Текст книги "Тигр скал"

Автор книги: Мирон Хергиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

НОЧИ ТЯНЬ-ШАНЯ

– Воды!.. Эй, кто там... воды-ы!..

К стону присоединяется вой и свист ветра. Те, кто лежит в палатке, слышат этот стон, но у них своя беда, своя забота. А глас вопиющего снова и снова разрывает безмолвие, нарушаемое еще лишь безумными завываниями ветра.

– Воды!.. Помогите, воды!..

В соседней палатке, где лежат двое, начинается возня.

– Скорее, Минаан, скорее...– дрожащим голосом просит лежащий в спальном мешке обессиленный человек,– помоги ему, Минаан, жалко его...

Минаан не отрывает глаз от посуды, стоящей на включенной газовой плитке. Посуда полна снега. Снежный ком постепенно опускается вниз ко дну, тонет в кипящей воде, словно корабль.

«Скорее, скорее, скорее!» – звонят невидимые колокола.

Но снег упрямится, это перевоплощение ему неприятно, и он старается продлить минуту, секунду своего изначального состояния...

Минаан подходит к больному. Тот дышит хрипло и стонет...

– Давай руки!

– Руки? – удивляется стонущий.

– Давай руки, понял?

– Руки? – он напрягает сознание.

– Да, да, руки.

Медленно, с трудом больной выпрастывает из спального мешка обмороженные руки и опускает вдоль тела.

Минаан начинает яростно их массировать, согревает своим теплом. Сильными пальцами растирает замороженные мышцы, растирает, мнет, массирует – точно месит тесто для хинкали.

– Нет... нет... не надо!..– сопротивляется больной.

– Молчи... молчи, это необходимо!

– Не надо... нет!..– он пытается высвободиться, но сил не хватает.

Котелок пыхтит, клокочет, но снег все еще не растаял полностью. У Минаана есть время: пока снег превратится в воду, он может работать.

– Дай ему воды, дай...– говорит больной.

– Пока не растаял, понимаешь? Не растаял, будь он неладен!

Минаан продолжает растирать, месить руки, они постепенно согреваются, в застывших капиллярах оживает кровь.

– Сперва дай ему воды, сперва ему...– больной продолжает сопротивляться, пытается высвободиться, но Минаан с такой силой держит его руки, словно борется с палаваном во дворе церкви Спасителя. И стоят, смотрят на их поединок: по одну сторону – лагамцы, по другую – сэтместийцы.

– Не осрами нас, Минаан,– подбадривают его свои.

– По   справедливости,    по   справедливости,    без снисхождения,– кричат и сэтместийцы. Стоит несмолкаемый гул.

– А ну, Минаан, давай! Сам знаешь, Минаан, не подкачай! – раздаются громкие голоса. Тэтнэ Антол кричит из Ланчвали, и отец тоже что-то говорит, а Бекну молча объясняет что-то знаками.

«Скорее... скорее... скорее» – вопит ветер, стучит в борта палатки. А котелок булькает, пыхтит, клокочет. Белый корабль потонул.

– Я скоро приду, слышишь, скоро приду...– громко кричит Минаан товарищу и укутывает ему руки, укладывает в спальный мешок.– Я сейчас же вернусь...

– Воды!.. Воды...– доносится из соседней палатки.

– Воды! Воды-ы-ы!..– визжит, стукаясь о борта палатки, ветер.

Минаан ползком продвигается к палатке. Пространство, кажется, трепещет в тисках льда, вой и свист ветра плачем и причитанием отдаются вдали. Ни мерцания звезд, в чьих владениях они сейчас находятся, ни каких-либо других ориентиров. Все объял непроглядный мрак. Не существует больше городов, освещенных яркими лампионами, ни переливающихся солнечными блестками морей нет на свете, ни уютной проселочной дороги, которая ведет к дому и теплу. Есть только мрак, только снег, только льды и ветер. Есть бездна, и морок, и глас вопиющего в этой пустыне, и страх смерти. Пляшет он, страх, поет победную песнь. Смерть вот-вот схватит их. Это смерть кричит «воды-и-и-и-ииии!..» жутким, убийственным голосом. Какой же страшный, леденящий кровь голос у смерти, голос таинственный – зов того света...

