Текст книги "История веры и религиозных идей. Том 3. От Магомета до Реформации"

Автор книги: Мирча Элиаде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

§ 313. Традиционные представления: Космос, люди, боги

Миф о перерезанном Дригумом вервии му – по сути, вариация сюжета о разрыве людей с небесными божествами вследствие вторжения в мироздание зла. Однако он оказал значительно большее влияние на развитие тибетской религиозной мысли. С одной стороны, вервие му выполняло космологическую функцию, соединяя небо с землей в качестве axis mundi; с другой, оно являлось стержнем системы соответствий: Космос – жилище – человеческое тело. И наконец, с какого-то момента вервию му определяется место в структуре человеческой души и, соответственно, в обряде, обеспечивающем ее посмертное освобождение и восхождение на небо.

Разумеется, индийские корпи религии бон очевидны. Но также несомненна оригинальность ее мифо-ритуального комплекса и символики. Гомология "Космос – жилише – тело" весьма характерна для архаических азиатских религий. Однако буддизм, признающий данную систему подобий, не связывает ее с достижением посмертного блаженства (ср. § 160).

Горы, с помощью которых первопредки спустились на землю, уподоблялись лестнице или вервию му. Царские гробницы именовались «горами».[722]722
  Дворцы и гробницы древних царей полагалось строить «в стиле му», несмотря на то, что Дригум перерезал свое вервие; Stein, ibid., p. 169.


[Закрыть] Одновременно священные горы – собственно, локальные божества или «хозяева местностей» – почитались в качестве «Столпов Неба» или «Гвоздей Земли». «Видимо, та же функция приписывалась колоннам, принадлежащим к погребальным и храмовым архитектурным комплексам».[723]723
  Stein, p. 170. Священные горы являлись также и богами-защитниками. Именуемые «вождями» или «царями», они были причастны к возникновению рода; ibid., р. 174.


[Закрыть] Божество – хранитель жилища – также именовалось «Столпом Неба» или «Гвоздем, скрепляющим. Землю». Небеса, как и подземный мир, насчитывают несколько уровней, путь к которым пролегает сквозь «Небесные врата» и «Земные врата». В жилище этажи соединялись лестницей, вырубленной из древесного ствола. «Небесные врата» символизировало отверстие в кровле, сквозь которое поступал свет, также служившее дымоходом. «Земные врата» символизировал очаг.[724]724
  На крыше обитали «боги вершины» (символизируемые двумя каменными жертвенниками и стягом); их культ был аналогичен почитанию гор; ср.: Stein, p. 188.


[Закрыть]

Подобно священной горе – «хозяйке местности» – которая считалась лестницей, связующей Небо и Землю, в человеческом теле также обитает «хозяин местности», божество, угнездившееся в темени, откуда исходит вервие му (на плечах помещались «бог-защитник» и «бог человека»). Лестница му именуется также «лестницей ветров», а «конь ветров» воплощает жизненную силу человека. Понятие «ветер» аналогично пране индийской традиции. «Это одновременно и вдыхаемый воздух, и духовная энергия».[725]725
  Stein, p. 189


[Закрыть] «Восхождение ввысь» совершается с помощью вервия му. Весьма вероятно, что данное учение возникло под влиянием ламаизма. По крайней мере, ламаистская методика освобождения перекликается с мифом о растворении первых царей в вервии му:[726]726
  О подобном синкретизме свидетельствуют уже источники XI в. Миларепа повествует о «перерезании веревки-лестницы, при помощи которой святой достигает освобождения»; Леш, р. 189.


[Закрыть] святой перед смертью способен мысленно пережить то, что мифические цари осуществляли in concrete до несчастья, приключившегося с Дригумом (сходный мотив присутствует в североазиатских мифах, повествующих об «упадке» современного шаманизма: первые шаманы восходили на небеса во плоти; ср. § 246).

Мы еще вернемся к роли Света в тибетской традиции. А пока лишь добавим, что уже известная нам гомология «Космос – жилище – тело» в традиционной религии предполагает также и некоторую симметрию между людьми и богами. Иногда понятия «душа» (bid) и «бог» (lha) вообще не различаются; тибетцы в речи их нередко путают. «Одушевленными» могут быть деревья, скалы, а равно и любые обиталища богов.[727]727
  Ibid., р. 193.


