Текст книги "Неистовый маркиз"
Автор книги: Миранда Невилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Глава 20
Джулиана сидела в ризнице, ожидая Кейна. Мистера Ховарда куда-то позвали, и он ушел, однако любезно разрешил гостье оставаться в церкви столько времени, сколько ей понадобится. Маркиз же отправился в ближайшую таверну – там обычно останавливались форейторы, освежавшие себя напитками.
Перед уходом Кейн сказал:
– Если мы отправимся сейчас, то сможем проехать большую часть пути до вечера. Я вернусь с каретой, дорогая.
Джулиана молча кивнула. Она решила, что будет воздерживаться от продолжения их спора. К сожалению, рассказ мистера Ховарда дал Кейну некоторые аргументы – теперь он действительно мог бы назвать Джорджа Фиттерборна негодяем. Джулиана же, хотя и не хотела плохо думать про деда, все же вынуждена была допустить, что он, возможно, лгал, когда называл ее незаконнорожденной. Во всяком случае, он явно что-то скрывал. И очень может быть, что он лишил ее законного наследства. Впрочем, все это еще предстояло проверить. Не исключено, что она действительно являлась незаконнорожденной, хотя ей, конечно же, не хотелось отказываться от надежды…
Но что произойдет, если будет доказано, что ее нельзя считать законнорожденной? Что произойдет, если будет доказано, что Джордж Фиттерборн – негодяй? Как она сможет это вынести? Кроме того, ей придется признать, что Кейн был прав…
Джулиана встала и в волнении прошлась по ризнице. С тех пор как они с Кейном расшифровали код Кассандры, ее чувства постоянно пребывали в смятении. Временами она сама себя не узнавала. Ведь прежде она была совсем другой – во всяком случае, не была такой нервной и раздражительной. Значит, ей следует что-то придумать, найти какую-то опору, чтобы затем…
По-прежнему расхаживая по ризнице, Джулиана вдруг заметила стоявшую на полке Библию в черном сафьяновом переплете. То было издание конца XVII века, как она сразу же определила. Издание было не слишком ценное, но все же…
Взяв том, Джулиана перевернула несколько страниц и тут же почувствовала, что вид печатного шрифта ее успокаивает. Что ж, так всегда бывало, когда она брала в руки книгу.
И тут в глаза ей бросилось слово. Точнее – имя. Амнон. Но кто такой Амнон? И почему это имя показалось ей знакомым?
А может быть, она слышала его от Кейна? Да-да, верно! В тот вечер, когда он принес ей обед и они впервые вместе пообедали… Правда, она выпила тогда слишком много, но все же кое-что сейчас вспомнила.
«Мой отец звал меня Амнон», – кажется, так он сказал. По звучанию это имя походило на библейское, что вполне соответствовало тому, что мог бы говорить покойный маркиз. Но почему же он назвал так своего сына? И кто такой этот Амнон?
Джулиана прочла страницу о Самуиле, попавшуюся ей на глаза. Выходит, Амнон – сын Давида, влюбившийся в Тамару, в свою собственную сестру.
И этот Амнон изнасиловал Тамару. А отец Кейна назвал сына Амноном. О Боже, неужели он именно это имел в виду?
И тут она вспомнила, что Кейн, рассказывая историю о своем изгнании из дому, как-то странно отводил глаза – словно что-то утаивал, словно говорил не всю правду. И ей еще тогда показалось, что дело вовсе не в том, что у него было что-то с горничными. А его сестре Эстер было восемь лет, когда он покинул дом. Так неужели…
– Нет-нет, не может быть, – прошептала Джулиана.
Она не верила, что Кейн способен на такое. Разумеется, она нисколько не сомневалась, что брат и сестра были искренне привязаны друг к другу, но определенно не таким образом. За то время, что она провела с Эстер, девушка не выказала ничего, кроме совершенно искреннего сестринского чувства к старшему брату. Да-да, не более того – уж в этом-то Джулиана могла бы поклясться.
Разумеется, Кейн не был святым. Но все же он был очень добрый и глубоко порядочный человек – она это чувствовала. Следовательно, отец совершенно напрасно его обвинял. Напрасно – и жестоко. Но сколько же Кейн вынес из-за этого! Какие ужасные страдания должен был перенести!
