Текст книги "Тигр скал"

Автор книги: Мирон Хергиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Минута следовала за минутой, а мы, обессиленные, все так же валялись на снегу, но, зная, что здесь оставаться нам нельзя, один за другим поднимались на ноги...

Чарльз Эванс

...Промчатся годы, пройдут столетия... И седовласый старец будет сказывать древние предания:

Вначале был Беткил.

После Беткила был Чорла.

После Чорла – Муратби Киболани...

...Алеша и Гио.

...Бекну и Чичико, Габриэл и Годжи, Максиме и Бесарион...

И было два Михаила Хергиани: Михаил Младший и Михаил Тигр скал.

Они были охотниками и скалолазами Львиного ущелья, рыцарями гор и вершин заоблачных, им сопричастными.

И потом было...

Его знал весь мир как мужественнейшего альпиниста, удивительного духа гор, в журналах и газетах крупным шрифтом печатались репортажи и очерки с броскими заголовками: «Тигр скал из Грузии», «Человек-чудо»...

Множество легенд ходило о Михаиле. Говорили, будто господь бог наделил его даром проникать в сокровенные тайны горных недр и предсказывать погоду. Еще говорили, что если он одним только пальцем зацепится за голый выступ скалы, целую неделю провисит над пропастью и не издаст стона. Чего только не говорили о Тигре скал!..

А в действительности был он обыкновенный человек. Человек со своими каждодневными заботами и радостями.

В  Местийском   районе,   где  он  родился  и   вырос, родные  и  близкие  называли  его  разными   именами: Чхвимлиан, Минаан, Михаил, Миша...

С детства отличали его свойственные горцам степенность и простота, чувство собственного достоинства и трудолюбие. Он был глубоко убежден, что всякая слава и всякий успех добываются трудом.

– Делам нет конца,– говорил он,– едва успеваешь закончить одно, как зовет другое. Мечты, как вершины, как звенья цепи, связаны друг с другом и влекут, влекут тебя ввысь, к небесам...

Он удивлялся славе, окружавшей его:

– По-моему, тому, кто по-настоящему любит свое дело, эта шумиха совершенно не нужна...

Когда спрашивали, почему он так привязан к горам, он отвечал так: человек, рожденный в Сванэти, многим обязан горам... Не зря говорили наши предки: «Здесь горы – все, горы тебя защищают, горы кормят тебя и закаляют». Постепенно, исподволь, привыкаешь к ним, свыкаешься – и вот уже не можешь без них жить, не можешь от них оторваться. Горы становятся любимыми и близкими, как родитель, горы пускают корни в душу так же, как дерево пускает корни в землю.

Порой он щурил свои голубые, как вечные льды, глаза, и его опаленное горным солнцем, обожженное горными ветрами чеканное лицо замирало в напряжении – будто сейчас вот он перепрыгнет расщелину. Потом легкая, едва заметная улыбка, словно солнечный луч, освещала его черты. Он вспоминал свое детство, свои первые шаги.

...Дедушка Антон был прославленный охотник. И как все охотники, знал множество старинных преданий и легенд. Сколько их рассказывал Антон Михаилу – маленькому Минаани: про дэвов, про каджей и мзэчабуки – солнечных юношей!

Некоторые из них запомнились особенно хорошо. Например, история Беткила.

– ...Кто были первые скалолазы? – спросил я однажды деда.

Он поглядел на меня улыбчивыми глазами, помолчал, потом перевел взгляд куда-то в сторону, вздохнул и заговорил:

– Много их было, первых... все хорошие охотники были и скалолазы, но самый мужественный и бесстрашный был Беткил. Потому-то о нем сложили легенду.

Отважного охотника полюбила богиня охоты и покровительница зверей Дали. В знак вечной верности она подарила ему свое ожерелье. Но Беткил нарушил данное ей слово и ожерелье богини надел на шею своей невесте.

Прошло время. Однажды на сельской площади собралась молодежь. Юноши пели и плясали, Беткил тоже был среди них. Царило общее веселье.

Внезапно в круг вбежала самка белого тура – шуни и, скользнув меж танцующих, исчезла так же внезапно, как и появилась. Ничего подобного никто никогда не видал и не слыхал. Все всполошились. Старики говорили: это либо доброе предзнаменование, либо знак грядущего несчастья. Кто-то должен был! последовать за белой шуни, но кто окажется таким смелым и отважным?

