Текст книги "Тигр скал"

Автор книги: Мирон Хергиани

ИТАЛИЯ: ПОСЛЕДНИЙ ПРЫЖОК

В Сванэти говорят о горовосходителях: они стремятся к заоблачным высотам, чтобы проложить дорогу к солнцу, к лучезарному девятиокому светилу, которое всем равно светит и равно приносит счастье. Они ищут счастье и борются со смертью.

А когда кто-то из них погибал в горах, о нем говорили: он умер прекрасной и чистой смертью...

***

До отхода автобуса у меня оставался еще целый час. Я решил воспользоваться случаем, заглянуть в альпклуб, повидать Михаила. Ведь он на этих днях отправлялся в Италию, и, возможно, вернувшись из своей командировки, я уже не застану его в Тбилиси.

В альпклубе было, как всегда, людно. Здесь я увидел многих альпинистов, коллег и друзей Михаила – Тамаза Баканидзе, Рому Гиуташвили, Джулвера Русишвили, Отара Хазарадзе, Аги Абашидзе и других. Все говорили об одном и том же – о предстоящей поездке в Италию. Увидев меня, Михаил извинился перед товарищами и вышел со мной в парк. Он показался мне усталым и слегка грустным. К тому же был небрит, оброс бородой, и седина вдоль шрама на лице придавала ему вид немолодого человека.

– Я еду в командировку,– сообщил я и тряхнул дорожной сумкой, давая, понять, что нахожусь уже в дороге.

– А-а, пришел попрощаться?

– Так получается,– я улыбнулся.

– Давай провожу тебя к автовокзалу, и побеседуем по дороге.

– Поменяемся ролями?

– Я тебя в долг провожу,– улыбнувшись, пошутил он.– В следующий раз ты проводишь меня.

– Когда вы собираетесь?

– Через неделю мы должны быть в Москве. Оттуда вылетим, вероятно, двадцать пятого июня.

– Знаешь, Минаан, что за необходимость меня провожать... Давай лучше присядем тут где-нибудь и поговорим. Все равно времени у меня мало...

– Я знаю короткую дорогу. Пройдем по этой аллее до конца парка к обрыву, а там по тропинке спустимся прямо на набережную, как раз к автовокзалу.

– Альпинисты и тут не могут без тропинок, да?

– Тропинки? Тропинками ходят туристы, а альпинисты – люди звериных троп. Помню, когда я был маленький, мне страшно нравились туристы, я долго-долго смотрел им вслед, пока они шли, вытянувшись цепочкой, то пропадая из виду за поворотом дороги, то появляясь вновь, словно журавлиная стая. Шли они обычно с севера по цайдерской дороге... Что правда, то правда, в детстве туристы очень нравились мне, туристы и туризм.

– Ты никогда не говорил об этом. А потом что, разочаровался?

– Нет, понимаешь, туризм – это лишь одна ступень. Для многих альпинизм начинается с туризма. Для нас, горцев, это забава. Ведь в действительности любой горец сто раз турист. Что с того, что им не дают значков ГТО!.. Но для студентов, служащих или рабочих, вообще людей равнины, туризм – великолепная штука, гораздо больше, чем приятное времяпрепровождение.

Михаил шел впереди. Я не однажды ходил с ним в горах, и всякий раз меня восхищала неповторимая, совершенно особая красота его сильных, точных, цепких движений. И сейчас вот, идя за ним по этой городской тропинке, спокойной, утоптанной, все равно что хороший асфальт, я с удовольствием наблюдал, как он спускался своим пружинистым, эластичным, и вправду тигриным шагом.

– Помнишь, ты мне читал стихотворение в тот вечер, о войне,– он приостановился и почесал лоб.– Я думал о нем, и мне показалось, что мысль не совсем верна... не знаю, конечно, может, я ошибаюсь...

По правде говоря, я удивился, когда он вспомнил про стихи. У него были другие увлечения, стихи никогда его особенно не интересовали. Хотя, вероятно, поэзия была близка его внутреннему миру.

– Что ты имеешь в виду? – попытался я уточнить.

– Ты вот говоришь там, что война пожирает людей и поэтому многие не доживают до старости. Но разве только война? А наша повседневность со всеми ее противоречиями и сложностями, а болезни, а миллион всевозможных иных причин...