И ей вдруг стало ужасно стыдно. Ведь у него, у Кейна, было множество собственных проблем и обязанностей, однако он бросил все, чтобы отправиться с ней в путешествие и попытаться разузнать что-нибудь о ее прошлом. К тому же он постоянно заботился о ней, был ей надежной опорой.
Сейчас Джулиана могла только удивляться себе. Почему же она так сердилась на него из-за его рассуждений относительно ее деда? Ведь рассуждения эти были вполне обоснованными. Они могли соответствовать или не соответствовать истине, но в любом случае она напрасно так злилась на Кейна. Он вряд ли этого заслуживал.
А ведь она заявила, что отец Кейна был прав, когда выгнал его из дому. И она назвала его развратником.
Ох, как, должно быть, эти ее слова его обидели! И какая же она жестокая!
Джулиана посмотрела на дверь. Ей очень хотелось, чтобы Кейн быстрее вернулся, хотелось перед ним извиниться, хотелось сказать ему, что она не права, а он, Кейн, – чудесный человек. Человек, которого она любила.
Да, больше нельзя отрицать очевидное. Она в самом деле любила его. Хотя, возможно, была не достойна его. Правда, он по-прежнему утверждал, что хочет жениться на ней, но едва ли такой брак будет возможен, если вдруг окажется, что она, Джулиана, все-таки незаконнорожденная.
Ведь невеста Кейна должна быть совершенно безупречна – только в этом случае он сможет претендовать на опекунство над Эстер. И конечно же, ему не составит труда найти подходящую невесту, такую, которую с радостью примут в светском обществе. Да какая же женщина устоит перед его внешностью, его чарами, его умом и добротой? Не говоря уж о его богатстве и искусстве любовника…
Тут дверь открылась, и перед ней появился Кейн. Сердце Джулианы радостно подпрыгнуло в груди. А Кейн посмотрел на нее как-то странно, возможно – с настороженностью, словно он опасался возобновления ссоры.
Джулиана решительно подошла к нему и обвила руками его шею. И в тот же миг она почувствовала, как руки Кейна обняли ее. Тихо вздохнув, он проговорил:
– Очень сожалею по поводу твоей матери, моя дорогая.
– А я сожалею о том, что наговорила тебе разных глупостей. Поверь, я не хотела этого.
Он поцеловал ее в висок и прошептал:
– Все в порядке, милая. Просто ты была расстроена, поэтому и говорила все это.
– Кейн, я была несправедлива к тебе. Что бы ни делали моя мать, отец или дед, это не твоя вина.
– Дорогая, не надо больше думать об этом. Сейчас нам надо выяснить, где поженились твои родители.
«Неужели он действительно верит в то, что говорит?» – спрашивала себя Джулиана. Во всяком случае, ей самой очень хотелось верить в то, что ее родители поженились. И еще больше хотелось верить, что у них с Кейном – общее будущее.
Они снова проехали Бат и почти добрались до Чиппенхема, когда Кейн вдруг сообразил, что Джулиана в течение часа не произнесла ни слова. А он все это время обдумывал, как продолжить поиски, как доказать, что родители Джулианы действительно обвенчались. Но где искать? Где могла происходить церемония венчания? Вероятно, в любом месте Англии или Уэльса. Возможно – даже в Шотландии. Потому что именно там часто совершались браки между беглецами. Впрочем, Кассандра ведь была совершеннолетняя и, следовательно, не нуждалась в согласии отца. Тем не менее и такую возможность не следовало исключать. Значит, надо было послать кого-нибудь в Гретна-Грин, а также в Ирландию. Но кого же туда послать? Наверное, старого Робинсона.
Во время их путешествия из Лондона Джулиана была щедра на версии относительно своей родословной и готова была обсуждать любую из них. Кроме того, она упорно защищала своего деда, хотя он скорее всего этого не заслуживал, но сейчас Кейну не хотелось снова заговаривать на эту тему. Не хотелось нарушать установившееся вроде бы согласие. Впрочем, Джулиана, судя по всему, не очень-то стремилась к общению. Действительно, почему она так долго молчит? О чем думает? Может, о своих родителях?
