Текст книги "История веры и религиозных идей. Том 3. От Магомета до Реформации"

Автор книги: Мирча Элиаде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Глава XXXIV
ЗАПАДНОЕ КАТОЛИЧЕСТВО ОТ КАРЛА ВЕЛИКОГО ДО ИОАХИМА ФЛОРСКОГО

§ 266. Христианство в период раннего средневековья

В 474 г. последний римский император Запада Ромул Августул был низложен предводителем варваров Одоакром. Долгое время историки условно считали 474 г. рубежом между античностью и средневековьем. Однако в посмертном (1937 г.) издании книги Анри Пиренна «Магомет и Карл Великий» этот вопрос был поставлен под совершенно другим углом. Знаменитый бельгийский историк привлекает внимание к нескольким показательным явлениям. Например, к тому, что имперские социальные структуры продолжают свое существование на протяжении еще двух последующих веков. Более того, варварские короли VI и VII вв. пользуются римскими принципами управления и сохраняют звания и титулы, унаследованные от времен империи. К тому же не прекращаются торговые отношения с Византией и Азией. По мнению Пиренна, разрыв между Западом и Востоком произошел в VIII в., и причиной ему послужило мусульманское нашествие. Изолированный от культурных центров Средиземноморья, разоряемый постоянными набегами и внутренними распрями, Запад погружается в пучину «варварства». Из руин восстанет новое общество, которое будет основано на сельскохозяйственной автономии и примет форму феодализма. Упорядочить этот новый мир, мир средневековья, удастся Карлу Великому.

Гипотеза Пиренна породила долгие споры,[200]200
  См. критику в: William Carroll Bark. Origins of the Mediaeval World, pp. 7 sq., 114 sq.


[Закрыть] и в наши дни принята лишь частично. Однако она заставила ученых пересмотреть и переосмыслить сложный исторический процесс, приведший к становлению средневековья на Западе. Пиренн не принял во внимание глубинных изменений, внесенных в западную цивилизацию христианством, хотя, как показал У.К. Барк, историю Западной Европы между 300 и 600 гг. сформировало именно распространение христианства, наложившееся на череду шатаний в обществе: постепенный развал на местах римской экономики и системы управления, смуту – следствие бесчисленных набегов – и развивающийся переход на натуральное хозяйство. В самом деле, если бы Запад не был разобщен, беден и плохо управляем, влияние церкви не смогло бы стать столь всеобъемлющим.[201]201
  Bark. Ор. cit., pp. 26–27.


[Закрыть]

У истоков своего существования средневековое общество было содружеством первопроходцев. Моделью такого общества, в некотором роде, послужило устройство бенедиктинских монастырей. Основатель западного монашества святой Бенедикт (ок. 480–540) организовал целую сеть небольших общин, экономически полностью самостоятельных, благодаря чему разорение одного или нескольких монастырей не влекло за собой уничтожения самого института. Нашествие варваров-кочевников и последующие набеги викингов оставили европейские города в руинах и, таким образом, разрушили последние очаги культуры. Остатки классического культурного наследия сохранялись лишь в монастырях.[202]202
  К 700 г. западная культура укрывалась в монастырях Ирландии и Нортумбрии. Именно оттуда, век спустя, вышли ученые, богословы и художники.


[Закрыть] Однако далеко не все монахи имели возможность посвящать свое время научным студиям. Их главными обязанностями оставались проповедь христианства и помощь бедным и обездоленным. Но они занимались еще и строительством, врачеванием, обработкой металлов и, в особенности, землепашеством. Именно монахи значительно усовершенствовали сельскохозяйственные орудия и способы возделывания земли.[203]203
  См. описание этих инноваций в кн.: Bark, p. 80 sq.


[Закрыть]

Сеть таких экономически независимых монастырей сравнивали с феодальной системой собственности, при которой сеньор раздавал земельные наделы своим вассалам либо в вознаграждение, либо ввиду будущих заслуг на военной службе.[204]204
  Ср.: Hugh Trevor-Roper. The Rise of Christian Europe, p. 98 sq.


