Текст книги "Яд (СИ)"
Автор книги: Mila Moon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
На глаза снова наворачиваются слезы, и я начинаю тихо плакать.
– Я знаю.
*Тромбоэмболия легочной артерии – закупорка любой ветви или всего магистрального ствола сосуда тромбом.
Песня, которая играла в комнате Scorpions – Still loving you
Глава 19
Нью-Йорк, США
Потом я встретил тебя. В сердце стало много пустоты. Её можно было заполнить болью или тобой. Так случилось, что вышло второе. Тогда еще я не знал, что ты тоже превратишься в боль. Я и понятия не имел, что любить – означает терять…
Евгений Ничипурук "Больно. ru"
Мы возвращаемся с Крисом в Нью-Йорк. Благодаря ему, я хоть как-то держусь и не падаю духом. Что делать теперь с пустующим домом в Лондоне, пока не знала, но продавать его точно не собиралась. Это место, где я выросла, и которое хранило память о детстве, юности и маме. Миссис Фостер, милая бабуля и соседка, согласилась присмотреть за ним и убирать раз в неделю – она жила одна в окружении пяти кошек, поэтому была рада помочь.
Машина Криса остановилась возле кирпичного дома в Сохо. Он вышел со мной, а водитель, который встречал нас в аэропорту, вытащил небольшую сумку из багажника.
– Спасибо, что прилетел, – тихо пробормотала я, заправляя прядь за ухо – в Нью-Йорке сегодня ветрено. Я была благодарна ему за то, что в самую трудную минуту он оказался рядом, поддержал и не дал сломаться полностью – это неоценимо.
– Сэм, дальше я сам, спасибо, – сказал Крис, повернувшись к водителю и забирая сумку.
– Хорошо, мистер Берфорт.
Мы заходим в дом, поднимаемся на лифте и выходим на нужном этаже, останавливаясь возле квартиры.
– Крис, – запинаюсь и опускаю глаза на сомкнутые пальцы. – Я хотела бы побыть одна сегодня.
Он какое-то время молчит.
– Ты уверена?
Я неоднозначно кивнула.
– Хорошо.
Берфорт подошел и прижался губами ко лбу.
– Не делай глупостей, помнишь? – прошептал Крис и заглянул мне в глаза – он очень беспокоился, и это грело душу.
– Я помню, просто мне надо время.
– Я наберу завтра, – он поцеловал меня и пошел по коридору к выходу.
Я достала из сумки альбомы и мамины снимки – оставлять их в одиноком доме в Лондоне не хотелось. На одном из них она совсем молодая: фотография черно-белая, не самого лучшего качества, но на ней отчетливо выделялось наше сходство. Мы с мамой были похожи, как две капли воды: черты лица, нос, губы, даже разрез глаз. Я провела по уже пожелтевшему картону пальцами и слабо улыбнулась – для этого вечера не хватало одной вещи. Я включила тихо музыку и села на кровать, открывая альбом. Комнату заполнила одна из моих любимых песен Стинга «Shape Of My Heart». Мама любила фильм «Леон», и мы его часто раньше смотрели. Я переворачивала страницы и всматривалась в родные и любимые черты. По щекам градом катились слезы, но я продолжала вспоминать моменты из нашей жизни. Теперь это осталось только на снимках: больше я не услышу ее успокаивающего голоса, заражающего смеха, не увижу красивую улыбку и сверкающие глаза, не обниму, не почувствую тепло рук и не услышу ободряющие слова.
Это больно, терять самого близкого в мире человека.
***
Рано утром раздался звонок в дверь – на пороге стояла Энди. Она сразу же заключила меня в дружеские объятия и сочувствующие пробормотала:
– Мне очень жаль, Мег.
Я благодарно обняла ее в ответ.
– На самом деле… – Энди делает паузу, – ты должна как можно скорее приехать к Микаэлле, – Коллинз отстранилась и потупила взор. – Я не дозвонилась вчера…
– Хорошо. Только мне надо переодеться. Уснула в том, в чем прилетела с Лондона.
