Текст книги "Яд (СИ)"
Автор книги: Mila Moon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Глава 3. Мальчик-одуванчик
Нью-Йорк, США
Как меня не запихнули в псих-больницу после неудачной попытки суицида, я не знала. Хотя, какая разница, один бы изолятор сменил другой. Адрес Ада не поменяется, может, немного расположение, не более.
Каждый новый день ничем не отличался от предыдущего: все те же физиотерапевтические процедуры, массаж, лечебная гимнастика, таблетки, разговоры. Доктор Морис и медсестры всячески пытались поставить меня на ноги, и у них даже появились успехи.
Я уже начинала чувствовать, как в ногах течет и циркулирует кровь, как мышцы немного оживают. Это не давало сойти с дистанции, снова сделать ошибку, бороться и доказать самой себе: «Я смогу». Но до идеала было еще далеко, как до Марса: про подиум и карьеру модели можно забыть. Да и надо ли снова возвращаться в прогнивший до дыр бизнес? Ради мести? «Вот, смотрите, я вернулась, и докажу, что меня не сломать» – нет, то, что я пережила четырнадцатого июня, не пожелаешь и врагу. Кто и для чего это сделал, догадаться не сложно – зависть. Обычная женская зависть. Я читала множество примеров и статей, как убирали известных моделей с пьедестала, превращали в калек, обливали серной кислотой, подсаживали на наркотики… убивали. Некоторые пропадали без вести и про их судьбу до сих пор ничего не известно.
Да, бывали ненормальные фанатики, которые следили, поджидали возле дома, ресторанов и магазинов, но я не считала, что это мой случай. Не тот почерк. Тех уродов кто-то нанял с целью покалечить, не мешать, не стоять на пути. До сих пор помнила, как сейчас, удары, фантомную боль, страх, что я умру на грязном бетоне. Иногда я просыпалась в холодном поту с безмолвным криком на губах, дрожащим телом, ощущая и проживая тот день вновь.
Как-то я спросила Луизу, одну из медсестер, знала ли она что-нибудь, о тех, кто избил меня, поймали их или нет. Ответ поразил и поставил в ступор.
– Это показывали даже по новостям. Тех козлов нашли почти сразу же, хотя они пытались улететь из страны. Кажется, их посадили… Не знаю, какой дали срок, но то, что они гниют в тюрьме – точно.
Мы тогда находились в комнате, где я занималась лечебной гимнастикой и на время забыла про упражнения. Значит, они в тюрьме? Почему-то радости не ощущалось, это ведь просто нанятые посредники – кукловод был другим.
– Что-нибудь еще тебе известно?
Луиза на время задумчиво подняла карие глаза и сложила тонкие губы трубочкой.
– Нет, но они же в тюрьме и никому больше не навредят, разве не это важно?
Главный, кто был виновен, находился на свободе и жил с чистой совестью, гулял, дышал…
Может, это Эш Кервел, который обещал, что моя жизнь не покажется сахаром, но… Боже, серьезно? Это ради удовлетворения его «эга»? Типа «ты использовала меня, а я найму мелких дилеров, и они изобьют тебя до смерти»?
Больше похоже на змею Джо: эта дрянь любит провокации и грязные делишки, тем более, в последнее время ее популярность заметно снизилась – на фоне Меган Миллер она меркла. Вполне вероятно, что Джо наняла тех придурков: им нужны были деньги, ей – убрать соперницу. Логично.
Кто на самом деле виновник, можно долго рассуждать и размышлять, а это не стоило того. Жизнь – бумеранг, и оно ему вернется вдвойне. Все плохое возвращается рано или поздно.
Весна была в самом разгаре, и меня, наконец, вывезли на коляске прогуляться. Выпустили из четырех стен, которые душили, но сейчас…
БОЖЕ, КАК Я СЧАСТЛИВА!
Наверное, никогда в жизни не ощущала столько эмоций и радовалась, как маленький ребенок. Никогда так не любила жизнь и Нью-Йорк. Улыбка до ушей, а легкие наполняет апрельский теплый воздух: запах города и цветущих деревьев на аллее.
– Сегодня снова приходила Энди Коллинз. Все-таки не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы тебя навещали, – Луиза сидела рядом на скамейке и наматывала на тонкий палец локон светлых волос.