[Закрыть] С другой стороны, нам известно, что «хозяева местностей» и боги-защитники могут обитать как в природной среде, так и в человеческом теле.

Иными словами, будучи духовным существом, человек причастен божественной природе и, следовательно, разделяет с богами ответственность за судьбу мироздания. Этим объяснялось обилие разнообразных ритуальных состязаний, от конных ристалищ и различных атлетических соревнований до «конкурсов красоты», состязаний в стрельбе из лука, доении коров, красноречии. Изобиловал соревнованиями новогодний мифо-ритуальный комплекс. Главной его темой было сражение небесных богов с демонами; символом каждого из начал выступала гора. Как и в аналогичных ритуальных сценариях, победа богов означала обновление жизни. «Боги присутствуют на празднике и веселятся вместе с людьми. Разгадывание загадок, оглашение мифов и эпических преданий благотворно влияет па будущий урожай и плодовитость скота. Совместное участие богов и людей в широких празднествах служит залогом прочности общественной структуры и одновременно смягчает социальные противоречия. Актуализовав связь со своим прошлым (происхождение мира, предки) и местом своего обитания (первопредки-горы), сообщество обретает новые силы».[728]728
  A.A. Stein. Recherches sur l'épopée et le barde au Tibet, pp. 140–141.


[Закрыть]

Очевидное влияние иранской традиции на сценарий тибетского новогоднего праздника отнюдь не исключает архаического происхождения последнего. Аналоги ему обнаруживаются во многих традиционных религиях. Одним словом, речь идет о широко распространенном по всему миру религиозном учении,[729]729
  Ср. наше исследование «Заметки о религиозном дуализме: диады и противоположности» (переиздано в кн.: «La nostalgie des origins», pp. 231–311).


[Закрыть] согласно которому Космос и Бытие, как божественное, так и человеческое, подчиняются единому циклическому ритму, который стимулируют два противоборствующие, но и взаимодополняющие космические начала, периодически приходящие в состояние согласия, образуя своего рода coincidentia oppositorum. Подобным тибетским концепциям соответствуют начала ян и инь, периодически сливающиеся в дао (ср. § 132). В любом случае, автохтонная религия, существование которой на Тибете обнаружили первые буддийские миссионеры, оказалась отнюдь не «сумбуром магико-религиозных представлений […], но именно религией, ритуалы и институции которой образовывали структуру, основывавшуюся на теологии, решительно расходящейся с буддийской».[730]730
  Ср.: A. Macdonald, p. 367.


[Закрыть]

§ 314. Религия бон: эклектизм и синкретизм

Правомерен вопрос: "чем руководствовались поздние тибетские историки, замалчивая исконную религию, от которой не сохранилось даже названия (gcug), и подменив ее религией бон, окончательно сложившейся не ранее XI в.? Относительно адептов бон ответ прост: чтобы поднять престиж собственной религии, они стремились приписать ей большую древность".[731]731
  A.M. Blondeau. Les religions du Tibet, p. 245. Действительно, буддизм «не мог одобрить жертвоприношения животных, a fortiori, людей. Более того, представление о царе-боге, поддерживающем миропорядок, вера в бессмертие души и посмертное блаженство, изображаемое наподобие земного, что увеличивает ценность земного существования, противоречили самым основам буддийской доктрины. Основополагающими для нее были представления о зыбкости всего сущего, включая вселенную, о страдании, сопровождающем существование в мире, о переселение душ (сансара), о воздаянии за грехи, совершенные в этой или прошлой жизни (карма). Действительно, целью религиозной практики gcug были социальная справедливость, счастье, а отнюдь не духовное совершенство» (ibid.).


[Закрыть] Что же касается историков-буддистов, то им претили кровавые жертвоприношения и эсхатологические воззрения, свойственные автохтонной тибетской религии, поэтому они относили их к бонским верованиям и «магической» практике.