[Закрыть] Из этих двух «семян», способных выжить в период исторических катаклизмов, и выросло основание для нового общества и новой культуры. Карл Мартелл секуляризовал множество церковных угодий для раздачи своим воинам – это был единственный способ создать сильную и преданную армию; в то время ни у одного суверена не было достаточно средств для экипировки своего войска.

Как мы увидим ниже, в разделе о рыцарстве (§ 267), феодальная система и ее идеология имеют германское происхождение.[205]205
  Ср.: Carl Stephenson. Mediaeval Feudalism, pp. 1-14.


[Закрыть] Именно благодаря феодальному строю Запад смог выстоять в период нескончаемых бедствий, которые потрясали его с начала V в. В 800 г., в Риме, Карл Великий был коронован папой как император Священной Римской Империи; еще за полвека до того о таком никто и помыслить не мог. Однако при напряженности, что существовала между императорами и папами, при завистливости некоторых королей и принцев влияние и престиж империи в последующие века оказались непрочными и ограниченными. В наши намерения не входит изложение политической и военной истории периода раннего средневековья. Тем не менее, важно отметить уже сейчас, что все институции того времени: феодализм, рыцарство, империя, – выросли из новых религиозных концепций, неизвестных или, во всяком случае, не получивших развития в византийском мире.

Принимая во внимание сжатость нашего труда, мы вынуждены умолчать об инновациях, коснувшихся богослужения и церковных таинств,[206]206
  Например, обмен кольцами во время венчания, значение мессы (теперь ее можно совершать как за живых, так и за усопших), составление «миссала»– молитвенника и т. д.


[Закрыть] а также о религиозном аспекте так называемого «Каролингского возрождения» IX в.[207]207
  Более адекватная структура клира, углубленное изучение классической латыни, различные реформы в среде монашества по образцу бенедиктинцев и т. д.


[Закрыть] Тем не менее, необходимо упомянуть, что с этого времени и на протяжении пяти последующих веков западная церковь будет переживать попеременно периоды реформирования и упадка, триумфа и уничижения, творческого подъема и стагнации, открытости и нетерпимости. Приведем всего один пример: после «Каролингского возрождения», в X – перв. пол. XI в., религиозная жизнь приходит в упадок. Однако избранный папой в 1073 г. Григорий VII начинает так называемую «григорианскую реформу», в результате которой для церкви вновь наступает эпоха величия и процветания. К сожалению, нескольких штрихов недостаточно для показа глубинных причин такого чередования. Поэтому отметим лишь, что периоды подъема, так же, как и упадка, тесно связаны, с одной стороны, с приверженностью апостольской традиции, с другой – с эсхатологическими упованиями и томлением по временам более глубокого, подлинного опыта христианской жизни.

Христианство изначально развивалось под знаком грядущего апокалипсиса. За исключением блаженного Августина, практически все христианские богословы и мистики рассуждали о конце света и вычисляли дату его наступления. Легенды об Антихристе и "Императоре последних времен" увлекали как простых мирян, так и клириков. Накануне второго тысячелетия старый сценарий "конца света" казался как нельзя более ко времени.[208]208
  В современной историографии (ср. Поньон Э. Повседневная жизнь Европы в 1000 году. М., 1999. С. 18 и сл.) эсхатологические предчувствия – «ужасы тысячного года» – считаются преувеличенными; вместе с тем в это время очевиден всплеск миссионерской активности в Северной и Восточной Европе – крещение Польши, Руси, Скандинавских стран воспринималось как завершение христианской истории перед грядущим Вторым пришествием.


[Закрыть] К обычным эсхатологическим ужасам прибавляются всевозможные бедствия: эпидемии, голод, зловещие предзнаменования (затмения, кометы и т. д.).[209]209
  См. тексты, приведенные в: Georges Duby. L'An Mil, p. 105 sq.