Я сразу же поникла, а в груди поселилась печаль. Мне просто хотелось начать заново: вычеркнуть все старое и наполнить ее яркими новыми красками. Это, словно рисовать на чистом холсте. Как бы грубо не звучало, но Энди была прошлым, ата Меган умерла, ее больше не существовало… Может, я не права, но сейчас точно не была готова к встрече с подругой. Разве что позже, когда… смогу взглянуть страху в глаза и сказать: «Я не боюсь». Тогда, тогда… Тогда я поговорю с прошлым.
Но Крис ведь тожепрошлое? После того случая он больше не появлялся, что к лучшему. Пусть живет дальше, встретит нормальную девушку, которая не станет морочить голову ни себе, ни ему. У них будут дети, домик у моря… счастливая полноценнаянормальнаясемья. А у нас… Не былонас.
Луиза рассказывает о своем горе-брате, который не хочет учиться, о маме, которая работает на нескольких работах, чтобы прокормить семью…
Мама.
Вспышка боли пронзает, как лазерный луч, и я выдыхаю. Медсестра останавливается на полуслове и обеспокоенно спрашивает:
– Меган? Все хорошо?
Не хорошо. Мне НЕ ХОРОШО.
Этой боли я боюсь больше всего… Она накрывает ледяной обжигающей волной, заполняет легкие, не дает дышать, а тонкие стенки протыкают тысячи острых осколков. Кажется, что я постепенно умираю, превращаясь вНИЧТО.
Страх снова скалит свою пасть и улыбается: «Я победил, Меган».
Пока что он ведет в счете, и смогу ли я дать отпор… кто знает?
На следующий день в моей палате, которую я все так же ненавижу, появляется парень. Доктор Морис предупреждал, что к списку восстанавливающих процедур добавили психотерапию.
Он довольно высокий, худощавый, с кучерявым светло-русым беспорядком на голове и в очках. Что за одуванчик? Парень расплывается в добродушной улыбке, и я сразу же понимаю – психолог. Пришеллечить меня и мои мозги. Ну-ну. Удачи.
– Добрый день, Меган.
У него очень приятный и мелодичный голос. Скептически смотрю и поднимаю в ожидании бровь. Он садится в кресло и кладет на колени блокнот и карандаш. Думает, что добьется чего-то?
– Меня зовут Джош Райли…
– И вы пришли промыть мне мозги? – насмешливо протягиваю я, перебивая бедного парня. Не красиво, знаю, но это очень забавно.
– Поговорить, – мягко поправляет кучерявый и снова улыбается. Конечно, у него располагающая аура и он напоминает этакого мальчика-одуванчика, но копаться в себе и вытягивать все наружу, тем более делиться с непонятным и незнакомым человеком, я не собиралась. Но Джош Райли был другого мнения.
– Вовсе нет, для вас это выглядит именно так?
Вздыхаю и закатываю глаза.
– Можете написать в своем блокноте, что со мной все в порядке, я здорова и… что вы там должны написать?
Психолог тихо смеется, а я склоняю голову набок, разглядывая его. Он очень молод, может, даже моего возраста, а мне уже стукнуло двадцать два. Внешность обманчива, и ему может быть все тридцать. Пока я размышляю над возрастным диапазоном, он закидывает ногу на ногу и задумчиво гладит подбородок, поглядывая на меня.
Первый раз за время пребывания в больнице я задумалась о том, как же все-таки выгляжу сейчас: точно не так, как только пришла в себя после комы. Волосы уже чуть ниже подбородка, и я набираю постепенно вес. При моем росте был отрицательный дисбаланс, я скинула десять килограмм и, думаю, выглядела… не очень привлекательно. Наверное, даже ужасно.
– Написать можно что угодно, Меган, но это должно быть важно в первую очередь для вас – душевное состояние и равновесие.
– Душевное состояние и равновесие, – повторила за ним, пробуя слова на «на вкус».
– Именно. Люди часто закрываются, выбирают одиночество и загоняют себя в сети – это неправильно.
– Почему все психологи думают, что знают о человеческой душе и натуре все? Вы же не Боги или священники, а я не на исповедь в церковь пришла, – фыркаю, потешаясь над его правильными словами.