Затруднительно описывать бон, игнорируя распространение в регионе буддизма. Начиная с первого соприкосновения, эти две традиции взаимообогащались; каждая из них поочередно поддерживалась или преследовалась местными суверенами; и наконец, начиная с XII в., «обращенный бон» (agiur bori) усвоил теологию, терминологию, а также институции ламаизма. И в то же время несомненно, что приверженцы религии бон, а также следовавшие данной традиции гадатели и «колдуны» существовали на Тибете еще до проникновения в регион буддийских миссионеров. Но все-таки имеет смысл описать бон прежде ламаизма, что позволит нам получить представление о разнообразии и значении инородных элементов, питавших тибетский религиозный синкретизм. Действительно, по крайней мере некоторые категории bon-ро – безусловно иноземного происхождения. Считается, что «иноземный» бон проник на Тибет из Шаншуна (юго-западный Тибет) или Тагзига (Иран). Это объясняет присутствие в бонской теологии иранских заимствований, а также не исключает влияния индуизма (в первую очередь, шиваизма), предшествующего буддийскому.

Уже древнейшие источники свидетельствуют о наличии в бонской религиозной практике разнообразных духовных «специализаций»: жрецы, в том числе совершавшие жертвоприношения, гадатели, заклинатели, колдуны и т. д. Несомненно, что к XI в. религия бон уже обладала стройной структурой духовных институций. Священнослужители использовали особый «инструментарий», из которого наиболее характерны «загоны» для уловления злых духов и особенно барабаны, помогавшие колдунам взойти на небо, по функциям подобные шаманским бубнам. Обязательным атрибутом адептов религии бол была матерчатая шапочка, которую, согласно преданию, носил легендарный основатель традиции Шенраб-мибо, скрывавший под пей свои ослиные уши (показательная деталь, свидетельствующая о западных влияниях, восходящих к мифу о царе Мидасе).[732]732
  Ср.: R. Stein. Recherches sur l'épopée et le barde au Tibet, p. 381 sq.


[Закрыть] Кроме священнослужителей, в бонской обрядовой практике значительную роль играли племенные вожди и родовые старейшины. Особенно важным было их участие в погребальных обрядах (в первую очередь, связанных с погребением царей). Считается, что они провожают души умерших в загробный мир, а также способны их вызывать и заклинать.

Более поздние источники, кроме разнообразных космологических и теологических представлений, содержат и достаточно разработанную метафизику. Очевидное влияние индийской, в первую очередь, буддийской традиции отнюдь не исключает оригинальности бонской метафизики. Весьма вероятно, что «теоретики» (генеалоги, мифографы, теологи) в течение долгого времени сосуществовали с «практиками» – жрецами и колдунами. Поздние бонские авторы повествуют о зарождении традиции следующим образом: основателем религии был Шенраб-мибо (человек-жрец shen, «совершенный»). История его рождения и события жизни заставляют вспомнить мифологизированные жизнеописания Шакьямуни и Падмасамбхавы (см. ниже, § 315). Шенраб избрал местом своего рождения «запад» (Шаншун или Иран). Белый луч света в виде стрелы (носитель мужского семени) вонзился в темя его отца, и одновременно красный луч (женское начало, кровь) – в голову матери. Согласно другой, более древней версии мифа, Шенраб сошел на землю из небесного дворца в образе пятицветной радуги. Обернувшись птицей, он присел на голову своей будущей матери, и два луча, белый и красный, изошедшие из его гениталий, проникли сквозь темя в тело женщины.[733]733
  Stein. Civ. tib., pp. 205–206. Согласно тибетским воззрениям, в момент зачатия душа младенца проникает в голову матери сквозь sutura frontalis и через то же самое отверстие покидает тело после смерти; см. наш очерк «Дух, свет и семя» (в кн.: «Occultisme, sorcellerie et modes culturelles», pp. 125–166), p. 137.