– Кто? Да Беткил, конечно! Беткил бросится вслед за белой шуни!.. Беткил... Беткил... -

Беткил подтянул на икрах пачичи, завязал покрепче тесемки кожаных бандули, взял свое ружье и отправился по следу белой шуни. К Черным скалам привел след, заманил во владения Дали. И вдруг перед остолбеневшим Беткилом предстала она сама, Дали. Богиня потребовала назад подаренное ожерелье. А где ему было взять то янтарное ожерелье?

Соврал он, оказывается, обманул богиню – ожерелье, говорит, дома у меня, лежит в изголовье. Только Дали-то всеведущая и всевидящая – что мог скрыть от нее охотник?

– Ступай и отныне живи с той правдой, которую говоришь мне сейчас,– со слезами на глазах ответила Беткилу Дали и в мгновение ока исчезла.

Тьма опустилась на мир. Под ногой Беткила обломился кусок скалы. Отважный охотник повис над пропастью на одной руке и одной ноге.

К утру вся деревня прослышала о беде. Весь народ собрался у подножия Черной скалы. Каждый хотел помочь славному Беткилу, но кто бы отважился вскарабкаться на Черную скалу? Кто бы взобрался на ее острые уступы? Люди плакали, протягивали руки к Беткилу, молили всевышнего смилостивиться, не губить его...

Беткил собрал все свое мужество и громко, бодрым голосом крикнул односельчанам:

– Пусть спляшет моя невеста, хочу в последний раз насладиться ее пляской!

Тотчас образовали круг, и невеста Беткила сплясала свой танец.

Во второй раз крикнул Беткил:

– А теперь сестра моя пусть меня оплачет, хочу в последний раз услышать ее голос!

Маленькая девочка вышла в середину круга, села на обломок скалы и стала причитать. Какой скорбный, надрывающий сердце голос оказался у сестры Беткила!

И в третий раз крикнул Беткил:

– А теперь хочу, чтобы весь народ плясал, на пляску всей моей деревни поглядеть хочу!

Мужчины взялись за руки и сплясали «шинаворгили». Рослые, крепкие, мужественные, в белых войлочных шапках, они были подстать белым башням родной деревни... Держась за руки и слегка раскачиваясь в ритм мелодии, пели стройно, приглушенными голосами.

– Хэ-э... хэ-э-эй! – в последний раз изо всей мочи крикнул Беткил.

Горы и скалы подхватили клич, перебрасывая от склона к склону, унесли кверху, к высоким вершинам, и затеряли и неприступных теснинах.

И поныне в горах раздастся порой неясный странный стон – то стон души отважного Беткила, который согрешил перед Дали, изменил ей и был так страшно наказан,– закончил сказ Антон.

– А что потом случилось с Беткилом?

– Что потом случилось? Рухнул Беткил в пропасть и разбился об острые гребни скал. Кровь его обагрила грозные утесы Ушбы. То место, где он разбился, зовется Красным утесом.

После Беткила никто не отваживался тягаться с Ушбой. К ней и близко подойти не решались. Ушба оставалась неприступной – до поры, пока не потревожил ее склоны охотник Чорла.

Да, после Беткила был Чорла...

Сколько раз Михаил уходил вслед за дедушкой Антоном на охоту... Уходил, но всякий раз с полдороги возвращался обратно – пока еще был он мал и неопытен.

...– В скалах бродит Хале... Хале гоняется за детьми...– стращали обычно взрослые.

А он только смеялся: что это еще за Хале, подумаешь!.. Он мечтал пойти в горы на охоту, жаждал пройти по тропам, которыми некогда ходил Беткил. Его влекло к себе повисшее в небе окно Дала-Кора – особенно манящей и прекрасной казалась издали маленькая вершина, носящая имя богини охоты Дали. На север выходили скальные врата ее – клдэкари, образованные нагроможденными друг на друга огромными валунами.