– Конечно, задача психолога в другом – поддержке и оказании помощи людям, попавшим в сложную жизненную ситуацию, – спокойно и размеренно отвечает Джош Райли, словно заученную фразу из книги.
– Да, но это в том случае, если… – немного задумалась, – пациент этого желает, не так ли?
Он улыбается уголками губ и кивает:
– Именно.
– Тогда, не смею вас задерживать, мистер Райли, потому что я в вашей поддержке и помощи не нуждаюсь. Всего хорошего.
Парень качает головой и поправляет очки в тонкой золотой оправе, форма довольно старомодна, но они ему очень идут.
– Может, вы измените свое мнение, Меган, но настаивать я, конечно, не имею права.
Последняя фраза остается без ответа, потому что я отворачиваюсь и смотрю на открытое окно. Кресло поскрипывает, слышатся шаги, звук отъезжающей двери, и я остаюсь одна в палате.
Но Джош Райли оказался настырным психологом, упорным и целеустремленным. Наверное, он думал, что своей настойчивостью что-то изменит, и я изолью ему душу, поплачусь в жилетку, вывернусь наизнанку. Так он ходил примерно недели две, что-то иногда записывал, отвечал спокойно на мои колкости. Да-а-а, ему просто надо было дать премию хотя бы за стойкость и напористость.
В середине мая, когда за окном нависли тяжелые тучи, а по стеклам били капли дождя, и я парилась в коробке, именуемой моей палатой, Джош Райли снова пришел и сел в кресло. Я уже знала его привычки: он часто чешет подбородок, если над чем-то задумывается или поправляет очки, сидит всегда закинув ногу на ногу, носит светлую одежду, рубашки поло и брюки песочного оттенка, и с ним всегда неизменно блокнот и карандаш, который он крутит в тонких длинных пальцах, словно у пианиста. Может, он когда-то играл на фортепиано? Иногда мне хотелось задать ему вопрос, но я вовремя одергивала себя: мальчик-одуванчик этого и добивался – разговорить меня.
– Вас уволят, если вы не сдадите отчеты? Или как правильно называется эта терминология?
Он поднял красивые серо-голубые глаза и улыбнулся.
– В первую очередь, я это делаю, чтобы помочь вам, Меган. Я все-таки не теряю надежды, что вы захотите поговорить о том, что вас беспокоит…
– Я разве говорила, что меня что-то беспокоит?
Он задумчиво приложил карандаш к губам и наклонил голову.
– То, что вы не хотите видеть друзей, переживающих за вас, о многом говорит.
– О чем же?
– О том, что вы думаете, будто одиночество спасет вас. Люди всегда совершают одну и ту же ошибку: превращаются в ракушку, закрываясь внутри, убегая от проблем, пряча их глубоко в себе, закапывая на самое дно сознания.
– Значит, я ракушка? – язвительно бормочу, поглядывая с любопытством на «одуванчика».
– Да, и ваша защитная раковина становится все толще, что не есть хорошо, я бы сказал, это приводит к самым разным последствиям.
– И каким?
Он наклоняется чуть ниже, а русые кучеряшки спадают на высокий лоб.
– Вы и сами прекрасно знаете.
Он говорит о попытки вскрыть вены? Да это и суицидом не назовешь – только подобие!
– Надо смотреть страхам в лицо, Меган.
По коже пробегает неприятный холодок от его слов.
– Джош Райли, хватит копаться в моей душе, от которой ничего не осталось: там пусто и не интересно.
Он садится в прежнюю позу и записывает что-то в блокнот, прикусывая щеку изнутри.
– Знаете, Меган, не зря я приходил все время. Почему же вы считаете, что там пусто? И как представляете душу?
Я выдыхаю и смотрю на сомкнутые пальцы, сжимающие и разжимающие хлопковое одеяло.
– Она раньше горела ярко, но потом погасла, как звезда. Звезды ведь умирают, вы знаете? – хмыкаю и смотрю на серое небо за окном. – Я всегда считала, что мне чертовски повезло: любимая профессия, приносящая хорошие деньги, тусовки, легкая жизнь, красивая одежда, посещение лучших салонов… Наверное, о таком мечтает почти каждая девушка. Но посмотрите, какие последствия? Я не могу взглянуть на себя в зеркало, боясь того, что увижу.