«Это он опять про Михо... Не может примириться с его гибелью,– промелькнуло у меня в голове.– Михо и другие товарищи, которые навеки остались в го-pax... Сейчас он скажет о них».

– Вот Михо... Да и не только Михо, другие тоже – Илико, Джумбер, и Тэмо, и еще многие – разве они погибли на фронте, на войне? – он смотрел на меня в упор блестящими глазами, словно от моего ответа что-то зависело.

Что я мог ответить? Допустим, я понимал войну не только как борьбу с оружием  в  руках,– все  равно это ничего не меняло для Михаила. Дело было не в этом. Дело было в том, что Михаил выглядел грустным, был небрит и опять думал о таких вопросах, как жизнь и  смерть,  думал  о Михо  и  других  товарищах,  чь жизнь оказалась столь короткой.  В  последнее время он, по-видимому, много размышлял над этим, а такие мысли губительны для тех, кто избрал своим уделом борьбу с вершинами.

– Да ладно! – проговорил Михаил, уловив моё смущение.– Это пустое, я-то ведь не знаток поэзии, да и не время ломать голову над этим, тебе уже, кажется, пора в путь, верно?

Он положил мне руку на плечо. Мы обнялись, поцеловались.

Я уже сделал несколько шагов, как он меня окликнул:

– За тобой одни проводы, так и знай!

Я обернулся и помахал ему рукой. Он стоял лицом ко мне, улыбаясь, и тоже махал мне рукой. Потом повернулся и направился к альпклубу.

Я очнулся, только когда мой автобус после трехчасового путешествия остановился перед зданием сельского автовокзала. Поглощенный своими мыслями, я даже не заметил, как пробежали эти три часа. Неясные, но тягостные предчувствия томили меня.

Увы, к моему горю и несчастью, эта встреча с Мишей оказалась последней. Я так и не сумел отдать ему долг,   проводить  его  в  следующую  экспедицию: следующей не было.

Проводы были иные – проводы в вечность.

***

«25 июня. 1969 г. Италия.

Аэропорт Фьюмичино.

Лайнер   мягко  опустился  на   посадочную  полосу.

Нас тепло встречают представители Советского посольства, везут в Рим,– записывает в своем итальянском дневнике Михаил Хергиани.– Мы немного усталые от перелета. Мечтаем об отдыхе, о послеобеденном сне, но является представитель общества «Италия – СССР» – очаровательная синьорита и предлагает прогулку по городу. Мы не можем отказаться.

Осмотрели лишь небольшую часть города».

На следующий день с самого утра Михаил продолжает знакомство с Римом. Его восхищают старинные палаццо, храмы, площади и улицы Вечного города.

Лазурное небо Италии, ограненное далекими снежными горами, которые, подобно радуге, замыкали простор, напоминало Михаилу родную Грузию, вершины Сванэти. Как у каждого истинного грузина, образы родины неотступно стояли у него перед глазами, и всякий раз, едва удалившись от нее, он ощущал в сердце лёгкую печаль по родным краям. «Интересно, что делает сейчас отец?..»

26 июня.

«С утра осматривали Рим. Посетили замечательные монастыри. Море впечатлений... Вечером, в 11 часов, простились с Римом и поездом отправились в Милан...»

В Милане альпинисты пробыли два дня. 28 июня из Милана они направляются к хижине Ваццолер. Уже совсем близко виднеются Доломиты Альп. Там, на этих вершинах, Михаил и его друзья должны продемонстрировать высокий класс советского альпинизма. Сюда съедутся сильнейшие альпинисты мира. Кто окажется победителем?..

28 июня.

«Пришли в хижину Ваццолер. По дороге встречались деревни. Мне очень нравится здесь. Будто я дома: горы и холмы, камни, ручьи, трава,– все живо напоминает мне родину. Мы не встречались с местными жителями, но мне думается, что и они напомнят моих соотечественников. Вечером мы на месте. Нас встречают очень приветливо, гостеприимно».

29 июня.

«После завтрака выходим осматривать вершины. Они невысоки, но отличаются массивностью стен. Высота некоторых достигает 1100 метров.

Вечером проводим собрание. Начальником спортивной части выбрали меня. Установили завтрашние маршруты. Я и Слава Онищенко идем на башню Торре-Венеция по маршруту Тисси пятой-шестой категории трудности. Космачев, Кавуненко и Романов идут на Торре-Венеция – четвертой категории, по маршруту Кастильоне».

