Текст книги "Триумвиры"
Автор книги: Милий Езерский
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
XVI
Катилина принял Сальвия в таблинуме. Он был не один. Его окружали несколько мужей.
– Сальвий? Это имя – клянусь Вестой! – ничего мне не говорит, – громко засмеялся Катилина, взглянув на оробевшего иберийца. – Но, я вижу, ты – чужестранец, и поэтому – привет страннику, преступившему порог моего скромного жилища!..
– Господин мой, отдаваясь под твою защиту и высокое покровительство, я не хочу скрывать от тебя, кто я…
И он рассказал, ничего не утаивая, о своей жизни и борьбе.
Катилина слушал с загоревшимися глазами и, когда Сальвий кончил, заглянул ему в глаза:
– Не лжешь?
– Клянусь тенями отца и матери! Прибыв в Рим, я обратился к популярам, и они послали меня к Гаю Юлию Цезарю… Но я ушел от него, сказав, что уезжаю из Рима… И если он встретит меня у тебя…
– Почему ты ушел от Цезаря?
– Какой он популяр?! – возмущенно воскликнул Сальвий. – Он больше помышляет о себе, чем о благе плебса…
Катилина с удивлением взглянул на него:
– Почему ты так думаешь?
Сальвий поостерегся сказать о подслушанной беседе.
– Клиенты жалуются, – тихо вымолвил он, – что Цезарь не всегда держит свое слово…
– И только? – перебил Катилина. – Настоящее время, дорогой мой, нельзя сравнивать с тем, что было. Честность стала глупостью, осмеиваемой на всех перекрестках. И всё же каждый нобиль продолжает твердить о честности и похваляться ею, а стоит лишь сказать, что все они – обманщики и негодяи, как начинаются вопли: «Он обвиняет в нечестности весь римский народ!» Но ты наблюдателен, Сальвий, и я хочу послать тебя… Но об этом поговорим завтра…
Повернулся к друзьям:
– Сегодня у меня пиршество, и я надеюсь, что боги обрадуют меня вашим присутствием…
–…и присутствием матрон? – перебил веселый Лентул Сура.
– Не беспокойся. В матронах, флейтистках и плясуньях недостатка не будет… Приходи и ты, Сальвий, прощу тебя.
– Нет, господин мой, я боюсь встретиться с Цезарем…
– Ты осторожен, это хорошо, – кивнул Катилина, – такие люди мне нужны. Пройди на кухню и скажи повару: «Господин приказал накормить и напоить меня по-царски». Ешь и пей, веселись с рабынями…
Стали прибывать гости: Цезарь с женой, пышная, с притворно-лукавой надменностью подрумяненного лица Преция, Цетег, тучная, смуглолицая, с грустными глазами Арсиноя, жена Хризогона. И Аврелия Орестилла, матрона с мужественным лицом и высокой грудью.
Однако пиршество еще не начиналось. Амфитрион ожидал еще гостей.
Корнелий Лентул Сура открыто ухаживал за матронами, а Цетег, Катилина, Аврелия Орестилла и Хризогон беседовали о победах Лукулла.
– Он зимовал в кабирском дворце Митридата, где награбил несметные сокровища, – с завистью говорил Катилина, – взял Амис, Афины Понта, а римские воины зажгли и разрушили город…
– Желая спасти творения искусства, – перебил Хризогон, – он, говорят, бросился в толпу воинов и едва не был растерзан…
– Если грабит полководец, – презрительно засмеялась Аврелия Орестилла, – то почему бы не грабить легионам? Лукулл…
– Прости, госпожа, – перебил ее Хризогон, – покойный император высоко ценил его…
Орестилла не успела ответить. Крики и восклицания потрясли атриум – входили толстый Красс и Широкоплечий Помпей. Насколько богач был подвижен, настолько полководец медлителен. Заклятые враги, они недавно помирились, чтобы сообща добиваться консульства (Помпею была необходима поддержка Красса, могущественного сенатора, а Крассу – поддержка Помпея в народном собрании), и это им удалось.