Произношу это на одном дыхании и поднимаю глаза на психолога, он внимательно слушает и что-то снова пишет в блокнот, прямо хочется отобрать и посмотреть, какие диагнозы он мне поставил. Наверное, шизофрению или типа того.
– Чего вы еще боитесь?
– Кошмаров, – шепчу сухими губами и облизываю их.
– Что вам снится?
Закрываю глаза и снова попадаю в зеркальную комнату.
– Чаще всего я вижу комнату с зеркалами, либо тот день, который… изменил все.
Джош Райли откладывает блокнот и карандаш в сторону.
– Есть два пути решения, Меган: первый, вы переступаете через страх и побеждаете его. Второй: побеждая страх, принимаете себя такой, какая вы есть. Помните «Красавицу и Чудовище»?
Начинаю дико хохотать до колик в животе. Он серьезно?
– Что вы хотите этим сказать?
– Чудовище не было чудовищем на самом деле, принца заколдовала колдунья, так ведь? Но его спасла Белль и любовь. Суть сказки такова: не важен внешний облик, а важен внутренний мир. Если человек красив внутри, он будет красив и внешне.
– Звучит очень банально и избито. Мир – не сказка, и чаще всего жизнь любит делать не самые приятные сюрпризы, мистер Райли. В руках у вас две конфеты: одна в красивой блестящей обертке, другая – в невзрачной. Люди выберут первую, но она не будет такой вкусной, как вторая. Может, мне надо было пойти учиться на психолога, как считаете?
Он расплывается в широкой улыбке, берет блокнот, карандаш и поднимается.
– Да, но обертку ведь всегда можно поменять, не так ли? И вкус тоже усовершенствовать. Главное – желание.
Джош Райли уходит, а я осознаю, что после разговора с ним чувствую себя легкой, словно перышко, а внутри зарождается угасший свет – это рождается новая звезда.
Глава 4. Настоящее
Нью-Йорк, США
Сегодня четырнадцатое июня – ровно год назад в этот летний день моя жизнь изменилась. Ровно год мой дом – это больница, а люди, с которыми я общаюсь – доктора и медсестры. Я не знаю, какая жизнь течет за стенами, потому что полгода борюсь за то, чтобы заново научиться ходить, улыбаться… жить. Ровно год…
Провожу ладонью по светлой гладкой поверхности двери, все не решаясь открыть ее. Я стою на ногах, и ничего не может быть лучше этого чувства. Конечно, без трости не обходится, но это большой прогресс – я могу сходить в туалет и покупаться без чьей либо помощи. Я МОГУ ХОДИТЬ! Только сначала… Сначала надо открыть эту чертову дверь и победить то, что сидит где-то глубоко внутри. Оновсе время наблюдает за мной, выжидает и тихо смеется. Но сегодня буду смеяться последней я.
Обхватываю позолоченную металлическую ручку и распахиваю дверь. Трость постукивает о светлую плитку ванной комнаты. Шаг. Еще шаг. И я вижу себя настоящую. Ставлю трость рядом и опираюсь руками о раковину, приближая лицо к зеркалу, почти касаясь носом.
Сперва я думала увидетьужасиз кошмаров… Но нет. Не все так плохо. Провожу пальцами по коротким черным прядям, по выпирающим ключицам, тонкой шее, шершавым губам и опускаю руку, разглядывая себя. Я изменилась, да… Если взять фотографию из прошлого и настоящего, можно увидеть двух разных людей.
Прошлая Меган блистала и сверкала, лучилась радостью, жизнью; настоящая – это какая-то ее малая часть. Единственное, что осталось прежним – ярко-зеленые глаза и земляничные губы. Все. Даже форма лица изменилась – скулы стали заметно отчетливее, а кожа из здорового бронзового оттенка превратилась в оливково-серый. Исхудавшая, изможденная и побитая жизнью малолетка из неблагополучной семьи, примерно так. Либо можно добавить еще, что эта школьница сидит на крэке. Из груди вырывается протяжный вздох…
– Что ж, привет, настоящая я. Вот мы и встретились спустя год, – шепчу отражению. – Все не так плохо, знаешь ли, но спа и солнце тебе не помешает. А еще уход за волосами… Даже поганка выглядит лучше, чем ты, но кто сказал, что так будет вечно?