«Я должен туда взобраться, во что бы то ни стало должен...» – упорно думал мальчик и втайне от всех составлял план действий. Прежде всего надо было завладеть отцовским ружьем. Незаметно удрал он из дому, но... в окно Дала-Кора пролезть не сумел, застрял меж скал, как в сказке медведь, преследуемый лисицей. Ни вперед, ни назад... И тут только увидел, на какую высоту забрался. От страха закружилась голова. Но он собрал всю силу воли и постарался обуздать коварное чувство.

«Солнце!.. Солнце вот-вот зайдет, в горах темнеет сразу, все окрест погрузится во мрак и...» И в этот миг вспомнилась ему Хале. Хале, над которой он смеялся.

«В скалах бродит Хале... Хале гоняется за детьми...»

Что же делать?!

Вскоре солнце ушло за дальние горы. Померкли его последние отблески. Ледники и скалы помрачнели. Полосу хвойного леса у подножий Дала-Кора окутала мгла. Ночь поднималась из глубины ущелья, забиралась все выше, выше. И вот уже лишь снеговые вершины Кавкасиони мерцают неясной надеждой. Мраку не одолеть их – как сказочные факелы, светятся белые главы...

ТЕРПЕНИЕ

– Кто все же был этот Чорла? Что сделал он такого?

Дедушка Антон огладил левой рукой белоснежную бороду, потом оперся на палку с железным наконечником, с которой никогда не расставался, и стал рассказывать историю Чорла.

– Такой охотник, как Чорла, не рождался на свет. Но, что самое удивительное, он с детства был очень жадным.

Набожный и отчаянный, ненасытным и кровожадным был он на охоте, убивал всех туров, какие только ему попадались. Страсть к уничтожению была у него в крови, страсть к убийству...

«Убей столько, сколько сумеешь утащить на себе»,– сказано в наших законах. А ведь они установлены богинями охоты. Только Чорла по этим законам жить не желал, он насмехался над ними.

Вот однажды снарядился он на охоту, кликнул своего черного пса Корана[1]1
  Корана – кличка собаки, от «корани» – ворон.


[Закрыть] и направился к Белым скалам. Ходил, бродил, да так ничего и не убил. Тогда он пошел на лужайку богинь охоты – авось, мол, хоть там найду добычу. А на лужайке, на приволье, расположился целый табун: туры, самцы и самки, скачут, прыгают, травку беззаботно щиплют. Ну, тут Чорла и карты в руки! Выстрелил он в тура-самца и уложил его на месте, Еще выстрелил и еще одного убил. Потом еще и еще. И прежде чем успел он в пятый раз перезарядить ружье, рассвирепевшие богини-дали схватили его, схватили и приковали к скале, подвесили на неприступном утесе за правую руку и левую ногу.

– Ненасытный Чорла, здесь вороны исклюют твое тело, здесь навсегда поселится твоя злая душа, а твое любимое ружье изъест ржавчина,– вот что сказали ему в утешение дали.

– О мой верный Корана! – крикнул Чорла скулившему псу.– Пойди и сообщи моим братьям, что со мной приключилось, пусть унесут мои кости в деревню,

а мое ружье и патроны пусть возьмут себе...

Рысью припустил Корана к дому, и вдруг у самой деревни повстречался ему владыка Георгий[2]2
  Св. Георгий Победоносец, особо почитаемый в горах


[Закрыть].

–Куда  это  ты  так бежишь  и  почему  ты  такой грустный, Корана? – спросил он пса.

–Да как же куда бегу! Мой Чорла прикован к скале,  я должен сообщить его братьям,  какая  беда с ним приключилась, пусть они хоть кости унесут домой, а его ружье со всеми патронами себе возьмут...

– Это тебя так опечалило, Корана? Из-за этого ты так жалобно скулишь? Сейчас же возвращайся обратно и постарайся подбодрить своего хозяина, пусть потерпит, пока я приду. А я поднимусь вдоль по ущелью и отправлю послов к дали, если же они заупрямятся, против их воли освобожу Чорла.

Святой Георгий вправду повелел дали, чтобы они отпустили смелого охотника.

Дали удивились требованию святого Георгия.

– Как же мы Чорла отпустим, когда он перебил у нас три тысячи туров, столько же самок турьих, оставил всего-навсего три серны, и те ранены! Пусть святой Георгий исцелит нам этих серн, оживит туров, и мы этого Чорла в тот же час освободим. Вот так – и не иначе! – заявили дали.