[Закрыть] Уже на земле Шенраб, вступив в схватку с властителем демонов, одолел его и с помощью своих магических способностей подчинил себе злых духов. В качестве гарантии своей покорности демоны признались, какие заклинания и предметы служат источником их силы; следовательно, демоны оказываются хранителями бонского учения и ритуала.[734]734
  См. источники, процитированные в кн.: Tucci. Les religions du Tibet, p. 304. Тот же мотив встречается в биографии легендарного Падмасамбхавы: здесь бонских божеств покоряет буддийский наставник.


[Закрыть] Таким образом, именно Шенраб научил последователей религии бон молиться богам и заклинать демонов. Распространив бон в Тибете и Китае, Шенраб удалился от мира и, практикуя аскезу, подобно Будде, обрел нирвану. Однако его сын еще в течение трех лет проповедовал учение.

Можно предположить, что под именем Шенраба скрывается некая историческая личность, действительный основоположник религии бон, обобщивший и систематизировавший множество разнородных обычаев, обрядов, преданий, заклинаний и магических формул, т. е. устную традицию, «учитывая малочисленность в ту пору письменных источников».[735]735
  Tucci, p. 305.


[Закрыть] Формирование бонского канона началось в XI в., когда якобы «отыскались» священные тексты, спрятанные адептами религии в период ее преследования царями-буддистами,[736]736
  Мифологический мотив, весьма распространенный на Ближнем Востоке, в греко-римском мире эпохи эллинизма, а также в Китае и в Индии. Это, впрочем, не исключает, что некоторые бонские священные тексты были действительно спрятаны на время гонений.


[Закрыть] и завершилось в XV в. Тексты, авторство которых приписывается Шенрабу (считавшиеся переводом с шаишунского оригинала), составили 75 томов «Ганджура», а комментарии к нему – 131-томный «Данджур». Структура и рубрикация священных книг безусловно позаимствованы у ламаизма. Бонская религиозная доктрина близка к буддийской: «подчеркивается текучесть и непостоянство всего сущего, подвластного колесу сансары. Бон, как и буддизм, видит целью человеческого существования Просветление, иначе говоря, достижение состояния Будды или точнее, согласно учению махаяны, обретение пустоты».[737]737
  A. M. Blondeau. Ор. cit, р. 310. Также бон следовал буддийскому учению о Бодхисатвах и Трех Телах Будды. «Бонский пантеон, несмотря на различие в наименованиях и классификации божеств и демонов, соответствует буддийскому», ibid.


[Закрыть] Продолжая традицию «древних» монахов, т. е. учеников Падмасамбхавы (см. ниже, § 315), бонская теология членится на девять «колесниц» (или «путей»). Последние три «пути» идентичны в обеих религиях; первые шесть также имеют сходство, однако бонская традиция ассимилировала некоторые местные поверья и магическую практику.[738]738
  Наиболее полный анализ см. в кн.: D.I. Snellgrove. The Nine Ways of Bon. См. также: Tucci, p. 305 sq.;. Blandeau, p. 310 sq.


[Закрыть]

Бонские источники содержат несколько вариантов космогонии. Наиболее распространенный: возникновение мироздания из мирового яйца или частей тела антропоморфного великана, подобного Пуруше (версия, запечатленная в эпосе о Гесере). Также сотворение космоса могло стать косвенным следствием деятельности deus otiosus, породившего два противоборствующих начала. Две первые космогонии безусловно возникли под влиянием индийской традиции. Согласно третьей версии, изначально не существовало ни Бытия, ни Небытия, а лишь чистая потенция, иногда, впрочем, именуемая «Творением, Властителем Бытия». Из этого «Властителя» изошли два луча, белый и черный, породившие двух «людей», также белого и черного. Последний, «Черная Преисподняя», считавшийся эманацией Небытия, чистого отрицания, был подобен копью. Он породил все виды зла и несчастья. Белый человек, эманация Бытия, провозгласивший себя «Властителем, любящим Жизнь», стал источником добра и созидания. Благодаря ему люди почитают богов, а божества поражают демонов и любых носителей зла.[739]739
  См. источники, процитированные в кн.: Stein. Civ. tib., p. 209; Tucci, p. 273 sq.; ср. также pp. 280–288.


[Закрыть] Данное учение близко к зурванитской теологии, возможно, проникшей на Тибет через манихеев Центральной Азии.