Тут Джулиана откашлялась и взглянула на него – словно хотела что-то сказать. Однако промолчала и снова отвернулась. Потом вдруг сняла шляпку, открыв свои чудесные золотые волосы. И в тот же миг предстала перед ним ослепительно прекрасная – словно богиня Тициана. Правда, в отличие от богини она была вполне одета.
Ее светло-серое дорожное платье прекрасно смотрелось на фоне красного сиденья. Но в красном платье она, наверное, выглядела бы еще лучше.
Минуту спустя она снова на него посмотрела и наконец сказала:
– Дожидаясь тебя, я увидела Библию мистера Ховарда.
Кейн с улыбкой заметил:
– Что ж, Библия у священника – это вполне естественно, не правда ли? И что, хорошее издание?
Джулиана медлила с ответом, как будто что-то ее смущало. Наконец она заявила:
– Видишь ли, так получилось, что я кое-что из нее прочитала. – Она немного помолчала, потом тихо сказала: – Я читала об Амноне, сыне Давида.
У Кейна заныло под ложечкой. Судорожно сглотнув, он проговорил:
– Ах, ты об этой истории?.. Думаю, это не слишком подходящее чтение для благородной леди.
– Да, не слишком. Я никогда не читала ее раньше. Но я случайно увидела там это имя. А потом, вспомнила, что твой отец называл тебя Амноном. Ты ведь рассказывал мне об этом, верно?
– Может, я был пьян? – спросил Кейн.
Она покачала головой:
– Нет, это я была пьяна, не ты.
– Ах да, теперь вспоминаю… То есть вспоминаю тот день. Но ты уверена, что я действительно это говорил? Возможно, тебе показалось, так как на тебя подействовало вино.
Она вновь покачала головой – еще более решительно:
– Нет, Кейн, не показалось. Скажи, именно по этой причине ты покинул дом? Именно по этой причине тебя не сделали опекуном Эстер, когда ты достиг совершеннолетия?
Ему ужасно не хотелось отвечать на этот вопрос. Конечно, он никогда не возражал против того, что ему приписывали какие-либо грехи. Ему даже нравилась такая репутация. И только этот грех его пугал, только это обвинение отца приводило его в ужас, так что было страшно даже подумать о нем. Он долгие годы жил в страхе, опасаясь, что кто-нибудь узнает об этом. И этот «кто-то» нашелся. Женщина, чье мнение значило для него слишком много.
– Я не делал этого, – произнес он почти шепотом. – Я никогда не сделал бы этого со своей сестрой.
Глаза у Джулианы расширились.
– Конечно, не сделал бы! – воскликнула она. – Подобные обвинения просто нелепы. Я знаю: ты никогда, никогда не совершил бы ничего подобного!
У него перехватило горло, так что казалось, он вот-вот задохнется.
– Значит, ты мне веришь? Веришь?..
– Разумеется, верю! Я не хотела бы вмешиваться в это, но… Может, ты расскажешь, что все-таки произошло?
Кейн со вздохом пожал плечами:
– Действительно, почему бы не рассказать? Ведь еще никто не слышал всю эту историю…
Откинувшись на спинку сиденья, Кейн скрестил руки на груди и словно задумался о чем-то. Наконец он заговорил:
– Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: в последние годы жизни мой отец очень изменился. И я почти уверен: он сходил с ума, иногда же становился совершенно невменяемым. Им овладела навязчивая мысль о грехе, в особенности – о плотском грехе. И почему-то он решил, что я виноват во всех грехах без исключения. Он даже забрал меня из Итона, заявив, что там я учусь разврату у своих однокашников. Глупости, конечно же… Ведь мальчишки больше болтают, чем делают. Я был тогда совершенно невинным, но со временем наверстал упущенное, стал и впрямь развратным и порочным.
– Нет, Кейн! – запротестовала Джулиана. – Ты вовсе не порочный. Но к сожалению, люди верят тебе, когда ты рассказываешь о себе ужасные вещи.
– Просто мне казалось, что я могу позволить себе удовольствие жить в соответствии со своей репутацией.
– Я, конечно, не сомневаюсь, что ты совершал то, что не очень-то одобряется церковью. Но ты не способен на тот грех, в котором тебя обвинил твой отец.