Вернувшись в Рим после уничтожения остатков спартаковцев, слыша на форуме, улицах и в общественных местах нарекания на сулланские законы и порядки, Помпей, не задумываясь, перешел на сторону популяров и обещал народу восстановить власть трибунов, когда станет консулом. Популяры с радостью согласились поддерживать его, позабыв, что Помпей, будучи сулланцем, подавил восстания Лепида и Сертория, вероломно казнил Юния Брута.
«Враг плебеев притворился овечкой, – думал Красс, искоса поглядывая на него с усмешкой, – это умно. Комиции выбрали нас консулами, легионы нами распущены, теперь остается возвратить народным трибунам власть, отнятую Суллой, главным образом право проводить законы без утверждения сената. А тогда…»
Он потер руки и, услышав приветствия мужей, увидев низкие поклоны матрон и девушек, широко улыбнулся подходившему Катилине.
– Привет величайшим полководцам, – сказал хозяин, и глаза его метнулись по их лицам.
– Привет и тебе, счастливейший из смертных! – громко ответил Помпей, взглянув откровенно на вспыхнувшую Аврелию Орестиллу. – Мы, воины, отвыкли в странах варваров от прелестных лиц римлянок и гречанок…
– Но ты не отвык, благородный Гней Помпей, от любезности, и Венера, по-видимому, вновь стала благосклонной к тебе, лишь только нога своя ступила на почву Италии…
– Венера помогает влюбленным, а обо мне едва ли кто думал, кроме моей жены, – с притворным вздохом возразил Помпей.
– Ты очень скромен, – засмеялась Аврелия Орестилла, замахнувшись на него веером, – но я могла бы назвать имена матрон, тосковавших по тебе…
Помпей смущенно обратился. к Крассу:
– Гости занимают уже места, и, если ты, коллега, не возражаешь, возляжем вместе.
Но Красс, шепотом беседовавший с Катилиной, не ответил. До слуха Помпея донеслись его слова:
– …сто тысяч сестерциев… пять с половиной процентов в месяц…
«Торгаш нигде не упускает случая, чтобы извлечь прибыль», – презрительно подумал Помпей и занял место рядом с Юлием Цезарем.
Увлекшись пением кифаристки, он не слушал Цезаря, который, придвинувшись к нему, что-то шептал. А гречанка пела, сопровождая строфы тихими звуками кифары.
– Прости меня, великий Александр, что я мешаю тебе слушать, – льстиво говорил Цезарь, сравнивая Помпея с Александром Македонским, – но я не могу не восторгаться твоими громкими победами! И в Испании, и в Италии ты совершил такие подвиги, что плебс, ожидая твоего возвращения в город Ромула, величал тебя вторым Марием…
Сравнение с Марием не понравилось Помпею, и он, не скрывая своего недовольства, тихо вымолвил:
– Не хотел бы я быть Марием, побежденным Суллою… Но поскольку ты поддерживаешь меня в народном собраний, я спокоен…
– Я маленький человек, – притворно вздохнул Цезарь, – нападая же на сулланцев и на законы диктатора, я расчищаю тебе, благородный Александр, путь к власти…
– Разве ты считаешь меня честолюбивым?
– Каждый муж, а в особенности великий, должен быть почитаем по заслугам… Только, конечно, не Лукулл: он обогащается, грабя провинции, ведет войны без разрешения сената, который терпит его своеволия и величает на заседаниях Александром Македонским… Бесспорно, подвиги Лукулла блестящи, но если бы ты был на его месте…
Глаза Помпея загорелись, щеки зарумянились. В одно мгновение в голове пролетела мысль: «В Азию, в Азию!» – однако он подавил волнение, вымолвив:
– Грабежи постыдны, и я удивляюсь, что Гай Веррее, сицилийский пропретор, остается безнаказанным… Подумать только – в три года он обратил население цветущей страны в толпу нищих!
