Текст книги "Яд (СИ)"
Автор книги: Mila Moon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
– Знаешь… Ни одна девушка не восхищает меня, как ты.
Подхожу ближе и смотрю в потемневшие и горящие глаза. Грудь тяжело поднимается и опускается, дыхание прерывистое. Она тянется ко мне, обвивает шею руками и целует, с мольбой, отчаяньем, болью, которая накопилась в душе. Выдыхаю стон удовольствия и обхватываю дрожащее тело, чувствуя, как она напрягается, но не останавливается. Внутри бушует ураган чувств. Я хочу держать его под контролем, но рядом с Меган это сделать чертовски сложно. Кидаю ее на кровать и нависаю сверху, гладя ключицу одной рукой. Пальцы пробегают по грудям под тонким кружевным бельем, а губы касаются углубления на шее, где поблескивает изумруд. Хочу коснуться ее души, сердца и забрать боль, залечить раны… исцелить.
– Скажи… что ты чувствуешь сейчас, – провожу носом по холодной, покрывшейся мурашками кожи, и поднимаю глаза.
Она прикусывает губу и хрипит:
– Просто продолжай…
Пальцы исследуют ее живот, делают кругообразные движения вокруг пупка, а я наблюдаю за ее реакцией: глаза закрыты, а пальцы впиваются в покрывало. Поддеваю ногтем резинку трусиков, а Меган вздрагивает и резко останавливает меня. Она постоянно облизывает губы и тяжело дышит. Ложусь рядом и смотрю на балдахин, прикрывая лицо рукой.
– Прости… – шепчет она и проводит ладонью по оголенной груди.
– Ты не должна этого делать, Меган. Мы что-нибудь придумаем. Просто прошло мало времени.
– Но…
– Я подожду.
Чувствую, как она садится сверху, и убираю руку, подозрительно глядя на нее. Что она задумала?
– Перестань. Ты решила меня убить, Миллер?
Уголки губ слабо поднимаются, а пальчики гладят грудь, останавливаясь слева – сердце ускоряет ритм, и пульс словно проходит через ее ладонь, готовое выпрыгнуть в руки. Оно и так давно принадлежит ей.
– А если я свяжу твои руки… Ты не сможешь касаться, но мы сделаем это?
– Ты меня пугаешь, Меган, – хмыкаю и расплываюсь в улыбке от ее слов.
– Значит, нет? – она закусывает нижнюю губу и поднимает выжидающе бровь.
– Хочешь привязать меня.
Она кивает, а я смеюсь, переворачиваю ее и ложусь на бок рядом, касаясь мягких черных локонов.
– Ты сейчас удивишься, Миллер, но я готов подождать месяц и помучаться.
Меган разочарованно надувает губы и встает. Слежу за ней глазами и улыбаюсь. Она надевает короткую белую ночнушку и ложится на кровать.
– Я думала, ты согласишься, Берфорт. Когда успел стать таким правильным? – обиженно бормочет она.
Снимаю брюки и накрываю нас одеялом, глядя в сияющие глаза, которые сейчас кажутся темнее ночи.
– Вряд ли с той француженкой или азиаткой ты был таким…
– Хочешь поговорить о них или мы будем спать?
Она закатывает глаза и отворачивается. Улыбаюсь, притягиваю ее к себе и кладу голову на макушку, вдыхая карамельный аромат.
– У нас немного получилось, – шепчет сонно Меган.
– Да, в следующий раз я знаю, как буду действовать. Ты подала мне хорошую идею, Миллер, – тихо смеюсь в ее волосы и закрываю глаза.
– Это подло. Плагиат.
– Зато твою фобию, как ветром сдует. Спокойной ночи, малышка.
Слышу, как она тяжело вздыхает, и улыбаюсь, прижимая ее тело к себе. Это лучший день за последние полтора года – Меган в моих объятиях, все остальное неважно.
Утром будит звонок будильника, напоминающего о том, что сегодня лететь в Париж. Нехотя открываю глаза, и смотрю на мирно спящую рядом Меган. Она свернулась в клубочек, как котенок, а руки прижала к груди. Провожу по растрепавшимся прядям и целую в висок.