[Закрыть] Повсюду подозревается присутствие дьявола. Христиане считают происходящее карой Божьей за свои грехи. Единственной защитой служит покаяние, за помощью прибегают к святым угодникам и мощам. Кающиеся налагают на себя те же епитимьи, что и умирающие.[210]210
  «Именно в тысячном году западная церковь принимает, наконец, древние верования в загробную жизнь, мало чем отличающуюся от телесной жизни»; Duby. Ibid., p. 76.


[Закрыть] С другой стороны, епископы и аббаты стремятся объединить народ вокруг святынь «ради установления мира и укрепления святой веры», как пишет монах Рауль Глабер. Рыцари клянутся на мощах «никогда не разрушать храма… не нападать на клирика или монаха… не отбирать ни вола, ни коровы, ни свиньи, ни овцы… не обижать ни крестьянина, ни крестьянку…» и т. д.[211]211
  Текст клятвы см. в: Duby, р. 171 sq.


[Закрыть] «Божьим перемирием» предписывалось временное прекращение военных действий во время больших религиозных праздников.

Групповые паломничества – в Иерусалим, Рим и к святому Иакову в Компостеллу – становятся необычайно популярными. Рауль Глабер толкует "святое путешествие" в Иерусалим как приготовление к смерти и обетование спасения; умножение паломников предвозвещает якобы приход Антихриста и приближение "конца сего мира".[212]212
  Текст приведен в: Duby, р. 179.


[Закрыть]

Однако по прошествии 1033 г., тысячного со времени Страстей Господних, христианский мир почувствовал, что епитимьи и молитвы достигли своей цели. Рауль Глабер перечисляет знаки Божьего благоволения: "небо заулыбалось, проясняясь и оживляясь ласковыми ветрами… Вся земная поверхность покрылась нежной зеленью, а множество плодов прогнало прочь неурожай и голод… Бессчетные больные обрели исцеление у мощей святых… Видевшие это простирали руки к небу, восклицая в один голос: "Мир! Мир! Мир!".[213]213
  Текст см. в: Duby, pp. 183-84.


[Закрыть] В то же время предпринимаются усилия для обновления церкви, особенно активно действует бенедиктинский монастырь Клюни. Повсюду на Западе восстанавливают храмы и базилики, обзаводятся мощами святых. Учащаются миссионерские походы на север и восток. Но еще более примечательны изменения, которые, частично под влиянием народной веры, были осуществлены в практической жизни церкви. Совершение евхаристии приобретает исключительное значение. Теперь всех монахов побуждают к принятию сана ради участия в «таинстве пресуществления тела и крови Христовых» и приращения «в мире видимом части священного».[214]214
  Duby, p. 219.


[Закрыть] Возрастает почитание креста Господня, ибо в кресте видят главный знак человеческой природы Христа. Столь восторженное прославление «Бога воплотившегося»[215]215
  См. тексты в: Duby, р. 216 sq.


[Закрыть] вскоре дополнится почитанием Святой Девы.

Комплекс религиозных идей, образовавшийся на почве страхов и чаяний, связанных с тысячным годом, в некотором роде предвосхищает потрясения и богословские искания пяти последующих веков.

§ 267. Усвоение и переосмысление дохристианских традиций: святость королевской власти, рыцарство

Для большей части германских племен королевская власть имела священный характер и божественное происхождение: основатели правящих династий возводили свой род к богам, и чаще всего к Вотану.[216]216
  Большинство англосаксонских королей ведут родословную от Вотана; ср. документы в: William A. Chaney. The Cult of Kingship in Anglo-Saxon England, p. 33 sq. Скандинавские правители происходят от бога Ингви, которого отождествляют с Фрейром; Согласно «Песни о Риге», Хеймдалль (или Риг) – предок всех королей (ibid., р. 19). О королевской власти у древних германцев см.: Элиаде. История веры и религиозных идей, т. II, § 174 и сл.