– Ты ошибся, Александр! Популяры не молчат… Марк Туллий Цицерон обещал выступить в этом деле по просьбе представителей сицилийских городов… Сегодня я увижусь с ним и поговорю…
Помпей задумался.
– Видишь ли, друг, – сказал он, подняв голову, – Цицерон будет обвинять Верреса и откажется, по обыкновению, от вознаграждения, а Квинт Гортензий Гортал, конечно, получит сотни тысяч сестерциев… Не находишь ли ты, что Цицерону нужно что-то пообещать?
– Нет, нет, – поспешно возразил Цезарь, – Цицерон – муж бескорыстный, и это оскорбило бы его… Скажу тебе откровенно: он собирается на свой счет отправиться в Сицилию за доказательством виновности Верреса…
Подошел Красс и, возлегая рядом с Помпеем, тихо сказал:
– Амфитрион не дает мне покоя…
– Неужели просит денег? – спросил Помпей.
– Не просит, а требует! И я обещал, потому что – клянусь богами! – никогда не был расчетлив…
Цезарь и Помпей переглянулись. Но Красс, не замечая удивленых взглядов, продолжал:
– Опираться на плебс, поддерживать популяров и ладить с ними – это хорошо, и Катилина, кажется, чтото замышляет… Боюсь только, как бы его действия не вызвали потрясения республики! Впрочем, не так беспокоит меня Катилина, как Цицерон…
– Цицерон? – вскричал Помпей. Красс исподлобья взглянул на него.
– Разве не знаешь, что Цицерон решил обвинять Верреса?..
– Но Веррес… разве он не разорил Сицилии? Красс рассмеялся.
– А ты бы как поступил, Гней Помпей, если бы был на его месте?
Помпей смутился, но его выручил Цезарь:
– Благородный Марк Лициний, очевидно, забыл, что Помпей Великий еще при жизни Суллы управлял некоторое время Сицилией…
– Управлял?.. Когда это было?
– После поражения Карбона.
Помпей перестал слушать ворчливый голос Красса, перебрасывавшегося непонятными полунамеками с Каталиной, и сосредоточил всё свое внимание на Преции: подмигивал ей, бросал в нее хлебными шариками.
И вдруг оглянулся, почувствовав на себе чей-то напряженный взгляд.
Цезарь!
Он не спускал с них насмешливо-прищуренных умных глаз.
«Клянусь Венерой, он надоедлив, как девчонка, впервые познавшая любовь! – подумал Помпей. – Неужели он думает, что, став популяром, я должен работать только на них? И что такое плебс? Средство для достижения власти».
Он отвернулся от Цезаря и протянул Преции фиал.
Со смехом поднесла она к губам чашу:
– Говорят, ты привез из Иберии редкостные вещицы…
– Будь спокойна, – ответил Помпей, поморщившись, – Венера, способствуя любви, ценит красоту во всем.
XVII
Помпей и Красс приступили к исполнению магистратуры. Стараясь задобрить плебс, они раздавали бесплатно хлеб, устраивали празднества, а когда Помпей внес рогацию о возвращении трибунам власти, отнятой у них Суллой, и Красс, пользовавшийся огромным влиянием в сенате, помог провести ее; когда была восстановлена цензура и ряд сулланцев исключен из сената; когда Цезарь своей агитацией в комициях и на конциях добился прощения участникам междоусобных войн, – плебс стал превозносить трех Популяров, величая их лучшими друзьями народа.
Однако хорошие отношения между Крассом и Помпеем не замедлили испортиться: оба консула подозрительно следили за действиями друг друга, а Цезарь, искусно прикидываясь сторонником обоих, вносил рознь в их отношения.