Как сапер ползет он по снегу. И как саперу, ему нельзя ошибиться. Пропасти, острые утесы слиты с мраком, они коварно затаились, они невидимки. Минаан знает их повадки – осторожно, очень осторожно, по-кошачьи цепко продвигается среди тысячи невидимых смертей. В памяти всплывает обрывок стихотворения, услышанного во время какого-то застолья: «Здесь утес и там утес, коль умру я – ну и что ж? Уцелею? – Ну и что ж!» Но сейчас жизнь остро необходима, жизнь вдвойне, втройне необходима – смерть бродит вокруг да около, она всегда начеку.

Со всей осторожностью, на которую способен, он ползет по чертову ребру к другой, соседней палатке откуда доносятся стоны и мольбы.

Только бы не замерзла вода, только бы не заморозил ее этот ледяной ветер! Но торопиться нельзя.

– Воды... воды!.. Воды!..

– Вот вода! Я принес воду, принес! Не бойся, я здесь, с тобой!

В палатке четверо лежат. Пятый с трудом находит себе место. Он чувствует, как встрепенулись при звуке его голоса эти одеревеневшие от холода тени. Один из лежащих даже приподнимается и протягивает к нему руки.

– Дай... дай воды!..– бормочет он.

– Обожди, ну что ты, обожди чуточку! – уговаривает его Минаан.

– Дай мне напиться, скорее!..– требует жаждущий.

Минаан знает, что этими обмороженными руками он не удержит не то что котелок, а спичечный коробок. Ведь если прольется драгоценная жидкость, надо начинать все сначала.

– На, пей, я буду держать, а ты пей, только не сразу, пей маленькими глотками, понемножку...

Жаждущий приникает к воде. Не отрываясь, осушает весь ковш. Потом, переведя дух, просит осипшим голосом:

– Еще... дай еще воды!..

– Но как же все это произошло? – спрашивает его Минаан.

– Расскажу, когда будем внизу, вот спустимся, и расскажу...

Теперь Минаан берется за его руки. Закатывает ему рукава и начинает с силой растирать, массировать, разминать. Он знает, что все это тщетно, безрезультатно, бессмысленно, но все равно – он будет растирать, мять, массировать, будет делать все возможное до конца, ибо это его долг. Пока хватит сил, он будет работать. Но смерть уже позвала – все напрасно теперь и поздно. Микел-Габриэл[17]17
  Микел-Габриэл – ангел смерти у грузин.


[Закрыть] шел по их следам, карабкался, перепрыгивал с утеса на утес, не терял их из виду. Он не уйдет с пустыми руками, Микел-Габриэл преодолел уйму пропастей и круч и теперь уж ни за что не уйдет с пустыми руками...

– Да, но как это произошло, почему вы очутились в таком положении? – повторяет вопрос Минаан, обращаясь к четвертому.

Он должен узнать эту историю, совершенно непонятную и удивительную,– что произошло с этими людьми, всего несколько часов назад здоровыми, полными сил и энергии?..

– Да вот... спустимся вниз... и я тебе... расскажу... там всё... расскажу...– прерывисто отвечает четвертый.

В их беседу вмешивается второй: уверенным голосом человека, не утратившего надежды, он говорит:

– Я и Илико сбросили с себя рюкзаки и оставили их у ребят, зачем было таскать понапрасну. Ну и вот, мы оставили их и отправились искать письмо Ерехина. На вершине нашли записку Абалакова, которую он оставил там в 1956 году. Мы хотели как-нибудь снять письмо Ерехина...

Четвертый хочет что-то сказать, но язык не повинуется ему. Он хрипит что-то невнятное, наконец ему удается выговорить:

– Минаан... мне тебя так жаль, что ты не был на вершине!..

– Какая у вас была погода? Мы-то там наверху друг друга не могли разглядеть, такой был туман. В одном месте я и Джумбер сорвались, но, к счастью, веревка где-то застряла, и мы чудом спаслись. Тогда я и повредил это плечо...– сказал третий.