– Я подожду, – с жалостью посмотрела на меня подруга и кивнула.
В кабинет Микаэллы я зашла спустя час. «Ведьма» сразу оторвалась от своих бумаг, хотя чаще всего, когда ты попадал в ее офис, приходилось ждать, пока она удостоит тебя царским вниманием. Я села в кресло напротив внушительного стола и прямо посмотрела в холодные голубые глаза.
– Приношу свои соболезнования, Меган, – говорит Хейз, а ее лицо не выражает никаких эмоций. – Мне жаль, что ты потеряла близкого человека…
– Вам плевать, говорите, зачем позвали меня, – перебила резко ее. Брови Микаэллы поползли вверх, но она сразу же взяла себя в руки, и на безупречном лице, без единой морщины, появилась стандартная безразличная маска.
Я не собиралась слушать ее ложь. Эта стерва явно позвала не для того, чтобы соболезнования приносить – из ее уст это звучало фальшиво и отрепетировано.
– Ты права, – она втянула в себя воздух и продолжила: – Сейчас лето. У тебя плотный график и много съемок…
– Я прекрасно помню, для этого есть Энди, но спасибо, что еще раз напомнили.
И снова она сидит с озадаченным лицом – видимо не часто попадаются смельчаки, которые перебивают на полуслове Микаэллу Хейз. Если бы не взвинченное состояние, никогда бы себе такого не позволила – в этом кабинете условия ставила она. Губы Микаэллы превратились в тонкую линию. Я начинала ее раздражать, зато внутри растекалось удовлетворение, ведь всегда было наоборот, но сейчас мы поменялись с ней местами. Я стала энергетическим вампиром и питалась отрицательными эмоциями.
– Хорошо, что ты помнишь о работе и контракте, срок которого истечет не скоро, Меган, – «срок которого истечет не скоро» «ведьма» сказала с нажимом. – Новый статус супермодели не дает право отлынивать от работы, как и личная жизнь. Да, твоей матери больше нет, но…
Резко поднимаюсь, а ножки кресла жалобно скрипят. Хватит с меня. Ни секунды больше не хочу находиться в этом помещение и лицезреть лицемерку с ее поганым ядовитым ртом.
Выхожу из здания и направляюсь в сторону Центрального парка, который находится не так далеко. Мне нужно привести мысли в порядок, а еще успокоиться.
Мимо проносились толпы прохожих: туристы фотографировали все вокруг, восхищались, охали и ахали. Я зашла в Старбакс и купила айс-кофе. В Центральном парке как всегда множество посетителей: лето, солнце, хорошая погода. Многие сидели на траве и просто общались, кто-то устроил пикник с семьей, другие кормят уток на озере, некоторые рисуют, остальные устроились в тени деревьев и отдыхают, слушая музыку.
Я шла и смотрела, как люди улыбались, смеялись, радовались жизни. Интересно, смогу ли я так же беззаботно жить дальше? Смогу отпустить боль, разрывающую душу на куски?
Нахожу более спокойное и безлюдное место и ложусь на зеленую сочную траву, устремляя взгляд в голубое небо, по которому плывут редкие облака – надо отключиться от этого мира. Включаю музыку и прикрываю глаза. Напряжение постепенно уходит, и тело расслабляется. В последнее время мой плей-лист довольно однообразен, и в нем в основном грустная музыка, как и сейчас.
Мэтт Ванн поет о том, что завтра он уйдет, и может тогда его уход заметят, а Холли Драммонд – о том, что им надо время, потому что их история только начинается. Завтра…
Том Оделл поет, что не может притворяться и в его сердце много ран, которые может залечить только любовь, и он от нее зависим…
Любовь… Любовь… Это слово повторяется снова и снова.
В кармане начинает вибрировать телефон.
– Привет, – мягкий голос Криса приятно ласкает ухо, хотя я даже не посмотрела на экран – это могла быть и «ведьма», но она не звонила. О чудо! Может, в ней проснулась совесть? Сомневаюсь.