[Закрыть] «Удача» правителя служила доказательством его божественной природы. Он сам совершал жертвоприношения, которые должны были обеспечить богатый урожай и благоприятный исход войны; он считался также харизматическим посредником между народом и божеством. Покинутый «удачей», а, стало быть, богами, король мог быть низложен или даже убит, как случилось, например, в Швеции с Домальди, когда подряд случилось несколько неурожайных годов.[217]217
  См.: Сага об Инглингах, гл. 15 (18); ср.: ibid., гл. 43 (47), история последнего из Инглингов, который был принесен в жертву Одину из-за неурожаев. Другие примеры см. в: Chaney, р. 86.


[Закрыть] Даже после обращения в христианство генеалогия правителей (т. е. их принадлежность к потомкам Вотана) сохранила решающее значение.[218]218
  Из восьми генеалогий английских королевских домов семь восходят к Вотану; Chaney, р. 29.


[Закрыть][219]219
  Королевские династии возводились к Вотану-Одину в евгемерических построениях англосаксонского церковного историка Беды Достопочтенного и исландского писателя Снорри Стурлусона: боги представлялись в этих построениях культурными героями, присвоившими себе божественный статус (или наделенными им после смерти).


[Закрыть]

Как и повсюду, церковные власти приложили усилия для того, чтобы связать эти верования со Священной Историей. Таким образом, в некоторых королевских генеалогиях Вотан провозглашался сыном Ноя, рожденным во время плавания в ковчеге, или же потомком одной из кузин Девы Марии.[220]220
  Примеры см. в: Chaney, p. 42.


[Закрыть] Правителей, павших на поле битвы, даже язычников, уподобляли святым мученикам. Христианские монархи пользовались, по крайней мере, отчасти, магико-религиозным престижем предков: своим прикосновением они благословляли семена будущего урожая, а также детей и больных.[221]221
  Ср.: Marc Block. Les rois thaumaturges, passim; Chaney, p. 86 sq.


[Закрыть] Для того, чтобы отучить народ поклоняться царским курганам, королей решили хоронить в храмах.

Однако самым впечатляющим явлением в этой переоценке языческого наследия было возвышение короля до статуса Помазанника Божьего[222]222
  Что предполагает повиновение государя епископу.


[Закрыть](Christus Domini). Отныне король становится особой неприкосновенной; любой заговор против него рассматривается как святотатство. Теперь священный характер королевской власти придает не божественное происхождение, а обряд помазания на царство, после которого правитель становится Помазанником Божьим. "Христианский король – это посланник Христа в своем народе, – утверждает один из авторов XI в. – Мудрость правителя ведет народ к счастью (gesaelig), богатству и победам";[223]223
  Principes d'un régime politique chrétien – трактат, приписываемый архиепископу Вулфстону (ум. 1023); цит. в: Chaney, p. 257.


[Закрыть] в этом почитании Помазанника Божьего можно узнать старые языческие верования. Тем не менее, король теперь – лишь священный защитник своего народа и церкви; а его функцию посредника между людьми и Богом отныне исполняет церковная иерархия.

Подобное же влияние языческих представлений и их симбиоза с христианством можно заметить и в институте рыцарства. Тацит приводит краткое описание обряда посвящения в воины у древних германцев: посреди собрания вооруженных воинов один из предводителей или отец вручает юноше щит и копье. Еще с отрочества посвящаемый упражнялся в воинском искусстве с соратниками (comites) предводителя (princeps), но лишь после этой церемонии его признают воином и членом племени. Как добавляет Тацит, для вождя позор – быть превзойденным в храбрости на поле битвы, а для воинов – оказаться менее отважными, чем вождь. Тот, кто, оставляя вождя на погибель, покидает поле боя и тем спасает собственную жизнь, покрывает себя бесчестьем до конца своих дней. Священный долг каждого воина – защищать своего предводителя. «Вожди сражаются за победу; воины – за вождя». Вождь, в свою очередь, обеспечивает воина пищей, оружием и делится с ним военными трофеями.[224]224
  Германия, 13–14. О военной инициации у древних германцев см. § 175.