Помпей мечтал о славе и богатстве. Победы Лукулла тревожили его, а корабли, прибывавшие в Рим с драгоценностями, возбуждали его жадность. Он знал, что, став любимцем народа, может опереться на него и извлечь ряд выгод, и начал с того, что стал подстрекать толпу против сицилийского претора Гая Верреса, а Цицерона уговорил выступить против него с обвинением. Но он меньше всего думал об участии Верреса: не преступление претора и не жалость к ограбленной Сицилии заставляли его выступить, – важно было возбудить народ против сулланца; и он говорил на форуме, что злодеи, подобные Верресу, уже изгнаны из сената, называл даже имена Хризогона и Других враждебных плебсу мужей, намекал, что сенат всё еще привержен Сулле:
– Поэтому, квириты, проявите твердость, присущую римлянам, и осудите своего врага.
И плебеи требовали судебного разбирательства.
Расчеты Помпея оказались верными: Веррес – сулланец, но сулланцы – враги, а так как сенат состоит из сулланцев, то не может быть дружественен плебсу. А разве Лукулл не из этой шайки?
Рассеяв среди народа сотни своих приверженцев, которые возбуждали плебс против Лукулла, Помпей нередко сам появлялся на пристани, когда разгружались корабли, прибывавшие из Азии, и, указывая на богатства, говорил: «Разве Лукулл – не второй Веррес?» Народ негодовал. Однажды послышались возгласы об отозвании Лукулла: «Передать ведение войны Помпею», – кричали плебеи, и консул повеселел, – главное было сделано.
«Комиции за меня, – думал он, – а сенат?.. Красс не откажется поддержать…»
Однако он ошибся. Узнав о домогательствах Помпея, Красс рассвирепел. Он произнес в сенате негодующую речь, обвиняя Помпея в кознях против республики, в заискивании «перед чернью», и, превознося Лукулла (он перечислял его победы над Митридатом), порицал Помпея:
– Ты посягаешь, коллега, на мужа, доблесть которого общеизвестна и признана самим диктатором. Лукулл, расширив римские владения, далеко распространил славу о величии родины и непобедимости наших легионов… После четырех лет трудов и борьбы он уже почти завершил свое дело… А ты хочешь собрать жатву с полей, обработанных им, возвеличить себя, а его унизить. Постыдись! Вспомни нашего отца-диктатора! Тень его будет тебя преследовать и всю жизнь не давать покоя…
– Не я добиваюсь назначения в Азию, – возразил Помпей, – а римский народ, возмущенный преступлениями Верреса. Он требует смещения аристократа, который грабит провинцию, и назначения на его место популяра. Думаю, что сами бессмертные внушили народу эту мысль, Разве отцы государства желают смуты и потрясения устоев республики? Благо отечества, единственно оно – цель наших трудов. И не всё ли равно, кто закончит войну с Митридатом? Лишь бы понтийский царь был побежден.
– Не хитри, Помпей Великий! – резко прервал его Красс. – Верно, ты популяр… Ну, а я?.. Разве я тоже не популяр? И если ты предъявляешь право на Азию, то и я…
Вспыхнув, Помпей перебил его:
– Пусть решат комиции, кому отправиться в Азию. Боги видят» что я радею о величии отечества.,. Пусть изберут тебя, и я с радостью принесу благодарственную жертву Минерве…
Удивился, услышав резкую речь Красса: теперь консул не стыдил, не уговаривал, а нападал; в его словах звучала скрытая угроза:
– Дело Лукулла – дело сулланцев, а ты, Помпей, перешел на сторону врагов и хитростью склонил меня на это дело. Знаю, ты хочешь присвоить плоды трудов Лукулла. Но этого не будет! – крикнул он так громко, что все вздрогнули. – Скорее лисицу запряжешь в повозку или козла подоишь…
Противодействие Красса испугало Помпея, и он стал распространять слухи, что после окончания консулата намерен возвратиться к частной жизни. Эти речи возбуждали плебс и всадников: оба сословия понимали, что предстоит жестокая борьба с сенатом, – Красс добровольно не уступит.