– Малышка, не хочу будить тебя, но мне скоро лететь, – шепчу и провожу носом по скуле, целуя в уголок губ.
Она недовольно сопит, открывает глаза и сонно моргает, будто не понимает, что происходит и как вообще я оказался в ее кровати.
– Ты ведь помнишь насчет моего предложения?
Меган щурится и поднимается на локти.
– Ты уже уходишь?
– Да, скоро самолет. Ты не ответила на вопрос, Миллер, – я надеваю рубашку и смотрю на нее.
– Я помню, у меня нет склероза, – недовольно ворчит она, а я улыбаюсь и застегиваю ремень на брюках. Сажусь на кровать, глядя в ее насыщенные зеленые глаза, провожу пальцами по цепочке и изумруду, целую легко в губы (или точно не улечу, а надо решать дела в Париже). Меган притягивает ближе, углубляя поцелуй, прикусывает губу, но я отстраняюсь и поднимаюсь.
– Месяц, малышка.
Улыбаюсь, смотря на ее озадаченное и недовольное лицо, и выхожу.
Глава 17. До встречи, моя муза
Лондон, Англия
– Я надеюсь, ты готова к завтрашнему дню?
Я лежу на кровати в «своей» шикарной комнате, вдыхаю аромат духов Криса на простынях и вспоминаю то, что чуть не произошло этой ночью…
«Выходи за меня».
– Меган? – слышу голос Бредли и пару раз моргаю.
– Что?
– Ты где витаешь? – смеется художник, а я чуть не признаюсь: «В кабинке с Берфортом».
– М-м-м… задумалась, прости. Что ты говорил?
– Я спросил, ты готова завтра покорить всех? – повторяет Николас, а я вспоминаю о предстоящей выставке и возможных репортерах, ведь новость о том, что я «внебрачная дочь самого Уильяма Джея» до сих пор на слуху и муштрует весь Интернет и ТВ.
Джей приезжает очень поздно, и мы почти не видимся, а Карен снова улетела на Таити. Кажется, ее только интересует собственная персона. Совершенно пренеприятная особа, даже в голове не укладывается, как они еще прожили столько лет вместе. Хотя… Разве можно назвать «вместе», если люди постоянно порознь и не понимают друг друга?
– Думаю, да, – вздыхаю, отгоняя мрачные мысли.
– Ты ведь будешь со мной, не одна, так что не переживай, Мег, – говорит Бредли, а уголки губ приподнимаются от его слов.
– Значит, мне ехать сразу в галерею?
– Да, встретимся там завтра перед открытием.
Мы прощаемся, и я закрываю глаза рукой, погружаясь в раздумья. После вчерашнего вечера, постоянно думаю, думаю, думаю… Берфорт умеет поражать, но вчера он переплюнул самого себя. Хотя больше я удивилась своей смелости, ведь даже не собиралась заходить дальше положенного. Но… Я рада, что решилась на провокацию. Не могу стереть дурацкую улыбку, появляющуюся на лице.
«Выходи за меня».
Эта фраза и то, как она была произнесена, крутится на повторе всю ночь и день. Когда-то я сравнивала Криса с ядом, проникающим под кожу, заполняющим все мысли, подчиняющим тело, но сейчас… Сейчас он стал и ядом, и противоядием в одном флаконе; тем, кто причинял и забирал боль одновременно; тот, кто всегда жил в сердце и душе.
***
Как бы я не любила дождь, но сегодняшняя погода приносит с собой плохое настроение и предчувствие чего-то нехорошего. Невольно вспоминаю четырнадцатое июня, но быстро прогоняю мысли, внушая себе, что ничего плохого просто не может случиться. Понимаю, что не могу ехать в таком состоянии на выставку и расстраивать еще Николаса, ведь он так ждал этого дня.
Капли безжалостно тарабанят по крыше Мерседеса и стеклам, а машина несет меня в Шордич, где будет проходить выставка. Надеюсь, что в такую погоду репортеры не захотят выходить на улицу и будут сидеть дома в тепле, добре. Но не могу откидывать вариант, что все-таки они не упустят сенсации, поэтому: их будет много, очень много и столько же, сколько пару дней назад возле моего дома.