Святой Георгий сделал по-своему, против их воли освободил Чорла, но дали все же отомстили охотнику – размозжили ему правое плечо, чтобы он никогда не смог прижать к нему приклад, никогда бы не смог выстрелить из своего ружья.

– Чорла, бедный мой Чорла, как ты себя чувствуешь? – спрашивает по дороге святой Георгий.

– Хорошо, владыка, разве что плечо мне дали размозжили, да стоит ли печалиться из-за такой малости, когда я чуть было вовсе не погиб?

– Не горюй, Чорла. Сейчас я взвалю на тебя трех туров, и если ты сумеешь донести их вон до той горы, плечо твое исцелится.– Святой Георгий взвалил на Чорла трех туров и говорит: – Теперь я буду идти впереди, а ты иди за мной следом, только помни: наберись терпения, чтобы я не слышал ни единого стона, пока мы не достигнем вон той горы.

Тяжко пришлось Чорла, устал Чорла, ох как устал, пот с него лился в три ручья, глаза застилал ему пот. Ничего перед собой не видел раненый охотник, чутьем находил дорогу – шел по следам святого Георгия...

Подъемы остались позади. Улыбка победителя тронула губы Чорла.

Да только рано было радоваться.

– Вон за ущельем видишь перевал? – опять говорит ему Георгий.– Дотуда должен ты донести ношу, а потом и улыбайся, мой Чорла.

Молчит Чорла, набирается терпения, бредет, пошатываясь, за святым Георгием.

Вот поднялись они к перевалу, а святой Георгий снова говорит Чорла:

– Доберемся до ночлега, а потом и улыбайся, Чорла...

«До ночлега... до ночлега...– думает выбившийся из сил Чорла.– Где же он, этот проклятый ночлег?» Никак не вспомнит он пещеру охотников, в которой, почитай, сто раз проводил ночь под прикрытием огромного камня.

– Что ж делать, святой Георгий, я должен потерпеть, либо потерпеть, либо умереть...

Чорла не убавил шагу. Ни разу не застонал. Не взмахивал рукой перед лицом, отгоняя мошкару. Соблазнительная мысль об отдыхе, о том, чтобы хоть ненадолго остановиться, присесть и перевести дух, не касалась его сознания. По стопам святого Георгия шел Чорла.

Внезапно странный ропот послышался из ущелья.

– Чорла, эгей, Чорла, оглянись-ка назад,– сказал охотнику ушедший вперед владыка.– Видишь, какой потоп устроил я этим ветрогонкам дали, которые спешили погубить тебя.

И оглянулся Чорла, и увидел, как красавиц дали уносит бешеный поток.

– Ты ведь слыхал поговорку, Чорла: «Свеча и ладан свою дорогу не потеряют». Ты верно мне служил. Одних только свечек сжег в мою честь – двенадцать лошадиных поклаж. Мог ли я забыть о твоем таком ко мне уважении, о любви твоей и преданности, мог ли я в трудный час бросить тебя на произвол судьбы? Отныне ни туры не уйдут от тебя, ни серны, ни горные козлы – все будут в твоей власти. А смерть Придет за тобой тогда, когда ты сам того пожелаешь...

На этом старец закончил повествование. Умолк и задумался, полуопустив морщинистые веки. Так сидел он сминуту, потом вновь заговорил:

– Только смелости Чорла можно позавидовать, а больше ничему. И святой Георгий дурно поступил – утопил невинных богинь, ну и что же, что ему поручено покровительствовать мужчинам... Ничем не оправдать подобную несправедливость, ничем... Должен был понести наказание Чорла за кровожадность и алчность...

К счастью, таких, как Чорла, вероятно, мало было, а может, и вовсе не было, не то в наших ущельях не осталось бы зверья...

БЕСАРИОН: «СПЕРВА ОДОЛЕЙ СТРАХ ВЫСОТЫ...»

– Если бы не вершины, я бы сошел с ума. Они громоздились передо мной и совсем по-человечески подмигивали мне, обнадеживали,– улыбается Михаил.– Я слышал их тайный голос, он подбадривал меня: «А ну, будь смелее, держись, брат».