Губы превращаются то ли в улыбку, то ли в ее подобие, а я опускаюсь на прохладный пол, упираясь головой о плитку.
Я сделала это. Джош Райли может гордиться своей работой. «Одуванчик» оказался прав – принятие себя важный шаг. Нооноеще не сдалось, притихло, но не сдалось, нет.
– Но когда-нибудь ты сдашься… – хмыкаю, глядя на светлую плитку, аоноулыбается и уходит в тень, бросая: «Посмотрим, Меган…»
До встречи с Райли у меня есть примерно час. Поднимаюсь на крышу и открываю дверь. Об этом месте мне тоже сказал «одуван»: здесь находится небольшая зона отдыха, пара лавочек, кадки с растениями и прекрасный вид на Нью-Йорк и закаты… или рассветы. В любом случае, крыша спасает меня от ненавистных четырех стен, в которых я до сих пор заперта. Присаживаюсь на одну из лавочек, ставлю рядом трость и смотрю на чистое голубое небо – сегодня в Нью-Йорке жара, а теплый ветер приятно обдувает кожу. Надо бы чаще выбираться сюда, и ногам не помешают прогулки. Пока я передвигаюсь со скоростью черепахи, да и она опережала бы меня, но… Все поправимо. Время. Надо только время.
Остаюсь один на один с мыслями. Хотя я почти все время одна, не считая надоедливого «одувана», Мориса и медсестер. Но они ведь не друзья – я просто их клиент… Сумасшедший пациент, если точнее.
Думаю о своей квартирке в Сохо. Кто за ней следит? Скорее всего, Энди…
А как же домик в Лондоне? Прошел год, как туда никто не наведывался. Надеюсь, миссис Фостер следит за ним. Надо бы ей позвонить.
На самом деле, я должна многим позвонить.
– Звонки в прошлое… – бормочу под нос и улыбаюсь, глядя на высотки из стекла и железобетона, поблескивающие на солнце и кидающие блики.
Так многое надо сделать, а я парюсь в этой Преисподней. Странно, что еще не пожаловала Микаэлла с контрактом в руках и угрозами, как черт из табакерки. Удивительно. Думаю, его «заморозили», но встреча с ней неизбежна – возвращаться в мир глянца я не намерена, поэтому, придется столкнуться с новой головной болью и проблемами. Ведь контракт еще на три года, а с учетом «отпуска» – жаль только не на Таити или еще куда, а в Ад – он продлен на целых четыре. Прекрасно.
Какая же сумма на моем банковском счете? Хмурюсь и тру переносицу. Щелкает выключатель, загорается лампочка и… Мою больную голову озаряет мысль: кто оплачивает пребывание в vip-палате и лечение? Ведь эта больница одна из лучших в США. Деньги на моем счете закончились бы давным-давно. Не хочется предполагать, но… Хмурюсь еще больше, догадываясь, что, скорее всего, это Берфорт. Больше некому, у меня никого нет. Хотя, и нас с ним ничего не связывает. Морис должен знать. Поднимаюсь, коленные чашечки жалобно ноют, но я беру трость и медленно плетусь к дверям.
Доктор удивлен моим появлением, но рад – это читается в его серо-голубых глазах, очерченных морщинками, словно гусиными лапками.
– Меган? Я приятно удивлен. Луиза говорила о твоих успехах. Ты быстро идешь на поправку, – говорит мужчина, складывая руки на столе.
– Надеюсь, меня скоро выпишут из этого… – запинаюсь, откашливаюсь и говорю: – Выпишут.
Уголки его тонких губ поднимаются, а в серо-голубых глазах – смешинки.
– Конечно, думаю, это случится совсем скоро, но… не в ближайший месяц.
Ох, обрадовал.
– Я хотела у вас кое-что спросить, – мнусь и отвожу глаза на стену с дипломами и сертификатами за разные заслуги.
– Да, конечно.
Облизываю пересохшие губы и вздыхаю.
– Мне бы хотелось знать, кто платит за лечение.
Морис наклоняет голову в сторону и проводит указательным пальцем по подбородку, раздумывая.