Когда машина плавно останавливается возле кирпичного двухэтажного здания, возле входа пусто – облегченно выдыхаю. Джон выходит из автомобиля, открывает зонт и провожает до дверей. Заброшенный склад удачно переделали в ультрамодную галерею с приглушенным светом, серыми стенами и разрисованным в виде абстракций потолком. Пол наоборот глянцево-черный с неоновой подсветкой – место мне понравилось сразу. Но больше впечатлили картины, на которых повсюду мои портреты: задумчивая, улыбаюсь, куда-то смотрю. Везде разная, словно живая.
– Ну как тебе?
Николас встал рядом и обвел удовлетворенным взглядом зал, переводя его на меня. Сегодня он приоделся: темно-синяя рубашка, черные джинсы и начищенные туфли. Мы с ним гармонировали – на мне тоже было синее платье с V-образным вырезом, но длинным рукавом.
– Впечатляюще, мне очень нравится.
В центре висела картина, которую он рисовал самой последней разноцветными карандашами. Подошла ближе, восхищенно разглядывая – я же тогда убежала и даже не видела конечного результата.
– Ник… У меня нет слов, – прошептала, глядя в его кофейные глаза.
– Да ладно, если бы не моя муза, ничего и не было.
Первыми в галереи появляются друзья Ника, с которыми он сразу же меня знакомит. Все они творческие личности, абсолютно разные, но очень дружелюбные. Постепенно помещение заполняют посетители, и Ник делает небольшое объявление, держа в руках микрофон, чтобы его услышали.
– Всем привет, друзья. Рад приветствовать вас на моей очередной выставке, посвященной одной замечательной девушке, без которой, собственно, ничего бы и не случилось. Поприветствуем мою музу и просто хорошего человека – Меган Миллер.
Я смущенно улыбаюсь и подхожу к Нику, ловя на себе множество удивленных взглядов. Бредли обнимает меня и поворачивается к посетителям, которых с каждой минутой становится все больше.
– Я должен сказать пару слов о выставке, сделать презентацию, но знаете… Я же художник, так что буду креативным, – Николас делает паузу, а некоторые люди смеются и улыбаются. – Я давно восхищался Меган, но не думал, что судьба повернется так, и мы познакомимся. Так что, спасибо, что появилась в Гайд-парке и вдохновила, моя муза.
Николас открыто и широко улыбается, а я шепчу: «Перестань меня смущать».
– Всем хорошего вечера, друзья.
Бредли кладет микрофон, а я тихо говорю, косясь на посетителей:
– Думаешь, им понравится?
– Ты только посмотри, сколько тут людей, – наклоняется ближе, – у меня первый раз такой ажиотаж благодаря тебе. Будешь шампанское?
– Ненавижу его, – бормочу и качаю головой.
– Тогда я отойду на пару минут, ладно? Мне надо поздороваться с парочкой людей.
– Конечно.
Ко мне постоянно подходят посетители, просят автограф или фото, некоторые даже не стесняются и спрашивают «правда ли, что вы та самая Меган Миллер бывшая супер-модель и дочь Уильяма Джея?» – вздыхаю и говорю короткое: «Да, та самая». Один молодой парень сделал комплимент, и сказал, что с каре мне даже лучше.
Неожиданно глаза ослепляет вспышка, а в лицо суют диктофон.
– Меган, это правда, что ваша мать была любовницей Уильяма Джея?
Удивленно смотрю на девушку перед собой и моргаю, не понимая, что происходит.
– Что?
– Почему вы решили уйти из модельного бизнеса?
– Правда, что вы стали причиной разрыва отношений Криса Берфорта и Ирен Дюбуа?
Вспышек становится все больше, как и микрофонов перед носом, а репортеры, словно вампиры, обступают в поисках свежей крови – сенсации. Ловлю на себе озадаченные взгляды посетителей, которые переговариваются, кивая в мою сторону.
– Какие отношения у вас с отцом, Меган?
– Меган, вы уже познакомились со своими братьями?
– Не собираетесь возвращаться на подиум?
– Меган…?
– Меган…?
– Меган…?