– Привет.
– Где ты сейчас?
– В Центральном парке, – отвечаю, глядя на проплывающие облака, и прикрываю глаза рукой.
– Решила проветриться? – слышу улыбку в его голосе.
– Типа того, – вздыхаю. – А ты?
– Я бы хотел в Центральный парк, но нужно еще решить несколько важных вопросов насчет ресторана в Монако…
– Прости, что я соврала про Эша, – выдыхаю слова, которые надо было сказать еще давно, а лучше вообще не врать с самого начала.
Крис молчит, а я продолжаю. Надо все объяснить ему, чтобы между нами не было недомолвок и «стен».
– Мы обкурились, я тогда первый раз попробовала травку. И еще я запуталась… Не знала, что происходит между нами и боялась своих чувств. На этом все. Мы с ним больше не виделись до того вечера.
Наконец я это сказала, даже дышать стало легче от признания.
– Дай угадаю. Ты тихо собрала вещи, как тогда в Париже, и смылась, – с сарказмом подметил Крис, а я невольно улыбнулась.
– Это было ошибкой, не более.
– А Париж?
– Нет, когда я увидела тебя в ресторане, подумала, что хочу узнать поближе…
– Трахнуть, – вставляет Крис с насмешкой, а я закатываю глаза.
– Да! Да, я хотела тебя. Тем более у меня долго не былоэтого… Тебя хотят многие женщины, Берфорт. Надо повесить ярлык «Я знаю, о чем вы думаете, глядя на меня».
Мы начинаем одновременно смеяться, после шутки о ярлыке.
– Но мне нужна одна, – произносит бархатным голосом Крис, и губы превращаются в улыбку от этих слов. – Единственная женщина, мне надо идти работать. Я не могу отдыхать, как ты.
– У меня на следующей неделе съемка за съемкой, – вздыхаю и открываю глаза, щурясь от лучей солнца.
В одном «ведьма» права – нельзя забывать о работе и ответственности. И контракте!
– Значит, я тебя беру в рабство до следующей недели, – серьезно говорит Крис, а я тихо посмеиваюсь.
– Его отменили в девятнадцатом веке, Берфорт.
– Что? Ничего не слышу. До вечера, детка, – шутит он и отключается. Мое настроение значительно улучшается после разговора с ним.
Я еще какое-то время лежу на траве и слушаю музыку, но потом мой желудок издает недовольный булькающий звук. Да, там же был только айс-кофе, надо бы его чем-то порадовать, либо мне грозит анорексия.
***
Мне снится мама в белом легком платье, развивающимся на ветру. Она моложе, наверное, того же возраста, как и я сейчас. Ее окружает голубое прозрачное море, и светит ярко солнце. Кажется, что она вся соткана из лучей. Мне хочется подойти и обнять, но как только я делаю шаг, она становится дальше. Я бегу и протягиваю руки, но так и не могу приблизиться. Неожиданно голубое небо становится черным, сверкают молнии, на море появляются огромные волны, которые, кажется, сейчас поглотят меня и унесут в свою пучину. Мамино светлое платье становится красным, будто кто-то плеснул алых красок, а лицо грустным. Она больше не улыбается, ее губы шевелятся, пытаясь что-то сказать, но я не слышу. Волна накрывает нас, и я начинаю задыхаться… бушующее море тянет меня на дно…
Открываю глаза и резко сажусь на кровати, держась за горло. Сон был таким реалистичным, что становится жутко даже. Я делаю глубокие вдохи, и постепенно дыхание восстанавливается. Ложусь на подушку, укутываясь в одеяло с головой, будто оно может защитить от всех страхов и бед. «Это был просто кошмар, не более. Просто кошмар…», – повторяю в уме и засыпаю.