30 июня.

«Восхитительное утро рассвело сегодня в Доломитах. Темно-синее небо бросает на горы фиалковый плащ. Солнце восходит, и вот уже золотом залиты склоны, леса, поля. Вершины, кажется, насторожились в ожидании состязания, участники которого уже приближаются к ним.

Мы со Славой в семь утра выходим из хижины. В восемь мы уже на трассе. А через три часа – на вершине! Я вел связку. Мы шли очень быстро. За такое короткое время никто еще не проходил этот маршрут – маршрут Тисси. Это первое восхождение советских альпинистов в Доломитах Альп, и оно прошло блестяще! Посмотрим, как пойдет дело дальше...»

Между строк этой скупой дневниковой записи можно прочесть следующее: сложнейшую трассу, маршрут Тисси, который для многих был мечтой, связка Хергиани – Онищенко проходит за три часа. Это еще одно свидетельство тому, что советская школа альпинизма – одна из самых сильнейших.

На следующий день они отдыхают. Хозяин хижины, Армандо да Ройта, который за это короткое время очень подружился с Михаилом, советует подняться на Банконг.

– Это одна из сложнейших вершин, шестой категории  трудности.   Ее   проходят  обычно  за   восемь – десять часов,– говорит он Михаилу.

– Пускай будет Банконг – в вашу честь,– дружески улыбаясь, соглашается Михаил.

ТРИ ГАБРИЭЛА

2 июля.

«Утром в семь часов двадцать минут мы уже в пути. Вертикаль стены Банконга – шестьсот метров. Она очень сложная, труднопроходима. Мы внимательно осмотрели стену, составили предполагаемый маршрут и приступили к штурму. Темп взяли довольно быстрый и не хотим его терять. Стена и вправду оказалась интересной, наверное, потому мы не чувствуем усталости. Спустя пять с половиной часов мы на вершине Банконга. Оттуда открывается великолепная панорама, которой мы полюбовались. Наше время отличное.

Снизу за нами наблюдали Ануфриков и Армандо... В тот вечер Армандо заявил, что мы замечательные горовосходители.

Космачев и Романов в тот же день с блеском покорили Торре-Венецию. Вечером Армандо и его дочери повезли нас в деревню Агордо. Там мы показали собравшимся фильм о восхождении 1962 года на пик Сталина (в этом восхождении участвовал и я).

Агордо мне очень понравилась. И опять мне казалось, что я в Сванэти. В разгаре был сенокос. Сено стожат, и женщины, одетые пестро, волокут стожки домой. Все как у нас. И здесь сено хранят в верхнем этаже дома, а скотину держат внизу. Как и у нас, сено носят с крутых, труднодоступных для непривычного человека мест. Носят его на спине. И грабли у местных крестьян такие же, как наши «лушдики». За границей я бывал не раз, и во многих странах, но такого чувства родственности, какое владело мною здесь, не испытывал нигде.

  Я немного поработал с крестьянами на косьбе. Как они были удивлены, что я умею хорошо косить».    В тот вечер они долго беседовали – Армандо и Миша. Хозяин между прочим заметил:

– Вот вершина Су-Альто и вправду великолепна. На Су-Альто поднялась двойка французских альпинистов Ливанос – Габриэль. После них никто не смог ее покорить.

У Миши посветлело лицо, и он сказал:

– У меня был дядя, бесстрашный горовосходитель, альпинист Габриэл Хергиани. Я поднимусь на Су-Альто, и пускай отныне, говоря о Су-Альто, вспоминают двух Габриэлов – французского Габриэла и Габриэла Хергиани из Грузии!

Четвертого июля ранним утром Михаил Хергиани и Вячеслав Онищенко вышли на Су-Альто.

Внизу, у подступов, собралось множество народа. Восходители были уже на такой высоте, откуда болельщики казались не больше горошины. Не слышно было им и жужжания кинокамеры, которая запечатлевала на пленке каждое их движение.

Связку вел Михаил. Он шел быстро, вольно, легко. Движения его, как всегда, были уверенны, точны, поразительно пластичны и цепки. Поистине тигриными прыжками перепрыгивал он через трещины, с уступа на уступ. Вячеслав отлично обеспечивал тыл. Он почти полностью перешел на страховку.