В уши, словно налили воды, перед глазами пелена плотного тумана, а стены сливаются во что-то бесформенное. Если я сейчас потеряю сознание, дам им то, чего они так жаждут.
– Какие отношения вас связывают с Николасом Бредли?
– Может, вы встречаетесь одновременно с художником и миллиардером?
– Правда, что вы хотели покончить с собой в больнице?
Вопросы, словно удары хлыста, обрушиваются и распарывают кожу до крови. «Вампиры» наступают, вспышки ослепляют глаза, а мне некуда бежать. Во рту, будто вата, а язык распух и отказывается выдавать членораздельные предложения. Еще немного и завтра в газетах буду я, свалившаяся на пол от шока в припадке.
Чьи-то руки обвивают талию. На секунду кажется, что Берфорт, но это всего лишь выдумка – передо мной спина Бредли.
– Так, ребята, все вопросы ко мне и завтра. Спасибо, что пришли в такую непогоду и посетили выставку.
Не знаю, как оказался стакан с холодной водой, но я благодарна тому человеку. Осушаю его за секунду, и сознание, наконец, светлеет, а дышать становится проще – я еще хорошо держалась.
– Мег, ты как?
Это голос Бредли и его обеспокоенные кофейные глаза, которые осматривают мое лицо.
– В-вроде… нормально.
– Прости, я должен был догадаться, что эти пиявки нагрянут.
– А вот я знала, что их будет очень много, – выдыхаю и оглядываю посетителей – на нас никто внимания не обращает, все поглощены созерцанием картин, что к лучшему.
– Если хочешь, мы можем слинять, хотя, конечно, это некрасиво, но твое здоровье важнее, – говорит Бредли и улыбается.
– О, нет, ты не должен, Ник… Это ведь твоя выставка, – быстро тараторю и качаю отрицательно головой – вот тебе и плохое предчувствие.
– Все нормально, она будет пару дней, – Николас берет меня за руку, говорит что-то своему другу, и мы выходим, садясь в серебристый автомобиль.
– Прости… – мне так стыдно, что других слов нет.
– Мег, перестань извиняться, все нормально, – успокаивает Бредли, выруливая на дорогу.
Через десять минут, машина останавливается возле его таунхауса, а на улице по-прежнему моросит неприятный дождь. Николас открывает дверь, и мы быстро прячемся внутри.
– Что будешь пить? Может, ты голодна? У меня есть запечённая говядина с кнедликами, – говорит Бредли, проходя на кухню.
– С чем?
– Что-то типа батона, – поясняет Николас с улыбкой на губах. – Чешское традиционное блюдо.
– Тогда я попробую. Не бывала в Чехии, – говорю, усаживаясь на высокий табурет.
Помещение сразу заполняет множество вкусных запахов, от которых во рту собирается слюна. Бредли ставит зеленую бутылку и два высоких стаканчика, как для текилы.
– Бехеровка тоже традиционный чешский алкогольный напиток, – сверкает он карими глазами и наливает прозрачную жидкость.
– У нас сегодня чешский традиционный ужин, – улыбаюсь и поднимаю рюмку. – Хочу выпить за тебя, Ник, и твой талант.
– Выпьем за нас, – улыбается Бредли и добавляет: – И за наше знакомство. Моему таланту нашлось применение.
Ликер пахнет травами и обжигает грудь, согревая внутри. В голове сразу становится туманно – надо было сначала поесть, либо я так быстро опьянею.
Говядина мягкая и тает во рту, а тарелка незаметно пустеет, как и бутылка с Бехеровкой. Мы плавно перемещаемся в гостиную, а Бредли включает тихо музыку. Глаза пьяно блуждают по комнате, останавливаясь на «Весне».
– Значит, ты никогда не рисовал натурщиц?
– Рисовал.
Перевожу глаза на Николаса, сидящего в кресле с рюмкой в руке, и тихо смеюсь.
– Врунишка. А говорил, что не рисуешь.
– Тогда бы ты подумала, что я точно маньяк, – вздыхает он и выпивает содержимое, наполняя емкость снова.
– Я бы не отказался и тебя нарисовать, Мег… Но только, чтобы самому любоваться.
– И-и-и… как ты рисовал… это, наверное, сложно? – язык заплетается, как и мысли в голове.