– Если бы это был мой счет, там бы давно кончились деньги, – неудачно шучу и сухо смеюсь. Получается неправдоподобно. – Да и страховка такие расходы не покроет.
– За лечение платит ваше агентство.
Я поражена ответом, ведь думала, что… Хлопаю ресницами и открываю рот, но доктор останавливает меня и продолжает:
– Как только все произошло, ваше агентство связалось с нами и сообщило, что берет все расходы на себя.
Сглатываю неприятный ком в горле, а в мозгу уже хаотично носятся мысли: зачем им это надо?
– По контракту за все несчастные случаи, происходящие с моделями, платит агентство, поэтому не переживайте насчет этого.
Но я не могу не переживать! Думаю, снизу мелким шрифтом добавлено, что я должна буду отработать все деньги, потраченные на лечение. Примерно представляю, в какую «копеечку» обойдется мне это, и подавляю разочарованный стон.
Первое, с чем придется столкнуться – Микаэлла Хейз. И это будет не самая приятная встреча и разговор года. Что еще хуже, нужно покрыть все штрафы и расходы, которые выставит ІMG. Кругленькая сумма получится… И банковский счет резко обнулится.
За год накопилось достаточно проблем, и внешность – меньшая из них. Как бы печально я не выглядела сейчас, есть дела важнее. Прошлая Меган бы о таком не думала, внешний вид – визитная карточка модели, но прошлой ведь уже нет? Настоящая даже рада, что ей можно хмуриться, закатывать глаза, есть запрещенную пищу. Кстати, про запрещенную пищу, хоть тут не кормят деликатесами, на питание я не жалуюсь, но все-таки… От испанской еды или итальянской не откажусь точно, потому что вся женственность пропала, а смотреть на выпирающие кости – не самое лучшее, что может быть в этой жизни.
Пока я размышляю на глобальные темы, в палате появляется Джош Райли. Признаюсь, с этим мальчиком-одуванчиком мы сблизились, я бы сказала, подружились. Мы можем говорить буквально обо всем на свете, и он скрашивает пребывание в этом «приятном месте».
Сегодня на «одуване» белая футболка в синюю горизонтальную полоску, темные джинсы, а на голове… Рот превращается в букву «О», и я хриплю:
– Что ты сделал с волосами?
Я просто не могу узнать парня перед собой: вместо очков – линзы, а кудряшек – короткая стрижка. Да что происходит вообще?! Джош Райли улыбается, присаживается в кресло и кладет на колени блокнот.
– Смена имиджа.
– Но…
Но мне нравился «одуванчик»! За что он так со своими кудряшками?! Мне становится за них даже обидно.
– Мне не идет? – он поднимает свои густые русые брови, а я мотаю отрицательно головой.
– Дело не в этом.
– А в чем?
Кусаю задумчиво губы и надуваю щеки.
– Мне нравились кудряшки…
Райли смеется и открывает блокнот.
– В прошлый раз мы говорили о…
– Почему ты переводишь тему?
«Одуванчик» вздыхает и чешет подбородок.
– Сегодня ведь ровно год.
Да он просто мастер игнорировать вопросы. Ладно, не хочет говорить о кудряшках, поговорим обо мне. Впрочем, как и всегда. О Джоше Райли я мало что узнала, а если конкретно – ничего. Он для меня мальчик-загадка.
– Да, сегодня я впервые посмотрела на себя в зеркало.
Он быстро что-то записывает и поднимает свои глаза.
– И как впечатление?
Фыркаю и качаю головой.
– Ты сейчас задал глупый вопрос, знаешь ли.
– Почему же?
– Потому что… Это странно, не смотреться в зеркало год…
– Ты ведь сама не хотела этого, Меган, но все же поборола первый страх.
– Джош Райли, ты разговариваешь с бывшей популярной супер-моделью, которая не могла обойтись без зеркала ни минуты, а ее внешность – это главное.
– Мы как-то с тобой говорили о конфетах в обертке, помнишь?
– Да-а-а, внешность не главное, не заводи старую пластинку…
Райли смеется и опять что-то пишет. Наверное, я никогда не узнаю, что таится на тех страницах.
– На самом деле, я думала, что будет гораздо хуже. Но… Оказалось, я даже выгляжу, как школьница, правда, как школьница у которой проблемы с наркотиками.
