воротам, мужчины поблагодарили и ушли, оставив венки в машине. Вот и все. Выглядит это, пожалуй, слишком романтично. Если это были Атя, Опалка, брат Кодловой или Пехачек, разве они не могли просто уйти?

Однако ведь и жена свидетеля из Пардубице вспоминает, будто слышала «что-то похожее еще тогда». Подробностей она не помнит, но «венки и Ольшанское кладбище» действительно упоминались.

В то же время женщина, задетая осколком бомбы Кубиша, непосредственная свидетельница покушения, утверждала, что видела на углу трех мужчин, а не двух. Третий якобы перебежал улицу перед самой машиной с Гейдрихом, вероятно, для того, чтобы заставить шофера притормозить. Кто это был? Опалка? Кубиш? Принято считать, что Габчик с Кубишем стояли на внутренней стороне поворота. А если наоборот?

Подпольщик из Дейвице Огоун, у которого оба парашютиста жили в то время, позднее сообщил, что Кубиш после покушения ему рассказывал: «Я был в резерве на другой стороне шоссе, шагах в десяти от Зденека…»

Под «Зденеком» он имел в виду Габчика.

Как развертывались события на самом деле?

По словам женщины из Жижкова, Кубиш сетовал на то, что Вальчик подал им знак очень поздно. А не могло ли получиться так, что все трое – Габчик, Кубиш и кто-то третий, занятые разговором, заметили условный знак с запозданием, поэтому Кубиш вовремя не успел добежать до своего места на другой стороне улицы, где ему следовало находиться в соответствии с разработанным планом?

Но даже если бы Вальчик и опоздал подать сигнал, все равно должно было пройти какое-то время, прежде чем машина доехала до поворота. Из рассказа раненой женщины мы знаем, что кто-то третий перебежал дорогу прямо перед машиной, как будто хотел заставить водителя сбавить скорость.

Если это был Опалка, почему он не вступил в перестрелку? Почему не завершил начатое Кубишем? Ведь Гейдрих остался один, когда шофер бросился в погоню за Габчиком, и немцев рядом не было, только чехи… И ведь мы даже не знаем, кто стрелял. Вот тут и возникнет вопрос: как был ранен Вальчик? То, что мы читали в главе «Поворот», – это гипотеза, фантазия автора. Точно реконструировать покушение очень трудно. Ни Габчик, ни Кубиш не оставили никаких записей, а воспоминания свидетелей неточны.

Если мы захотим восстановить действия Кубиша и Габчика после покушения, мы снова натолкнемся на противоречия.

Взять хотя бы Кубиша. Он поехал вниз, в Либень, поставил велосипед у магазина «Батя» и пешком отправился на квартиру семьи Новаковых, где хозяйка оказала ему медицинскую помощь. Здесь Кубиш будто бы переоделся в форму железнодорожника, что было вполне вероятно, поскольку Новак работал на железной дороге. Однако подпольщик из Дейвице дает такие сведения: по словам Кубиша, он умылся у Новаковых и пошел на квартиру знакомого железнодорожника, где отдохнул, переоделся в форму путейца, взял синюю фуражку и отправился на другую явку к знакомой женщине-врачу.

А что было дальше? Заходил ли он к Фафекам? (Сестра жены Фафека вспоминает, что в первую ночь после покушения Габчик и Кубиш должны были ночевать у Фафеков.) Был ли он у доктора Лычки, который оказал ему медицинскую помощь? «Знакомой» была доктор Милада Франтова, глазной врач. Ее потом казнили.

В дом на Жижкове, где жил учитель Зеленка, Кубиш пришел якобы только на следующий день. Не путает ли что-нибудь женщина из дома на Жижкове? Не произошло ли это тотчас после покушения? Как иначе объяснить ее же слова о том, что муж вытаскивал у Кубиша пинцетом осколки, наложил ему повязку, дал чистую нижнюю рубашку? Если речь идет о следующем после покушения дне, где же был Кубиш 27 мая?

Участник Сопротивления из Дейвице профессор Огоун обмолвился, что 27 мая Кубиш был у них. А вот его жена утверждала, что после покушения они Габчика вообще не видели, а Кубиш пришел к ним только 28 мая, то есть на следующий день. Он был изможден и подавлен. Огоунова с трудом узнала его. Кубиш умылся, она пинцетом вытащила у него из раны оставшиеся осколки, выстирала рубашку, и Кубиш лег и заснул. Перед уходом он попросил «мамочку» – так они называли жену Огоуна – позвать соседа Кршиклана. Сосед пришел, он и Кубиш закрылись в комнате и о чем-то говорили. Может быть, о том, как все произошло. Кршиклан умер, но, правда, сохранились его записи, где мы читаем следующее:

«26 мая 1942 г. ребята съездили в Бржежаны, где часто бывали и раньше, но о цели этих поездок никому не говорили…»

Пишет Кршиклан и о том, что парашютисты якобы приезжали в Бржежаны еще и в день покушения:

«В день покушения после утреннего осмотра Бржежан Кубиш и Габчик стояли наготове в назначенном месте уже с девяти часов… Оттуда Габчик несколько раз звонил по телефону Фафекам… На мой прямой вопрос Кубиш ответил, что покушение они осуществили с Габчиком только вдвоем, без помощников. Вообще с помощниками они никогда и не работали».