– Разумеется, не способен. Так вот, в тот день я возвратился с верховой прогулки, являвшейся для меня обязательной. Видишь ли, отец был уверен, что такие упражнения успокаивают демонов похоти. Я поднимался по нашей главной лестнице, весьма внушительной, между прочим. Как-нибудь ты обязательно должна ее увидеть…
Он умолк, словно боялся продолжить рассказ. Наконец заставил себя заговорить:
– Я поднимался в свои личные комнаты, куда перебрался из детской, когда мне исполнилось десять лет. Оказавшись в длинном коридоре, я встретился с Эстер – та вышла из гостиной матери. Тогда ей было всего лишь восемь лет, и она была очаровательным созданием. Я видел ее нечасто, поскольку она пока что пребывала на детской половине и наши уроки проходили раздельно. Она была вся в слезах, и я обнял ее и спросил, что с ней случилось. Но сестра так сильно рыдала, что не могла даже говорить. Я тогда решил, что она чем-то напугана.
Прикрыв глаза, Кейн снова умолк – вероятно, вспоминал те мгновения уже в тысячный раз.
– И тут я вдруг услышал голос отца, доносившийся из комнаты матери. «Дочь, вернись!» – кричал он в ярости. И я подумал, что надо спрятать от него Эстер. Подхватив ее на руки, я побежал по коридору в сторону своей комнаты.
Кейн перевел дыхание, словно только что пробежал это расстояние. Немного успокоившись, он вновь заговорил:
– А отец, должно быть, услышал, как хлопнула моя дверь. И он последовал за мной. Эстер, все еще находившаяся у меня на руках, крепко прижималась ко мне. Отец же, ворвавшись, взревел, словно взбесившийся бык. Он вырвал из моих рук сестру, потом схватил меня за воротник и поволок вниз по лестнице – в свой кабинет.
Кейн тяжело вздохнул, снова переживая тот момент.
– Я тогда говорил ему, что ни в чем не виноват. Более того, я даже не понимал, что его так взбесило. – Снова закрыв глаза, Кейн увидел перед собой отца – рослого и широкоплечего. Старый маркиз был очень сильным человеком, особенно когда орудовал тростью или плеткой. Наказание зависело от степени вины сына, и шестнадцатилетний Кейн ужасно боялся родителя. – Но он так и не объяснил причину своего гнева, пока не закончил меня пороть.
– Он бил тебя? – спросила Джулиана.
– Да, он выпорол меня. Причем не в первый раз. Зато это был последний раз. И это была самая жестокая порка.
Кейн до сих пор помнил, как болели у него после этого спина и зад.
– В конце концов я попытался бросить ему вызов. Сказал ему, пусть и хлюпая носом, что он – безумец. Конечно, глупо было говорить такое огромному мужчине с кнутом. Но мне повезло. Отец не стал пороть меня повторно. Возможно, у него устала рука. Он подошел к своему письменному столу и выдвинул ящик. Затем шагнул ко мне и швырнул на ковер кошелек. Он больше не прикоснулся ко мне, лишь приказал мне убираться из дома и никогда не возвращаться.
– Но что именно он сказал тебе? Ты помнишь его слова?
– Да, конечно. Я запомнил их на всю жизнь, они врезались мне в память. Так вот, он сказал: « Ты виновен в грехе Амнона, и я изгоняю тебя из своего дома. С этого дня ты больше мне не сын».
– Ты тогда понял, что он имел в виду?
– Нет, в то время я понятия не имел об этом. Мои занятия, конечно же, предусматривали чтение Библии, и я к тому времени узнал множество пикантных историй из священной книги, но каким-то образом упустил именно этот эпизод. Вероятно, я нашел бы его очень странным, – добавил Кейн с грустной улыбкой. И в очередной раз вздохнул. – Да, забавный эпизод, не правда ли? – Он тихо рассмеялся, но в его смехе не было веселья.
– Кейн, прошу тебя, не надо так… – пробормотала Джулиана. – Так что же было потом?
– Я ушел с сотней фунтов в кармане, которые он мне дал. И мне тогда казалось, что это – целое состояние. – Кейн с усмешкой покачал головой, удивляясь своей тогдашней наивности. – Положив в сумку кое-что из вещей, я прошел пешком пять миль до ближайшей почтовой станции, сел в дилижанс и отправился в Лондон. Я был счастлив, вырвавшись из дома.