Вот она, гладкая отвесная скала...

Миша тщательно укрепил страховочную веревку. Осталось пройти эту скалу, и они будут на вершине!

Начался штурм.

Вячеслав крепко держит веревку. Пристальным, напряженным взором следит за Мишей.

Миша скрылся за гребнем. Он на вершине!

Внизу – пропасть, над головой, везде вокруг – небо, такое голубое небо, каким оно бывает лишь на вершинах – таинственное, глубокое, сияющее... Золотом солнца пронизана голубизна... Где-то далеко, над самым горизонтом померещилось чье-то лицо... Не чье-то – дяди Габриэла. Тревожное лицо, глаза полны мольбы. Он крикнул...

Миша мгновенно почуял опасность, потянул страховочную веревку. Она поддалась, и он приготовился к прыжку.

С вершины Су-Альто будто сорвалось что-то и, прочертив небо, воздух, с глухим стуком исчезло внизу.

...Вместе с обрывком веревки в руках Тигр скал совершил свой последний прыжок – в лазурное небо Италии...

Так закончилось состязание двух Габриэлов...

И был еще третий Габриэл – Микел-Габриэл! Eго никто не увидел и никто не узнал – кроме самого Михаила. И никто, кроме Михаила, не услышал его жуткого, леденящего смеха над вершиной Су-Альто.

ПРОВОДЫ

 ...После трудного дня спят товарищи.

Почему среди них нет тебя?!

Когда все вошли, телеоператор тбилисского телевидения закрыл дверь салона самолета. Потом сел рядом со мной и обратился ко мне:

– Я сниму село Михаила, окрестные тропинки и снеговые вершины... Может, повезет, и увижу лавину, тоже сниму, конечно... И многочисленные медали Михаила Хергиани, и гроб на тигриных лапах с крестом, в котором он покоится... Я хочу обозначить символику его жизни: родной очаг – начало начал, путь к горам, вершины славы, лавина – внезапный конец жизни... Как вы находите, а? По-моему, будет впечатляюще...

Мне неприятно слушать его. И эти два слова – «конец жизни», произнесенные им просто и легко... «Конец жизни,– повторил я несколько раз про себя.– Неужели и вправду конец? Неужели Миша и вправду умер? Неужели это удел всех – и обыкновенных, заурядных людей, и отмеченных печатью избранности, мужественных, отважных и неординарных?.. Неужели и торная дорога, и сельский проселок, и асфальтированная магистраль, и скальная, нехоженая крутая тропка все равно ведут в безвозвратность?»

А между двумя рядами кресел покоился сам Михаил Хергиани – немой ответ на все эти вопросы, ответ, который я не хотел ни понимать, ни принимать. В изголовье его сидел Бесарион Хергиани, истаявший, бледный, с запавшими щеками, и часто-часто потирал руки, переплетал и разнимал пальцы...

...Кутаиси остался позади. Из кабины вышел второй пилот и молча встал перед Бесарионом. Бесарион поднял на него покрасневшие от слез глаза.

– Если можно... над Кавкасиони медленнее...– еле слышно проговорил он.

Второй пилот, совсем еще молодой парень, почтительно склонил голову в знак согласия и вернулся в кабину.

На севере громоздились снеговые вершины Кавкасиони. Солнце играло на них разными цветами.

Каштанового цвета гроб на тигриных лапах стоял в проходе. Самолет накренился – и показалось, не самолет накренился, а Тигр скал приподнялся при виде родных вершин.

Бесарион – отец, переживший сына,– взялся за ручку гроба.

– Ребята, родные...– обратился он к нам.

Мы поняли без слов. Приподняли изголовье гроба. Теперь Тигр скал мог созерцать свои любимые горы, недоступные кручи – обиталища туров, глубокие ущелья, тропки-невидимки... По отпечаткам горных ботинок он мог еще раз, в последний раз, прочитать истории времен своего детства, истории минувшей жизни – по следам, навечно впечатавшимся в склоны.

«...Я сбросила в пропасть Беткила, нарушившего слово, я обрекла на гибель много других дурных людей, но ты-то никогда не взвел курок на мою паству! Мои скалы не причинили тебе зла, я всегда помогала тебе и благословляла имя твое!» – это сама богиня Дали вышла на крутой уступ Ушбы...