– Нет, я смотрел на них, как на предметы. Что-то типа того, – хмыкает Николас, и лицо становится серьезным. – Хочешь попробовать?
– Побыть предметом? – тихо хихикаю и выпиваю ликер, который уже неприятно жжет в груди.
– Побыть моей музой, – шепчет Ник, а я перестаю смеяться. Он встает, садится на корточки передо мной и наклоняет голову.
– Хочу… – он останавливается и «рисует» руками в воздухе, а я завороженно наблюдаю, – запечатлеть тебя всю… Плечи, руки, пальцы… – он касается ноги и проводит пальцами вверх, а я сглатываю комок в горле, не смея произнести и слова, – шею, грудь, талию, живот… – рука ползет выше и останавливается возле края платья, – бедра, ноги… Ты прекрасна, Мег, и никак не можешь быть предметом. Разве что, предметом обожания.
Кажется, я теряю дар речи. Это все так… эротично? Затуманенный мозг не может подобрать слова. Зато там отчетливо всплывает фраза, которая отрезвляет: «Выходи за меня». Берфорт врывается в сознание, как исцеляющая таблетка. Николас уже наклоняется, а его русые завитушки касаются моей кожи, но я вовремя отстраняюсь, и губы скользят по скуле.
– Ник… Я не могу.
– Почему?
– Ты хороший парень, но… – есть Берфорт, которого я люблю, – но я не твоя муза, нет.
Николас непонимающе хмурится и садится рядом на диван.
– Просто есть человек, с которым меня давно связывают… странные отношения, – выдыхаю я.
– Странные? – переспрашивает Бредли, поворачиваясь и бегая глазами по лицу.
– Да, странные не то слово, – хмыкаю и немного прихожу в себя.
– Ты его любишь? – Николас отворачивается, глядя куда-то перед собой.
– Думаю… да.
Бредли тяжело выдыхает, опускает голову и проводит по завитушкам пальцами.
– Но… Черт, забавно.
Он тихо смеется, а я непонимающе смотрю на его грустное лицо.
– Что… забавно?
Николас поворачивает голову и слабо улыбается.
– Думал, в этот раз повезет, но нет… В пролете.
Вопросительно поднимаю бровь, а он вздыхает и говорит:
– Ты хотя бы не изменяла мне с лучшим другом.
Открываю ошарашенно рот, а он подтверждает слова кивком.
– Да, такое бывает, доверяешь людям, а они в душу плюют. Думал, у нас с ней все серьезно…
– Ох, Ник, – тянусь, чтобы обнять его, но понимаю, как это будет глупо и не к месту сейчас. Поэтому останавливаю порыв и сжимаю руки на коленях. – Знаешь, думаю, все впереди. Ты ведь хороший парень.
– Да, но хорошие парни всегда проигрывают плохим, – хмыкает он и поднимается.
Я беру рюмки, наполняю их ликером и протягиваю ему.
– Выпьем за то, чтобы и хорошим парням везло.
Мы с Николасом смеемся, но потом повисает тишина, которую нарушает тихо играющая музыка.
– Я один раз уже совершила ошибку, и потом она вылилась… – сглатываю неприятный комок и продолжаю: – В то, что произошло четырнадцатого июня… Но тот человек уже умер.
– Умер?
Киваю и опускаю пьяные глаза на сомкнутые пальцы.
– Да. Тех парней наняли. Они в тюрьме, а тот, кто все задумал – разбился на машине.
Николас качает головой и проводит ладонями по лицу, удивленно глядя на меня.
– Поразительная штука судьба, да?
Слабо улыбаюсь и пожимаю плечами.
– Я не держу на них зла, так что… Все хорошо.
– Жаль, что не все такие, как ты, Мег, – тихо говорит Николас.
– Поверь, я тоже не сахар. Все мы не идеальные, – вспоминаю слова Берфорта и непроизвольно улыбаюсь. – Ты найдешь девушку, которая будет ценить тебя, потому что достоин этого.
– Надеюсь, – Ник отворачивается и тяжело выдыхает.
– Думаю, надо ехать домой, – поднимаюсь и встречаюсь с кофейными глазами, в которых сейчас грусть.