– А когда ты все понял?
– Об Амноне?
Джулиана молча кивнула..
– Понял в дилижансе. У одного из пассажиров была Библия, и я попросил ее. – Кейн закрыл глаза; на сей раз он молчал довольно долго, но в конце концов вновь заговорил: – Знаешь, когда я все понял, то подумал, что вот-вот лишусь чувств. Но хуже всего было другое… Я понимал: пока жив отец, я вряд ли увижу Эстер. Я не мог даже написать ей, потому что мое письмо в каком-то смысле стало бы подтверждением того, что обвинения отца совершенно справедливы.
– А что было после его смерти?
– Я приехал в Маркли-Чейз на похороны. Думал, что все позади и что я смогу вернуться домой. Я даже мечтал о том, чтобы снова увидеть мать. – Кейн криво усмехнулся. – Но мать не позволила мне встретиться с Эстер. Она повторила обвинения отца и запретила мне даже приближаться к сестре. Разумеется, я мог бы потребовать, чтобы мать покинула дом. Отец не имел права лишить меня наследства, поэтому я, став маркизом, стал и хозяином поместья, но если бы уехала мать, то уехала бы и сестра. А я не мог наказать Эстер высылкой из дома, где она выросла. Я знал, каково это… В течение нескольких лет мы с матерью кое-как поддерживали перемирие. Разумеется, я оставался в Лондоне, а сестра жила с матерью в моем поместье.
– Пока не убежала, – прошептала Джулиана.
– Да, пока не убежала. Конечно, я буду бороться за нее в суде, но есть риск, что мать открыто обвинит меня в изнасиловании восьмилетней сестренки.
При этих его словах Джулиана побледнела.
– Кейн, неужели люди поверят гнусным наветам?
Он пожал плечами:
– Трудно сказать… У меня не очень-то хорошая репутация. Но ты еще не знаешь самого ужасного, – добавил Кейн, нахмурившись.
– Самого ужасного?! – воскликнула Джулиана.
– Видишь ли, я узнал, почему Эстер плакала в тот день. Она разрыдалась, увидев, что отец бьет мою мать. А я ушел от них. Я оставил мать и сестру – и ушел, весьма довольный собой. Сбежал, оставив их во власти безумца.
Глава 21
Дорожная карета Кейна стала их домом на несколько дней, и им было очень уютно в этой маленькой бархатной пещерке – так хорошо в тесноте экипажа могли чувствовать себя только любовники. И только люди, ставшие по-настоящему близкими, прекрасно друг друга понимающие.
И сейчас, сидя напротив Кейна и временами касаясь его коленями, Джулиана почти физически ощущала то чувство стыда, которое он испытывал из-за того, что покинул мать и сестру.
– Но ты ведь их никак не подвел, Кейн, – сказала она, пытаясь его утешить.
Он тяжко вздохнул и молча уставился в пол. Минуту спустя, снова вздохнув, проговорил:
– Пойми, я должен был знать… Да, должен. Наверное, он бил ее часто, очень часто. Бил в течение многих лет.
– Ты не можешь этого знать, – возразила Джулиана. – Возможно, такое случилось только раз. И потом… Если даже это так, то он наверняка принимал меры предосторожности – чтобы ты не узнал об этом.
– Я слишком редко видел мать. Ведь она большую часть времени проводила в своих комнатах, в бесконечных молитвах. А за мной ухаживали слуги. К тому же мать часто бывала беременной…
– Беременной? – с удивлением переспросила Джулиана. – Но вас с сестрой только двое…
– Просто выжили только мы с Эстер. Мать потеряла, должно быть, полдюжины детей – некоторых при родах, других до родов. Я часто задаю себе вопрос: а может, отец наказывал ее именно за это? Я должен был знать, должен был что-то сделать.
– Но ты был ребенком, Кейн. Ты оставался мальчишкой даже тогда, когда покидал дом. Как мог ты остановить его?