Еще раз подчеркнем синкретический характер религии бон, и традиционной, и «обращенной». Как мы увидим, синкретизм присущ и ламаизму. В эпоху зарождения и развития обеих религий синкретизацию можно считать свидетельством творческой мощи тибетского религиозного гения.

§ 315. Зарождение и развитие ламаизма

Согласно традиции, буддизм в Тибете утвердил царь Сронцзан-гамбо (620? – 641), считавшийся эманацией Будды Авалокитешвары. Однако трудно оценить его реальный вклад в распространение на Тибете буддийского учения. Известно, что он, по крайней мере, следовал исконной религиозной традиции. При этом можно считать установленным, что в некоторых районах Тибета буддизм действительно был известен, начиная с VII в.

Первый документ, подтверждавший статус буддизма в качестве государственной религии, относится к годам правления царя Тисонг-дэцэна (755–797?), считавшегося эманацией бодхисатвы Манджушри. Он пригласил в Тибет из Индии великих учителей Шантаракшиту, Камалашилу и Падмасамбхаву.[740]740
  Последний стал главным персонажем тибетской мифологии; ему приписывают обращение Тибета в буддизм, а иногда называют вторым Буддой; ср. его мифологизированное жизнеописание в переводе Туссена: «Le dict de Padma».


[Закрыть] Поддержки царя добивались два течения буддизма: «индийская школа», наставлявшая в поэтапном пути к Освобождению; и «китайская школа», обучавшая методике молниеносного просветления (чань; японское дзэн). Царь, посещавший диспут (792–794) между последователями двух учений, примкнул к «индийской школе». Эта знаменитая дискуссия проходила в монастыре Самье, основанном Тисонгом в начале его царствования, в первом из многочисленных впоследствии монастырских строений, возводившихся в течение долгих веков. Тот же суверен наделил монастыри имуществом, положив тем самым начало процессу формирования тибетской теократии.

Его преемники утвердили буддизм в качестве официальной религии. В IX в. монахи занимали привилегированное положение в политической иерархии, а монастыри все больше богатели. Особое покровительство, которое оказывал монахам царь Ралпачан (815–842), вызвало недовольство знати. В результате он был убит, а его брат начал активно искоренять буддизм; согласно более поздним летописям, он был ярым приверженцем религии бон. Однако и этот царь был убит, а страна, распавшаяся на постоянно враждующие между собой княжества, погрузилась в анархию. На целое столетие буддизм оказался под запретом. Храмы были осквернены; монахов под угрозой смерти заставляли жениться или принять бон. Духовные институции были разрушены, библиотеки уничтожены. И все же уцелела некоторая часть монахов, в основном, на окраинах региона. Эта эпоха религиозных гонений и анархии благоприятствовала распространению на Тибете магии и оргиастических форм тантризма.

Около 970 г. Ешей-од, приверженный буддизму правитель западного Тибета, направил Ринчсн-зангпо (958-1055) в Кашмир, на поиски индийских наставников. Начинается вторая волна распространения буддизма в Тибете. Ринчен основал религиозную школу и занялся переводом канонических буддийских текстов, а также исправлением старых переводов.[741]741
  Таким образом начал формироваться обширный тибетский канон: 100-томный «Ганджур» (включавший речения Будды) и 225-томный «Данджур» (включавший переводы, комментарии и богословские трактаты, составленные индийскими авторами).


[Закрыть] В 1042 г. в западный Тибет прибыл великий тантрийский учитель Атиша. Он приобщил к учению уже состарившегося Ринчена и его учеников, один из которых, Бронтонпа, стал наиболее авторитетным последователем Атиши; тем самым было положено начало религиозной реформе, призванной возродить буддийские установления: строжайшие требования к поведению монахов, их безбрачие, аскезу, традиционные медитативные техники и т. д. Исключительный авторитет приобретают гуру, в Тибете именуемые ламами. Реформа, осуществленная Атишей и его преемниками, заложила основу для формирования течения, впоследствии получившее название школы «Добродетельных», гэлукпа (Dgelugs-pa). Однако часть верующих, приверженных учению Падмасамбхавы, отвергла реформу. Впоследствии они называли себя «старой школой», ньингмапа (Rninma-pa).