«Одуванчик» снова смеется и трет подбородок двумя пальцами.
– Рада, что я смешу тебя.
– Меган, еще совсем недавно ты даже не хотела разговаривать, но сейчас улыбаешься и шутишь, понимаешь?
Задумчиво смотрю мимо него на стенку. И правда, я думала, что потеряла вкус к жизни, сдалась. И… Вот она, новая я, готовая бороться, начинать строить что-то заново.
– Я… Я все это время боялась самой себя.
Райли молчит, слушает и не перебивает, давая волю моему словесному потоку.
– Знаешь, когда я посмотрела в зеркало, увидела свое отражение, подумала: «Да уж, конечно, на обложках журналов не блистать, но и не все так безнадежно…», – вздыхаю и откидываю голову на подушку, – но я не вернусь больше… в тот мир.
– «В тот мир», ты подразумеваешь модельный бизнес?
Я киваю и опускаю глаза на светлое в мелкий цветочек одеяло.
– Думаешь, я должна вернуться ради мести и утереть всем нос?
Райли откладывает блокнот и ставит локти на колени, подпирая голову.
– Что такое месть, Меган?
Глажу ткань пальцами и кусаю губы, дурацкая новая привычка, поэтому хожу с покусанными губами все время.
– Месть… Это, когда ты вынашиваешь идеи, они тебя гложут и днем, и ночью, ты строишь грандиозные планы, помешанный, как фанатик. Думаешь все время: «Я отомщу…» Это как идея «х» первостепенной важности. То, что случилось со мной – это месть. Так она выглядит, – показываю на себя и слабо улыбаюсь. – Я не сделаю такое с человеком, какой бы стервой не была, но… Нет, ни за что, я не смогу просто жить с этим дальше и думать: «Так тебе и надо, ты заслужил…»
Райли слушает, словно зачарованный, щуря глаза.
– Тебе ведь это нравилось, ты этим жила.
– Да, но все закончилось в тот день на складе в Бруклине. А когда я пришла в себя после комы, поняла, что не хочу больше возвращаться туда. Думаю, тот, кто сделал это со мной, танцует самбу, румбу или ча-ча-ча, попивая коктейли и радуясь. Он победил. Или она. Или они, я не знаю, мне все равно уже.
Джош Райли облокачивается на спинку кресла и проводит пальцами по своим… коротким волосам. Странно сейчас на него смотреть и видеть перед собой немного другого человека. Интересно, что его подтолкнуло к тому, чтобы… измениться? «Одуван» точно не признается, поэтому нет смысла задавать вопросы.
– Знаешь, могу сказать, что я отпустила ситуацию. Раньше постоянно думала, кто это может быть, но сейчас… – устало вздыхаю и смотрю на свои короткие ногти. – Мне больше не хочется возвращаться к этой теме.
Следующий день начинается с хорошего легкого настроения, процедур и прогулки на крышу. Вчера я переступила ту черту, разделявшую «до» и «после». Я смирилась с прошлым и приняла настоящее, а это была еще одна маленькая победа, которая подбадривала. Наверное, за прошедшие полгода я первый раз чувствовала себя уверенной.
Вечером я лежу на кровати – в своей ненавистной палате, которую прозвала «бесплатный номер в Аду» – и читаю «Норвежский лес». Ее притащил мне Райли, он последние время постоянно носит всякую заумную литературу – один из них Мураками, кажется, «одуванчик» помешан на Азии, как-то он сказал, что хотел бы побывать в Китае, Южной Корее и Японии. Не понимаю его любовь к узкоглазым товарищам, ничего против не имею, но… Хотя, «одуван» же немного «того», поэтому, чего удивляться. Вон, даже кудряшки обрезал и линзы нацепил.
Глаза бегают по напечатанному тексту: сложная, но довольна своеобразная история, раскрывающая разные темы – раньше я книги в руки брала редко. Оторвалась и задумалась – я же их вообще не читала, не было времени. Зато сейчас проглатываю, не помню какую, по счету книгу. Перелистываю следующую страницу и слышу, как открывается дверь в палату, поднимаю глаза и от неожиданности замираю, глядя на вошедшего.
– Какого черта ты тут забыл?