– По крайней мере я должен был попытаться… Между прочим, сестра утверждает, что он продолжал ее бить до самой своей смерти. Проживи он подольше, мог бы взяться и за Эстер. Такое вполне могло произойти. Я-то возмущался из-за того, что отец ужасно обращался со мной. Но это не идет ни в какое сравнение с тем, как он обращался с матерью. В Лондоне я наслаждался всеми радостями жизни, а мать в это время жила в аду. – Кейн поднял голову и, выпрямившись, прошептал: – Я столь же гадок, как и мой отец.
– Перестань! – воскликнула Джулиана. – Если я что-то и знаю о тебе, то лишь одно: ты не способен обидеть женщину. Ты по-настоящему уважаешь женщин. Я провела большую часть жизни среди мужчин, поэтому могу с уверенностью заявить: никто и никогда не относился ко мне с таким вниманием и уважением, как ты. Ты никогда не считал меня глупой и невежественной лишь потому, что я – женщина.
– Я сам был бы невежественным болваном, если бы вел себя таким образом. Если я чему-то и научился в своей жизни, то лишь одному: я понял, что женщины ничуть не глупее мужчин. К тому же намного лучше их.
– У меня не слишком много знакомых женщин, – пробормотала Джулиана. – Так что мне трудно судить об их качествах. Что же касается мужчин… – Она внезапно умолкла и пожала плечами.
– Я слушаю тебя, дорогая. Что же ты знаешь о мужчинах?
– Наверное, не так уж много. Но мне кажется, что мужчины абсолютно уверены: женщины должны им подчиняться.
Кейн с усмешкой кивнул:
– Совершенно верно. Этого требуют и наши законы. Ведь не могла же мать пожаловаться на отца властям.
Джулиана едва заметно поморщилась.
– Да, конечно. Но ты, Кейн, совсем не такой, как твой отец. Любая женщина, окажись она, согласно закону, под твоей властью, была бы в безопасности. И я знаю, что ты сделал много хорошего для некоторых женщин. Впрочем, не только для женщин.
– Неужели? Что же именно ты знаешь?
– Твоя экономка, миссис Дюшан, кое-что рассказала мне однажды утром, когда я одевалась.
Кейн нахмурился и проворчал:
– У Мел слишком длинный язык.
– Так вот, я узнала, что ты помогаешь многим женщинам, оказавшимся в беде. Кроме того, ты отдал значительную сумму, чтобы твои бывшие слуги не оказались на улице.
– Я не желаю об этом говорить, – проворчал Кейн. – И я буду тебе очень благодарен, если ты об этом забудешь.
– Но почему ты скрываешь это? Да, между прочим, я видела один из… объектов твоей благотворительности. Однажды я пришла к твоему дому, чтобы передать тебе книгу, и увидела эту женщину.
– В самом деле? И меня не было дома?
– Возможно, был. Но видишь ли… Когда я увидела эту молодую особу, выходившую из твоего дома, я решила не заходить к тебе.
– Решила не заходить? – удивился Кейн. – А… кажется, я понимаю, что тебя так смутило. Полагаю, ты делаешь те же ошибочные заключения, что и все мои соседи в течение этих трех лет. Они считают, что я обладаю мужской силой Геркулеса.
– Очень печально, если они ошибаются в этом, – заметила Джулиана.
– Весьма двусмысленное заявление, моя дорогая, – с улыбкой ответил Кейн. – Но если ты имеешь в виду то, что под этим подразумевается, то я постараюсь не разочаровать тебя.
Джулиана густо покраснела. И тут же поняла, что пикантные намеки Кейна очень ей по душе; она даже почувствовала, как по телу ее словно пробежала горячая волна.
– Похоже, ты снова стал самим собой, – сказала она, стараясь сохранить строгое выражение.
– Прошу прощения, дорогая. Не сдержался. За долгие годы у меня выработалась привычка отпускать весьма двусмысленные шутки.
– Пожалуйста, не извиняйся. Нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие. Мне это в тебе нравится. Я люблю твои шутки и… некоторую непочтительность.
– В самом деле?
– А ты удивляешься? Неужели не понимаешь?.. Видишь ли, это делает тебя… В общем, мне с тобой весело.
Кейн изобразил удивление.
– Ты считаешь меня комиком, клоуном?
– Вовсе нет. – Она покачала головой. – Но твои шутки делают тебя необыкновенно приятным собеседником. С тобой действительно очень весело. Не помню, чтобы мой дед или Джозеф так острили и смеялись.