И всё же пришлось уступить: под нажимом популяров провинция Азия была отнята у Лукулла.
XVIII
Пролетали месяцы.
Видя, что популяры усиливаются, а Помпей борется против него, Красс вернулся в ряды аристократов, чтобы еще упорнее, еще ожесточеннее продолжать борьбу. Он часто виделся с Цезарем, который добивался известности красноречием на форуме и расточительностью. Хвастовство Цезаря, что он потомок царя Анка Марция и богини Венеры, забавляло Красса. Однако богач пытливо присматривался к Цезарю и давал ему деньги взаймы. «Этот полуцарь-полубог любопытен. Скользкий, как угорь, он способен легко выйти из труднейшего положения, а его лживость, хитрость, развращенность, мотовство, жадность к деньгам, а особенно к славе изумительны».
И однажды, встретившись с Цезарем на форуме, пригласил его к себе.
В один из нефастальных дней, в которые, согласно Фастам, не разрешалось иметь дел с народом, спустя неделю после участия в шествии по городу с салииокими жрецами (одетые в короткие трабеи, они бежали, бряцая лнцильеким оружием, прыгая и распевая песни в честь Марса Градива), Цезарь шагал по улицам, направляясь к Крассу, который жил в роскошном доме на Палатине.
Идя, Цезарь напевал салийскую песнь:
Марс Градив
Ведет нас
В далекий поход,
А света виновник
Юпитер-Люцетий —
Нам помощь в боях!..
Рубитесь
И бейтесь,
Рубитесь сплеча,
Врагов не щадите,
Бесстрашно сражайтесь
За царственный Рим!
– «Марс и.Юпитер, не так уж могущественны, как поют о них салийские жрецы, – думал он, – и не боги, а оружие решает исход войны, возносит или низвергает мужей. А выше всего Предопределение, или Судьба, иникто не в силах изменить предначертанного».
Красс был в веселом настроении: расхаживая по атриуму и напевая непристойную греческую песенку, он рассматривал драгоценные статуи и вазы, загромождавшие левую часть атриума (они были отняты им у одного публикана за долги), когда раб возвестил о прибытии Цезаря.
Красс оживился и, улыбаясь, пошел гостю навстречу. После взаимных приветствий, он взял Цезаря под-руку и прошел с ним в таблинум.
Кликнув рабыню и приказав принесть вина и плодов, он пристально взглянул на Цезаря:
– Скажи, дорогой, не скрывая, что делает Помлей? Гость, застигнутый врасплох коварным вопросом, быстро собрался с мыслями.
– Говорят, он болеет… Но я не бываю в его доме. – Не бываешь?! А накануне салийских торжеств ты
получил от него старинный меч.
Об этом Красс знал от соглядатаев, следивших за каждым шагом Цезаря.
– Верно, – согласился гость, почувствовав ловушку, – желая участвовать в салийских торжествах…
–…как потомок Венеры? Понимаю, – перебил Красс, делая вид, что не замечает краски на лице Цезаря. – Но," дорогой мой, оружие, с которым прыгают жрецы, хранится в недоступном для нас месте, и только с этим оружием разрешается выступать на празднестве…
– Но ведь я не жрец!.. И не имел бы права…
– Понимаю, – кивнул Красс, – тебя допустили, как потомка Венеры.
И опять в его голосе послышалась насмешка. Цезарь гордо поднял голову: в глазах его был вызов.
– Ты не ошибся. Не только как потомка Венеры, но и как потомка царя Анка Марция…
– Гм… И такой потомок – популяр? Я не хвалюсь родством с царями и богамим, а все-таки раньше тебя отошел от популяров…
– Разве Помпей, военачальник Суллы, не на нашей стороне?
– Помпей, Помпей! – побагровев, зарычал Красе – Тщеславная скотина! И если ты с ним заодно, то пасись, прошу тебя, на его поле, а в мое не лезь…
Цезарь засмеялся.