XI–XIV вв. характеризуются деятельностью целого ряда выдающихся духовных наставников, создателей религиозных направлений и основателей знаменитых впоследствии монастырей. Тибетские монахи посещают Индию, Кашмир и Непал в поисках гуру, способных обучить методикам (в первую очередь, тантрическим) Освобождения. На эту эпоху выпадают годы жизни великих йогинов, мистиков и магов – Наропы, Марпы, Миларепы. Они стали вдохновителями или основоположниками различных теологических школ, часть из которых впоследствии разделилась на несколько течений. Перечислять их все не имеет смысла. Достаточно назвать имя Цзонхавы (1359–1419), смелого реформатора в духе Атиши, основавшего религиозное направление, которое ожидало большое будущее. Его последователи именовались «реформаторами» или «добродетельными» (гэлукпа). Третий преемник Цзонхавы принял титул Далай Ламы (1578). При пятом Далай Ламе (1617–1682) гэлукпа одержала на Тибете окончательную победу, и с тех пор Далай Лама сделался одновременно духовным и политическим главой Тибета. Богатство монастырей и многочисленность монашества, занимавшегося как изучением священных текстов, так и духовным наставничеством, обеспечивали прочность и стабильность ламаистской теократии.

Что же касается последователей "старой школы", ньингмапа, то ее учение основывалось, кроме живой устной традиции, на «откровениях», обретенных выдающимися аскетами в экстатическом состоянии, или запечатленных в священных текстах, якобы «спрятанных» на время гонений, а потом найденных. Эта эпоха великих «находок» (в том числе бонских священных текстов) продолжалась с XI по XIV вв., когда весьма одаренный и энергичный монах Клоншен преобразовал традицию ньингмапа в подробно разработанное богословское учение. Странным образом, новый расцвет этой доктрины начался в XVII в. Между тем, несмотря на расхождения в области теологии, а главное, обряда, не существовало четкого различия между «старой» и «новой» школами. В XIX в. сложилось эклектическое религиозное направление, стремящееся объединить все традиционные течения в буддизме.

§ 316. Учение и практика ламаизма

Ламаизм не претендовал на создание оригинальной теологии. Но если из Индии буддизм был вытеснен еще в начале XIII в., оставив себе лишь священные тексты, то в Тибете продолжала развиваться живая религиозная традиция".[742]742
  A.M. Blandean. Ор. cit. p. 271.


[Закрыть] Первые буддийские миссионеры начали проникать в Тибет уже после того, как в Индии восторжествовало учение, именуемое «большой колесницей» (махаяна; см. § 187 и сл.). В махаяне существовало три основных течения: мадхьямиков («срединный путь»), основанное Нагарджуной в III в.; йогачаров (виджнянавада), основанное Асангой в IV–V вв.; и, наконец, тантрическая школа (ваджраяна, «алмазная колесница»). В течение последующих пяти столетий все три школы направляли в Тибет своих миссионеров, таким образом приняв совместное участие в формировании ламаизма.

Несколько упрощая, можно утверждать, что реформаторское течение гэлукпа следовало учению Нагарджуны, используя логику и рассуждение как средство обрести Пустоту, таким образом стяжав «спасение души» (см. т. II, § 189); а «старая школа» была привержена, в первую очередь, учению Асанги, придававшего первостепенное значение йогическим медитативным техникам. При этом уточним, что «старая школа» не отвергала рассуждения, а «реформаторы» – йогической практики. Что же касается тантрических обрядов, более свойственных течению ньингмапа, то они совершались также и последователями гэлукпы.