[Закрыть]

Этот порядок вещей сохранился и после обращения германских племен в христианство; именно он лежит в основании феодального строя[225]225
  Можно определить феодализм как общество с вассальной зависимостью и феодом (т. е. доходом с земель, которыми вассал управляет от имени своего сеньора).


[Закрыть] и рыцарства. В 791 г. старший сын Карла Великого Людовик, хотя ему было всего 13 лет, получил от своего отца меч воина. Сорок семь лет спустя сам Людовик вручает пятнадцатилетнему сыну «меч, оружие мужчины». Именно отсюда ведет происхождение торжественный ритуал посвящения в рыцари, характерный для средневековья.

Трудно определить точную дату возникновения института рыцарства, сыгравшего важную роль в военной, социальной, религиозной и культурной жизни Запада. В любом случае, рыцарство не могло обрести своей классической формы ранее IX в., когда во Францию были завезены крупные, сильные лошади, способные нести на себе всадника в доспехах (cathafracti).[226]226
  О роли тяжелой кавалерии – катафрактов – в становлении рыцарского войска см.: Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987.


[Закрыть] Хотя главной рыцарской доблестью изначально была непоколебимая верность своему сеньору,[227]227
  Роланд считался образцовым героем, ибо безоговорочно, даже ценой собственной жизни, подчинялся законам вассальной зависимости.


[Закрыть] считалось, что каждый рыцарь должен оказывать покровительство бедным и, конечно же, защищать церковь. В церемонию посвящения входило благословение оружия (его возлагали на алтарь и т. д.). Однако, как мы увидим вскоре, определяющим влияние церкви стало с начала XII в.

Торжественная церемония посвящения в рыцари совершалась после более или менее долгого периода обучения и различных испытаний. По традиции, сеньор вручал молодому дворянину оружие: меч, копье, шпоры, кольчугу и щит. Юноша почтительно предстоял своему поручителю, сложив ладони, иногда – преклонив колени и опустив голову. В заключение сеньор награждал его сильным ударом взашей. Происхождение и смысл этого обряда (colee) остаются под вопросом.

Наиболее совершенного выражения рыцарство достигает в XI – перв. пол. XII вв. Спад начинается уже с XIII в., а после XV в. звание рыцаря – всего лишь благородный титул и красивый церемониал. Как ни парадоксально, но именно на закате своего существования институт рыцарства стал источником многочисленных творческих разработок, в основе которых нетрудно обнаружить религиозную подоплеку (§ 270).

Церемония, кратко описанная Тацитом, несомненно, имела свой религиозный аспект: обрядом посвящения юношу вводили в статус воина, а его безоглядная преданность сеньору отдавала религиозным благоговением. Христианство попыталось перетолковать и подвергнуть переоценке древние традиции; однако новой религии так и не удалось до конца уничтожить языческое наследие. На протяжении трех веков церковь удовлетворялась весьма скромной ролью в обряде посвящения в рыцари. Только с XII в. церемония совершается, хотя бы внешне, под церковным контролем. После исповеди посвящаемый проводит ночь в храме, творя молитвы, чтобы наутро причаститься Святым Тайнам; во время вручения оружия молодой воин произносит не только клятву о соблюдении рыцарского кодекса чести,[228]228
  Согласно некоторым источникам, этот кодекс содержал четыре правила: ежедневная месса, готовность отдать жизнь за святую веру, защита церкви, защита вдов, сирот и обездоленных. Другие документы добавляют, что рыцарь должен помогать «дамам и девицам, которые в этом нуждаются», «почитать женщин […] отстаивать их права».


[Закрыть] но и молитву.

После Первого Крестового похода на Святой Земле образовалось два военных ордена для защиты паломников и ухода за больными: тамплиеры и госпитальеры. Отныне некоторые монахи прибавляли к своему религиозному образованию обучение рыцарскому искусству. Прообразы таким военно-религиозным орденам можно найти в "священной войне" (джихад) мусульман (§ 265), в таинствах Митры (§ 217) а также в метафорическом языке христианских аскетов, называвших себя ратниками «священного воинства» (militia sacra). Необходимо также принимать во внимание религиозную значимость войны у древних германцев (§ 175).[229]229
  Добавим, что своего рода религиозное рыцарство развивается также в исламе; ср.: Henry Corbin. En Islam iranien, II, p. 168 sq.