«Ты не однажды обжигал мои плечи своими ботинками, но я никогда не предавала тебя!» – грохотом лавины отозвалась осиротевшая Ушба.

Эгей, Ушба!..

Эгей, Тэтнулд!..

Эгей, Лайла!..

Айлама и Цурунгала!..

Шхара и Намквам!..

Гулба и Бангуриани... эге-э-эй!..

Никогда, никогда больше не увидит он их сверкающие глаза, не взбежит по ледовым склонам, по отвесным скалам. Крылья обломаны, полет оборван... Вся его жизнь была стремлением к небу, вся его жизнь была «Лилео» – гимном солнцу. Человек поднебесья, он ляжет в землю.

Мы пролетели над вершинами. Кавкасиони стал спокойнее, ниже. И вот уже различима толпа внизу, на земле. Женщины в черном... Только в черном! Кажется, черная лавина затопила Львиное ущелье...

Вокруг  двух  белоснежных  зданий   аэропорта,   на всем поле, по дорогам и ниже – по берегу и обмелевшему руслу Энгури – люди в черном. Словно кто-то огромный разлил черную краску.

– Что мне делать... Что мне сказать этим людям!..– глухо проговорил Бесарион и устремил на нас беспомощный взгляд.

Но глаза его сухи. Сейчас он сойдет на родную землю, его встретят односельчане... Бесарион Хергиани, отец Тигра скал, в великом горе должен держаться достойно своего сына.

Женщины с распущенными волосами, в черных одеждах, в черных покрывалах, причитают, царапают лица, плачут...

Плач стоит в Львином ущелье.

...По обе стороны от Бесариона – мужчины, родственники близкие и дальние. Народ напирал: всем хотелось увидеть Михаила. Молодые люди взялись за руки, окружили его, чтобы сдержать напиравшую толпу.

– О несчастный Бесарион, как ты держишься на ногах, как не ослепнут твои глаза, как поднимается и опускается грудь твоя и бьется сердце!.. Несчастный Бесарион, какое горе поразило тебя, какое страшное горе!..– причитают в толпе.

Туристы с любопытством и удивлением наблюдают скорбный, непонятный обряд, напоминающий сцены древнегреческих трагедий, уходящий корнями в седую древность. Здесь горе и скорбь величественны, плач и причитания заставляют содрогаться до глубины души. Здесь плачут не только женщины, но и мужчины, суровые, закаленные во всевозможных невзгодах и тяготах, и плач их вселяет трепет и глубокое почтение... Туристы во все глаза глядят на необычное зрелище со своих заборов и балконов, куда они забрались, где они кое-как примостились, чтобы видеть и слышать.

Бесарион всю свою жизнь пел «Гаул гавхэ»[28]28
  Народная песня «Выйду, взгляну...».


[Закрыть]. Сам слагал охотничьи песни, сам же исполнял, и пелись они в народе. Танцор и певец, охотник и восходитель, человек огромной внутренней силы и темперамента, он пользовался большой любовью односельчан, да и не только односельчан. Он обвел глазами толпу. Неужели это те же люди, которые просили его спеть или сплясать, которые рукоплескали ему и веселились вместе с ним? Нет, это другие... или... или просто было другое время?.. Да, было другое время, счастливое время!.. Время света и солнца... солнца, которое погасло и не взойдет уже никогда... Неужели это... правда?! Он посмотрел вдаль, на горы, на нивы и поля, на белые башни... Никто не работал в полях, никто не косил на покосах... Даже Энгури, вечно грохочущий, неуемный Энгури притих – не услышал Бесарион его голоса... Странная неподвижность, тишина и пустота царила окрест...

Ему захотелось сказать людям то, что мучило его давно. Всего несколько слов. Удивительно! Рядом стоящие почувствовали его желание, и это передалось всем. Его голос, надтреснутый, глухой, зазвучал в полной тишине:

– Я знал, что так случится. Знал давно, с самого начала... потому что победить горы трудно. Только я не знал, что это случится так рано. Не ожидал. Спасибо вам, люди, за ваше участие, большое спасибо...

Он умолк и уставился в землю.

Горе его было безмерно и безутешно, и скорбь его не знала предела, но он должен преодолеть, превозмочь себя, ибо на нем, главе дома и владыке скорби, лежала обязанность позаботиться о траурном обряде и обо всем, что с ним связано: ведь в их дом придет народ не только со всей Сванэти – прибудут издалека те, кто знал Мишу, и всех надо встретить достойно, как велят древние, освященные веками законы.