Таким образом, ламаистам был предоставлен выбор между двумя путями к просветлению – «молниеносным» и поэтапным. Однако оба пути предполагали, что обретение совершенства (т. е. Пустоты) требует снятия «оппозиций»: субъект (мыслящий) – объект (мысль); мир феноменов – истинное бытие, сансара – нирвана. Согласно учению Нагарджуны, существует два вида истины: относительная (samvrini) и абсолютная (paramantha). С точки зрения первой, несмотря на онтологическую мнимость феноменального мира, он все же достоверно присутствует в обыденном человеческом опыте, тогда как дух, постигший абсолютную истину, открывает для себя нереальность всего, что мнится существующим. Однако он бессилен выразить обретенное «откровение» в словесной форме. Различение двух видов истины, – относительной и абсолютной, – повышает этические требования к адептам, а также побуждает их к духовной активности.

Учение о двух видах истины предполагает иерархию человеческого совершенства. Разумеется, каждый человек способен достичь состояния Будды, однако лишь избавившись от бремени кармы, обретенной в бесчисленных рождениях. Миряне, которым доступна только относительная истина, должны стараться творить как можно больше "благих деяний", т. е. одаривать монахов и подавать нищим, следовать религиозному ритуалу и совершать паломничества, повторять мантру: om mani padme hum. «Повторение священных слов – религиозный обряд, способствующий сосредоточению и отрешению от собственного Я».[743]743
  Stein. Civ. tib., p. 143. Благодаря заслугам в нынешнем существовании, верующий надеется на благоприятную реинкарнацию.


[Закрыть] Что же касается священнослужителей, то их место в иерархии тем более зависит от достигнутого ими духовного совершенства. Часть монахов довольствуется, как и миряне, относительной истиной. Другие, избрав путь молниеносного просветления, стараются примирить относительное с абсолютным, сансару с нирваной, т. е. постичь на собственном опыте высшую реальность (Пустоту). Эксцентрическое, даже абсурдное, поведение некоторых из них было призвано продемонстрировать, что они изжили мнимую «противоречивость» относительной истины.

Подобно индийским духовным наставникам (см. § 332), тибетские учителя – особенно принадлежавшие к различным тантрическим школам – в строгой тайне обучали неофитов медитативным техникам и обрядам, призванным осуществить coincidentia oppositorum на всех уровнях человеческого бытия. Однако все без исключения тибетские школы признавали основные положения махаяны, в первую очередь, концепцию, согласно которой Высшая Мудрость (праджня), женское, пассивное начало, неразрывно связано с деятельностью («средством», upaya), мужским, активным началом. «Мудрость» реализуется исключительно через «деятельность». Монахи, добившиеся слияния двух начал посредством особых медитаций и ритуалов, достигают высшего блаженства (mahasukha).

Характерная черта ламаизма – почитание гуру. Нельзя отрицать значительную роль духовных наставников в брахманизме, индуизме и раннем буддизме, однако в Тибете учителя обрели почти божественное достоинство. Гуру посвящали неофитов в религиозное учение, давали истолкование эзотерическим священным текстам, обучали тайным всемогущим мантрам. Сначала наставник должен был выявить "доминирующую страсть" неофита и в соответствии с ней определить покровительствующее ему божество и подобрать подходящую тантру.

Ученик обязан полностью доверять гуру. "Почитание хотя бы единого волоска своего учителя – большая заслуга, чем почитание всех трех будд (настоящего, прошлого и будущего)".[744]744
  Цит. по кн.: Stein. Ор cit., р. 145.


[Закрыть] Во время медитаций ученик воплощается в своего наставника, в свою очередь воплотившегося в верховное божество. Учитель подвергал неофита многочисленным испытаниям, чтобы определить меру и предел его благочестия. Марпа доводил своего ученика Миларепу до отчаянья, унижая, оскорбляя, избивая, но так и не поколебал его веру. Раздражительный, несправедливый и жестокий Марпа был так растроган твердостью Миларепы, что часто тайком плакал.[745]745
  См. великолепное жизнеописание Миларепы в переводе Ж. Бако: «Le poète tibétain Milarepa».


[Закрыть]

Религиозная практика монахов состояла, в основном, из разнообразных духовных упражнений його-тантрического типа, важнейшим из которых считалась медитация.[746]746
  В каждом монастыре существовали «кельи» для уединения и медитации.