[Закрыть]

§ 268. Крестовые походы: эсхатология и политика

Философы и историки Просвещения, от Гиббона и Уильяма Робертса до Юма и Вольтера, характеризовали Крестовые походы как болезненный всплеск ярости и религиозного фанатизма. Это же мнение, пусть и смягченное оговорками, разделяют многие современные историки. И все же Крестовые походы занимают ключевое место в истории средних веков. «До первых Крестовых походов центр нашей цивилизации находился в Византии и странах арабского халифата. В канун их окончания культурная гегемония переместилась в Западную Европу. Сама Новая история родилась вследствие этого перемещения».[230]230
  Steven Runciman. A History of the Crusades, vol. I, p. IX.


[Закрыть] Однако расплачиваться за эту гегемонию Запада, и расплачиваться дорогой ценой, пришлось Византии и народам Восточной Европы.

Остановимся на религиозном аспекте Крестовых походов. То, что их происхождение и сам характер определили эсхатологические настроения, было подчеркнуто в свое время Полем Альфандери и Альфонсом Дюпроном. «Идейное ядро Крестовых походов, как для духовенства, так и для мирян, составляло понятие о долге освободить Иерусалим… В Крестовом походе нашло мощное выражение единство двух понятий: исполнение времен и исполнение рода человеческого. В пространственном смысле исполнение времен выливается в сплочение народов вокруг святого града Иерусалима, матери мира».[231]231
  A. Dupront. Croisades et eschatologie, p. 177.


[Закрыть]

Эсхатологический настрой усиливается по мере того, как терпят поражение или полупоражение Крестовые походы баронов и императоров. Первый, наиболее впечатляющий Крестовый поход, объявленный византийским императором Алексеем и папой Урбаном II, был проповедан Петром Пустынником в 1095 г..[232]232
  Византийский император Алексей I Комнин обратился к западным сеньорам с просьбой о помощи против вторгшихся в Малую Азию турок-сельджуков. Папа Урбан II выступил с идеей крестового похода на соборе 1095 г. в Пьяченце. где обсуждалась просьба Алексея (см. русский перевод оксфордского издания: История крестовых походов. М., 1998. С. 9).


[Закрыть] Три франкских армии встречаются в Константинополе (по пути устраивая избиение евреев в прирейнских и придунайских городках), крестоносцы пересекают Малую Азию и, несмотря на интриги и соперничество вождей, завоевывают Антиохию, Триполи, Эдессу и, наконец, Иерусалим. Однако поколение спустя все эти земли будут потеряны, и в 1145 г., в Везеле, св. Бернард в своих проповедях призовет ко Второму Крестовому походу. Большая армия под предводительством королей Франции и Германии нагрянет в Константинополь; но вскоре все это воинство будет рассеяно и уничтожено в Иконии и Дамаске.

Третий Крестовый поход, объявленный императором Фридрихом Барбароссой в Майнце в 1188, по замыслу был имперским и мессианским. Французский король Филипп Август и английский – Ричард Львиное Сердце – откликнулись на призыв, хотя и без "восторженности и рвения Барбароссы".[233]233
  Paul Alpliaiidéry et A. Dupront. La chrétienté et l'idée de Croisade, II, p. 19. «Филиппа Августа мало интересовал успех экспедиции; его главной заботой было оставляемое им королевство» (ibid.)


[Закрыть] Крестоносцы взяли Акку и подступили к Иерусалиму, защищенному войсками Паладина, легендарного султана Египта и Сирии. Однако и на сей раз Крестовый поход закончился провалом. Император утонул в одной из рек Армении, Филипп Август вернулся во Францию с намерением ослабить своего союзника, английского короля. Оставшись один перед стенами Иерусалима, Ричард Львиное Сердце испросил у Саладина позволения поклониться со своим войском Святому Гробу.