ВЯЧЕСЛАВ ОНИЩЕНКО, МАСТЕР СПОРТА МЕЖДУНАРОДНОГО КЛАССА:

«Соотечественники Михаила Хергиани, отец Бесарион!

Я пишу эти очень тяжелые для меня строки потому, что считаю себя обязанным рассказать о последних днях Михаила – теперь, когда все кончилось, все пройдено. Рассказать как непосредственный очевидец трагедии на Су-Альто и единственный уцелевший ее участник.

Передо мной неотступно стоят ваши глаза, глаза мужчин, столь непривычные к слезам, но полные слез отчаяния и скорби. В глазах ваших я прочел немое желание узнать во всех подробностях, как произошло все это, была ли неизбежной гибель Миши.

Тогда, там, в Тбилиси и в Местиа, у меня попросту не было физической возможности рассказать и объяснить вам все. Было столько народу – ведь проститься с Мишей пришли не только из самых отдаленных уголков Сванэти, из горных деревень, но и из ближних городов, из Кутаиси, из столицы Грузии – Тбилиси. Это было горе, общее для всех нас, потому что ушел из мира легендарный Миша, необыкновенно отзывчивый и внимательный товарищ и в экспедициях, и в повседневной жизни, везде, всегда, ко всем.

Не однажды бывал я в Сванэти, где мне нравится все – и природа, и люди с их нравами и обычаями. Вы – дети гор, и вам, как мало кому, известны их повадки. Вы любите и почитаете горы, и совершенно естественно, что имена ваших соотечественников вписаны золотыми буквами в историю советского альпинизма. Достаточно назвать таких, как Габриэл, Бекну, Бесарион, Михаил-Младший Хергиани, Чичико Чартолани, Годжи Зурэбиани, Максиме Гварлиани, Иосэб Кахиани, Гио Нигуриани, Алмацгир Квициани и другие. Этот список можно продолжить до бесконечности, потому что, видимо, каждый сван – восходитель.

Весть о гибели Михаила на Су-Альто горестным эхом прокатилась повсюду, не только в Грузии, на Кавказе, но везде, где доводилось ему бывать, где его знали либо слышали о его блистательных восхождениях,– на Памире, на Тянь-Шане, в Альпах, в Крыму...

Да, его знали повсюду, его непревзойденным мастерством восхищались все.

Михаил Хергиани... Человек, который за свои неполных тридцать лет завоевал все спортивные награды, какие только существовали в Советском Союзе. Многократный чемпион СССР по альпинизму и скалолазанию, получивший в Англии почетное прозвище Тигр скал, он постоянно выступал в соревнованиях за рубежом и неизбежно показывал высокое мастерство, высокий класс альпинизма и скалолазания. Вы и сами хорошо это знаете, видели своими глазами, либо слышали, либо читали.

Вместе с Мишей я поднялся не на одну вершину.

Я многократно бывал первым зрителем и непосредственным участником этих великолепных спортивных спектаклей. Теперь, когда я вспоминаю восхождения, ныне принадлежащие истории, я с особой ясностью и остротой осознаю, как много мы потеряли с гибелью Миши. То были незабываемые и неповторимые восхождения.

Июль 1967 года, небольшой городок Шамони во Французских Альпах. Федерация Франции проводит сборы сильнейших альпинистов мира. Регулярно раз в два года в Шамони съезжаются известнейшие высотники, чтобы продемонстрировать свое искусство покорения вершин.

Помню, перед каждым восхождением, как водится у альпинистов, речь заходила о погоде. Я спрашивал Мишу: «Как ты думаешь, в каком настроении нынче ваш властелин погоды, Элиа?» Миша с добродушной улыбкой отвечал: «Не волнуйся, я просил Элиа, и он пообещал, что все будет в порядке».

Правда, во время тех соревнований погода все время стояла отличная. Французские газеты писали: «Весьма редко, чтобы в Альпах стояла такая хорошая погода. Это дает возможность осуществить блестящие восхождения».

Журналисты и не подозревали, кому они обязаны солнечными днями!»