– Мы ведь еще увидимся?
– Конечно, – обнимаю его, но быстро отстраняюсь. – Обязательно.
Бредли проводит до дверей и тихо говорит:
– До встречи, моя муза.
Глава 18. 70 этаж
Нью-Йорк, США
30 декабря
Самолет приземляется в аэропорту Джона Кеннеди – я снова в городе несбывшихся надежд. В Нью-Йорке заметно прохладнее – все кутаются в курточки, шарфы и шапки, постоянно куда-то спешат, закупаются продуктами и подарками на предстоящий праздник. Завтра Новый год.
Не думала, что судьба повернется так, и я окажусь в этом городе, принесшим одновременно радость, боль, любовь. Внутри гамма эмоций и чувств, ведь скоро я увижу Криса и скажу свой ответ. Губы невольно складываются в улыбку от предвкушения. Надеюсь, ему понравится мой подарок. Достаю телефон и пишу смс:
«Рокфеллер-центр».
Отправляю, а внутри проносится волна адреналина и воспоминаний: наше знакомство в Париже, два прекрасных дня на Коста-Бланке, Нью-Йорк, Лондон… Столько моментов и мест, связанных с нами. Прикрываю глаза и улыбаюсь – еще впереди будет много времени, чтобы заполнить и создать более яркие эпизоды. Кажется, еще недавно я лежала в больнице, не могла ходить, не хотела жить, но сейчас… сейчас я рада, что судьба подарила шанс на лучшее будущее – будущее с Крисом.
Смотрю из такси на шумный ночной город и понимаю – осталось еще одно незавершенное дело, но оно подождет.
Машина останавливается возле огромного здания Рокфеллер-центра – сегодня семидесятый этаж открыт только для нас с Крисом (иногда иметь связи, как у Джея очень выгодно и удобно).
Поправляю воротник шубы и выхожу на смотровую площадку – ослепительный зимний Нью-Йорк в огнях, как два года назад. Тогда ведь тоже вокруг нас кружились хлопья снега? Ностальгия…
Поднимаю ладонь и ловлю снежинки, которые сразу же растворяются, превращаясь в маленькие капельки воды. Ветер запутывается в черных прядях, а изо рта выходит пар. Берфорт хочет, чтобы я превратилась в сосульку. Вздыхаю и слышу шаги. По телу как всегда проносится знакомая волна мурашек, живущих уже давно под кожей и реагирующих так только на одного человека. Он подходит ближе, и меня окутывает аромат «White Crуstal» – самый лучший в мире, мой любимый.
– Знаешь, никогда бы не подумал, что ты выберешь это место, – говорит он, и мы встречаемся взглядами. У меня безумная потребность прижаться к нему, обнять, вдыхать его. Но сдерживаю бурю, накрывающую с каждой новой волной все больше.
– Я подумала, что… – поворачиваю голову и смотрю на переливающиеся в огнях и снегу высотки, – подумала, что этот день подойдет для того, чтобы ты не помнил только грустное, но знал, что он принес еще радость. И я ответила «да» на все твои предложения. С Днем Рождения, Крис.
Смотрю в его глаза, которые сейчас сверкают ярче, чем все огни Нью-Йорка, чем все огни мира.
– Год назад я стоял здесь и думал, что иногда одно и то же место может успокаивать и наоборот – быть ненавистным. В тот момент… – Крис подходит ближе, обвивает меня одной рукой и заглядывает в глаза, – в тот момент я его ненавидел, потому что ты… – он выдыхает клубки пара и прислоняется своим лбом к моему, а я дрожу и зарываюсь в мягкие шоколадные волосы, – тогда я думал, что потерял тебя навсегда, улетел в другой город, на другой континент за 6863 мили, через Тихий океан… Только бы не сойти с ума от отчаяния. Но сейчас… рядом ты, и это лучшее место в мире, и лучший день, Миллер.
Его дыхание согревает, а губы касаются моих. Ветер окутывает нас, хлопья снега танцуют в невообразимом вихре и блестят в свете огней, а мы в этом эпицентре. Ни морозный воздух, ни замерзшие руки не помеха тому, что он рядом, его губы на моих губах, и его руки на талии.