Очутившись один среди скал, вспоминал я историю Чорла. Дали приковали его к скале, вот и я застрял в этих скалах, словно и меня приковали... А может, и я в чем-то провинился перед дали и они так же сурово расправятся со мной, как с ним? Кто мне поможет, кто спасет меня? Святой Георгий? Но я ничего для него не сделал, одной свечки в его честь не затеплил. Почему-то я упорно сравнивал себя с Чорла, хотя, разумеется, никакого сходства между нами не было. Подавленный страхом и этими мыслями, я стал перебирать в памяти все дурные поступки, которые когда-либо совершил,– забрался в чей-то сад за яблоками, попортил чье-то поле, лакомясь молодым горошком, и прочее... И чем больше я вспоминал, тем страшнее мне становилось.

Тогда я стал считать вершины: Чатини, Ушба, Иалбузи[3]3
  Иалбузи – грузинское название Эльбруса.


[Закрыть]... И так я перечислял одну за другой, насколько хватал глаз, считал снова и снова...

Ветер подул с ледников. Дрожь охватила меня. Я весь трясся от холода. О, как страстно мечтал я в те минуты о земле внизу, о деревне, о доме, как завидовал моим ровесникам, которые сладко спали в теплых постелях. Тысячу раз зарекался в душе: «Отныне никогда больше не пойду в горы, к этой проклятой Дала-Кора близко не подойду и уж конечно никогда не взведу курок на тура».

«Никогда не взведу курок на тура»...– почему-то несколько раз подряд, как заклинание, повторил я эти слова. Может быть, из-за этого ружья и мстят мне дали? Из-за ружья, которое столько бед понаделало в горах?..

Вдруг меня охватило неудержимое желание зашвырнуть ружье далеко в пропасть.

К тому же оно стало необыкновенно тяжелым. И случилось так, что ружье нечаянно выпало у меня из рук и с лязгом покатилось вниз. Видимо, курок задел за камень, раздался выстрел, разорвавший ночную тишину. И опять все стихло... и я снова начал считать вершины. Не знаю, сколько времени я считал их и пересчитывал, но вдруг заметил, что они светлеют, и понял, что занимается рассвет. И когда солнце озарило мир, глазам моим открылось прекраснейшее зрелище – Сванэтский Кавкасиони словно на ладони был передо мной. Не могу передать, какое необыкновенное чувство охватило меня. В те минуты я мнил себя самым счастливым человеком на земле...

С первыми же лучами солнца я услышал свист. Вероятно, шуртхи! Свист повторился. И вдруг меня осенило – это мой отец спускается с верхних утесов!.. Определенно отец! Это его свист! Но как он нашел меня, как угадал тропинки, по которым я забрался сюда? Какое же удивительное должно быть у него чутье, что оно привело его на Дала-Кора? Все это поразило меня. Я удивлялся и в то же время гордился своим отцом, его охотничьим чутьем.

...Когда мы возвращались обратно, ни один из нас слова не произнес. Я – от смущения и страха, отец же, вероятно, сердился на меня. Уже возле самого дома он наконец заговорил.

– Боялся? – спросил он коротко.

– Когда в первый раз посмотрел вниз, сердце зашлось, потом немного освоился.

– Это высота тебя испугала. Что ж, если уж ты вбил себе в голову, что будешь по скалам лазать, начинай сначала.

– Сначала?.. Как это сначала, откуда?..

– Сперва ты должен одолеть страх высоты, потом освоить приемы и методы восхождения, приучить сердце и ноги к «малым» вершинам.

После того дело пошло совсем по-другому.

Односельчане стали свидетелями непривычного зрелища: Михаил и его товарищи – Шалико Маргиани, Михаил Хергиани (Младший), Пирибе Гварлиани, Шота и Лаэрт Чартолани опутали веревками пятиэтажную башню, принадлежащую братству Михаила. По этим веревкам они один за другим поднимались наверх и подолгу висели на зубцах башни, словно рысь на дереве.

Их тренировками руководили Бекну и Бесарион Хергиани, Чичико Чартолани, Максиме Гварлиани. Они указывали на ошибки, обучали ребят различным способам завязывания узлов, тому, как пользоваться веревкой при восхождении и спуске, стремительному спуску с головокружительной высоты дюльфером и т. п.