– Когда мы вернулись назад, погода изменилась, спустился туман. Видно, мы в тот день встали с левой ноги – наших рюкзаков нигде не было,– заговорил второй.– Мы решили, что, наверное, их ветер унес... одно из трех: либо унес ветер, либо снегом занесло, либо мы сами заблудились... Так или иначе, а дело было скверно. Я чувствовал, что этой ночью ледяной ветер Тянь-Шаня превратит нас вдедов-морозов... Вы знаете, что это за чувство? Если человек не пережил этого, представить себе невозможно... Помнишь, Минаан, я не хотел вас оставлять, наверное, сердце чуяло, что мы попадем в такой переплет... Помнишь ведь?..

СЕРДЦЕ СТАЛЬНОЕ И КОЛЬЧУГА СТАЛЬНАЯ!..

– В течение подготовительного периода подобраны и изготовлены шлямбуры различных видов и моделей.

Наше снаряжение заметно отличалось от прежнего альпинистского высотно-экспедиционного снаряжения. Например, шлямбурные крючья нашей конструкции были намного легче и удобнее в употреблении, нежели обычные, потому что были сделаны из сплава дюралюминия и титана. Из этого же прочного сплава были и карабины, что уменьшило их вес. Репшнуры из чистого капрона тоже значительно уменьшили общий вес снаряжения.

Разнообразие крюков, широкий их выбор позволяли использовать малейшую трещинку на гладких поверхностях Зеркала Ушбы. Мы разработали новую конструкцию площадок, так называемые «платформы», которые оправдали наши надежды.

Из-за уклона и гладкой поверхности Зеркала несколько ночевок предстояло провести в висячем положении. Чтобы сделать эти ночевки комфортабельнее, мы решили запастись гамаками.

Гамаки были сплетены, но надо признать, что они не очень оправдали себя. «Кровати» требовали дальнейшего усовершенствования и разработки.

...– Как не помню, что же еще я помню, если не это! Ты сказал: я тоже останусь, но трое ведь не могли идти в одной веревке, и тебя уговорили, уговорили идти двойками...

– Чуяло мое сердце, я же сказал тебе, что сердце чуяло...– повторил второй.

– Это выдумки, сердце ничего не чувствует. Сердце работает, перегоняет кровь по всему организму, и никаких чувств у него нет,– возразил третий.

– Нет, не все так устроены. У некоторых сердце чересчур чувствительное. Не все одинаковые...

– Мы спустились чуточку ниже, поставили там палатку и начали ждать. Мы звали их, кричали, но кто бы нас услышал в этот вечер!.. Мы кричали до хрипоты, мы надорвали глотки...– это произнес третий.

– Скажут, может быть, что мы спали, сладко спали в теплых палатках... Но ты только представь, что твои товарищи бродят где-то, затерянные, голодные, холодные, и борются со смертью... ледяной ветер... Разве может человек спать спокойно... когда так? Да лежи ты хоть в королевской постели, ни на минуту не сомкнешь глаз, не задремлешь! – заговорил первый.– Тэмо прав, у одного чуткое сердце, а у другого – все равно что сталь, от него и пуля отскочит. Всевышний каждому дал свое сердце, не похожее ни на чье...

– Знаешь, Минаан,– с сиплым стоном выдохнул четвертый,– мне жаль тебя, очень жаль, потому что ты не поднялся на вершину. Мне жалко всех, кто не поднялся туда...

– А как Михаил? Что он говорит о нас? – спросил второй.

– Михаил? – не переставая массировать пострадавшего товарища, отозвался Минаан.– А что особенное он может говорить?

– Нет, наверное, он обижен. Я знаю, он обижен...– робко, неуверенно сказал второй и оглядел остальных, словно стремясь узнать их мнение.

– Ему нехорошо, Михаилу, не знаю, что с ним будет... Ему нехорошо, а он насильно погнал меня сюда, к вам, пойди, говорит, помоги им...