– Все-таки нам надо в более теплое место или я отморожу себе все, – шепчу в его губы, расплывающиеся в улыбке.
– Ты права, малышка, но мы еще сюда вернемся, – он целует в висок, бросает задумчивый взгляд вдаль, и прижимает меня к себе. – Надо будет сказать Рокфеллеру спасибо за строительство этого прекрасного здания.
– Так ты его все-таки знаешь? – удивляюсь и смотрю во все глаза на веселого Берфорта, но он только легко целует в губы и загадочно улыбается.
***
Почему-то сейчас для меня гаптофобия или еще какая фобия, отходит на последний план, когда мы оказываемся в пентхаусе Берфорта – еще немного, и я просто взорвусь. Пальцы быстро расстегивают его рубашку и пробегают по гладкой загорелой груди. Крис прижимает к себе, проводит кончиком носа по шеи и шепчет:
– Никаких связываний. Я уже вижу, как ты придумываешь план, Миллер.
– Я такая предсказуемая? – ладонь Берфорта ложится на затылок, а уголок губ поднимается.
– О нет, малышка, ты точно самая непредсказуемая девушка из всех.
Мы поднимаемся на второй этаж, все время спотыкаясь, целуясь и смеясь, но когда попадаем в комнату, мои глаза расширяются от удивления, и я останавливаюсь. На стене над кроватью висит картина Николаса, нарисованная разноцветными карандашами, где я с оголенными ключицами. Пазлы складываются, и теперь все становится на свои места. Так вот, кто скупил картины после выставки Бредли. Смотрю на Берфорта и щурюсь, а он делает невозмутимое лицо, словно не при делах.
– Думаешь, я бы кому-то позволил смотреть на мою женщину?
– Я должна была сразу догадаться, кто этот чокнутый, – вздыхаю и качаю головой. – Откуда ты вообще узнал о выставке?
Крис обнимает меня и проводит губами вниз к ключицам, а я замираю и прикрываю глаза от ощущений, наполняющих тело и разум.
– Ты как всегда в центре внимания, Миллер. Надеюсь, у того художника не осталось других картин? – Берфорт отрывается и смотрит из-под бровей, но я прикусываю язык, чтобы не ляпнуть о нашем «ужине» у Николаса. Может когда-нибудь и расскажу, но не сейчас.
Крис медленно спускает по рукам ткань, оголяя кожу, воспламеняющуюся от его взгляда, а я теряюсь в водовороте чувств. Платье лежит на полу, а Берфорт почти невесомо проводит кончиками пальцев по коже. Губы приоткрываются, а он шепчет в них:
– Я сказал тому художнику, что ему чертовски повезло рисовать мою женщину, но если он припрятал хоть одну картину… – Крис прикусывает нижнюю губу, а изо рта вырывается стон, – кому-то будет очень плохо.
– Собственник, – почти что хриплю и улыбаюсь.
– Конечно. Ты только моя, Миллер.
Крис опускается на кровать, а шелковистые пряди касаются моей кожи, на которой волоски поднимаются дыбом от его нежных рук и слов. Сейчас касания обжигают, но приятно – теперь они не причинят больше боли. Кошмар не ворвется в сознание, страх не испугает меня, я знаю, что есть человек, который сможет излечить все раны.
Берфорт ласково берет ладонь и кладет себе слева на грудь, а я смотрю в его пылающие черные глаза.
– Ты ведь чувствуешь, как оно бьется?
Тук.
Тук.
Тук.
Размеренно, спокойно, не как мое – оно готово хоть сейчас выпрыгнуть наружу. Крис сжимает мои пальцы, через которые проходит стук его сердца, и проводит костяшками по скуле, задевая губы.
– Оно давно бьется только для одной. Сколько бы не было девушек. Ты меня отравила, Миллер.
– Могу сказать то же самое, Берфорт, – шепчу в ответ и провожу пальцами вниз по его груди, останавливаясь на ремне.
Все лишнее оказывается на полу, а Берфорт нависает надо мной, окутывает притягательным ароматом, глаза впиваются в мои, исследуют каждую частичку тела, а пальцы изучают кожу.