– По вечерам, в свободное время, я забирался, бывало, на верхушку башни и ложился ничком на самый край замшелого зубца. Целыми часами лежал я так и приучал глаза к высоте. У меня уже не захватывало дух, не кружилась голова, как вначале.

Постепенно я шел дальше – взбирался на высокие скалы.

В 1948 году проводилась альпиниада под руководством Сандро Гвалиа – восхождение на вершину Бангуриани. Мне тогда было тринадцать лет, и, конечно, меня никто и не думал брать в эту экспедицию. Зная характер отца, сам я, конечно, рта не посмел раскрыть. Я молча страдал. Одна мысль сверлила мне мозг: «Надо что-то придумать». И придумал!

Глухой темной ночью, когда все участники альпиниады крепко спали, я поднялся на пастбища Лехзири, где находился основной лагерь, и прилег возле крайней палатки, завернувшись в прихваченную из дому старую бурку. Только я устроился и задремал, как вдруг раздался крик:

– Эй, ребята, тут какой-то блажной примостился, загубить себя решил!

Все проснулись, поднялся переполох. Потягиваясь, позевывая, высыпали из палаток и поспешили к месту, где я лежал. Я пришел в смятение: весь лагерь собрался возле меня. Наверное, они в толк не могли взять, что за ненормальный устроился на ночлег под открытым небом, не боясь ни ночного холода, ни зверей.

Альпинисты переговаривались, шутили. Особенно усердствовал мой отец.

– Этот обормот так крепко спит, его сейчас хоть в пропасть кидай, не почувствует!

– Не дьявол ли это, часом? – посмеиваясь, вторил ему Чичико Чартолани, один из инструкторов альпиниады.

– Дьявол не дьявол, а Минаан может быть,– промолвил тут скупой на слова Бекну и обернулся к моему отцу: – Так что смотри, чего доброго, родного сына сбросишь в пропасть.

У Бесариона улыбка застыла на лице. Он недоверчиво поглядел на Бекну, потом подошел ко мне ближе, склонился и ткнул меня ногой в бок: дескать, кто ты, что за существо?

Невозможно описать чувство, которое я тогда испытывал, боясь предстать перед отцом и всеми остальными.

Хорошо помню, как я задерживал дыхание и лежал замерев, надеясь, что от меня отстанут, оставят в покос. Но разве после слов Бекну мой отец мог успокоиться! Он столько колотил меня со всех сторон, чуть кости не переломал. И я не вытерпел – сбросил с себя бурку, вскочил и кинулся в заросшее кустарником ущелье Лехзирулы. Здесь было еще темнее, чем на лужайке, где раскинулся лагерь. Я ничего перед собой не видел, но все же бежал, продираясь через кусты, по очень крутому склону. Только бы убежать от отца – все остальное меня не пугало.

Я очнулся лишь внизу, на берегу реки. От пережитого волнения у меня спирало дыхание. Я поплескал себе воды в лицо и немного успокоился. Главное, за мной никто не шел, никто меня не преследовал. Да и какой безумец рискнул бы ночью, когда ни зги не видно, бежать по этому головокружительному спуску? Так рисковать бог знает чего ради никто бы не стал. Когда глаза мои привыкли к мраку и я смог хоть что-то различать, я посмотрел наверх, на край обрыва, с которого спустился, и обомлел: склон был не то что крутой, а отвесный. Не веря самому себе, я ощупал ноги, руки, всётело. Ничего не болело, я был цел и невредим... «Вот чудеса,– подумал я,– здесь бы медведь убился, а я целехонек, ни царапинки!..»

Сверху донесся крик. По голосу я узнал Сандро Гвалиа и разглядел его фигуру – стоя на краю склона, он звал меня:

– Минаан, откликнись! Не ушибся? Цел? Откликнись, Минаан, не бойся ни отца, ни нас!..

Я затаился, замер. От растерянности и пережитого страха я плохо соображал.

К Сандро присоединился Максиме:

– Поднимайся, Минаан, никто тебя не обидит, все вкусное, что у нас припасено, тебе отдадим. Потом подал голос Бекну:

– Минаан, откликнись, пока у твоего отца сердце не разорвалось!