– Ты сердишься, это хорошо, – сказал он, – такой муж способен на подвиг или на великое дело… Говорят, Сулла тебя ценил…
Глаза Красса сверкнули.
– О, император! – вымолвил он со вздохом. – Он заботился о последнем своем ветеране…
– Вспоминая диктатора, – продолжал Цезарь, – я думаю, что муж, идущий к власти, должен брать пример с него…
Красс протянул рабыне кубок, который она наполнила разбавленным вином, и сказал:
– Клянусь Вестой, ты думаешь, что я честолюбив?
– Да. И властолюбив.
– Может быть…
Понизив голос, Цезарь придвинулся к нему: – Оба мы жаждем власти, но я – маленький человек, который добивается квестуры, а ты – муж большой силы, высшей магистратуры и богач. Ты всё можешь. Но я сильнее тебя волей и духом. Я упрям и не привык отступать перед препятствиями. Трудности, возникающие на пути, заставляют меня напрягать силы, чтобы преодолеть их. – Деньги.,. Сколько? – хрипло выговорил Красс.
– Подожди. Знаю, ты их не пожалеешь, хотя тебя и обвиняют в скупости…
Красс пристально смотрел в глаза Цезаря и думал, можно ли ему довериться, а Цезарь, чувствуя, что тот колеблется, поспешил переменить разговор; он спросил, верно ли, что Лукулл одержал новые победы…
Красс, притворяясь, что предложение Цезаря не может иметь цены и важности в жизни такого государственного мужа, каким он считал себя, стал рассказывать о вторжении Лукулла в Армению, о поражении войск Тиграна и осаде Тигранокерты…
– На днях, – заключил он, – сенат получил радостное известие о новом поражении Тиграна и взятии Тигранокерты, а сегодня – о бунте легионов Лукулла, – война надоела, суровость же полководца возбуждает ненависть воинов: вообрази себе – он велит легионариям уважать женщин и не трогать имущества греков.
– Говорят, он стал гордым, как Сулла…
– Говорят, говорят!.. Кто говорит – Помпей? А ты меньше слушай – да поразит его молния Юпитера!
И, помолчав, возобновил прерванную беседу:
– Так ты говоришь – власть? Говоришь – нас двое? Всё это хорошо… Но это дело трудное… Нужно обдумать…
Цезарь слушал, не спуская с него блестящих нетерпеливых глаз, однако сдерживался.
– Денег дам, – продолжал Красс, – чтб серебро? В Аид его не унесешь – утонет ладья Харона, – засмеялся он, – а слава останется навеки, и я буду жить невидимой тенью среди народов, как Александр Македонский, Сократ, Платон, Аристотель…
– Подожди, – прервал его Цезарь, – мы должны встретиться с мужами, которые нам помогут…
– Кто они? – вскричал Красс. Цезарь молчал.
– Не доверяешь?
– Тебе, Марку Лицинию Крассу, сподвижнику диктатора и сенатору, не доверять?.. Но не рано ли говорить об этом?.. Пока Помпей, вождь популяров, в Риме…
– А разве ты не популяр?..
– И я популяр. Но популяры бывают разные: такие, как Карбон и Сатурнин – мелки для нашего времени. Нужно уметь быть популяром, когда это выгодно…
– Постой, – перебил Красе – Это не ново. Когда сулланцы переходят на сторону популяров, и один из них, например, Помпей, – преступник перед плебсом, а другой (я говорю о себе), добившись своей цели, перебегает в лагерь аристократов…
Цезарь тонко усмехнулся:
«Он не понял меня, тем лучше, – подумал он, – можно служить двум господам, а потом освободиться от них… Буду ждать, работая, и, ожидая, работать, пока Хронос не приблизит благоприятного часа…»
Он простился с Крассом, сказав ему:
– Получишь от меня эпистолу – приходи в мой дом. Там ты встретишься с людьми, которые нам будут полезны.