***

...Младшая сестренка Михаила Назо в тот год закончила школу. Она еще ни разу не бывала за пределами Сванэти. Что она знала о жизни, что знала о горе! Но даже много перевидевшие и пережившие не одну утрату поседевшие пожилые женщины не могли сравниться с Назо: словно искусная плакальщица, причитала она над телом любимого брата.

 
Солнце взойдет на востоке, Минаан...
Лайлу украсит ярко, Минаан...
Ушбу и Тэтнулд, Минаан!..
К источнику серны сбегутся, Минаан,
К Легвмери сбегутся серны...
Туры замрут на скалах,
На уступах крутых, Минаан!
На Дала-Кopa замрут от горя.
Индейки горные
Закричат, завопят от горя, Минаан,—
«А ты будешь спать,
Си марэ[29]29
  Си марэ – ты мужчина. Здесь – в форме обращения.


[Закрыть], Минаан!..
«Не волнуйтесь, когда я в горах»,—
О Минаан!
«Не волнуйтесь, когда я в скалах»,—
О Минаан!
«Горы мне дали колени свои крепкие»,—
О Минаан!
«Сердце свое дали несокрушимое»,—
О Минаан!
«Свои мускулы дали мне горы»,—
Минаан!
«Силу свою мне дали...» —
Минаан, Минаан!
Горе нам, Минаан!
Напрасно успокаивал нас, Минаан,
Облегчал ожиданье напрасно!
Ты не был богом, Минаан,
Ламарией[30]30
  Ламариа – св. Мария, богородица (сванск.).


[Закрыть] не был ты, Минаан!
Си марэ, Минаан!
Хоэ, Минаан, Минаан,
Мирминаан...
Горе, горе великое,
Неизбывное,—
Минаан!.
 

Невозможно было слушать ее. От мала до велика – все рыдали. Энгури вторил их рыданиям – Энгури, сын высоких вершин и сверкающих ледников. Струи его несли и их слезы по погибшему рыцарю. Белопенный Энгури и процессия, облаченная в черное, медленно двигались к Сэт-Местиа. Белые башни вторили плачу.

Причитала Назо. Плакали молча и в голос, содрогались от рыданий люди. И непонятно было, невдомек было, где и когда научилась эта хрупкая девушка душераздирающему плачу-причету, откуда брала эти слова, как не запнулась, не ошиблась ни разу...

...Так, вероятно, и слагались сказания о героях...

Песни и сказы, предания и легенды – о Вибил-Мацбиле, о Лебсуке Гоштэлиани, о Кансаве Кипиани, о Мирангуле...

***

«В 1969 году советские альпинисты впервые приехали в Доломиты Альп. Итальянцы очень тепло встретили нас. Показали нам все вершины, которые нас интересовали... Мы с Мишей для первого восхождения выбрали трассу шестой категории трудности на башню Торре-Венеция. Эта вершина имеет 500-метровую отвесную стену. На восхождение обычно требуется семь – девять часов, мы же прошли весь маршрут за три часа пятнадцать минут. Это было сенсацией. И если поначалу на нас смотрели с некоторым сомнением, теперь газеты стали писать, что в Италию прибыли сильнейшие советские альпинисты.

Второе наше восхождение – на вершину Банконг – тоже прошло блестяще: несмотря на вертикальность стен Банконга, через пять с половиной часов мы стояли на вершине!

На следующий день из Рима прибыли сотрудники центрального телевидения и корреспонденты газет. Итальянцы попросили нас продемонстрировать наше мастерство на Торре-Венеции. Разумеется, мы ответили согласием. Быстро переоделись и начали подготовку к восхождению.

Операторы в обычной обуви и одежде с огромным трудом следовали за нами, таща свои камеры. Я только успел подумать, что надо бы им помочь, как смотрю, Миша уже спускается к ним. Он был верен себе. Деталь незначительная, но характерная: там, где нужна была помощь, Миша всегда оказывался первым. Он был на редкость великодушный и самоотверженный человек, сильный не только физически, но, что, пожалуй, еще важнее, сильный духом. Он легко находил путь к сердцу человека, умел дружить и был редким другом. Он, как никто другой, умел незаметно помочь человеку, поддержать в нужный момент – и в горах, и в повседневной, «земной» жизни. А это редкий дар...

4 июля выходим на Су-Альто. Это сложнейшая семисотметровая стена шестой категории трудности.