– Мы не должны были его оставлять!.. Не должны были оставлять его на тебя одного,– сказал второй, и глаза его повлажнели.

На   минуту  наступило  молчание.   Никто  не  хотел продолжать этот разговор. Сейчас им было не до обид. Они мечтали о земле. О земле людей, которая маняще поблескивала где-то далеко внизу, по ту сторону тысяч утесов, пропастей и пиков... Лампионы родного города сияли, трепетали вдали. Лица знакомых сменяли друг друга. Обманчивы далекие видения. Обманчивы и пленительны в то же время. Опасен такой наплыв их, опасен, губителен даже, потому что зовут они куда-то... да не куда-то, а вниз, на землю, они заставляют спешить, а поспешность чревата катастрофой...

Сейчас никто не хотел ничего обсуждать. Каждый углубился в свои, может, совершенно незначительные для другого, переживания... Все это время они служили общему делу, личное, частное не существовало, растворилось в общем. Теперь же цель была достигнута, и у них есть право думать о личном, о своем, о земле и городах, о комфорте – и о женщинах!..

И потому никто не хотел теперь разбирать и обсуждать...

Только второй все никак не мог успокоиться. Его, видимо, больше других мучила совесть:

– Об этом никому и не расскажешь... Товарища бросили, а сами поскакали к вершине... Грош цена такой победе!..

– Ну что ты, как это бросили?! Мы оставили его на попечение Минаана, только и всего. Оставить человека на Минаана – это не значит его бросить... Ты нездоров, потому и говоришь так,– возразил ему третий.

Минаан на минуту оставил четвертого и подошел ко второму. Второму действительно было очень худо. Когда он говорил, слова его перемежались с хрипом, из груди то и дело вырывался глухой стон.

– Нет, я ничего... Ты за ним... присмотри, я чувствую... себя неплохо...

– Михо послал меня к вам, он велел, чтобы я вам помог... Он тоже, как и ты, говорил мне: мол, ты за ними присмотри, их полечи...– ответил Минаан, насильно закатывая рукава второму.

Четвертый снова попытался приподняться, но не сумел, только повернулся на другой бок и сипло выдохнул:

– Очень мне тебя жаль... очень жаль...

Он пребывал в каком-то полусне-полузабытьи, и у него было лицо счастливого человека. Он старался выразить мысль как можно торжественнее, но голос не подчинялся ему, голоса не хватало, сипение и хрип уничтожали всякую торжественность.

– Ты знаешь, какое зрелище нам открылось? Правда, лишь на минуту разверзлись небеса, только на минуту горы сбросили туман, но и этого было достаточно... Под ногами распростерся весь мир. Весь мир лежал у подножия вершины, чистые сверкающие вершины гордо созерцали этот мир. Вдали виднелись гиганты Гималаев. Но наша вершина и на них смотрела свысока... Одним словом, мы были в эти минуты самые высокие люди мира... Потому я говорю – я всех жалею... всех...

– Тебе нельзя столько говорить,– заметил ему первый.– Пойми ты, нельзя...

– Кто сказал?.. Мне все можно, уже можно все..– Четвертый рассмеялся, но вместо смеха из глотки вырвался хрип.– О, если бы я смог запеть, ты знаешь, что бы я спел? Я бы спел «Бубу Какучелу»[18]18
  «Буба Какучела» – сванская песня.


[Закрыть]... На такой высоте еще никто не пел «Бубу Какучелу»...

– Довольно, я получил свою долю, теперь пойди к Михо, он один. Нас трое, нет, нас четверо, вот, а он один, его жалко, пойди помоги ему. Хватит и того, что вчера мы его бросили... Мы не имеем права... Нет, говорю я тебе...– твердил второй, высвобождая свои руки.

– Что касается вас, не знаю, а я теперь на все имею право... Что захочу, то и сделаю. А? Что ты на это скажешь, разве не так? Так ведь? – продолжал четвертый, обращаясь ко второму.

– Неправ ты, никто не имеет права бросить на полдороге товарища, больного товарища, никто на свете не имеет такого права. Тот, кто так поступает, свинья, понял, свинья, и больше ничего.