Некоторые современники объясняли неудачные попытки коронованных особ освободить Иерусалим безнравственностью богатых и власть имущих. Неспособным на истинное покаяние правителям и вельможам не стяжать Царство Небесное и, значит, не освободить Святую Землю. «Провал всех имперских попыток, казалось бы, опирающихся на мессианские легенды, свидетельствовал о том, что дело освобождения не может принадлежать сильным мира сего».[234]234
  Ibid., p. 40.


[Закрыть] Провозглашая Четвертый Крестовый поход (1202–1204), Иннокентий III писал лично Фульку из Нёйи, апостолу бедных, которого Поль Альфан-дери называет «одной из самых примечательных фигур в истории Крестовых походов». Фульк в своих проповедях бичевал богачей и вельмож, призывая к покаянию и моральному обновлению, без которых нельзя вести Крестовые походы. Однако он умер в 1202 г., когда крестоносцы уже ввязались в авантюру, превратившую Четвертый Крестовый поход в один из печальнейших эпизодов европейской истории. Побуждаемые алчностью и запутавшиеся в интригах крестоносцы, вместо того, чтобы направиться к Святой Земле, захватывают Константинополь, убивая мирных жителей и расхищая сокровища города. Король Бодуэн Фландрский провозглашается латинским императором Византии, а Томмазо Морозини – патриархом константинопольским.

Нет нужды подробно останавливаться на полупобедах и многочисленных поражениях последних походов. Достаточно напомнить, что внук Барбароссы Фридрих II, невзирая на отлучение папой от церкви, в 1225 г. прибыл на Святую Землю и добился от султана права владения Иерусалимом. Там он был коронован и прожил еще пятнадцать лет. Но в 1244 г. Иерусалим оказался во власти мамелюков,[235]235
  Мамелюки, мамлюки – гвардейские войска султанов из династии Айюбидов, с середины XIII в. мамелюки – фактические правители Египта и Сирии.


[Закрыть] и больше его никогда не отвоевывали. Единичные попытки освобождения не раз предпринимались до конца века, но оказались безрезультатными.

Крестовые походы, несомненно, повернули Западную Европу лицом к Востоку и открыли путь для контактов с исламом. Но, конечно, культурный обмен мог бы происходить и без этих кровавых экспедиций. Крестовые походы повысили престиж папской власти и способствовали развитию монархий Западной Европы. Однако они ослабили Византию, позволив туркам проникнуть в глубь Балканского полуострова, и осложнили отношения с восточной церковью. К тому же разнузданность крестоносцев настроила мусульман против всех христиан, и многие храмы, продержавшиеся на протяжении шести веков владычества ислама, теперь были разрушены. Однако, несмотря на политизацию, Крестовые походы всегда сохраняли эсхатологический характер. Доказательством тому служат, среди прочего, Крестовые походы детей, внезапно начавшиеся в 1212 г. в Северной Франции и Германии. Их спонтанность не вызывает сомнений, ибо, как замечает современник, «никто не побуждал их, ни отсюда, ни из-за границы».[236]236
  Ibid., р. 118.


[Закрыть] Дети, «что особенно необычно – нежного возраста и из бедных семей, – пастушки, главным образом»,[237]237
  Ibid., р. 119.


[Закрыть] отправляются в путь, к ним примыкают нищие. Процессию составляют 30 000 человек, они идут и поют. На вопрос, куда они направляются, дети отвечают: «К Богу». По словам одного современного хрониста, «в их намерения входило пересечь море и совершить то, чего не удалось королям и вельможам – отвоевать Гроб Господень».[238]238
  Reiner, цит. по: Р. Alphandéry et A. Dupront. Ор. cit., p. 120.