А отец молчал. Я знал его характер, знал, что когда он сердит на меня, то я хоть шею сверни, он в мою сторону не глянет. Однако я-то ведь его сын – я тоже заупрямился, звука не издавал. Тогда там, наверху, видно, заволновались. И кто-то, уж я не разобрал кто, начал спускаться по склону.

Я понял, что мое упрямство до добра не доведет, и крикнул:

– Я сейчас, дядя Бекну, сейчас! Наверху,  видно,   очень  обрадовались тому,   что  я отозвался, и все в один голос закричали:

– Хау! Поднимайся, Минаан, сейчас же поднимайся, мальчик!

Теперь я уже разглядел, что по склону спускался Сандро Гвалиа. Оказывается (я это потом узнал), он сказал остальным: вы, говорит, здесь зубоскалите, а мальчонке бог знает каково... Но, услыхав мой голос и поняв, что помощь не требуется, он повернул обратно.

Я с огромным трудом вскарабкался наверх. Все меня долго рассматривали, удивлялись, шутили и смеялись. А отец все ходил вокруг меня, точно коршун, который кружит над жертвой, но вплотную подойти ему не давали.

Остаток ночи я проспал в палатке Максиме, который взял меня под свое покровительство.

Утром, опасливо глянув на отца, я заметил, что он чем-то озабочен.

Без помощи взрослых, самостоятельно ступил я на вершину Бангуриани. Когда я глянул вниз, мне на миг стало страшно при виде разверзшейся подо мной пропасти, даже слегка закружилась голова, но я собрал всю свою силу воли и не показал страха, не один ведь я здесь, на вершине, что же скажут обо мне эти люди? Втесался к ним, заставил их принять себя и убоялся невысокой спокойной Бангуриани!

Постепенно глаза мои и сердце освоились с высотой, привыкли к заоблачным склонам.

Обратный путь мы с отцом проделали, не обменявшись ни словом. Сердце мое переполняла гордость. Усталости я не чувствовал, да и имел ли я право устать? Ведь я шел со взрослыми как равный, одолевая с ними шаг за шагом снежную тропу. Мной владело необыкновенное чувство, казалось, я могу летать над этими горами, над родными вершинами и гребнями, над ледниками и альпийскими лугами...

Но то было лишь начало. Упражнения и тренировки на верхушке башни, вылазки на окрестные малые вершины, как и восхождение на Бангуриани (первая серьезная попытка!) носили случайный характер. Восхождения на Бангуриани и другие «спокойные» вершины устраивались отнюдь не ежегодно, а то, конечно, будь они чаще, начинающий альпинист мог бы овладеть элементарными, азбучными навыками альпинизма. А Михаилу это было совершенно необходимо. Правда, славные представители старшего поколения, основоположники грузинского советского альпинизма, заслуженные мастера спорта – Габриэл, Бекну и Бесарион Хергиани, Чичико Чартолани, Годжи Зурэбиани, Алмацгир Квициани, Максиме Гварлиани и один из первых покорителей Ушбы Гио Нигуриани были фактически самоучками: совершая свои восхождения, они и основном руководствовались опытом и наблюдениями, накопленными ими на охоте. Но то был ранний этап развития советского альпинизма, время, когда этот мужественнейший вид спорта делал первые шаги.

Тогда в Грузии еще не было альпинистских и инструкторских лагерей. Люди, увлеченные горами, не Имели возможности приобрести теоретические знания в этой области.

Много воды утекло с тех пор, тысячи раз сходили сТэтнулда грозные лавины. И наконец множество вершин склонило свои гордые головы перед мастерством и мужеством советских альпинистов. Накопился огромнейший опыт.

Даже сваны, которые недавно отправлялись в альпинистскую экспедицию обутыми в джабралеби из воловьей шкуры, уже не представляли, как можно обойтись без «лукибели» – подкованных сталью альпинистских ботинок.

Изменились и одежда, и походное снаряжение. На ранних фотоснимках Габриэл, Чичико, Бекну, Алмацгир и Годжи облачены в традиционные сванские чохи, обуты в джабралеби и шерстяные пачичеби (ноговицы), на голове – сванская войлочная шапка, через плечо – моток грубо сплетенной из местной конопли веревки и в руках вместо ледоруба – палки с железными наконечниками.