На часах еще нет семи утра, но я собираюсь на пробежку, которой давненько не занималась. За окнами повисли серые свинцовые тучи, но дождя нет, хотя еще вчера была такая солнечная теплая погодка… Затягиваю хвост, надеваю темный топ и спортивные штаны и выхожу из квартиры. Ночной кошмар преследует до самых дверей, но я отгоняю его. Внутри неспокойно: стараюсь не обращать на это внимания, пеняя все на плохой сон. Выхожу на улицу и бегу в сторону Вашингтон-сквер, но как только хочу перебежать дорогу, слышу визг шин и замечаю черный тонированный автомобиль, остановившейся всего в паре сантиметров. Не успеваю даже сообразить и среагировать, как меня хватает какой-то парень в кепке и солнцезащитных очках, и я оказываюсь уже в салоне. Ужас заполняет каждую частичку тела, а в мозгу пульсирует только одна мысль: «Кто они такие и что им от меня надо?» Смотрю со страхом на троих мужчин, одетых во все черное, но лиц не видно за очками, кепками и капюшонами. То, что это не глупый розыгрыш для какой-то развлекательной программы, я уверена на все двести процентов.
– Кто вы? – запинаясь, спрашиваю непонятных типов. Мой вопрос повисает в воздухе, оставаясь без ответа. Машина несется по Бруклинскому мосту, и я понимаю, что эти люди хотят что-то со мной сделать, что-то не очень хорошее. От шока и бездействия на ум ничего не приходит путного, как выбраться из этойЖ– я не брала с собой даже телефона. В мозгу хаотично кружатся мысли, но я не могу ухватиться хоть за одну. Глаза в панике бегают по салону, в котором стоит тягучая, пробирающая до озноба, тишина. Что может сделать девушка против троих здоровых мужиков? Двое зажали меня с обеих сторон, третий – за рулем. В том, что у них добрые намерения, я сомневаюсь, поэтому не ору и сижу, как мышь, не хватало еще отхватить по голове и потерять сознание.
Через минут двадцать автомобиль останавливается возле какого-то потрепанного заброшенного здания, а меня выталкивают грубо из машины. Голые стены, расписанные граффити, повсюду мусор и больше ничего.
– Что вам надо? Кто вы такие? – кричу с отчаяньем в голосе, но слова уходят в пустоту.
– Вам нужны деньги? – выдыхаю от безысходности.
Получаю неожиданно с ноги удар в живот и сгибаюсь пополам, опускаясь на грязный обшарпанный бетонный пол. Голову разрывает жгучая боль, когда прилетает еще удар – они начинают сыпаться со всех сторон, словно я боксерская груша. Рот наполняет железный привкус крови, и я выплевываю комки, которые не дают дышать. В глазах все расплывается и чернеет. Я получаю сильный удар в голову – последняя мысль, мелькающая в голове: «Крис вчера не смог забрать меня, так как были какие-то проблемы со строительством ресторана в Монако». Закрываю дрожащими руками лицо, но сознание покидает меня, и я постепенно отключаюсь. Все тело превращается в пульсирующий сгусток боли… Я умру?
***
Смотрю устало в зеркало и плескаю несколько раз холодной водой. Провожу по волосам пальцами и откидываю мокрые пряди. Я уснул в своем кабинете на работе, не думал, что это все займет так много времени. Проблема появляется на проблеме и вырастает, как снежный ком. Но самое ужасное, что кто-то поджег здание в Берлине… Я прохожу по кабинету и достаю запасную чистую рубашку. Надо набрать Меган, я обещал ей приехать, но ничего не получилось. Беру телефон, но она не отвечает. Спит?
– Саманта, доброе утро. Кофе и покрепче, – нажимаю на кнопку коммуникатора и подхожу к окну, разминая тело и глядя на пасмурное небо.
Дверь резко открывается и забегает Том. Я удивленно смотрю на его озабоченное лицо.
– Сэр… кое-что произошло… – задыхаясь, произносит мужчина и расслабляет галстук.
– Что? – мои брови хмурятся. Что еще могло случиться за ночь? Отличное начало дня.
– Меган Миллер…
Дверь с грохотом открывается, и в кабинет влетает Дайвиани с круглыми глазами, глядя на меня.
– Да что происходит?