– Ожидание иногда полезно тем, что потом ощущения в миллион раз ярче, и сейчас… чувствую себя каким-то конченым наркоманом рядом с тобой.
Закусываю губу, и зарываюсь в мягких прядях, немного оттягивая и перебирая.
– Не могу сказать этого, потому что сейчас взорвусь на миллиарды молекул, и тогда кому-то не повезет, Берфорт.
– О нет, малышка, тебе запрещено делать это, разве что от удовольствия, – тихо смеется он, пробегая кончиками пальцев по бедру и обхватывая талию, губы целуют углубление на шее, где покоится изумруд и цепочка, подаренная им.
С ним это всегда по-новому, всегда особенно и неповторимо, но сейчас… Люди ведь умеют летать, парить в небе и быть птицами – такие ощущения дарят им другие люди. Все мое существо оживает рядом с ним, поет в унисон, а комнату заполняют тихие стоны. Пальцы переплетаются, тела сливаются, и мы – единое целое. Я даже не заметила, что по щекам покатились слезы, только когда Крис прошептал мое имя, почувствовала, как кожа стала влажной.
– Меган… Ты до сих пор боишься?
Крис провел большими пальцами по щекам, и опустился рядом.
– Нет. Я думала, что… – сглатываю комок, собравшихся эмоций, переполняющих меня, как наполненный сосуд, – знаешь, я думала, что не смогу больше чувствовать того, что сейчас. Просто… это чересчур… Прости.
Берфорт притягивает меня и зарывается носом в волосы, вздыхает и тихо говорит:
– Так будет всегда, еще лучше, малышка. Обещаю.
Переворачиваюсь на живот и заглядываю в его затуманенные черные глаза.
– Знаешь, когда улетала из Нью-Йорка, думала, что больше сюда не вернусь.
– Как знакомо, – бормочет Берфорт и проводит пальцами по моей щеке.
– Но ты ведь знаешь, что когда есть какое-то незавершенное дело, рано или поздно ты столкнешься с ним.
– О да, – фыркает Крис, а я хмыкаю. Это ведь и нас с ним касается, но мы уже все решили.
– Значит здесь осталось еще что-то?
– Да, – вздыхаю и кладу голову ему на грудь, водя пальцами по кубикам пресса. – Есть человек, с которым я поступила не слишком хорошо, а она мне очень дорога.
– У тебя будет время сделать все правильно, малышка, но пока что я беру тебя в рабство, – Крис резко переворачивает меня и впивается страстно в губы.
***
Рассвет медленно расползается и заполняет каждый уголок комнаты. Крис спит, а я смотрю на него, перебираю в пальцах спутавшиеся шоколадные пряди, пробегаю невесомо пальцами по гладкой коже и перевожу взгляд на картину, висящую на стене.
Завтра Новый год, новая жизнь, чистый лист, который мы будем уже заполнять вместе с Крисом. Теперь я не одна, у меня есть семья, друзья, любимый человек. Не хватает только одного, ноонанаблюдает за мной, я знаю. Тихо выдыхаю и прижимаюсь к Крису, а он обвивает меня и что-то неразборчиво шепчет.
Любовь… Всего несколько букв, но сколько смысла.
Любовь может приносить боль, может разбивать нас, калечить души, морально уничтожать, делать бездушными, бесчувственными заложниками собственных страхов. Она может убивать…
И в то же время любовь сносит крышу и является сильнейшим наркотиком; она может быть болезнью, отравляет рассудки и сознание. Человек болеет человеком.
Любовь…
О ней не надо кричать на весь в мир, пустые слова никому не нужны, они ничто – главное чувства, поступки. Когда глаза в глаза, когда замирает сердце, а дыхание становится тяжелым, когда ты хочешь увидеть его, ощутить под пальцами знакомое согревающее и будоражащее тепло. Когда ты скучаешь, и каждая частичка тела разрывает изнутри на части. Когда ждешь новый день, чтобы увидеть улыбку, услышать любимый голос, вдохнуть аромат. Это любовь.
Улыбаюсь, встаю с кровати, подхожу к окну, наклоняюсь и дышу на стекло, выводя пальцем несколько слов:
«Они стали противоядием друг для друга…»