Тяжелые это были годы. И альпинисты тех времен, фанатики, беззаветно влюбленные в свое дело, вершили его ценой невероятного труда и мужества.

Быстрый прогресс науки и техники произвел революцию во всех сферах и областях нашей жизни и деятельности, в том числе и в спорте, в частности в альпинизме. Современные альпинисты обеспечены легкой и теплой водонепроницаемой одеждой, спальными мешками, прочными и легкими палатками, веревочными лестницами (кстати, веревочную лестницу впервые использовал Михаил Хергиани при восхождении на ледовую стену Донгузоруна в 1957 году, после чего они прочно вошли в обиход), крючьями и клиньями различного назначения, необходимыми при восхождении по льду и скалам, а также буровыми приспособлениями. В практику внедрились кислородные аппараты открытого и закрытого типа, что дало возможность находиться в слоях разреженного воздуха, повести наступление на Гималаи. Опасность недостатка кислорода отступила. Благодаря портативным керосиновым плиткам альпинисты почти во всех условиях могут, растопив лед, вскипятить воду для чая, какао и т. д. Голод и жажда, постоянно подстерегающие человека в горах, угрожают меньше. Идя на штурм вершины, альпинисты теперь несравненно меньше зависят и от базового лагеря, откуда в основном осуществлялось их снабжение прежде. Сложная альпинистская техника, современное снаряжение требуют от спортсмена высокого профессионального мастерства и знаний.

Альпинист должен обладать безошибочным чутьем синоптика. Однако на нынешнем уровне развития альпинизма одного лишь опыта наших предков и чутья недостаточно – необходимы определенные знания в этой области.

...В один прекрасный день Михаил собрался с духом и обратился к отцу со следующими словами:

– Отец, если ты дашь согласие, я отправлюсь на Северный Кавказ, поступлю на альпинистские курсы.

Бесарион искоса поглядел на сына – мол, в здравом ли тот уме. Потом огладил рукой усы. И ни слова не ответил.

– Я думаю, это мне необходимо...– продолжил тогда сын.– Без профессиональных знаний в современном альпинизме ничего не добьешься... Ты и сам не раз говорил об этом... Бекну и Максиме тоже так считают...

Бесарион сидел в комнате старейшин и задумался, как и подобало старейшине... Сын уже не маленький, запретами тут делу не поможешь. Он ждет дельного, серьезного совета. Что ему сказать? Что посоветовать?..

– Ты прав, я тоже такого мнения,– заговорил наконец Бесарион.– Без знаний человек далеко не пойдет. И не только в альпинизме, во всем оно так. Неуча и горы не подпустят. Такие времена настали...

Робкая улыбка осветила лицо Минаана. «Значит, отец согласен»,– вспыхнула радостная мысль.

– Значит, ты тоже так считаешь, отец...

– Да. Но... допустим, ты поехал, а язык? Как ты сдашь экзамены? Их языка ты не знаешь, не жестами ведь будешь объясняться с учителями? – с тайным удовлетворением сказал старший Хергиани.

«Сам бог меня надоумил, а! Я нашел вескую причину, тут уж он ничего не сможет возразить и расстанется с этой идеей»,– подумал он, очень довольный собой.

У Михаила помрачнело лицо. Зря, выходит, обрадовался! Почему-то он ни разу не вспомнил об этом. Язык! Ведь незнание языка и вправду серьезное препятствие.

«Я покажу им технику восхождения, которой научился от наших, они убедятся, что я вправду чего-то стою»...– так обычно размышлял он, мечтая о поездке на Северный Кавказ, и ему казалось, что он уже зачислен в школу инструкторов. И вдруг слова отца! Они поразили его своей неожиданностью и правдой.

Действительно, что же делать? Кто в состоянии ему помочь? Неужели он должен распрощаться со мечтой?

Минаан не спал ночами, думал, ломал голову – и не находил выхода.

Прошло некоторое время. В один из дней он притащил домой целый ворох газет и журналов, потом – изрядно потрепанный краткий русско-грузинский словарь и засел за занятия. Целый месяц он головы не поднимал, занимался, произносил странные, непонятные слова... Родные, братья-сестры, соседи и родственники только удивлялись его усидчивости и прилежанию.