Он упирается руками в колени и опускает голову.
– Новости, – хрипит Маркус, и я включаю телевизор, щелкая на Fox News. На экране появляется ведущая и говорит о каких-то событиях в Европе.
– Экстренная новость. На заброшенном складе в Бруклине найдено тело молодой девушки. Как стало известно из информации – это известная супермодель агентства IMG models Меган Миллер…
Опускаюсь в кресло и щелкаю дальше… Маркус с Томом что-то говорят, но я смотрю, не отрываясь, на экран плазмы.
– Меган Миллер была избита неизвестными злоумышленниками. На данный момент, как сообщает источник, модель находится в критическом состоянии, но доктора борются за ее жизнь…
Загруженная голова отказывается воспринимать поступающую информацию, но я продолжаю слушать.
– Известную модель сегодня рано утром нашли бродяги в одном из заброшенных складов в Бруклине. Черепно-мозговая травма…
ЧТО ПРОИСХОДИТ?
Я щелкаю пультом, и экран гаснет. В голове ужасно пульсирует, но я все же произношу:
– Машину.
– Ты не можешь ехать за рулем в таком состоянии, – обрывает меня Маркус. – Поехали.
…Она в операционной уже несколько часов и никаких результатов: ни хороших, ни плохих. Хожу из угла в угол, как загнанный зверь. Не знаю, сколько выпил кофе и выкурил сигарет, но ничего не помогает. Присаживаюсь в кресло и упираюсь головой о стену, закрывая глаза. Дверь в комнату открывается и появляется Том.
– Ну что?
Он устраивается рядом и протягивает темно-синюю папку. Фотографии с камеры наблюдения на дороге, как Меган сажают в черную машину и затем снимки со склада, где ее нашли. Меня начинает тошнить, и я кидаю со всей силы папку в стену. Снимки разлетаются по светлому полу, а я зажимаю рот рукой. Вскакиваю и впиваюсь пальцами от беспомощности в волосы – перед глазами до сих пор стоит ее тело в крови.
– Найди тех, кто это сделал. Я хочу увидеть их, – задыхаясь, хриплю и смотрю на белые стены и красную надпись, что идет операция.
Том, не говоря ни слова, кивает, и дверь тихо закрывается. Я падаю в кресло и берусь руками за голову. Просто не представляю, что могу потерять ее в который раз, но уже навсегда… Отказываюсь верить, что она лежит там без сознания на грани жизни и смерти…
…Кажется, я уснул. Кто-то легонько тормошит за плечо, и я открываю глаза. Передо мной стоит невысокий седой мужчина в маске, шапочке и с очень уставшим лицом.
– Вы родственник? – спрашивает он, и я автоматически киваю.
– Как она? – спрашиваю, боясь услышать ответ. Все кажется нереальным, как будто события переносят меня на восемь лет назад в прошлое, и в ушах звенит приговор: «В живых никого не осталось…»
Серо-голубые глаза с сочувствием смотрят на меня, а сердце останавливается в этот момент – не может быть.
– Угроза миновала. Она будет жить, но состояние до сих пор тяжелое. Черепно-мозговая травма и множество ушибов по телу и лицу, – перечисляет он, а мне становится дурно. – Была остановка сердца, но Меган оказалась сильной девушкой и боролась за жизнь.
– Я… я могу ее увидеть?
Доктор качает головой.
– Она в реанимации, – он делает паузу, – и находится в коме. Меган может не прийти в себя.
Часть II. Antidote
– Мы все сделали. Думаю, она не скоро вернется на подиум, а ее личико не будет столь совершенным, как раньше.
– Вы не оставили следов?
– Обижаешь. Все сработанно чисто.
– Деньги за работу там, где и договаривались.
– Окей, босс.
Парень, одетый во все черное, сбросил вызов и посмотрел на своих напарников: еще немного – и они свалят из этого города, может даже из страны. Их мелкие делишки приносили не так много прибыли, скорее доставляли проблемы. Теперь все будет по-другому – им выпал шанс изменить свою жизнь и пошиковать, не быть тем отребьем, кем они являлись сейчас.