[Закрыть] Церковные власти противились этому предприятию. Французский поход закончился трагедией: по прибытии в Марсель, дети отправились в море на семи больших кораблях, но два из них потерпели крушение у берегов Сардинии. Вероломные хозяева остальных судов привели их в Александрию, где продали детей в рабство сарацинам.

«Германский» поход окончился столь же плачевно. Хроника того времени повествует, что в 1212 г. «появился отрок по имени Никлас, который собрал вокруг себя многих детей и женщин. Он утверждал, что, по приказу ангела, должен отправиться с ними в Иерусалим и освобождать Крест Господень; море же расступится пред ними, как прежде перед израильским народом».[239]239
  Annales Schefteariensis, цит. по: Alphandéry et Dupront, p. 123.


[Закрыть] При этом у них не было никакого оружия. Выйдя из-под Кёльна, они спустились вниз по Рейну, переправились через Альпы и достигли Северной Италии. Некоторые дошли до Генуи и Пизы, однако их там не приняли. Добравшиеся до Рима вынуждены были признать, что никакая официальная власть их не поддерживает. Папа не одобрил их намерений, и новым крестоносцам оставалось лишь повернуть обратно. Как сообщает хронист в «Annales Carbacenses», «они возвращались поодиночке, в молчании, босые и изголодавшиеся». Никто не хотел им помочь. Другой свидетель пишет – «Многие из них умирали от голода в деревнях, прямо на улицах, и никто их не хоронил».[240]240
  Цит. по: Alphandéry et Dupront, p. 127.


[Закрыть]

П. Альфандери и А. Дюпон правы, утверждая, что в основе таких явлений, как детские Крестовые походы, лежат представления об избранности ребенка, характерные для народной набожности. Здесь и миф о Вифлеемских младенцах, и благословение Иисусом детей, и неприятие народом баронских Крестовых походов, то же неприятие, что проглядывает в легендах о "тафюрах".[241]241
  «Тафюры» (бродяги) – нищие, которые, вооружившись ножами, дубинками и топорами, следовали за крестоносцами в их первых походах; ср.: Norman Cohn. The Pursuit of the Millenium, p. 67 sq.


[Закрыть] «Освободить Святую Землю может теперь лишь чудо, а чудо свершится лишь ради самых чистых – детей и бедняков».[242]242
  P. Alphandéry et A. Dupront. Ор. cit., p. 145.


[Закрыть] Неудача Крестовых походов не угасила эсхатологических чаяний. В своем труде «De Monarchia Hispanica» (1600) Томмазо Кампанелла уговаривает короля Испании дать денег на новый Крестовый поход против империи турков и после победы основать Всемирную Монархию. Тридцать восемь лет спустя, в «Эклоге», посвященной рождению у Людовика XIII и Анны Австрийской будущего короля Людовика XIV, Кампанелла предсказывает одновременно recuperatio Terrae Sanctae [освобождение Святой Земли] и renovatio saeculi [обновление века]. Молодой король завоюй всю землю за 1000 дней, победив чудовищ, г.е. покорив царства нечестивых и освободив Грецию. Вера Магомета будет изгнана из Европы; Египет и Эфиопия вновь станут христианскими, татары, персы, китайцы и весь Восток обратятся в истинную веру. Все народы будут составлять единый христианский мир, и центром этой возрожденной вселенной станет Иерусалим. «Церковь, – пишет Кампанелла, – родилась в Иерусалиме, и обратно в Иерусалим возвратится, обогнув весь мир».[243]243
  Прим. Кампанеллы к стиху 207 «Эклоги», цит. по: A. Dupront. Croisades et eschatologie, p. 187.


[Закрыть] В трактате «La prima e la seconda resurrezione» [Первое и второе воскресение] Томмазо Кампанелла, в отличие от святого Бернарда, более не рассматривает завоевание Иерусалима как один из этапов восхождения к Иерусалиму Горнему, но как установление мессианского царства на земле.[244]244
  Критическое изд.: Romano Amerìo (Rome, 1955), p. 72; Dupront. Ор. cit., 189.


[Закрыть]