– Вот посмотришь, посмотришь, и потом говори,– невразумительно ответил четвертый с грустью в голосе.

– О чем это ты? Что он должен посмотреть? – попытался выяснить третий.– Уж если ты не хочешь замолчать, говори яснее, что...

– Я говорю, что я имею право... на все имею право... уже. Вы – не знаю, дело ваше, но я имею право теперь, понял? Вот если бы я мог, спел бы «Бубу Какучелу»! Ты когда-нибудь слышал эту песню? Наверное, нет, потому-то и противишься. А ты знаешь, о чем эта песня? В ней поется о вине и о женщинах. Эти две вещи – самые главные в жизни, понял? Или, может, я ошибаюсь? Мой бог, неужели и в этом я ошибаюсь?

– Вино? А почему именно вино? Разве водка хуже? – не согласился третий.

– Тогда и женщин заменим! Почему это именно вино и женщины? – вмешался в их спор первый.– Водка и... водка и... постой, чем же заменить женщин, а? Вот тех самых женщин, которые ждут нас там, внизу, дома, которые смотрят, смотрят на дорогу, смотрят, высматривают нас, ждут с дальних дорог меня, и тебя, и всех нас, других... Чем же нам их заменить? Может, ты придумаешь другое слово? Неужели возможно заменить женщину?!

– Так вот и вино. Как водка не заменит вина, так и женщину ничто не заменит. Женщина есть женщина, и баста, и вино есть вино! Водка – это совсем другое, водка... квас и глясе...

– Ну, ты тоже, поехал!.. Оставим эти философствования. Я за то, чтобы заснуть, а вы как? – сказал третий.– Итак, я уже сплю!

– Да, сон – хорошая вещь. Кто знает, может, тебе приснится земля, наши города и знакомые лица... Действительно, что может сравниться со сном! Но Илико? Ведь Илико не сможет заснуть? Оставить его с его видениями и галлюцинациями? – оглядывая товарищей, сказал второй.

– Он тоже уснет. Спорим, что уснет. Постепенно расслабнет, разморится и уснет,– нежась в тепле спального мешка, пробормотал третий.

– Ты как думаешь? Тэмо, Минаан, а вы? Вы тоже так думаете? Если вы все так считаете, давайте и правда уснем. Чего же мы ждем, в самом деле? В мыслях и мечтах о земле мы так сладко уснем...

– Обо мне речь? – внезапно поднял голову четвертый.– Я сейчас разговаривал с богами, и они тоже посоветовали мне так: спи. Но я все взвесил и решил бодрствовать до утра, а потом усну. Сердце мне подсказывает, сердцем чувствую, что так лучше. А до утра я могу петь. Как раз Кирилл никогда не слышал наших песен, вот и послушает. Спать под музыку хорошо, приятно. Будут сниться разноцветные сны. До утра можно столько песен спеть, что... Потому я и решил бодрствовать. Боги сказали свое. А я сделаю свое. Потому что сердце так подсказывает. Первый властелин – сердце, а потом уже боги... Я думаю, все понятно. Я думаю, что хотя бы сейчас я говорю понятным языком, а? – обратился он к третьему и, не ожидая ответа, продолжил: – А утром я перейду в их распоряжение. А до тех пор уж вы на меня не обижайтесь. И вообще пусть никто на меня не обижается. Когда вы уснете, я припомню одну песню. Когда-то я очень любил ее Ага, она была про детей, про детей, ожидающих возвращения с охоты отца, который принесет им мяса. Они глядят на горные тропинки в надежде увидеть отца с добычей на плечах. Но отец не появляется. По-моему, я много раз пел эту песню. Слова помню хорошо, но вот мотив никак не могу вспомнить. Не знаю, правда ли я ее пел когда-нибудь? Но какое это имеет значение, я спою ее теперь, спою на другой мотив, что с того! Я с ума сойду, если не спою! Неужели я говорю что-то непонятное? А? Кирилл, может быть, ты слыхал эту песню? Ах да, простите, вы теперь спите, усните, мои дорогие. А я пошлю вам разноцветные сны... Значит, так...