Эту фразу в своих записях Кршиклан даже подчеркнул. Она весьма важна. (Кстати, заметим: сестра Фафековой тоже утверждает, что на повороте находились только Кубиш и Габчик. Рассказала ей об этом Либена, невеста Габчика.) Далее Кршиклан подробно описывает происшедшее:

«После покушения Зденек (Габчик) пошел к Фафекам, там сделал теплую ванну для ног: он ведь поранил ногу, когда прыгал через забор. Чтобы немного изменить свою внешность, он выкрасил волосы в более светлый цвет. А потом вместе с Либенкой, своей невестой, пошел в магазин и купил новую зеленую шляпу. На углу Карловой площади и Рессловой улицы к Габчику подошел офицер-эсэсовец и, приняв Зденека из-за его шляпы за немца, попросил огоньку. Зденек небрежно чиркнул зажигалкой и дал ему прикурить. В ту ночь Зденек ночевал у Фафеков. Ярослав (т. е. Кубиш) ночью был у каких-то знакомых в предместье… 28 мая 1942 г. Ярка в форме железнодорожника пришел к О., дейвицкому подпольщику. Всю вторую половину дня и следующую ночь хозяйка, которая уже двое суток не спала, вынимала у Ярки осколки из глаза, лица и груди. Когда он пришел ко мне, его нельзя было узнать: лицо отекло, глаз перевязан… Утром, в половине шестого, зашла пани Огоунова: мол, Ярка хочет со мной поговорить. Я дал ей лекарство – седормит. Ярку я застал в постели, с холодным компрессом на голове, отек почти прошел, но синяки еще остались. Глаз его уже видел. Надо было извлечь все до малейшего осколочка – бомба ведь была отравленной! Ярка был спокоен, как и раньше, сдержан и спокоен: глядя на него, никто не подумал бы, что вчерашнее было делом его рук… Он велел «мамочке» пойти отдохнуть… Мне Ярка рассказал: «Утром (27 мая 1942 г.) мы вдвоем со Зденеком отправились в Бржежаны, чтобы убедиться, что Гейдрих еще там и поедет на службу. Потом потихоньку отправились на велосипедах обратно в Прагу… На перекрестке сошли с велосипедов, поставили их в условленное место, а сами расположились у трамвайной остановки, где Зденек вслепую, прикрыв портфель плащом, собрал принесенный в разобранном виде автомат. Ждали мы долго, возможно, даже обратили на себя внимание…».

Далее Кршиклан повторяет известные факты и описывает, как проходило покушение. Еще одна любопытная деталь. Он пишет:

«В районе Либень у филиала магазина «Батя» он (Кубиш – М. И.) поставил свой велосипед и пошел к жене какого-то рабочего, прежде он там не бывал… Ярка провел там какое-то время. Ему надо было получить медицинскую помощь и умыться; затем ушел и ходил от одних знакомых к другим, так прошла вся ночь, и (на другой день) опять пришел к О., чтобы отдохнуть; попросил постирать рубашку, раны все еще кровоточили…»

Сопоставив свидетельские показания и другие известные нам факты, мы увидим, в чем они различаются.

Во-первых, Кршиклан приводит заявление Кубиша, будто покушение они совершили только вдвоем, что подтверждает и жена свидетеля из Пардубице. Однако это противоречит всему, что мы слышали. Что же, если Кубиш говорил правду, выходит, все остальные их «помощники» – вымысел людей, которые тоже жаждали деятельности или славы? (Но не забудем и схему нацистской следственной комиссии, где указан и третий – «мужчина с зеркальцем».) Быть может, Кубиш, говоря Кршиклану о том, что они действовали вдвоем, намеревался прикрыть остальных? Это кажется вполне вероятным.

Имеются расхождения и в деталях: Кубиш якобы говорил Огоуну, что после покушения пошел на квартиру к знакомому железнодорожнику… Кршиклан же записал, что Кубиш навестил жену рабочего, где прежде не бывал, и людей этих не знал.

Воспоминания Кршиклана содержат выписки из дневника Огоуна за 1942 год. Сами эти заметки еще во время войны Огоун передал управляющему футбольным стадионом «Славия» на Летной в Праге, чтобы тот спрятал их «где-нибудь на трибуне или на складе». Они с управляющим были добрыми знакомыми: сын Огоуна был известным чешским спортсменом, выступал за клуб «Славия».