– Думаешь, она жива? – парень пнул бездыханное женское тело.
– Пока.
– А жаль девку… красивая сучка. Ты только посмотри на эти сиськи… И кому перешла дорогу.
– Тебе не все равно? Главное, забрать бабки и поскорее свалить.
– Если ее и спасут, она на всю жизнь останется инвалидом.
– Ох… Тебе ее жаль? Ну, поплачь на моем плече…
– Заткнись, я просто сказал, что вы перестарались…
– Ну, так, может, еще и копов вызовешь? Мать Тереза, чтоб тебя…
– Заткнитесь оба. Нам надо быстрее сваливать.
Парни разворачиваются и идут в сторону выхода, но один из них все-таки кидает украдкой взгляд на тело девушки, валяющейся бездушной грудой на холодном бетоне. Струйки красной крови, как ярко-алые кляксы, расплываются по грязно-серому полу… Парень достает телефон, пока его «друзья» не слышат, и набирает 911. Он пожалеет еще об этом звонке, но только не сейчас.
#отменяничегонеосталось
Что такое страх? Мы его придумываем сами, наше подсознание или это игры разума? Может ли сойти человек с ума от мыслей, которые пожирают его, словно черви: съедают изо дня в день, из ночи в ночь?
Страх преследовал меня… Он звал и манил… «Обернись, вот он я, рядом…» Я оборачивался, мы смотрели друг другу в глаза – бездна в бездну, но одна из них была все же темнее и пожирала, выходила победителем в этой схватки.
Моя бездна поглотила страхи…
Человек без эмоций – человек? Никто? Оболочка? Кем я был сейчас? Двадцать восемь лет я знал, чего хочу и шел к этому, какие бы преграды на пути не встречались: завистники, проблемы… смерть семьи… Но я не готов был к тому, что могу потерять снова человека, который стал для меня кем-то родным, близким душой… такое ведь бывает? Об этом столько громких речей и книг! «Родная душа», «вторая половинка», «нити судьбы»…
Иногда хотелось закинуть голову, посмотреть в бескрайнее небо и задать вопрос: «Почему?» Но его кто-то услышит? Меня кто-то поймет? Ответит на него? Нет. Я только мог смотреть на ярко-пылающую луну, такую же одинокую и далекую… И слышать тишину в ответ. Тишина говорила больше, чем пустые слова, обещания…
То, что происходит в нашей жизни – не просто так. Кто-то руководит этим цирком уродов. Иногда мне кажется, что сам Бог решил над нами посмеяться… Почему люди возлагают так много надежд на НЕГО? ЕГО кто-то видел, слышал? Почему люди не думают о том, что все, что происходит, значит так и должно быть? Почему они считают, что ОН как-то повлиял на то, что случается? Слепцы и глупцы в «розовых» очках.
«Все, что происходит к лучшему» – самое банальное, что может сказать человек. То, что кто-то жил припеваючи, не считал денег и гулял на «широкую ногу», а потом в один миг этого ничего не стало, и он побирается на тротуарах, переходах… это к лучшему? Когда человек бросаетчеловека, ичеловекпрыгает, режет вены, глотает таблетки из-за человека и подыхает, так и не прожив двадцати лет… это к лучшему? Когда умирают близкие… это к лучшему? Когда ты не знаешь, кто ты теперь… это к лучшему?
Что значит «лучше»? Лучше, когда ты становишься бесчувственным, черствым и даже последний свет решает, что «хватит, мне надоело светить, вот тебе тьма, с ней будет комфортнее»?
Эти стереотипы и ярлыки я видел на каждом шагу.
В моих венах бежала не кровь, а холодный расчет, власть и цинизм.
Поэтому… Я не верил во всю эту чепуху с Всевышним. Может кто-то и был его любимчиком, но точно не я. Мне и одному жилось неплохо – мы с тьмой понимали друг друга с полуслова.
Так что… Где же «лучше»?
От меня ничего не осталось.