– Минаан, тебя зовут. Туда зовут,– сказал стоявшему на коленях товарищу второй.– Здесь тебе уже нечего делать. Мы получили свою долю. Здесь ты зря тратишь силы и время, только и всего, больше ничего...

«Все же как это случилось?» – упорно думал Минаан. Ползком он выбрался из палатки и ползком же продолжил путь. Он уже не чувствовал усталости, и спать не хотелось. Всем его существом владела одна-единственная мысль: как все это случилось?

Потом вспомнил, что рассказал ему Кирилл. Вспомнил – и еще раз представил очутившихся на вершине товарищей без палатки, без спальных мешков. Застигнутые ночным мраком, они тщетно искали убежища, теплой одежды и еды, ползком, на коленях, искали и ничего не находили, обалдевшие от воя и свиста ветра, от бьющего по глазам снега. Они боролись с наступающей смертью, кричали, но измученное тело брало свое, оно требовало сна, а сон означал смерть.

Холодная   ночевка...   холодная   ночевка...   Минаан вспоминает холодную ночевку на Виа-Тау. Сколько лет прошло с той далекой поры... Неоперившимся птенцом был он тогда, на Виа-Тау... Но какое сравнение – холодная ночевка на небольшой теплой вершине теплого Кавкасиони и холодная ночевка на одной из высочайших вершин холодного Тянь-Шаня!

Одного он не знал и не мог понять: как можно было оставлять рюкзаки на предвершинном гребне? Из каких соображений они «похоронили» там все свое достояние, теплые вещи и все остальное, необходимое при штурме? Неужели так трудно было поднять все это хотя бы метров на сто выше? Если бы на штурм шли неопытные новички, еще понятно, но эти, видавшие виды, закаленные в битвах с горами! Разве можно было доверяться погоде на пике Победы?!

– Ну что, как они там? Вопрос вывел его из оцепенения.

– Как? Уснули, уже все спят.

– Ты  мне правду  говоришь?  Не обманываешь?..

ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ

При подготовке к штурму большое внимание мы уделяли разработке режима питания, ежедневного рациона. Правильное питание – один из решающих факторов сохранения спортивной формы. Было бы неразумным менять привычную для организма пищу, состав ее, так как с биологической точки зрения это могло повлечь целый ряд нежелательных явлений. Продукты питания должны быть максимально калорийными и в то же время необременительными в пути.

В старину наши охотники и проводники, отправляясь в путь, брали с собой катышки кумелы[19]19
  Кумела – пшеничная либо ячменная мука, обжаренная и обычно сдобренная изюмом, миндалем и т.п.


[Закрыть]. Они питательны, калорийны, компактны и очень легкие. К тому же кумела долго не портится и сохраняет вкусовые и питательные качества. Или же брали с собой чхетвралеби – перемешанный с мукой сыр. Эта пища также компактна, калорийна, не требует приправы и мало весит.

Разрабатывая высотный рацион, мы приняли за основу многовековой опыт наших предков. Но в это меню следовало внести определенные изменения, обусловленные нашими довольно широкими экономическими возможностями. Необходимости в прижимистом экономе наша экспедиция не испытывала.

Успешному решению вопроса питания способствовало и то обстоятельство, что все участники экспедиции были горцы. Единогласно было решено брать с собой такие продукты, которые местное население употребляет в пищу испокон веку: кубдареби – лепешки с мясом, каждая весом до 350 граммов, по калорийности равная приблизительно 150 граммам отварного говяжьего мяса, двум куриным яйцам, 200 граммам хлеба и стакану молока. Они не черствели в течение долгого времени и сохраняли вкусовые качества; мед, перемешанный с орехами и защищающий организм от переутомления при больших нагрузках и напряжении; отварная телятина, которая тоже довольно долго сохраняет питательные и вкусовые качества, не высыхает, подобно говядине; отварное куриное мясо с соусом из барбариса, приготовленным по местному рецепту, благотворно действующим при утомлении.