Первооткрыватели маршрута – французские альпинисты Ливанос и Габриэль. Миша решил посвятить восхождение на Су-Альто памяти дяди, Габриэла Хергиани. С 1952 года этот маршрут прошли всего несколько высотников. Представление о сложности его мы могли составить благодаря консультации Армандо да Ройта.

Раннее утро. Ночной холод все еще властвует в ущелье. Мы стоим у основания стены озябшие и энергично растираем руки. Искоса поглядываем на стену, прикидываем, откуда лучше начать штурм.

Миша вытаскивает из рюкзака путеводитель поДоломитовым Альпам. Еще и еще раз внимательно изучаем маршрут. По фотоснимкам и схемам проверяем узловые пункты, делимся соображениями и впечатлениями. Единодушен наш вывод: восхождение сложное, тяжелое, несравненно тяжелее предыдущих. Но разве Миша когда-либо искал легких восхождений?..

И вот – выходим.

Связываемся новой, полученной перед выходом австрийской веревкой. Пока идем вместе. Стена легкопреодолимая. Постепенно уклон возрастает. Предстоит преодолеть отвесный снежно-ледовый участок. Миша страхует меня превосходно, и я медленно, очень осторожно продвигаюсь кверху. Вырубаю во льду ступеньки. Скалы, которые приходят на смену этому участку, мокрые от талой воды и обледенелые, что ощутимо затрудняет подъем. Наконец я выхожу на гребень и принимаю Мишу...

Потом скалы стали посуше, зато сильно увеличился уклон. Миша идет впереди. Вот уже несколько лет мы ходим вместе, я наблюдаю его мастерство, и, казалось бы, что может меня удивить? И тем не менее всякий раз меня приводит в восторг его непередаваемый почерк, удивительная артистичность каждого его движения, какая-то особая кошачья мягкость, цепкость и пластичность и одновременно сила! Я смотрю и невольно думаю: за что же он уцепится на этой совершенно гладкой стене? Но он находит какие-то выступы, расщелины, трещины. Кажется, он сросся со скалой, они едины, нерасторжимы, ничто не в состоянии оторвать его оттуда... Каждой мышцей, каждой клеточкой кожи он прилип к стене и медленно, упорно, неуклонно   идет   наверх.   Его   движения    абсолютно точны...

К сожалению, никакие слова не могут это описать...»

***

Фасад старинного сванского дома закрывает рисунок. На огромном полотне изображены ущелье Энгури, Ушба и сванские башни. Снежный форпост вершины, на котором – сильно увеличенное фото Михаила.

Во дворе, на столе, разложено охотничье и альпинистское снаряжение Михаила, подаренное ему отцом. Здесь фамильный кинжал и кремневое ружье с порохом, бандули и вязанные крючком пачичи, кошки и старая муджура – предок ледоруба, старинный бинокль и шапка из валяной шерсти, чоха-ахалухи и башлык из домотканой шерсти. Все эти предметы говорят о славном прошлом рода Миндохшери.

Михаил покоится в мачуби нового, только что отстроенного двухэтажного дома. Все село пришло на помощь семье Хергиани, чтобы срочно, за несколько дней, закончить этот дом, покрыть его, вставить дверные и оконные рамы, застеклить их, оштукатурить стены, настелить полы...

Родственники, соседи, близкие расположились вокруг покойного по степени близости к нему и к семье. Оплакивать погибшего полагалось все эти дни – дни скорби и стенаний. Но кульминация плача была все же на кладбище, перед погребением. Соблюдали порядок – иные причитали и плакали здесь, дома, иные сохраняли себя для последнего, прощального плача.

 
...разве помогут нам твои медали, Минаан!
Разве поможет нам твоя слава,—
О, Минаан, мертвый лежишь ты, мертвый!..—
 

доносился чей-то голос до Бесариона. Он стоял во дворе и с неудовольствием слушал, как кто-то из плакальщиц упрекал его сына за любовь к горам. Бесариона всегда сердило, когда Михаила порицали за это. Эта страсть – фамильная страсть Хергиани. И вообще он считал, что каждый человек идет своей дорогой, и никому не ведомо, что ждет его на этой дороге, победа или смерть. Победа – удел смелых, но и поражение тоже удел смелых, а тот, кто не побеждает и не терпит поражения, вообще ничего из себя не представляет.