[Закрыть] Для более успешной медитации монахи находили опору в изображениях святых, мандалах и т. д. Однако как и в индийской, преимущественно тантрической, духовной практике (см. § 333), главной задачей монаха было внутренне «воссоздать» божество, к которому он обращался, и спроецировать его вовне. Первоначально он обретал «пустоту», из которой, после произнесения мистических слогов, «проступало» божество. Монах отождествлял себя с этим божеством. «Таким образом обреталось божественное тело, пустое и сияющее; воплотившись в божество, монах с его помощью причащался Пустоте». Считалось, что монаху, предающемуся медитации, реально является божество. «В доказательство этого приводят, к примеру, случай, когда после соответствующего заклинания изображения богов ожили, прошествовали по кругу, а потом вернулись в прежнее состояние, после чего можно было заметить, что их одежда и атрибуты находятся в беспорядке. Созерцание, которому предавался учитель-бодхисатва в монастыре Самье, было столь интенсивным, что присутствующие „въяве“ увидели богов: статуи вышли из храма, обошли вокруг него и возвратись на свое место».[747]747
  Stein, ор cit., р. 151.


[Закрыть]

Некоторые медитации требуют применения техник, практикуемых хатха-йогой (§ 143). Такова техника «согревания» (тум-мо) позволяющая аскету морозной зимней ночью высушить на своем обнаженном теле множество влажных простынь.[748]748
  Имеются в виду архаические техники, практиковавшиеся еще в древней Индии (ср. tapas, § 78), а также шаманами; см. Eliade. Le Chamanisme, pp.370 sq.. 412 sq; Mythes, rêves et mystères, pp. 124 sq., 196 sq.


[Закрыть] Другие медитации позволяют монахам овладеть доступными йогинам магическими способностями (сиддхи; ср. § 195) – например, умением помещать собственную «душу» в тела умерших, т. е. оживлять мертвецов. Аскет, решившийся на самую жуткую из медитаций, именуемую чод («расчленение»), отдает свое тело на растерзание демонам. «Энергия медитации вызывает богиню с обнаженной саблей, которая прыгает жертве на голову, отрубает ее и расчленяет тело; после чего демоны и дикие звери, набросившись на свежий труп, пожирают его и пьют человеческую кровь. Необходимое в подобных случаях заклинание напоминает об описанных в джатаках деяниях Будды, которому в прежних рождениях случалось отдавать свое тело на съедение голодным зверям или демонам-людоедам».[749]749
  R. Bleichsteiner. L'Église Jaune, pp. 194–195; Eliade. Le Chamanisme, p. 385. Обряд gcod требует длительной подготовки; до него допускались самые прилежные ученики с устойчивой психикой, иначе галлюцинирование могло лишить человека разума. Однако, несмотря на все предпринимаемые учителями предосторожности, утверждают, что подобные случаи нередки»; A.M. Blandean. Ор. cit, p. 184.


[Закрыть]

Подобный обряд имеет сходство с шаманской инициацией, которая также обязывает неофита отдать свое тело на растерзание демонам и духам предков. Впрочем, это не единственный пример интеграции в ламаизм шаманистских верований и ритуалов. Некоторые ламы-колдуны сражаются между собой, применяя магию, подобно сибирским шаманам. Ламы, так же как и шаманы, повелевают атмосферными явлениями, способны летать и т. д.[750]750
  См.: R. Bleichsteiner, Ор. cit., pp. 187 sq., 224 sq.; Le Chamanisme, p. 387. Жизнеописание Падмасамбхавы изобилует чертами шаманизма; ср.: Le Chamanisme, p. 383.


[Закрыть] В то же время, несмотря на свою шаманистскую структуру, опасные медитации тибетских монахов наполнены иным духовным содержанием и преследуют более высокую цель. Практикуемое шаманами экстатическое «созерцание своего скелета» помогает ламам осознать нереальность мира и собственного Я. Достаточно сказать, что монах обязан представить себя самого в виде «белого, сияющего огромного скелета, из которого вырывается пламя, столь могучее, что заполняет собой всю Пустоту Вселенной».[751]751
  Lama Kasi Dawa Samdup, W.Y. Evans-Wents. Le Yoga tibétain et les doctrines secrètes, p. 315 sq.


[Закрыть]