– Они не позволяли себе никаких шуток? Что ж, вероятно, у них были чрезвычайно важные дела, так что им было не до шуток.
– Знаешь, Кейн, я начинаю думать, что шутки – это очень важно. И вообще, нельзя ко всему относиться серьезно. Полагаю, что порой некоторое легкомыслие даже на пользу.
– Вот как? – Кейн расплылся в улыбке. – Что ж, постараюсь это учесть. Однако должен заметить, что к некоторым вещам ты относишься очень серьезно. Например, к книгам. Предположим, мне в руки попало одно из изданий Кэкстона. Поскольку читать их ужасно скучно, я могу разодрать книгу на отдельные листы и использовать в качестве обоев для моей библиотеки.
Джулиана улыбнулась. Ее дед был бы шокирован подобным высказыванием. Для него любая книга являлась священным предметом, пусть даже она не представляла особой ценности. Да и Джозеф пришел бы в ужас от такой шутки.
С трудом удерживаясь от смеха, она спросила:
– Чего уж останавливаться на одной книге? Купи несколько томов и наклей страницы на стене в должном порядке. В этом случае ты сможешь использовать книгу как в качестве декора, так и для чтения.
– А что делать с переплетами?
– Кожу пятнадцатого века хорошо использовать для растопки камина.
– Дорогая, ты знаешь это по собственному опыту?
– Нет, конечно. Но я точно знаю, что кожа прекрасно горит. И лучше всего топить чем-то из классики.
– Чем именно?
– Я всегда считала, что наилучшие авторы для этой цели – Гораций и Вергилий в альдинском издании.
– А мне кажется, что Калл или Овидий дадут больше тепла, – с ухмылкой заметил маркиз.
Джулиана плохо знала названных авторов, но шутку Кейна поняла – эти римские поэты были известны своими эротическими произведениями.
– Я никогда не пыталась использовать их для растопки, но хотелось бы попробовать.
– Дорогая, неужели ты серьезно?! – в притворном ужасе воскликнул Кейн. – Наверное, тебя не следует пускать в мою библиотеку в холодный день.
– А если я очень захочу?
– Что ж, если очень… – Кейн сделал вид, что задумался. – Тогда, наверное, можно рискнуть. Если ты, конечно, надлежащим образом попросишь.
– Ты справедлив, как и все мужчины. Всегда готов командовать женщиной, но прислушиваешься к ее пожеланиям, если они высказаны осторожно и деликатно.
– Но я ведь не такой, как все остальные. Неужели не помнишь? Поверь, я вовсе не собираюсь навязывать тебе свою волю. И вообще, не усложняй себе жизнь, не пытайся деликатничать. Скажи прямо, чего ты хочешь?
Он пристально смотрел на нее, и взгляд его чудесных голубых глаз, казалось, завораживал, так что Джулиана замерла в предвкушении чего-то очень значительного… Впрочем, она прекрасно понимала, о чем он говорил, и ей было достаточно высказать свое пожелание.
«В самом деле, почему бы и нет?» – сказала она себе. Ведь Кейну было не так-то просто рассказать ей историю своих отношений с родителями, так что, наверное, его следовало как-то утешить и взбодрить, вернуть его к светлым сторонам жизни. Она подавила смешок, оценив то искусство, с которым уговаривала себя сделать то, чего ей самой очень хотелось.
Тут ей вспомнились их любовные утехи в гостинице – тогда они оба испытали истинное наслаждение, причем инициативу проявила именно она, Джулиана.
А Кейн по-прежнему смотрел на нее вопросительно. Потом вдруг улыбнулся и сказал:
– Что же ты молчишь? Скажи, чего бы ты хотела, и я буду счастлив исполнить твое желание.
– Ты действительно сделаешь так, как я пожелаю?
– В точности.
– Даже если я буду командовать?
– Я получу от этого удовольствие. Только скажи, что я должен делать.
– Я хочу, чтобы ты ничего не делал. Чтобы даже не двигался. Предоставь все мне.
Кейн поднял руки, давая понять, что сдается.
– Я весь твой, дорогая.
Похоже, он принадлежал ей, этот великолепный мужчина. Но что же она, Джулиана, собиралась с ним делать?
